Источники и факторы культурной динамики

В рамках культурной сферы, рассматриваемой как самостоятельный блок социальной регуляции, принято выделять несколько источников, формирующих и под­держивающих изменения в культуре. В культурологии принято выделять следующие источники культуры. Хотя объем этих вариантов сильно колеблется для разных обществ или периодов, они постоянно сказываются в социокультурной динамике.

1. Инновация как изобретение или выработка новых идей, образов, моделей или принципов действия, по­литических и социальных программ, нацеленных на из­менение общественного бытия, выдвижение новых форм деятельности или организации общества, нового типа мышления или чувствования. Носителями новаторства могут выступать творческие личности (пророки, прави­тели, мудрецы, деятели культуры, ученые и т.д.) или новаторские группы, выдвигающие новые идеи, нормы, ориентации и способы деятельности, отличные от того, что принято в данном обществе. Часто обращают вни­мание на то, что источником инноваций обычно служит не “простой средний человек” и не средняя социальная группа, а индивид или группа, так или иначе “выби­вающиеся” из данного общества, оказывающиеся в нем “авангардом”, “диссидентами” или “маргиналами”. Они не принимают сложившихся нормативных принципов регуляции и ищут свои особые пути самоутверждения. Поэтому, в частности, в культуре всякого общества под­держивается высокий статус людей, обладающих не­обычными способностями к творчеству, если, конечно, это творчество отвечает ожиданиям группы.

На более массовом уровне носителями новаторства нередко выступают выходцы из других стран или из другой социокультур ной среды, оказывающиеся гетеро­генными для данного общества. Это могут быть и сек­тантские группы, нарушающие сложившееся “благочи­ние”, затевающие новые пути спасения и отвечающие им формы практического поведения и хозяйственной деятельности. Такую роль выполняли протестанты на раннебуржуазном этапе европейской истории, европейцы в колониальных странах, выходцы из арабских стран или индийцы в Восточной Африке, китайцы в Юго-Во­сточной Азии. Выходцы из кавказских народов в сред­нерусской полосе нередко оказываются более успеш­ными в развитии торговли, сферы услуг, различных про­мыслов, чем коренное население. Носителями тенденций

обновления и модернизации выступают активные слои, не находящие себе приемлемого места в прежней си­стеме отношений и типах деятельности.

Однако имеется существенная проблема соединения нововведений с социокультурной средой. Всякое ново­введение обречено на забвение, отторжение или лишь на временную местную реализацию, если оно не встречает понимания со стороны принимающего общества, если от­сутствует социальный спрос, определяемый как состоя­нием общества, так и тем, какой слой оказывается наибо­лее заинтересованным в развитии нового типа деятель­ности.

Объяснение происхождения того или иного явления культуры не простая проблема для общественного со­знания. Недаром в мифологии, как мы видели, большое место занимает “культурный герой”, давший людям огонь, ремесла, письменность и т.д. Но и позднее не­малое объясняющее значение приобретают полумифи­ческие сюжеты, должные объяснить великие открытия случайностью: “ванна Архимеда”, “яблоко Ньютона”, “чайник Уатта” и т.д. Подобными “случайностями” или “чудом” объясняются и откровения древних пророков, возвестивших новые религии. На самом деле все ду­ховные или научные нововведения вызревают в соот­ветствующей и очень сложной социальной и культурной обстановке.

Именно социальная детерминация определяет судьбу открытий и изобретений (получит ли творческий акт признание или будет обречен на забвение). Показа­тельный пример дает история книгопечатания в За­падной Европе. И.Гутенберг начал печатать книги в середине XV в. Но культурная среда была настолько готова к восприятию этого факта, что уже в 1500 г. в 26 городах Европы было основано почти 1100 типо­графий, которые выпустили около 40 тысяч изданий книг общим тиражом 10—12 миллионов экземпляров. Хотя в России первая книга была напечатана Иваном Федоровым с небольшим опозданием (1564 г.), этот факт не повлек за собой прорыва в стране, широкое книгопечатание было отложено на полтора столетия, а сам он подвергся гонениям.

Другой характерный пример дает история с откры­тием Коперника. Его открытие гелиоцентричной системы было опубликовано в 1543 г. За последующие 350 лет было издано 2330 книг по астрономии, из которых толь­ко 180 можно отнести к коперниковскому направлению. А в 1600 г. за сходные взгляды был сожжен Джордано Бруно. Британский ученый М. Поланьи, приводя этот пример в своей книге “Личностное знание”, подчеркива­ет необходимость соответствующей готовности среды, не­явного согласия, “взаимного притяжения братьев по ра­зуму”, для того чтобы интеллектуальное открытие было принято.

История знает множество примеров того, как откры­тия и нововведения отторгались и предавались забвению, если они не соответствовали социокультурной среде. И напротив, “социальный заказ” рождал поток предложе­ний, получавших признание общества. Так, паровая ма­шина была впервые построена русским изобретателем Иваном Ползуновым в 1766 г. на одном из заводов на Алтае. Проработав несколько месяцев, машина была ос­тановлена из-за смерти создателя (починить ее не уда­лось). Паровая машина Джеймса Уатта была построена в Англии в 1776 г., и через несколько лет их было вы­пущено уже несколько десятков. На протяжении всей своей долгой жизни Уатт продолжал совершенствовать машину и тем самым содействовал развитию паровой тех­ники как в своей стране, так и в других странах. Он умер в 1819 г. в почете и славе. “Дух капитализма” сделал техническое открытие социальным фактом, техно­логические нововведения оказывались наиболее привле­кательными, так как система буржуазного предпринима­тельства процветала в немалой степени в зависимости от использования новейших технических средств.

Российская культура, как мы видим, вновь и вновь порождая стимулы для отдельных нововведений, для появления самородков, не имела широкой потребности в новых знаниях, сложившейся социокультурной среды, готовой поддержать нововведения*.

• См. Киселева М.С. Две судьбы одного изобретения (роль куль­турного контекста)//Вопросы философии.- 1993.- № 9.

В периоды социальных и духовных перемен особый спрос может предъявляться к новым политическим или духовным течениям, что приводит к развитию полити­ческих, художественных или интеллектуальных воззре­ний. Так, Англия XVII—XVIII вв. славилась своей поли­тической философией, отразившейся в системах Гоббса и Локка, обширной юриспруденцией. А Германия, ско­ванная рамками феодализма, породила развитую фило­софию, представленную именами Канта, Гегеля, Шел­линга, Маркса и лишь во второй половине XIX в. осу­ществила свою промышленную революцию.

2. Обращение к культурному наследию, под кото­рым следует понимать сумму всех культурных достиже­ний данного общества, его исторический опыт, сохраня­ющийся в арсенале общественной памяти, включая и под­вергшееся переоценке прошлое. Такое наследие обла­дает для общества вневременной ценностью, так как к нему относятся различной давности достижения, которые сохраняют способность перехода к новым поколениям в новые эпохи.

Культурное наследие — более широкое понятие, чем традиция. В нем сохраняется все то, что на том или ином этапе было создано в духовной культуре общест­ва, включая и то, что на время было отвергнуто и не привилось, но позднее может вновь найти свое место в обществе. В точном понимании этого термина тради­ция означает “механизм воспроизводства культуры или социальных и политических институтов, при котором поддержание последних обосновывается, узаконивается самим фактом их существования в прошлом”*.

Принципиальное свойство традиции в том и состоит, чтобы обеспечивать сохранение прошлых образцов че­рез устранение, ограничение новшеств как отклонений. Во всякой культуре существует некое динамическое со­отношение традиционности (благодаря которой поддер­живается стабильность) и инноваций или заимствований (через которые общество изменяется). И то, и другое сосуществует как разные стороны культурного организ-

• Левада Ю.А. Традиция.//Философская энциклопедия,— М., 1970.- Т.5.- С. 253.

ма, имеющего свою самобытность (идентичности), о которой речь шла выше.

Самобытность — существенное и постоянное прояв­ление тех компонентов культурного достояния данного общества, которые оказываются функционально необхо­димыми на новых этапах его существования. В различ­ных ситуациях, возникающих в силу динамики, прису­щей самому обществу, или же в силу воздействия извне, проявляются присущие данному обществу принципы со-циокультурной регуляции. Этой проблематике уделя­лось огромное внимание на многочисленных междуна­родных конференциях, проводившихся на протяжении 70-х гг., и авторитетом ЮНЕСКО признано принци­пиальное значение принципа самобытности в междуна­родных отношениях. В документах этой всемирной ор­ганизации принято определять самобытность как “жиз­ненное ядро культуры, тот динамический принцип, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпая силу в своих внутренних возможностях и осваивая внеш­ние достижения, отвечающие его потребностям, осущест­вляет постоянный процесс постоянного развития”*.

Диалектика культуры состоит в постоянном пере­ходе от прошлого к настоящему и будущему. Накоплен­ному опыту прошлого противостоит повседневная прак­тика, требующая постоянной расшифровки прежнего опыта, его приспосабливания, отбора, интерпретации и обогащения. В этом поле между прошлым и настоящим могут присутствовать как привязанность к привычным ритуалам, постоянно возрождающим прошлое, так и по­гружение в повседневность с ее практическими забота­ми или же ориентация на будущие достижения.

В многочисленных дискуссиях по проблемам куль­турного наследия, которые происходили в развиваю­щихся странах, а в период перестройки широко раз­вернулись и в нашей стране, выявилось несколько идей­но-теоретических направлений.

Так, среди специалистов в гуманитарных науках не­редко складывается “классикалистское” отношение к

* Conference mondiale sur les polltiques culturelles: Problemes et perspectives.- Mexico, 1982.- P.17.

 

наследию, ориентированное на тщательное поддержание и освоение “неумирающих сокровищ, имеющих непре­ходящее значение”. В процессе профессионального изу­чения культуры прошлого возникает представление, что именно в компетентном и основательном изыскании, в обстоятельном описании прошлых достижений культуры и можно обрести смысл достигнутого. То признание, которое получают такие изыскания в научном мире и на международной арене, те премии и награды, которые получают исследователи культурного наследия, казалось бы, служат зримым подтверждением обретенности ис­торического прошлого.

В культуре каждого общества и в мировой культуре вообще имеется сфера, где наследие живет вечной жиз­нью непреходящих ценностей, не подверженных бурям и натискам, происходящим в социально-политических баталиях. Речь идет о культуре в ее опредмеченной форме — памятниках, картинах, текстах, изобретениях, преданиях, т.е. обо всем том, что может быть собрано в музеях (а частью хранится в запасниках), книгохра­нилищах, изданиях литературных памятников. Поддер­жание этой сферы породило специальные типы эмпи­рических и теоретических исследований (археологию, памятниковедение, музееведение, архивное дело и т.д.), имеющих свою методологию, комплекс профессий, тре­бующих специальной подготовки, компетенции и соот­ветствующей внутренней ориентации. Охрана и освое­ние культурного наследия, организация и поддержание музеев, библиотек, архивов и т.д. — важная составная часть не только деятельности общественных органи­заций, но и обязательная задача государства. Они ши­роко входят в состав международных мероприятий. Ог­ромные усилия предпринимаются в этом плане по ли­нии ЮНЕСКО. В России широко известна теоретичес­кая и практическая деятельность академика Д.Лиха­чева по поддержанию памятников национального про­шлого.

Ценности и смыслы, воплощенные в памятниках про­шлого, несомненно, становятся важным фактором новой культуры. При этом они должны не только сохраняться, но и воспроизводиться, вновь и вновь раскрывая свой смысл для новых поколений, что требует соответству­ющей интерпретации этого смысла. Заботиться прихо­дится не только о сохранении, но и о восстановлении, возрождении тех форм традиционного творчества, ко­торые утрачены или полузабыты. Подчас возникает тен­денция представить это наследие как воплощение не­коего живого духа культуры, сохраненного уже в силу наличия текста, символа, изображения. Возникает пред­ставление, что само всестороннее описание и консерва­цию памятника можно выдать за бессмертное бытие извечных человеческих ценностей, неумирающих памят­ников, имеющих непреходящее значение. Задача, каза­лось бы, состоит в необходимости последовательного, внимательного их описания — том за томом, рукопись за рукописью, предание за преданием, храм за храмом. Выхваченные из потока времени символы и образы мо­гут создать “музеефицирующую” культуру, не сопри­касающуюся с действительностью и не получающую во­площения в новой деятельности.

Такое отношение к культурному наследию выражают многие религиозные деятели, а нередко и светские де­ятели культуры, которые полагают необходимым обес­печить поддержание привычных смыслов, норм и цен­ностей, сложившихся к данному поколению, прививать этому поколению почитание непререкаемых ценностей прошлого. Как религиозные, так и светские сюжеты и символы превращаются в канон и академический об­разец, в сопоставлении с которым все остальное полу­чает второстепенный или низший статус.

Ревайвализм (фундаментализм) как восстановление более ранних образцов религиозной веры, не затрону­тых разлагающим воздействием ее позднейших против­ников и извратителей — еще одно, крайнее направление в отстаивании культурного наследия. Оно играет очень важную роль в тех процессах модернизации, которые влекут за собой ослабление и распад привычных тра­диционных ценностей и форм социальной регуляции. Наиболее известными проявлениями такого рода тече­ний стали движение гандизма в Индии и тот процесс активизации ислама в Иране, духовным лидером ко­торого стал аятолла Хомейни.

В ходе идеологической борьбы происходит отбор тех или иных вариантов культурного достояния, отвечаю­щего интересам тех или иных социальных слоев и дви­жений.

Так, жесткая идеологическая борьба была развернута в Китае в 60-х гг. под лозунгом “борьбы с реакцион­ным наследием конфуцианства”. Разрушительная “куль­турная революция” дополнялась, однако, культом легиз-ма — раннекитайской школы права, узаконивавшей пол­новластие государства и его высшего лидера.

Нередко приходится слышать и о ниспровержении культурного наследия. Порой в ходе революционной ломки прежних социальных структур возникают идей­но-теоретические и политические течения, утверждающие бесполезность прежнего культурного достояния для но­вого общества. Ни своя национальная культура, ни ре­лигия, ни культура западных стран не считается не­обходимым компонентом нового социального и духов­ного устройства. Если западная (“буржуазная”) куль­тура враждебна в силу своей связи с угнетающим ре­жимом, то своя собственная также не заслуживает со­хранения, так как обрекла народ на отсталость и зави­симость. В ходе революционной и вооруженной борьбы будет рождаться новая культура.

Известные примеры такого подхода к культурному достоянию можно найти в раннеболыпевистской идеоло­гии в период гражданской войны в России. Позднее идеи такого рода получили распространение в национализме леворадикального толка в ряде стран Азии, Африки и Латинской Америки. Известным идеологом такого рода подходов к культуре стал алжирский леворадикальный идеолог Ф.Фанон.

Итак, обращение к культурному достоянию предстает как постоянная дилемма для общественного сознания в силу глубокой противоречивости самого прошлого, в котором неизменно сказывается " соперничество различ­ных тенденций, не устраняемых в классической модели развития данной цивилизации. Другой источник этой противоречивости — наличие альтернатив в развитии общества, выбор которых требует согласования со сло­жившимися устоями.

Важная функция культурного достояния — поддер­жание стабильности и постоянства общественной регу­ляции. Те элементы культурного и социального насле­дия, которые передаются из поколения в поколение и сохраняются в течение длительного времени, выделяют­ся в состав самобытности. Самобытность включает не только такие традиционные механизмы, как обычай и обряд, но и более дифференцированные и подвижные элементы: ценности, нормы, общественные институты. Как уже упоминалось, в механизме традиционной регу­ляции инновации оцениваются как вредное отклонение и устраняются. Однако основной формой регуляции тра­диции могут служить только в относительно простых и изолированных коллективах, где практическая и ду­ховная сферы почти не отделены друг от друга и ссыл­ка на заветы предков служит достаточным обоснованием поведения. Более развитые общества не могут ограни­читься традицией, и ее функции сводятся к поддержа­нию фольклорного и классического наследия. Идеологи­ческая борьба отражает различное отношение к тради­циям. Социальные группы по-разному относятся к про­шлым нормам и представлениям, воспринимая одни как позитивные, “свои”, а другие —как негативные, “чужие”.

Особое значение приобретает обращение к традиции в народных движениях, усваивающих активизирующие ориентации в привычных для них формах сознания. Религиозные или же революционные движения обра­щались к идеям, возрожденным из далекого прошлого, чтобы внедрить в сознание масс близкие и понятные им идеи.

3. Диффузия как распространение культуры. Если традиция — это передача культуры через поколения и время, то диффузия — ее распространение в социальном или географическом пространстве (см. гл. II). Распро­странение подразумевает и заимствование как освоение тех или иных элементов культуры из одного общества (как источник) в другое (как принимающее). В со­циальной антропологии этот процесс большей частью рассматривается как аккультурация, которой подвер­гаются индивиды, социальные группы, районы, нации или страны. Она может носить прямой (через влияние

интеллигенции или иммигрантов на принявшую их со­циальную среду) или же косвенный характер (через воздействие средств массовой коммуникации, потребля­емые товары, университеты, научные центры и т.д.).

Среди факторов, влияющих на культурную диффу­зию, обычно выделяют следующие:

— степень интенсивности контактов. Постоянное или частое взаимодействие обществ ведет к быстрому ус­воению инородных элементов. Так, люди, живущие на национальных окраинах или в торговых центрах, обыч­но быстрее усваивают элементы других культур, чем жители глубинки;

— условия контакта: насильственное навязывание культуры неизбежно порождает реакцию отторжения, со­противление “оккупационной” культуре, усиление стрем­ления противопоставить ей свою самобытность, нацио­нальное достояние, язык и историческую память;

— состояние и степень дифференциации общества. На процесс заимствований влияет, с одной стороны, степень готовности общества к усвоению инородных нововведе­ний, что означает и наличие той социокультурной груп­пы, которая может стать их носителем, принять эти нововведения в своем менталитете, образе жизни и де­ятельности. С другой стороны, общество, сохраняющее определенную меру стабильности, устойчивости в сис­теме социокультурной регуляции, имеет больше возмож­ностей для плодотворного усвоения этих нововведений без реакции отторжения разрушительных последствий чрезмерной “имитации”.

Эту позицию можно образно выразить словами основ­ного персонажа пьесы Грибоедова “Горе от ума”:

Уж если рождены мы все перенимать,

Хоть у китайцев бы нам несколько занять

Премудрого незнанья иноземцев.

Как известно, перегруженность заимствованиями поро­дила в российском обществе XIX в. сильную реакцию за утверждение своей самобытной культуры. Как мы уви­дим в главе о модернизации,такого рода реакция стала типичной для всех национальных культур на разных континентах.

4. Синтез. В качестве отдельного источника куль­турной динамики следует выделить синтез как взаимо­действие и соединение разнородных элементов, при ко­тором возникает культурное явление,течение, стиль или модель социокультурного устройства, отличающееся от обоих составляющих компонентов и имеющее собствен­ное качественное определенное содержание или форму.

Синтез становится содержательным сдвигом в об­щественной жизни и тем принципиально отличается от симбиоза, возникающего в ходе взаимодействия куль­тур, при котором собственные и заимствованные эле­менты и течения остаются в достаточной степени обо­собленными, сохраняющими дистанцию по отношению друг к другу, что сопровождается зачастую взаимным недоверием и конфликтами.

Синтез имеет место в том случае, если социокуль-турная система' осваивает достижения иных обществ в тех сферах, которые оказываются недостаточно разви­тыми в ней самой, но при этом сохраняет присущую ей исходную основу, позволяющую говорить о ее оп­ределенности и самобытности, способности поддержания целостности и устойчивости.

Как частичный синтез иудео-христианской и антич­ной традиции формировалась на протяжении веков ев­ропейская культура, хотя в ряде отношений разнород­ность этих традиций сохраняется вплоть до настоящего времени. В VII—IX вв. складывается исламская циви­лизация на основе синтеза собственного религиозного достояния и освоения некоторых духовных достижений античной цивилизации и политической культуры пер­сидской цивилизации. На основе длительного взаимо­действия достояния индейских народов и испано-пор­тугальской (“иберийской”) культуры складывается сим-биозно-синтетическая цивилизация Латинской Америки.

В современных условиях синтез становится важным источником преобразования социокультурной системы многих развивающихся стран. В качестве наиболее удобного образца осуществления плодотворного соеди­нения собственных национальных и модернизирующих компонентов обычно приводят Японию и ряд других малых стран Восточной и Юго-Восточной Азии: Юж­

ная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур и др. Подобные тенденции имеют место, как мы увидим, и во многих других странах Азии и Латинской Америки, хотя дале­ко не везде они оказываются преобладающими.

Динамика восточных обществ. Расширение пред­ставлений о динамике культурных процессов показало ограниченность прежних концепций эволюционизма и диффузионизма и заставило ученых больше внимания уделять выяснению причин замедленного развития, за­стоя или регресса в культурной жизни разных обществ. Такого рода процессы имели место в разные эпохи во всех цивилизациях. Хорошо известен длительный за­стойный период европейского средневековья, последо­вавший за столь богатыми культурными достижениями античного мира. Лишь в эпоху Возрождения и Рефор­мации европейский Запад ценой больших усилий вышел из этого состояния.

Культурная динамика в странах Востока носила сложный характер. Существует мнение, что значитель­ную роль в стагнации восточных обществ играли хо­зяйственные (застойные явления в феодально-крепост­ной экономике) и внешнеполитические (наличие коче­вой периферии и разрушительные вторжения варваров) факторы, деспотический характер политической системы и ее чрезмерная централизация (или же, наоборот, рас­пад государственного единства), а также обострение про­тиворечий между господствующим классом и крестьян­ством и т.д. Все эти явления сказывались на судьбах общества. Тем не менее существует большое несовпа­дение между действием этих факторов и духовными процессами. Хорошо известно, что распад халифата и постоянная политическая неустойчивость в исламском регионе в X—XI вв. не помешали расцвету культуры, и даже сокрушительные набеги кочевников не привели к упадку художественной культуры, пережившей в XIII—XIV вв. заметный подъем, связанный с именами таких поэтов и мыслителей, как Руми, Джами, Навои и др. А политический триумф ислама в 1453 г. (па­дение Константинополя) и позднейшее величие блиста­тельной Порты происходили уже на фоне глубокого застоя интеллектуальной культуры. Усиление государственного единства в Индии периода Моголов также не было отмечено большим культурным подъемом.

Опираясь на выясненные закономерности становления и развития цивилизаций (см. гл. X), определим, пусть в самом общем виде, те процессы, в которых проявляется застой восточных обществ, и укажем на причины его воз­никновения.

Как уже упоминалось, существенными функциями цивилизаций, которые становятся источником и их ди­намики, являются: 1) дифференциация социокультурной жизни по вариантам и уровням общественного бытия;

2) интеграция этих вариантов и уровней во всеобщей социокультурной системе.

Между этими функциями существует не только вза­имосвязь, но и противоречивость, приводящая на оп­ределенном этапе к напряженности и конфликтам в общей системе жизнедеятельности цивилизации. Циви­лизация устанавливает связь между настоящим, про­шлым и будущим, а тем самым определяет доминиру­ющее содержание социокультурной преемственности, об­щее направление и ритмы эволюции этих обществ. Чем сложнее становится дифференциация социальной и ду­ховной жизни общества, тем острее ощущается потреб­ность в поддержании единства через утверждение прин­ципов всеобщности и жесткой иерархической регламен­тации. Процессы дифференциации, усложнения и по­вышения уровня развития — как духовного, так и со­циального (рост городов) — не могли охватить рамок всей цивилизации. Сама всеобщность сильно трансфор­мировалась по мере созревания цивилизации. При ее становлении это была борьба прежде всего за консо­лидацию примитивных родоплеменных, сепаратных и гетерогенных этнических, культурных и государствен­ных объединений. Позднее же она превратилась в тен­денцию подчинения более развитых, дифференцирован­ных структур общему объединяещему началу в рамках универсалистских ориентации и имперских политиче­ских образований.

Отвечая растущей потребности цивилизации в нала­живании интеграционного механизма, сдерживающего стремления различных групп населения и вместе с тем

предохраняющего общество от чрезмерностей государ­ственного деспотизма, религиозный институт усиливает и свою интеграционную функцию, сокращая допускае­мые рамки дифференциации духовной жизни и оказы­вая тем самым блокирующее воздействие на состояние общества.

Характерное проявление этого процесса мы находим в исламе. Ограничение возможностей покушения власти на священный закон — шариат резко сужало и любые другие пути его изменения, внесения в него каких-либо дополнений сверх того, что уже было принято и счита­лось устоявшимся. Уже в Х в. для суннитов были за­крыты врата иджтихада. Они лишились возможности высказывать самостоятельные суждения и принимать но­вые решения по важным вопросам общественной и ре­лигиозной жизни. Этот запрет на нововведения (бида) сохранился до Нового времени. Цель шариата — макси­мальное общественное благо верующих, которые должны в ответ неукоснительно соблюдать правила веры, не отвлекаясь на “бесполезные усилия” по познанию Бога, в конечном счете непознаваемого. Принцип наибольше­го блага обеспечивает возможность регулировать всю жизнь общины и давать единственно правильное реше­ние возникающим проблемам.

Удушение науки проводилось через различного рода антиинтеллектуальную критику, запреты, ограничения, гонения или просто прекращалась ее поддержка как значимой формы деятельности, при этом общество ут­рачивало и свои творческие потенции. Господство этих принципов оставляло лишь ограниченное место эмпи­рическому знанию, закрывало путь для усвоения нового живого опыта. Принцип безусловного поддержания ре­лигиозной интеграции означал резкое ограничение воз­можностей развития,которое мыслилось только как раз­витие общего. Это исключало вариативность и отход от принятого вероучения, которое приобрело закончен­ность и стройность.

Подобные процессы (хотя и с очевидной асинхронностью) происходили также в духовной жизни других регионов. Английский культуровед Д.Нидэм датирует закат китайской цивилизации приблизительно концом XV—началом XVI в., связывая этот процесс с торже­ством неоконфуцианства, в чем с ним согласны и другие китаисты.

Важная причина растущего консерватизма индийской культуры нередко усматривается в реакции духовной консолидации на распространение ислама. Хотя взаи­модействие двух высоких культур привело к возник­новению плодотворного индо-мусульманского синтеза, в составе самого индуизма происходили глубокие кон­сервативные изменения. Торжество ортодоксального ве-дантизма отразило аналогичный процесс духовной кон­сервации.

На рубеже 1—11 тысячелетий н.э. (в Южной Индии позднее) начинается упадок индийской политико-пра­вовой литературы (не дошедших до нашего времени “Артхашастр”), отражавшей практику государственного регулирования' хозяйственной, административной дея­тельности и производства на основе принципов мирской целесообразности. В общественном сознании разраста­ется значение “Дхармашастр”, толкующих об идеаль­ных порядках кастового строя, имеющих сакральное значение. И хотя в энциклопедической по своему зна­чению “Артхашастре” Каутильи (единственном дошед­шем до нас произведении такого рода) проявилось рас­тущее влияние ортодоксальных принципов, это ее не спасло. В части, общей с “Дхармашастрами”, она стала излишней, а в части, противостоящей им (отражающей реальность),— считаться опасной. Схоластическое ком­ментирование классических текстов становилось теперь основной формой интеллектуальной жизни. Духовная жизнь Индии приходит в упадок после XI в., а в по­следние три-четыре столетия находится в состоянии за­стоя, как полагают многие индийские философы.

Духовное здание цивилизации представало выстроен­ным. Накопленные и просеянные знания, соотнесенные с исходным началом — верой, были систематизированы и возведены в теоретическую догму. Духовные искания ста­новились излишним, а подчас и опасным занятием. Не­обходимо было лишь сохранять и осваивать накопленное достояние. Возникало впечатление окончательно сложив­шейся системы, не подлежащей изменениям.

После достаточно продолжительного периода стаг­нации цивилизация приобретает традиционный облик. Традиция глушит новаторство. Новые формы сущест­вования, приводившие к обогащению социальной жизни и культуры, не затрагивают огромных слоев населения. В различных сферах общественной жизни утверждается традиционализм, сопровождавшийся упорным сопротив­лением всяким новшествам, в которых неизменно ус­матривалась угроза сложившемуся единству.

Тогда-то и складывается в разных регионах тот культурно-психологический тип, для которого характер­но умение довольствоваться малым, гарантированным минимумом, а также неприхотливость, отказ от чрез­мерных желаний и приспособляемость, покорность судь­бе, умение видеть главное не в богатстве или активной деятельности, а в “спокойной мудрости”, соблюдении заветов и предписанных норм.

В сдвигах в культурной динамике Востока неверно усматривать однозначный процесс угасания духовной культуры. Прежние культурные зоны в той или иной степени распадаются, и происходит складывание нацио­нальных культур. С этим связано как возвышение но­вых этнических общностей, культура которых приобре­тает национальный облик, так и возрождение прежних национальных ареалов. Неоднозначность духовных про­цессов в рамках восточных регионов была связана с сосуществованием весьма различных тенденций: это и ослобление течений, аналогичных ренессансным, и эпи­гонская подражательность предшествующей литературе, и формирование новых национальных форм художест­венного творчества.