2018-02-14
410
Глава первая
ДУША РАС
Как натуралисты классифицируют виды. – Приложение к человеку их методов. – Слабая сторона современных классификаций человеческих рас. – Основания психологической классификации. – Средние типы рас. – До какой степени позволяет их установить наблюдение. – Психологические факторы, определяющие средний тип расы. – Влияние предков и непосредственных родителей. – Общее психологическое достояние, каким обладают все индивиды данной расы. – Громадное влияние умерших поколений на живущие. – Математические обоснования этого влияния. – Как коллективная душа распространяется от семьи на деревню, город, провинцию. – Преимущества и опасности, вытекающие из образования города как обособленного целого. – Обстоятельства, при которых образование коллективной души невозможно. – Пример Италии – Как естественные расы уступили место историческим расам.
Натуралисты основывают свою классификацию видов на присутствии известных анатомических особенностей, воспроизводимых наследственностью с устойчивостью и постоянством. Мы теперь знаем, что эти особенности изменяются наследственным накоплением незаметных изменений, но если рассматривать только краткий период исторических времен, то можно сказать, что виды неизменны.
В приложении к человеку методы классификации натуралистов дали возможность установить известное число совершенно отличных типов. Основываясь на чисто анатомических признаках, таких, как цвет кожи, форма и емкость черепа, стало возможным установить, что человеческий род состоит из многих совершенно отличных видов, и, вероятно, очень различного происхождения. Для ученых, относящихся с благоговением к мифологическим традициям, эти виды суть не более чем расы. Но, как основательно сказал кто-то: «Если бы негр и кавказец были улитками, то все зоологи единогласно утверждали бы, что они представляют различные виды, которые никогда не могли бы происходить от одной и той же пары, от которой они постепенно отдалялись».
Эти анатомические, особенности, те по крайней мере из них, которые имеют отношение к нашему анализу, допускают только общие, самые грубые подразделения. Их различия появляются только у человеческих видов, совершенно отличных друг от друга, например: у белых, негров и желтых. Но народы, очень похожие по своему внешнему виду, могут сильно отличаться своими способами чувствовать и действовать и, следовательно, своими цивилизациями, своими верованиями и своими искусствами. Возможно ли объединить в одну группу испанца, англичанина и араба? Не бросаются ли всем в глаза существующие между ними психические различия и не читаются ли они на каждой странице их истории?
За недостатком анатомических особенностей при классификации известных народов хотели опереться на различные элементы, такие, как языки, верования, политические учреждения; но подобные классификации не выдерживают серьезной научной критики. При случае мы покажем, что многие народы сумели ассимилироваться, преобразовать чужие языки, верования и учреждения настолько, чтобы они могли согласоваться с их духовным складом.
Основания для классификации, которые не могут дать анатомия, языки, среда, политические группировки, даются нам психологией. Последняя показывает, что позади учреждений, искусств, верований, политических переворотов каждого народа находятся известные моральные и интеллектуальные особенности, из которых вытекает его эволюция. Эти-то особенности в своей совокупности и образуют то, что можно было бы назвать душой расы.
Каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как ее анатомическая организация. Что первая находится в зависимости от устройства мозга, – в этом трудно сомневаться. Но так как наука еще недостаточно ушла вперед, чтобы показать нам детали его механизма, то мы не может брать его за основание. Впрочем, ближайшее знакомство с ним нисколько не может изменить описания психической организации, которая из него вытекает и которую открывают нам наблюдения.
Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых выражает душу народа, представляет синтез всего его прошлого, наследство всех его предков и побудительные причины его поведения. У отдельных индивидуумов той же расы они окажутся столь же изменчивыми, как черты лица; но наблюдение показывает, что большинство индивидуумов этой расы обладает всегда известным количеством общих психологических особенностей, столь же прочных, как и анатомические признаки, по которым классифицируются виды. Как и эти последние, психологические особенности воспроизводятся наследственностью с правильностью и постоянством.
Этот агрегат общих психологических особенностей составляет то, что основательно называют национальным характером. Их совокупность образует средний тип, дающий возможность определить народ. Тысяча французов, тысяча англичан, тысяча китайцев, взятых случайно, конечно, должны отличаться друг от друга; однако они обладают, в силу наследственности их расы, общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина, китайца, аналогичный идеальному типу, какой представляет себе натуралист, когда он в общих чертах представляет себе собаку или лошадь. В приложении к различным разновидностям собаки или лошади подобное описание может заключать только признаки, общие всем, но ничуть не те, по которым можно различать их многочисленные породы.
Если только раса достаточно древняя и, следовательно, однородная, то средний ее тип достаточно ясно определился, чтобы быстро укрепиться в сознании наблюдателя.
Когда мы посещаем чужой народ, то только поражающие нас особенности можно признать общими всем обитателям объезжаемой нами страны, потому что только они постоянно повторяются.
Индивидуальные отличия редко повторяются, а потому и ускользают от нас, и вскоре мы не только научаемся различать с первого взгляда англичанина, итальянца, испанца, но начинаем замечать в них известные интеллектуальные и моральные особенности, которые составляют как раз те основные черты, о которых мы говорили выше. Англичанин, гасконец, нормандец, фламандец соответствуют в нашем уме вполне определенному типу, который мы может легко описать. В приложении к отдельному индивидууму описание может быть очень недостаточным, а иногда и неверным; но в приложении к большинству индивидуумов известной расы оно дает самое верное его изображение. Бессознательная мозговая работа, с помощью которой определяется физический и психический тип какого-нибудь народа, совершенно тождественна по существу с методом, который дает натуралисту возможность классифицировать виды.
Эта тождественность психической организации большинства индивидуумов известной расы имеет очень простые физиологические основания. Каждый индивидуум в действительности не есть только продукт его непосредственных родителей, но еще и своей расы, т. е. всего ряда предков. Ученый-экономист Шейсон вычислил, что во Франции, если считать по три поколения на столетие, каждый из нас имеет в своих жилах по крайней мере двадцать миллионов современников 1000-го года... «Все жители одной и той же местности, одной и той же провинции по необходимости имеют общих предков, сделаны из одной глины, носят один отпечаток, и постоянно приводятся обратно к среднему типу той длинной и тяжелой цепью, которой они суть только последние звенья. Мы одновременно дети своих родителей и своей расы. Не только чувства, но еще физиология и наследственность делают для нас отечество второй матерью».
Если перевести на язык механики влияния, которым подвергается индивидуум и которые руководят его поведением, то можно сказать, что они бывают троякого рода. Первое, и вероятно самое важное, – влияние предков; второе – влияние непосредственных родителей; третье, которое обыкновенно считают самым могущественным и которое, однако, есть самое слабое – влияние среды. Эта последняя, понимая под нею различные физические и нравственные влияния, которым подвергается человек во время своей жизни и, конечно, в продолжение своего воспитания, производит только очень слабые изменения. Влияния среды начинают оказывать реальное действие только тогда, когда наследственность накапливала их в одном и том же направлении очень долгое время.
Что бы человек ни делал, он всегда и прежде всего – представитель своей расы. Тот запас идей и чувств, которые приносят на свет индивидуумы одной и той же расы, образует душу расы. Невидимая в своей сущности, эта душа очень видима в своих проявлениях, так как в действительности она управляет всей эволюцией народа. Можно сравнить расу с соединением клеточек, образующих живое существо. Эти миллиарды клеточек имеют очень непродолжительное существование, между тем как продолжительность жизни образованного их соединением существа относительно очень долгая; клеточки, следовательно, одновременно имеют жизнь, продолженную существом. Точно так же каждый индивидуум какой-нибудь расы имеет очень короткую индивидуальную жизнь и очень долгую коллективную. Эта последняя – есть жизнь расы, в которой он родился, продолжению которой он способствует и от которой он всегда зависит.
Раса поэтому должна быть рассматриваема как постоянное существо, неподчиненное действию времени.
Это постоянное существо состоит не только из живущих индивидуумов, образующих его в данный момент, но также из длинного ряда мертвых, которые были их предками. Чтобы понять истинное значение расы, следует продолжить ее одновременно в прошедшее и в будущее. Они управляют неизмеримой областью бессознательного – той невидимой областью, которая держит под своей властью все проявления ума и характера. Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Ими одними заложено основание расы. Столетие за столетием они творили идеи и чувства и, следовательно, все побудительные причины нашего поведения. Умершие поколения передают нам не только свою физическую организацию; они внушают нам также свои мысли. Покойники суть единственные неоспоримые господа живых. Мы несем тяжесть их ошибок, мы получаем награду за их добродетели.
Образование психического склада народа не требует, как создание животных видов, тех геологических периодов, громадная продолжительность которых не поддается нашим вычислениям. Она, однако, требует довольно длительного времени. Чтобы создать в народе, таком как наш (и то еще в довольно слабой степени), ту общность чувств, которая образует его душу, нужно было более десяти веков...
Может быть, самое важное дело Французской революции было то, что она ускорила это образование почти совершенным уничтожением мелких национальностей: пиккардийцев, фламандцев, бургундцев, гасконцев, бретонцев, провансальцев и т. д., между которыми Франция была некогда раздроблена...
И психическая организация имеет основные особенности, столь же неизменные, как и анатомические особенности видов; но она, вместе с тем, обладает и легко изменяемыми второстепенными особенностями; эти-то последние и могут легко изменить среда, обстоятельства, воспитание и различные факторы.
Нам нужно также вспомнить, и это самое важное, что в своей психической организации мы имеем всевозможные задатки характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаруживаться. Раз они случайно получили применение, тотчас же образуется более или менее эфемерная новая личность. Этим именно объясняется то, что в эпохи больших религиозных и политических кризисов наблюдаются такие мгновенные пертурбации в характере, что кажется, будто все изменилось: нравы, идеи, поведение и т. д. Действительно: все изменилось, как поверхность спокойного озера, волнуемого бурей, но очень редко бывает, чтобы это было надолго.
В силу этих-то задатков характера, которые приводятся вдействие известными исключительными событиями, деятели больших религиозных и политических кризисов кажутся нам высшими существами в сравнении с нами, своего рода колоссами, по отношению к которым мы являемся какими-то жалкими ублюдками. Однако это были такие же люди, как и мы, у которых обстоятельства привели в действие задатки характера, какими обладают все. Возьмите, например, этих «гигантов Конвента», которые смотрели вызывающе на вооруженную Европу и посылали своих противников на гильотину за простое противоречие. Это были, в сущности, такие же почтенные и мирные обыватели, как и мы, которые в обычное время, вероятно, вели бы в стенах своего кабинета, своей конторы очень тихое и бесцветное существование. Исключительные события привели в движение некоторые клеточки в их мозгу (которые остались бы без применения в обычном состоянии), и они стали теми колоссальными фигурами, которых потомство уже не в состоянии понять. Сто лет спустя Робеспьер был бы, без сомнения, честным мировым судьей, очень дружным со своим священником; Фукье Тенвиль – судебным следователем, обладающим, может быть, несколько большей суровостью, чем его коллеги, и высокомерным обращением, свойственным людям его профессии, но которого, вероятно, очень бы ценили за его ревность в преследовании преступников; Сен-Жюст был бы превосходным школьным учителем, уважаемым своими начальниками и очень гордым академическими пальмовыми ветками, которые ему, наверное, удалось бы получить. Впрочем, чтобы не сомневаться в законности наших предвидений, достаточно посмотреть на то, что сделал Наполеон из свирепых террористов, которые еще не успели отрубить друг другу головы. Большая часть их сделалась столоначальниками, преподавателями, судьями или префектами. Волны, поднятые бурей, о которой мы говорили выше, успокоились, и взволнованное озеро вновь приняло спокойный вид.
Даже в наиболее смутные эпохи, производящие самые странные изменения в личностях, можно легко под новыми формами отыскать основные черты расы. Разве централистский, самовластный и деспотичный режим суровых якобинцев в действительности сильно отличался от централистского, самовластного и деспотического режима, который пятнадцать веков монархии глубоко вкоренили в души французов? После всех революций латинских народов всегда появляется этот суровый режим, эта неизлечимая потребность быть управляемыми, потому что он представляет собой как бы синтез инстинктов их расы. Не через один только ореол своих побед Бонапарт сделался властелином. Когда он преобразовывал республику в диктатуру, то наследственные инстинкты расы обнаруживались с каждым днем со все большей и большей интенсивностью, и, за отсутствием артиллерийского офицера, был бы достаточен какой-нибудь авантюрист. Пятьдесят лет спустя достаточно было появиться наследнику его имени, чтобы собрать голоса целого народа, измученного свободой и жаждущего рабства. Не брюмер сделал Наполеона, но душа народа, который почти добровольно шел под его железную пяту.
Если влияние среды на человека кажется столь большим, то главным образом потому, что она действует на побочные и временные особенности или на еще скрытые задатки характера, о которых нам выше пришлось говорить. В действительности изменения не очень глубоки. Самый смирный человек под влиянием голода может доходить до степени ожесточения, которая его приводит ко всевозможным преступлениям, а иногда даже к тому, что он пожирает своих ближних. Можно ли на основании этого сказать, что его обычный характер окончательно изменился?
Из того, что условия цивилизации приводят одних к чрезмерной роскоши и ко всем порокам, составляющим их неизбежное следствие, а у других создают очень большие потребности, не давая им средств для их удовлетворения, может последовать общее недовольство и беспокойное состояние, которые будут действовать на поведение и вызывать разного рода перевороты, но в этих недовольствах и в этих переворотах всегда будут проявляться основные черты расы. Англичане Соединенных Штатов вносили когда-то в свои раздоры во время междоусобной войны ту же настойчивость, ту же неукротимую энергию, какую они теперь вкладывают в основание городов, университетов и фабрик. Характер не изменился. Изменились только предметы, к которым он прилагался.
Исследуя один за другим различные факторы, способные действовать на психический склад народов, мы вполне можем констатировать, что они всегда действуют на побочные и непостоянные черты характера, но нисколько не задевают его основных черт или задевают их путем медленных наследственных накоплений.
Из предыдущего никак нельзя заключить, что психологические особенности рас совсем не подвергаются изменениям, но только то, что, подобно анатомическим признакам, они обладают очень большой устойчивостью. Вследствие этой устойчивости душа рас и изменяется так медленно в течение веков.
Глава третья
