Из Новгорода в Москву

Если говорить про Феофана, то до нас дошел замечательный документ, который нам о нем говорит. Это письмо Епифания Премудрого, одного из учеников преподобного Сергия Радонежского, автора его первого жития, своему другу, епископу Кириллу Тверскому. И он в этом письме пишет о встрече с Феофаном уже в Москве. Он говорит, что видел художника, который пишет совершенно удивительно. Он его описывает, как если бы мы описывали мастеров Возрождения: что он пишет совершенно свободно, не глядя на образцы, и даже когда он попросил его изобразить Софию или рассказать, по крайней мере, о Софии, об этом чудо-храме, который для Руси был всегда образцом всего, Феофан взял и углем на стене белой нарисовал образ этого храма, что тоже, конечно, повергло Епифания в неописуемый восторг.

И вот он описывает, что это великий художник, он приехал на Русь и расписывал храмы и писал иконы во многих городах. И он перечисляет буквально все города, в которых работал Феофан Грек, и мы знаем путь Феофана Грека из Новгорода в Москву. Он перечисляет Нижний Новгород, Переславль-Залесский, Коломну и Москву. Т.е. мы знаем этот путь, мы знаем движение Феофана Грека по Руси. Это значит, он работал во многих городах. Ну, конечно, не заметить такого мастера было невозможно, его везде приглашали. Но если мы посмотрим иконы, которые ему приписываются, то в них уже нет такой дихотомии света, они вполне колористически наполнены, но в них та же энергетика, тот же образ теозиса, обожения.

И одна из икон, происходящая из Переяславля-Залесского, где тоже работал Феофан Грек… Естественно, она не подписана, иконы на Руси не подписывали, но все говорит о том, что это тот самый мастер, потому что здесь та же энергетика света: стоит Христос на горе, вокруг него многообразный свет в виде золотых лучей на его белой одежде, лучей звезды, которые вокруг его тела в виде концентрических голубовато-синеватых кругов, пронизанных тоже золотым сиянием, и еще три луча, которые буквально пригвождают каждого из апостолов. Мы помним, что свидетелями Преображения были три апостола: Петр, Иаков и Иоанн. Эти апостолы пали «на лица свои», и буквально эти лучи их пригвождают. И лучи пронзают все: и одежды Моисея и Ильи, которые здесь явились, и сами горки, и одежды апостолов, павших «на лица свои», и деревья, и даже белым очерчиваются пещерки, которые кажутся воронками от взрывов. Обычные пещерки, которые всегда рисовали на иконном пейзаже. Но здесь они действительно как воронки от взрывов, как будто действительно изнутри взрывается вся Вселенная от этого света, который излучает Христос на Фаворе. И эта энергетика, конечно, была очень характерна для Феофана.

Еще одна икона, которая связывается с именем Феофана Грека – это образ Богоматери Донской. Она происходит из Коломны (мы знаем, что там тоже работал Феофан Грек), и ее явно писал греческий мастер. В Третьяковской галерее, где она находится, конечно, под именем Феофана стоит вопрос, потому что мы никогда не можем точно сказать авторство, но тем не менее это тоже та же самая идея света, идущего изнутри. Но здесь образ Богоматери, образ лирический, хотя и достаточно такой монументальный, и он по-своему решен. В золотом ассисте одежд, украшающих и образ Богоматери, и образ Христа, в четких таких, лесенкой выстроенных синих акцентах, которые подвигают зрительский глаз к ликам, – это образ умиления, образ объятий, образ собеседования, образ вслушивания друг в друга Богоматери и Христа.

И вот лики написаны вот таким удивительным светом, излучающимся изнутри. Это такое мягкое сияние, которое действительно преображает плоть: кажется, что эта плоть дышит, что эта плоть такая живая и теплая. И то же время она светоносная. Вот это характерно для Феофана: даже лирический образ он делает излучающим этот удивительный свет.

Икона двухсторонняя. На обратной стороне ее Успение, потому что она была храмовым образом Успенского храма – главного храма Коломны. И образ на обороте говорит о той же самой идее Феофана – этого света, от которого тьма расступается. Богородица лежит на ложе. Казалось бы, все здесь так традиционно. Вокруг ложа собрались апостолы, они прощаются с Богоматерью. Перед ложем стоит свеча, которая символизирует угасающую жизнь и в то же время молитву. Жизнь Богородицы была молитвой, отданной Богу. И за ложем стоит Христос в золотых одеждах, явившийся за душой Богоматери. Он ее держит в виде запеленутого в белые пелены младенца. И над ним огромный такой пылающий серафим. И зритель явно отмечает параллелизм образов: свеча горящая – и, как горящая свеча, за ложем стоящий Христос. Вспоминаются слова: «Я свет миру»[iv], «вы – свет мира»[v]. Т.е. Божья Матерь здесь тоже являет собой тот свет, который не может угаснуть в этом мире, и он поэтому продолжает светить и после смерти – вот в светоносных одеждах Христос держит ее душу в руках.

Но поражает еще один момент: мандорла вокруг Христа сделана темной. Темная мандорла вообще бывала в византийских иконах, в русских иконах ее практически нет. Но здесь она есть. Для чего? Для того, чтобы контрастно показать вот эту светоносную фигуру Христа. И опять же, это происходит из того, как Палама говорит, что Христос есть умонепостигаемый мрак. Бог есть свет неприступный, который нас ослепляет, как ослепил Павла на дороге в Дамаск. Вот это ослепление, в котором мы узнаем свет уже невещественный, свет нетварный, другой свет, вот здесь представлено. Это и тьма, отступающая, как смерть, и в то же время вот этот умонепостигаемый мрак, который окружает Христа, являющегося за душой Богородицы.

Встреча мастеров

Благовещенский собор. Не только в этом, в нескольких храмах московского Кремля работал Феофан Грек, но именно в этом храме происходит судьбоносная встреча Феофана Грека и Андрея Рублева, другого мастера этого же времени, который так же отразил проблематику света, «умного делания», молчания – всего, что мы называем в совокупности исихазмом. Мы знаем из летописи, что по велению Василия Дмитриевича, московского князя, домовую церковь московских князей расписывали три мастера: Феофан Грек, Прохор с Городца и Андрей Рублев. Андрей Рублев назван чернецом, т.е. простым монахом, и поименован третьим, т.е. младшим мастером.

Ну, вот три имени здесь фигурируют. Про Прохора с Городца мы мало что знаем. Правда, он назван старцем, значит, уважаемым, или даже, может быть, в этом отражается его духовное звание. Феофан Грек, как мы знаем, был мирянином, а вот Андрей Рублев был монахом. И в этом, может быть, тоже заключается та разница, о которой мы сейчас поговорим. Много было исследований по поводу этого иконостаса, есть даже мнение, что тот иконостас, который сейчас сохранился, это вовсе не тот иконостас, о котором говорит летопись.

Но мы не будем вдаваться в подробности вот этих искусствоведческих и археологических изысканий. Нам важно увидеть, что здесь два ряда написаны явно греческим и русскими мастерами. Деисус написал греческий мастер, по всей видимости, Феофан Грек, а праздники поделили между собой два русских мастера – Прохор с Городца и Андрей Рублев. Глядя на Деисус, мы вспоминаем все те стилистические признаки, которые мы уже видели в других работах Феофана.

Образ Спасителя меньше всего сохранился, лучше всего сохранился образ Богоматери, и мы видим здесь вот эту удивительную аристократическую, с удлиненными пропорциями фигуру с ликом, пылающим, как лампада. Вот этот внутренний свет, озаряющий лик изнутри, льющийся потоком, мощным энергическим потоком света – это, конечно, прием, который мы уже видели во многих работах Феофана. И даже ее нижний чепец тоже как будто ореолом сияния окружает лик Богоматери.

А вот работы русских мастеров – другие, хотя в них тоже есть свет. Лучше всего сохранилась и однозначно… По крайней мере, многие исследователи считают, что это работа именно Рублева. Это икона Преображения. Но как она резко отличается от той работы, которая приписывается Феофану, из Переславля-Залесского, где свет буквально взрывает все! Здесь свет тихим потоком струится, не как огонь, а скорее, как елей, перетекает с горки на горку. Единственным контрастным моментом здесь является темная звезда в мандорле, окружающей образ Христа, стоящего на горе Фавор, и белая одежда. Вот это единственный момент взят контрастный. Но и от таких контрастов потом Андрей Рублев будет уходить.

Ну и, конечно, другие иконы – мастера, который ассоциируется с Прохором с Городца. Хотя повторяю, что многие исследователи эти иконы не считают принадлежащими первоначальному иконостасу. Но тем не менее мы видим здесь три руки абсолютно точно. Вот Распятие – еще одна манера. Мы уже о ней не будем говорить, хотя здесь тоже светоносность присутствует.

Очень часто, особенно раньше, в литературе можно встретить утверждение, что Андрей Рублев был учеником Феофана Грека. Возможно, как всегда, когда два мастера работают вместе, один более старший, другой младший, Андрей Рублев очень многое и взял у Феофана Грека – тот же контраст белого хитона и темной мандорлы. Но если мы посмотрим дальнейшие работы, связанные с именем Рублева, то увидим, что он полностью противоположен Феофану.