Человек культурный и человек цивилизованный

 

Исследуя монетаристское мироощущение с точки зрения духовных оснований человеческого «Я», нам необходимо коснуться вопроса о самой природе духовного бытия человека. Представляя собой отношение человеческой субъективности к объективному миропорядку, духовная жизнь индивида во многом оказывается зависимой от глубинных ориентаций каждого конкретного «Я». И хотя монетаристское мировоззрение в своих крайних проявлениях представляет собой отрицание духа, само это отрицание произрастает и получает свои очертания, в первую очередь, именно в границах духа, духовной жизни. Поэтому монетаризм, в каких бы уродливых формах он не выражался, суть проявление духовной жизни, понятой в качестве отношения субъекта к объективной реальности.

Помимо того, что человек сам по себе онтологически является противоречивым «духовно-тварным» феноменом, вынужденным «разрываться» между животной и космической ипостасями, его духовная основа также во многом противоречива и неоднозначна. И именно от содержания и направленности его духовного бытия во многом зависит решение главной проблемы дуальности человека: способен ли он одухотворить свою тварную природу, выйти за пределы предметности или же, напротив, он обречен на полную объективацию своей духовности, на сведение духа до качества предметной данности. Применительно к теме настоящего исследования этот вопрос можно сформулировать иначе: какими факторами духовной жизни человека обусловлено формирование его универсального, целостного мировоззрения, с одной стороны, и мировоззрения монетарного, фетишистского, с другой.

Концепция В.Д. Диденко любопытна тем, что она четко сформулировала проблему духовной антиномичности человеческого бытия и при этом смогла преодолеть позицию однобокой социальной детерминации духа. Связь этой темы с проблемами цивилизации и культуры конца ХХ столетия делает концептуальные выводы особенно свежими и актуальными. И, хотя  природа духовного бытия у В.Д.Диденко осмысливается, в первую очередь, в границах философско-эстетического анализа, тем не менее универсальность основных выводов и построений, высокий уровень философских обобщений позволяют нам с большой степенью корректности проецировать эти выводы как на все аспекты духовной жизни в целом, так и на предмет нашего с вами исследования, в частности.

«...Природа духовного бытия, - пишет В.Д. Диденко, резюмируя искания мыслителей религиозно-философского Ренессанса, - может быть понята в... его изначальной имманентно-трансцендентной антиномичности, коренящейся в дуализме предельных смысложизненных параметров человеческого бытия, представляющих в духе как оппозиция «Я» - мир; бытие (жизнь) - небытие (смерть); вечное (бес­ко­неч­ное) - преходящее (конечное); земное - внеземное (космическое)»[xxxvi]. Эти две оппозиции присутствуют в духовной жизни человека как фундаментальные интенции и условно определяются ученым как «имманентная» или «имманентно-эмпирическая» (кон­цен­три­рую­щая­ся вокруг интимно-личностного мира, направленная на переживание конечности своего существования) и «трансцендентная» или «транс­цен­дентно-эйдетическая» (концентрирующаяся вокруг внешнего мира, космоса, направленная на выход за пределы предметного существования). Причем именно этими двумя контрадикторными интенциями главным образом определяется корреляция прочих интенциональных установок и смыслов человеческого существования. Замкнутость субъекта на своем «Я» и переживание внешнего мира как модуса индивидуального существования с неизбежностью приводят к формированию жизнеотрицающего мировоззрения, к абсолютизации небытия. Выход субъекта за пределы своего «Я» и переживание внутреннего мира как модуса космического бытия, напротив, позволяют обрести жизнеутверждающий акцент, актуализировать бытие, его ценность и смысл.

Из рассмотрения духовного мира человека как имманентно-трансцендентной оппозиции логически вытекает ответ на вопрос, который мы задаем на протяжении всей работы: почему на практике невозможно гармоническое сочетание, единство локально-эмпирической и универсально-трансцендентной ориентации человека? Почему денежная интенция редко составляет элемент целостного мировоззрения, а, как правило, либо просто отсутствует, либо вытесняет духовное, космическое начало человеческого существа?

Во-первых, если принять имманентно-трансцендентную теорию В.Д. Диденко, то названные выше оппозиции духовного бытия чисто логически представляют собой оппозиции взаимоисключающего, контрадикторного порядка. Смерть исключает жизнь, жизнеотрицание несовместимо с жизнеутверждением. Преходящее, конечное всегда противоположно вечному и бесконечному. Поэтому дух с его космическим, бесконечным, универсальным и бессмертным началом всегда будет оппозиционен вещности и предметности с их локальностью, временной ограниченностью и неизбежным распадом. Во-вторых, устремление субъекта, направленное на свое собственное «Я», на собственную субъективность порождает подчинение объективных внешних явлений конечной основе замкнутой экзистенции и, таким образом, низводит безграничность духа до границ материальной жизни. Именно поэтому «...при доминировании в... сознании имманентной направленности духа оказываются ослабленными или трансформированными трансцендентная и жизнеутверждающая интенции, метаисторическая и кос­мо­цен­три­чес­кая, а актуализируются и проявляются с наибольшей полнотой жиз­не­отри­цающая, локально-эмпирическая и геоцентрическая интенции»[xxxvii].

Если спроецировать идею имманентно-трансцендентной оппозиции духовного бытия человека на глобальные социокультурные процессы современности, то можно наметить ряд подходов в решении проблемы соотношения культуры и цивилизации. В данном контексте под «культурой» понимаются высшие проявления духовности, основанные на способности к творческой деятельности; а под «ци­ви­ли­за­цией», соответственно, высшие проявления материального бытия, основанные на деятельности ремесленной. Основные противоречия культуры и цивилизации, ставшие актуальными в ХХ столетии, наглядно отражены в работе В.Д. Диденко в виде следующей схемы[xxxviii]:

 

ЦИВИЛИЗАЦИЯ	ИСКУССТВО
Прагматизм Рационализм (сциентизм) Унификация (стереотипизация) Реалистична Механистична Специализация Деятельности Гедонизм (потребление) Отчуждение от природы (покорение) Антропоцентризм	Романтизм Духовность (целостность духа) Многообразие (цефализация) Символично Органично Универсализация деятельности Креационизм (творение) Универсальное единство с природой  (благоговение) Экологизм

 

Позволим себе заметить, что все приведенные признаки искусства могут быть экстраполированы и на культуру в целом, при этом противоречия между цивилизацией и культурой, их асинхрония получают свое объяснение в самой сущности этих двух феноменов. Цивилизация приобретает статус «сколка» культуры. Родившись в недрах культуры, она, вместе с тем, есть продукт отчуждения от культуры и духа, она есть отчужденный, «объективированный» дух, пытающийся не только утвердиться в земном миропорядке, но и претендующий на всеобщее и безусловное господство. Причины тенденции к вытеснению культуры цивилизацией, о которой так много писали Ницше, Шопенгауэр, Шпенглер и другие мыслители, с точки зрения этой концепции, становятся более понятными.

Культура и цивилизация, понятые как оппозиция, позволяют сопоставить эти явления с «духовно-тварной» дуальностью человека и противоречивыми интенциями его духовного бытия. С этой точки зрения, цивилизация занята обслуживанием его «тварной» основы и провоцирует формирование имманентно-эмпирической интенции. В то время как культура становится гарантом развития его собственно человеческой, духовной сущности, наполняя духовную жизнь интенцией трансцендентно-эйдейтической. «И если цивилизация есть способ овладения силами природы и внешних условий жизни, то культура возникает и функционирует в результате овладения человеком своей собственной природой. Существенным здесь является и то, что функционирование цивилизации основывается, главным образом, на принципах полезности, оптимальности и рациональности, а в развитии культуры преобладает принцип самоценности возвышения человека над его биологической, естественной природой»[xxxix]. Односторонняя ориентация на ценности цивилизации и, соответственно, вытеснение культуры на аксио­ло­ги­чес­кую периферию неизбежно приводит к деградации и разрушению не только духовных основ общества и личности, но и материальной жизни. «Симптомы именно таких губительных процессов мы можем наблюдать на разных этапах нашего общественного развития, когда потребности цивилизации, форсирование экономического развития, основывавшееся на принципе ближайшей выгоды и полезности, оставляли после себя пустыню в природе и человеческих душах...»[xl]

Как видно из перечисленных в таблице признаков, цивилизация и культура не столько находятся в отношении контрадикторности, сколько в отношении частного и целого, а точнее абсолютизированного частного и целого. Как известно, любая абсолютизация частного неизбежно влечет за собою претензию на всеобщность и универсальность (об этом много и плодотворно писал Вл. Соловьев, анализируя отношение «отвлеченных начал» к «положительному всеединству»). Возникнув в лоне культуры и затем обособившись от нее, цивилизация абсолютизировала себя и теперь вынуждена заполнять возникшую духовную нишу своим же собственным телом. Кризисы ХХ века с достаточной яркостью проиллюстрировали все уродство этого процесса.

Идею об отношении цивилизации к культуре как отношении «отвлеченного начала» к «положительному всеединству» еще более ярко, на мой взгляд, можно проиллюстрировать следующим образом:

 

КУЛЬТУРА	ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Возникает и рождается до зарождения цивилизации	Возникает на определенном этапе развития культуры
Является категорией универсальной и общечеловеческой	Представляет собой временное понятие
Содержит в себе уникальное начало	Основана на тиражировании
Шедевр	Кич
Не применимо понятие «прогресс»	Базируется на понятии «прогресс»
Соотносится со сферой духовного	Соотносится со сферой материального

 

Возвращаясь к проблеме соотношения целостного и монетарного мировоззрений, мы можем применить все сказанное выше о цивилизации и культуре, непосредственно к исследуемой в данной работе теме. Данное сравнение не является случайным и произвольным: если мы определили культуру как квинтэссенцию духовного бытия, основу целостного мироотношения, то цивилизация, с ее прагматическим, экономическим, коммерциализированным характером выступает в роли прямого источника и прямого итога монетаризма. Именно это односторонне экономическое мировоззрение, формирующееся в рамках современной цивилизации, и имел в виду отец С. Булгаков, говоря о том, что сегодня под «культурой» и «культурностью» часто подразумевают лишь «...рост потребностей и возможностей их удовлетворения. <...> Столь прямолинейная точка зрения, которая, не различая потребностей духа и тела, обожествляет рост потребностей как таковой, является не только ошибочной, но и противонравственной. <...> Рост материальных потребностей и их удовлетворения является истинно прогрессивным лишь постольку, поскольку он освобождает дух, одухотворяет человека, а не поскольку он, усиливая область чувственности, содействует понижению духовной жизни. <...>...Рафинирование чувственности, не возбуждающее, а подавляющее деятельность духа, является своеобразной нравственной болезнью, нравственным убожеством, проистекающим уже от богатства, а не от бедности»[xli].

В своем крайнем выражении «человек цивилизованный» превращается в носителя монетаристского мировоззрения и проти­во­сто­ит «че­ловеку культурному». Монетаризм извращает или полностью уничтожает все высшие ценности человеческого бытия: жизнь вырождается в биологический акт, творчество подменяется процессом купли-продажи, свобода сменяется рабством под властью денег и фетишей. При этом выживаемость и выносливость «человека цивилизованного», ориентированного на потребление, покорение, эгоцентризм оказывается значительно выше, чем у «человека куль­тур­но­го», ориентированного на созидание, созерцание, космоцентризм. А, как известно, из спора интеллигента с хамом победителем всегда выходит хам.

Принципиальное несовпадение культуры и цивилизации, их целей, а также механизмов их жизнедеятельности заставляет поставить еще один вопрос, который выходит далеко за рамки теоретической философии. Если культуру определять как явление, воплотившее в себе высшие достижения целостного духа, а цивилизацию - как итог рационалистического мировоззрения, то несовпадение идеалов культуры и цивилизации становится не только фатальным, но и универсальным[xlii].

 

 

Новые русские

 

Социальная прослойка, получившая неофициальное название «новые русские», достойна пристального анализа уже потому, что на ее примере четко вырисовывается широкий спектр проблем российского общества в целом. Причем этот спектр не исчерпывается, как полагают многие, лишь криминальной сферой. «Новые русские» представляют собой достаточно ощутимую политическую силу, провоцирующую крайне деструктивные процессы в экономике России. Но, главное, «новые русские» являются носителями особой философии, которую можно охарактеризовать как вульгарно-монетаристскую и которая на сегодняшний момент пытается оказать мощное давление на русский менталитет, традиционные нравственные устои, культуру нашей страны в целом.

Прежде всего, необходимо определить само понятие «новых русских». Ясно, что оно не является синонимом всего современного российского предпринимательства[xliii], и также не тождественно преступному миру (хотя и предпринимательство, и преступность всегда сопутствуют активности «новых русских»). На самом деле заполнение предпринимательско-криминальной ниши «новыми русскими» следует рассматривать лишь как практическую реализацию их монетаристского мышления. И сама идентификация этого феномена должна быть основана на выявлении мировоззренческих основ «ново-русских» предпринимателей.

В самом общем смысле «новые русские» являются носителями вульгарно-монетаристской философии, согласно которой деньги суть высшая ценность, безусловный и всеобщий мировой эквивалент. Такое отношение к деньгам можно назвать панмонетаризмом. При этом этот панмонетаризм у некоторых российских бизнесменов приобретает воистину параноидальную окраску, и уже не деньги становятся мерилом всех ценностей, но сам мир предстает в виде эквивалента денег, само сущее превращается в частную характеристику, в модус некой универсальной денежной субстанции.

Каковы же истоки монетаристской философии в России?

Российской ментальности всегда был чужд монетаристский подход к жизни. Испокон веков Россия жила идеальностью и выше своего «тварного» обустройства всегда ставила «обустройство» духовное и нравственное. В этом великая трагедия и великая сила русского стиля жизни: устремленность к духовным основаниям мироздания, неиссякаемость духовного потенциала здесь всегда сочетались с нивелировкой бытовых ценностей, с пренебрежительным отношением к плоти и «тварной» основе человека. «...В отличие от рационалистической этики поведения западноевропейца, для которого забота о личном благополучии есть общепризнанная норма поведения, поведение русского человека в значительной степени ориентировано не на получение выгод, выражаемых совокупностью потребительских благ, а на общественное признание, соответствующее общепризнанным нормам. Для российского общественного сознания поступки, связанные лишь только с личным, частным интересом, не были общепризнанной нормой...»[xliv]. Поэтому дореволюционный капитализм так и не смог навязать русскому предпринимателю своей философии. Европа была подготовлена к мировоззренческому восприятию капитализма всей своей системой ценностей, начиная от антропоцентризма и индивидуализма, и заканчивая рационализмом и либерализмом. В России же (как, впрочем, и на Востоке) такого мировоззренческого фундамента не было. Не было также и времени для распространения капитализма и капиталистических отношений в полной мере. Вследствие этого, в дореволюционной России значение капитала так и не вышло за рамки чисто экономической сферы.

В годы советской власти монетаризм также не смог распространиться в СССР. Вся коммунистическая идеология прямо или косвенно препятствовала этому. И сама марксистская философия, и система собственности, и воплощенный в жизнь принцип уравниловки низвели значение денег до минимума, необходимого для элементарного жизнеобеспечения. Такая государственная политика имела неоднозначные последствия. С одной стороны, сама реальная жизнь доказывала бесполезность накопления капитала; население испытывало не столько дефицит денежных средств, сколько дефицит услуг и товаров. С другой стороны, отсутствие экономического стимула, низкий уровень жизни и ощущение бесперспективности становились причиной подсознательной идеализации западных ценностей. В этом смысле, недовольство советской экономической системой формировало у людей оппозиционные чувства. Жесткие рамки экономической несвободы зачастую ассоциировались с несправедливо отнятыми возможностями к достойному обустройству предметно-эмпирического бытия. Психологически, это послужило одним из оснований монетаристского ажиотажа у значительной части предпринимательства постсоветского периода.

Паразитический настрой современного российского бизнесмена в большой степени сформировался под воздействием уродливого принципа распределения материальных благ, устоявшемся в советском государстве. Зависимость заработанной платы от реальной трудовой деятельности в Советском Союзе была весьма условной. Советский человек был поставлен в жесткие рамки между «потолком» зарплаты, который он был не в состоянии «перепрыгнуть», и тем социальным минимумом, который ему гарантировала Конституция. Поэтому советский человек на своем рабочем месте предпочитал не «зарабатывать деньги», а просто «получать зарплату». Этот атавизм в полной мере сохранился и в психологии «новых русских», которые уже не воспринимают коммерческую деятельность как труд, но как возможность «срубить бабки».

В «эпоху перестройки», когда в России в очередной раз сменился общественно-политический строй, опыт западных бизнесменов был молниеносно усвоен и перенесен на отечественную почву. Учтены были также и многовековые криминальные уроки истории. А, главное, вместе с уродливым и искусственным экономическим трафаретом, который навязывается сегодня нашей стране, неуклонно начало пробивать себе дорогу и соответствующее ему мировоззрение. Уродливая иерархия ценностей, в которой экономический элемент занимает верховное положение, была помножена на сто и «творчески» переработана. Родившийся в итоге аксиологический монстр превзошел все ожидания. «Моральный кодекс» «новых русских», доведший принципы западного менталитета до своего логического и абсурдного конца, своей беспринципностью и цинизмом ошарашил даже видавших виды российских уголовников.

Феномен «новых русских» мог возникнуть только в России - в стране безапелляционного максимализма, где нет места компромиссам и где каждая идея, каждая черта характера доводится до крайности. Философия экономического благополучия получила уникальную возможность посмотреть на свое уродливое отражение без грима и прикрас. Как в портрете Дориана Грея «новые русские» отобразили всю суть духовного убожества современной цивилизации.

Справедливости ради необходимо заметить, что профессия предпринимателя объективно содержит в себе потенциальную угрозу монетаризации мировоззрения. Цель любой коммерческой операции - извлечение максимальной прибыли. Таким образом, универсальная оценка деятельности фирмы, проводимых ею операций, а также профессиональных качеств персонала полностью вписывается в рамки экономического эффекта. Иными словами, аксиологическая сторона бизнеса вполне исчерпывается шкалой денежных эквивалентов. Даже такие, казалось бы, чисто этические понятия как «порядочность», «честность», «справедливость» в мире предпринимательства трансформируются в чисто рационально-экономические категории: «порядочность» партнера понимается в качестве одного из гарантов получения прибыли и не более того.

Денежная интенциональность предпринимательства объективна и не является сама по себе искажением ценностных ориентиров, поскольку замкнута на профессиональной деятельности. Вместе с тем, бизнесмены по роду своего занятия попадают в своеобразную «группу риска». Шкала денежных эквивалентов, необходимая и вполне уместная в ремесленных рамках, способна трансформироваться в стиль жизни и экстраполировать критерии оценки предпринимательской деятельности на аксиологию в целом. Гарантом против подобной экстраполяции может служить только высокий духовный потенциал человека, способность к критическому самоанализу. К сожалению, как показывает опыт российского бизнеса, такой духовной защиты у современных отечественных предпринимателей нет.

Если вспомнить историю возникновения североамериканского предпринимательства, то можно провести немало параллелей с нынешней ситуацией в российском бизнесе. Как известно, первое поколение американских мигрантов состояло из выходцев со всех концов света. Причины, заставившие людей оставлять насиженные места, были далеко не праздными. Этими людьми руководили отнюдь не патриотические соображения, не вера в «светлое будущее» американской экономики и не идея построения постиндустриального общества. В своем большинстве первые североамериканские поселенцы состояли из «отбросов общества»: одни спасались от закона, другие - от неудач и разочарований собственной жизни, третьи видели в зарождающемся государстве быстрый и легкий путь обогащения. Сырая правовая база и слабый государственный контроль провоцировали недопустимые формы борьбы с конкурентами, и в итоге своеобразного «естественного отбора» смогли выжить только сильнейшие, то есть наиболее беспринципные, лишенные нравственных и духовных «комплексов», первопроходцы.

Нынешнее поколение российских «деловых людей» в своей основе также формируется по остаточному принципу. Прежде всего, это люди не способные к реализации своей интеллектуальной собственности, к конструктивной, созидательной деятельности, и, вследствие этого, выброшенные обществом на периферию духовно-культурной жизни. В этом плане весьма показателен социальный состав «новых русских». Это либо бывшая номенклатура, вовремя оказавшаяся возле приватизируемых предприятий, с легкостью сменившая свои коммунистические убеждения на монетаристскую психологию. Либо откровенно уголовные элементы, смекнувшие, что в условиях общественно-политической и правовой нестабильности действовать под прикрытием коммерческой вывески наиболее удобно, эффективно и безопасно. Либо это вновь пришедшая молодежь, не освоившая толком школьную программу, но зато неотягощенная какими-либо признаками мыслительного процесса.

Так или иначе, но поколение «новых русских» объединяет нравственный нигилизм, полная неспособность к духовной деятельности, монетаристская психология и, как следствие, паразитический способ существования под флагом предпринимательской деятельности. Поэтому вполне закономерно, что рост благосостояния современного российского бизнесмена вершится на фоне общего спада производства, обнищания населения, инфляции и развала экономики страны в целом.

Лучшей иллюстрацией нищеты внутреннего мира носителей монетаристской философии являются многочисленные российские клубы, стриптиз-учреждения, казино и прочие увеселительные заведения, получившие широкую популярность среди представителей «ново-русского» предпринимательства. Здесь они получают все необходимые средства для удовлетворения своих потребностей, которые, как правило, не выходят за рамки чисто физиологических отправлений. Периодические выходы в театр, покупка дорогостоящих художественных произведений и антиквариата, ставшие в последнее время модными в кругу бизнесменов, к сожалению, не свидетельствуют о культурной переориентации «новых русских», поскольку диктуются исключительно их представлениями о «престижности» или необходимостью создания имиджа.

Психологически, монетаристский менталитет рождается как результат неосознаваемого комплекса неполноценности по отношению к собственному интеллектуально-духовному потенциалу. Когда человек не в состоянии реализовать себя как личность, а его творческие и интеллектуальные способности не могут получить должной социальной оценки, наступает вполне естественный духовный кризис. Наиболее адекватным выходом из него могут служить реальные действия по самосовершенствованию и самовоспитанию, что, безусловно, требует существенных волевых и интеллектуальных усилий. Однако, если личность успела в значительной степени деградировать, и, в силу своей духовной неполноценности не в состоянии этого осознать, она идет по другому пути - по пути поиска иллюзий самоценности.

Одной из таких иллюзий становится убеждение, согласно которому человек способен сформировать свое «Я» не изнутри него самого, а извне. В этом случае самоутверждение личности оказывается зависимым не от реальной ценности внутреннего мира, а от его оценки общественным мнением. Личность перестает быть самодостаточной и требует постоянной апелляции к внешнему авторитету. В этот момент и приходит на помощь философия монетаризма, согласно которой общественное признание может стать эквивалентным объему накопленного капитала. Экономическая исключительность предпринимателя начинает восприниматься им как исключительность вообще, а общественная оценка его благосостояния как оценка его как такового.

В заключение, на основе проведенного анализа, мы можем позволить себе сделать некоторые выводы относительно жизнеспособности и перспектив развития монетаристской психологии «новых русских».

Во-первых, монетаризм не является самодостаточным и требует постоянной «подпитки» со стороны общественного мнения. В этом заключается наибольшая уязвимость монетаристской психологии.

Во-вторых, монетаризм оказывается чуждым менталитету России. Практически он не имеет перспектив в нашей стране, поскольку не вписывается в рамки традиционных ценностей.

Наконец, «панмонетаризм» представляет собой болезненное состояние духа. Восприятие денег как модуса экзистенции и модуса бытия лишает человеческое существование духовного смысла и, следовательно, обречено на самоотрицание.

 

*** *** ***

В некоторых направлениях русской идеалистической философии проблема соотношения духа и плоти (а значит, и проблема денег и личности) разрешается не путем их противопоставления, а путем их неизбежного воссоединения. По большому счету перед человеком не стоит выбора между его «тварностью» и духовностью: в своем стремлении к Абсолюту он либо возвышает свою плоть, становясь духом во плоти, либо поклоняется сатане, отрекается от Духа Святого, тем самым обрекая себя на духовную и телесную смерть. Богочеловечество не есть очищение духа от плоти, но возвышение плоти через дух. София не отрицает материальное бытие, а знаменует собой духовную организацию материального бытия, соответствие материи божественному замыслу о ней. Поэтому выбор, который делает человек, состоит не в предпочтении духа плоти или плоти духу: человек не в состоянии выбирать между «высоким» и «низким». Ориентация на «высокое» есть, вместе с тем, и возвышение «низкого», всеединство, гармония; ориентация же на «низкое» есть, вместе с тем, «унижение» высокого, распад духа и бытия, разрушение, деградация.

В известной степени человек обречен на гармонию души и тела, поскольку его естественное состояние - творчество. В творчестве происходит приобщение человека к Богу, преображение бытия во всех его формах и проявлениях. Поэтому, отказ от творческой, продуктивной деятельности есть, в то же время, отрешение от Господа. Но самое главное заключается в том, что односторонняя ориентация на телесно-предметное бытие (а именно такую ориентацию мы наблюдаем в современном рационализме) означает отрицание не только Бога, творчества, духа, но и самой предметной реальности.

Если творчество означает Софию, одухотворение бытия, то подлинной его противоположностью является отрицание духовности, одухотворенной плоти, т.е. сведение (редукция) всего и вся к низшей материи. Этот процесс был метко охарактеризован Б. Вышеславцевым как «спекуляция на понижение», философским апофеозом которого явился материализм во всех известных проявлениях, от марксизма до фрейдизма. Не важно, что именно понимается под материей как основой мироздания - экономика, атомы, хозяйство, деньги, сексуальность - важно, что в материализме происходит редукция духовного бытия к исключительно материальным факторам. «Фундаментальную ошибку этого метода, проходящую через всю науку, через всю философию, через всю психику человека на протяжении веков, можно выразить в следующих утверждениях: «культура есть только хозяйство», «дух есть только сексуальность», «человек есть только животный организм», «ор­ганизм есть только механизм», и в этом заключена вся неправда! Именно: не только, но и! Движение по ступеням вниз не объясняет ничего...»[xlv].

«Спекуляция на понижение» превращает дух в материю, а человека в животное. Но, если быть последовательным до конца, то мы должны признать, что, в отличие от восхождения «по ступеням вверх», конечной точкой которого является Абсолют, нисхождение «по ступеням вниз» не ограничивается превращением человека в скотину, а логически приводит его к небытию. Дело в том, что человек по определению не в состоянии уподобиться животному и сконцентрироваться на своей природно-биологической основе. Животное лишено способности к духовной деятельности и, следовательно, перед ним не может стоять проблема его существования, а тем более антиномичности бытия. Животное лишь следует своей природе, своему предназначению; его действия инстинктивны, оно не может «возвыситься» над собой или «унизить» себя. Человек же, напротив, обречен на выбор и свободу. Он обречен использовать свой разум и определиться по отношению к своей способности к духовной жизни. Человек не может просто превратиться в скотину, стать просто природной тварью. Частичка Бога, которая присутствует в нем в виде разума и духовности, либо поднимает человека над его плотью и одухотворяет ее, либо сама плоть подчиняет себе разум и дух. Низость «человеческого животного» не в том, что он обретает скотское существование, но в том, что, становясь животным, он предает дух, сознательно разрушает свое Я, отрекается от Господа.

Животность человека не столь безобидна и невинна, как изначальная животность природной твари. Для животного его состояние естественно. Для человека это есть нисхождение, деградация, подчинение разума тварности. Разум, подчиненный плоти страшен, поскольку он, опускаясь и деградируя, отрицает не только самого себя, но и животность, природу. Животный мир не знает войн и оружия массового поражения. Животный мир не знает цинизма и пороков. Животный мир не уничтожает себя и условия своего обитания. И только человек, подчинивший свой разум своей животности смог «додуматься» до распятия Бога. Человек не может быть нейтрален к разуму и духу: познав добро и зло, он обречен на выбор[xlvi].

Трагизм духовного заключен в его хрупкости и беззащитности. Вещное, в своем предметно-эмпирическом бытии, всегда более стабильно и надежно. Вещи переживают людей. Человек уязвимее машины. Живое проще убить, чем разрушить бездушное. «Спуск всегда легче возвышения - это закон косности человеческой природы, линия наименьшего сопротивления»[xlvii]. Творчество, духовность требуют усилия, воли. Низость не обязывает ни к чему. «С каким восторгом человек узнает, что он произошел от обезьяны, что он только животное, только материя, что святая любовь есть только сексуальность и т.д. По-видимому, всякое «только» доставляет глубокое облегчение, тогда как всякое «не только» тревожит, побуждает к усилию. С каким увлечением и с какой виртуозностью люди раскрывают всяческую «под­но­гот­ную», обнаруживая всюду корысть и похоть»[xlviii]. Для падшего нет ни «вер­ха», ни «низа». Падший никогда не признает «верха», поскольку в этом случае ему придется признать и свою «низость». Экономическое мировоззрение никогда не признает иной ценности, кроме денег потому, что признание «ве­ли­чия» есть, одновременно, признание неудовлетворенности «ве­ли­чи­ной».

Рационализм (и монетаризм, как одна из наиболее уродливых его форм) противоположен духу, духовной полноте, поскольку «толь­ко» утилитарно-прагматический интерес олицетворяет собой не что иное, как «спекуляцию на понижение», вырождение бытия в чистую предметность. В этом смысле, он не допускает самой возможности творчества, он противен самой сути духовного преображения. «Деньги и есть сила и власть мира, отделенного от духа, т.е. от свободы, от смысла, от творчества, от любви. <...> Деньги направлены, прежде всего, против целостной духовности, охватывающей всю жизнь человека»[xlix].

 

*** *** ***

 

Несмотря на разнородность проанализированных концепций и несмотря на то, что все они исходят из различных оснований, мы, тем не менее, можем констатировать единодушное признание «двойственности» человеческой природы, наличие в человеке «высокого» и «низкого», находящихся в постоянном противоборстве. И, хотя каждой конкретной личности свойственно сочетание различных черт характера и ориентаций, тем не менее, полярность основных интенций, составляющих содержание духовной жизни человека, позволяет нам говорить о преобладании и доминировании одной интенции над другой. Именно на этом методологическом основании мы имеем полное право выделить два основных типа личности.

Первый тип - наиболее характерный для нынешнего общества и созвучный духу современной цивилизации - преимущественно ориентирован на обладание, рыночные отношения, основу его духовной жизни составляет имманентно-эмпирическая интенция. Данному типу личности всегда свойственен монетаристский подход к жизни. Сила проявления монетаристских черт может здесь иметь весьма широкий спектр: от «анального» характера мещанина до рыночно ориентированного «панмонетариста», олицетворяющего собой полное отрицание личности. Практическая деятельность представителя данного мировосприятия также инвариантна: начиная от неспособности к созиданию и заканчивая деструктивной агрессией. Социальная значимость этого типа может оцениваться по-разному, в зависимости от конъюнктурности результатов его активности, но его духовно-культурная оценка всегда отрицательна или равна нулю.

Второй тип характеризуется преобладанием трансцендентно-эйдетической интенции, ориентацией личности на бытие, жизнь, продуктивность. Этот тип личности посвящает свою жизнь творчеству, служению высшим проявлениям духа. Этот тип, при всем многообразии его конкретных представителей, достаточно малочисленнен. В наиболее концентрированном виде он выражен в феноменах гения, пророка, святого. Как правило, трагедия людей этого типа заключается в неспособности к адаптации к условиям социально-бытовой среды, поскольку их мир находится вне обыденной реальности и не детерминирован предметно-эмпирическим бытием. Именно этот тип людей обеспечивает обогащение духовности и культурный «прогресс» и именно они служат гарантией сохранения человечества. При этом их социально-конъюнктурная значимость может быть оценена как минимальная. Совпадение социально-конъюнктурной и культурно-ду­хов­ной ценности личности мы вправе назвать счастливым исключением из правил.

Можем ли мы говорить о некоем третьем типе, в котором бы гармонично сочетались способности к обладанию и творчеству, стремление к достойной организации плоти и потребность к духовному самовыражению, рациональное видение «дольнего» и приобщенность к «горнему»? Мы обязаны о нем говорить, даже если его существование представляется нам скорее гипотетическим, нежели реальным. Именно этот тип личности может обеспечить будущее человечеству; в противном же случае, современный монетаризм, как раковая опухоль, разрушит культуру и духовность, не встретив достойного сопротивления. А разрушение самих основ человеческого бытия может означать только одно - небытие.

Преодоление трагической антиномичности духовного бытия человека, в первую очередь, должно осуществляться на основе осознания этой антиномичности и тех мировоззренческих проблем, которые стоят перед современным человеком. Как показывает опыт истории, дух не может быть выведен из триумфа комфорта и обладания.

Личность, подчиненная плоти, становится плотью. Но плоть, подчиненная духу, способна к одухотворению.

Послесловие

 

Пафос исследования отнюдь не направлен на дискредитацию экономических принципов благосостояния человека. Мной сознательно избегались, по возможности, какие-либо политические и политэкономические оценки современных процессов, но сосредотачивалось внимание на роли монетаристского мировоззрения в системе культуры и духовности. Цель работы - не критика денег как инструментально-семиотической системы, но критика «денежной» психологии, превращающей бытие в модус золота; не осуждение рынка, но «рыночного» мировоззрения, низводящего личность до статуса товара. Суть не в том, чтобы призвать к аскетизму и отрешению от материальных благ, но в том, чтобы оценить жизнь в рамках биологических потребностей как недостойную существа духа и человека.

Стремление к оптимальной организации предметно-эмпирического бытия - естественное желание человека. Но это стремление превращается в болезнь, становясь философией жизни. Зло не в накоплении и обладании - зло в безликости и духовном убожестве. Гармония телесного и духовного, эмпирического и трансцендентного, преходящего и вечного, обладания и бытия – идеал, к которому стремится человечество.

Дело философа - поставить обществу правильный диагноз. Лечение болезни - привилегия политика.

 

[i] На протяжении всей работы подчеркивается двойственность понятия бытия. Во-первых, речь идет о духовном бытии, как о совокупности творческих способностей субъекта, реализующихся в форме его идеального отношения к миру предметных данностей. Во-вторых, мы можем говорить о так называемом предметно-эмпирическом бытии, то есть непосредственно о мире вещей, материи, плоти. Оба вида бытия в равной мере онтологичны и реальны, и находятся в отношении взаимообусловленности и взаимосвязи. Телесно-предметное бытие вне духовного теряет смысл, вырождается в ноумен. Духовное бытие нуждается в предметно-эмпирическом в качестве материального носителя. Вместе с тем, духовное и телесно-предметное бытие обладают различными законами, функциями, целями, они принципиально разнородны и в аксиологическом плане. Двум видам бытия соответствует и двойственная духовно-«тварная» природа человекам. Противоречия культуры и цивилизации также можно рассматривать как обусловленные различными онтологическими ориентациями. В этой связи, основной вопрос философии и основной вопрос настоящего исследования формулируется в виде проблемы соотношения двух систем ценностей - духовной и вещной.

[ii] Дух, духовность – здесь: совокупность всех творческих потенций личности, нации, человечества. В отличии от понятия разума, духовность включает в себя как рациональные, так и иррациональные сферы бытия.

[iii] Идеология – здесь: система идей, принятая в качестве официального аксиологического стандарта в рамках государства.

[iv] Здесь и далее под понятием «цивилизация» понимается итог научно-технического прогресса, высшие проявления материального, предметно-эмпирического бытия. В противоположность цивилизации, культура определяется в рамках данной работы в качестве высшего и наиболее ценного результата духовной деятельности людей. Необходимость противопоставления культуры и цивилизации обусловлена не только солидарностью автора с концепцией О. Шпенглера, но и тем эмпирическим материалом, который накоплен человечеством к концу ХХ века.

[v] Именно в этом смысле мы и будем в дальнейшем использовать понятие монетаризма, имея в виду не политэкономический термин, а культурно-философский, означающий мировоззренческую ориентацию человека на сугубо рационально-экономические ценности.

[vi] Фромм Э. Здоровое общество / Э.Фромм. Психоанализ и культура. - М.,1995. - С. 352.

[vii] Фромм Э. Здоровое общество / Э.Фромм. Психоанализ и культура. - М.,1995. - С. 366

[viii] Там же, С. 367

[ix] Там же, С. 372

[x] Ильин И.А. О сущности правосознания. - М., 1993. - С.163.

[xi] Маркс К. К критике политической экономии / Маркс К., Энгельс Ф. ПСС, изд. второе. - М., 1978. - С.116.

[xii] Пушкин А.С. Скупой рыцарь / Пушкин А.С. ПСС в одном томе. - М., 1949. - С. 551-554.

[xiii] Ильин И.А. О сущности правосознания. - М., 1993. - С.160.

[xiv] Мы не ставим своей целью опровергать этот тезис, поскольку данный вопрос имеет скорее экономический характер, нежели философский. Оговоримся лишь, что практика посткоммунистической России не доказывает прямой зависимости между благополучием страны и концентрацией частного капитала.

[xv] Маркс К. Капитал / К. Маркс и Ф. Энгельс. - Соч., изд. Второе. - М., 1969. - Т. 23, С. 142-143

[xvi] Хейзинга Йохан. Homo Ludens. - М., 1992, С.18

[xvii] Там же, С.19

[xviii] Там же, С.66

[xix] Там же, С.67

[xx] Фромм Э. Человек для самого себя / Эрих Фромм. Психоанализ и этика. - М., 1993. - С.79-80.

[xxi] Там же, С.80-81.

[xxii] В этом смысле весьма показательна история инквизиции. Средневековая эпоха не знала инквизиций: духовная власть ощущала себя достаточно сильной для того, чтобы не прибегать к насилию. И лишь в эпоху Возрождения римская церковь, не желая мириться с утерей сфер своего влияния и пребывая по сути в состоянии агонии, начинает серию кровавых расправ.

[xxiii] Вообще само слово «интеллигент» постепенно уходит в прошлое и ему на смену приходит другое, более модное слово «интеллектуал». С интеллектуалами все достаточно просто. Интеллектуал - человек с развитым интеллектом. Развитый интеллект, в свою очередь, предполагает способность к рассудочной деятельности, аналитике, способность к получению необходимого знания и возможность пользоваться им. Что же касается интеллигентности, то здесь все гораздо сложнее, ибо она предполагает качественное изменение интеллекта, предусматривает определенную культуру поведения, которая не ограничивается лишь этикетом или правильно выбранным имиджем. Интеллигент превращает полученное знание в стиль жизни.

[xxiv] Гоголь Н.В. Тарас Бульба. - М., 1951. - С. 93

[xxv] Как сказали бы сейчас, он не делит людей на «наших» и «не-наших».

[xxvi] Гоголь Н.В. Тарас Бульба. - М., 1951. - С. 62-63

[xxvii] В быту мы часто сталкиваемся с открытой пропагандой этой точки зрения. В наиболее грубой форме попытка превращения предметов обладания в способ существования, в модус бытия реализуется в рекламной индустрии. «Ты - это то, что ты носишь!» (реклама джинсовой одежды фирмы «LEE»), «Nuts - светлая полоса в твоей жизни!» (реклама шоколадных батончиков «Nuts»), «Помни о самом главном!» (реклама турецкого пива) и т.п.

[xxviii] Э. Фромм. Человек для самого себя / Эрих Фромм. Психоанализ и этика. - М., 1993. - С. 93.

[xxix] Там же, С. 94.

[xxx] Там же, С. 69.

[xxxi] Там же, С. 72.

[xxxii] Кант И. Сочинения в 6-ти томах. - М., 1966. - Т.5, С. 240.

[xxxiii] Там же. Т.5, С. 212.

[xxxiv] Фромм Э. Иметь или быть? - М., 1986. - С.110.

[xxxv] Фрейд З. Введение в психоанализ. - М., 1989. - С.361-362.

[xxxvi] Диденко В.Д. Духовный космос искусства. - М., 1993. - С.54.

[xxxvii] Диденко В.Д. Духовный космос искусства. - М., 1993. - С.62.

[xxxviii] Там же, С.76.

[xxxix] Диденко В.Д. Искусство. Духовная культура. Философия. - Алма-Ата, 1990. - С. 135.

[xl] Там же, С. 136.

[xli] Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса / Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт. - М., 1993. - Т.2, С.68-69.

[xlii] Поясним. Наблюдаемое противоборство культуры и цивилизации порождает противостояние хама и интеллигента на личностном уровне. Но различные системы ценностей обуславливают и различные формы общественных отношений, которые скла­ды­вают­ся в определенные культурные, идеологические традиции. Современный либерализм, к примеру, есть в полном смысле этого слова «цивилизованная» система отношений, обращенная к правосознанию человека, то есть к его способности к рационализации. «Культурная» же система отношений, направленная на целостный дух личности, формирует нравственное сознание, для которого характерны не только и не столько рациональные, сколько эмоциональные, иррациональные проявления.

Очевидно, что правовое и нравственное сознание составляет единый комплекс мировоззренческих ориентаций человека и подчинено общим целям - регуляции межличностных, общественных, международных отношений, обеспечению психического и духовного здоровья личности, общества, государства. Философское осмысление соотношения правосознания и моральных ориентаций личности всегда составляло одну из наиболее интересных страниц метафизической науки. При этом, исследования этой проблемы почти всегда заканчивались обоснованием необходимой гармонии между юридической нормой и моральными принципами как основы формирования здорового мировоззрения, а, следовательно, и залога адекватного поведения в социуме. Противоречия же между различными системами моральных ценностей, между моральными убеждениями и юридическими нормами почти всегда приводят к негативным процессам в психике человека, к дисгармонии в духовной жизни, к конфликту между личностью и обществом, к девиантному поведению.

Девиантное (отклоняющееся) поведение достаточно серьезно изучалось современной социологией и социальной психологией. Однако этот анализ необходимо дополнить философским срезом проблемы, поскольку девиантное поведение, бесспорно, является следствием определенной мировоззренческой аномалии, результатом критического несовпадения индивидуальной моральной нормы с нормой общепринятого социального поведения, закрепленного в общественной нравственности или законодательстве. При этом вопрос, на который должна попытаться ответить метафизическая наука, заключен в определении понятий «норма», «здоровье» в отношении к поведенческим реакциям человека, а также в начертании принципиальной границы между продуктивной неординарностью личности и деструктивной патологией. И то и другое, в известной степени, проявляется в форме «отклоняющегося поведения» и представляет собой несоответствие индивидуальной системы ценностей общепринятым нормам.

Поэтому, вопрос, который сегодня необходимо поставить, заключен не только в соотношении сущностных основ правового и нравственного сознания, но и, что более актуально, в отслеживании реализации правовых норм и моральных принципов в реальной социокультурной ситуации. Иными словами, эта проблема должна быть сформулирована в форме вопроса о сущности морально-правового конфликта, его проявлениях и причинах. Ясно, что морально-правовой конфликт в своем наиболее ярком виде проявляется в условиях социальной нестабильности, в условиях правовой неразберихи, в периоды надлома традиционных систем ценностей, - иначе говоря, в так называемые «эпохи социальных кризисов». В этом плане, особое значение приобретает опыт российской истории ХХ века, в особенности период формирования постсоветской России с ее нестабильностью и кризисами, ярко проявившимися во всех областях общественной жизни. Большинство современных исследований, направленных на изучение кризисной ситуации в современной России, не учитывают всей глубины и многоплановости этой проблемы, не вполне корректно сводя все беды российского общества к экономическому и, отчасти, политическому фактору. Кризис политической системы и деградация экономики государства - лишь одно из звеньев общего национального кризиса, охватывающего, прежде всего все сферы духовного бытия человека и общества. Экономическая нестабильность во многом спровоцирована потерей устойчивых ценностных ориентиров и, прежде всего, зиждется на мировоззренческой беспомощности: понятия морали и права оказались сегодня лишенными устойчивого содержания, а отношение между ними стало определяться в форме стабильного противоречия.

Одной из причин морально-правового нигилизма современного российского общества можно считать вполне объективные процессы, связанные с формированием новых социально-политических отношений и перестройкой основ государственной системы. С одной стороны, вполне естественно, что коренное изменение экономических, производственных, социально-политических отношений под­разумевает глобальный пересмотр правовой базы государства, который не может произойти в одночасье. С другой стороны, идеологические перспективы и контуры возможного нравственного сознания также представляются весьма туманными и не­оп­ре­де­лен­ны­ми. Традиционные для России ценности до­октябрь­ско­го периода искоренялись на протяжении десятилетий и возврат к их исконному содержанию сегодня навряд ли представляется реальным. Что же касается социалистического «ко­дек­са нравственности», то неоднократные попытки его реставрации, как мы видим, оборачиваются неудачей и не приносят сколько-нибудь конструктивных результатов. В итоге, популярный в начале 90-х годов призыв к «деидеологизации общества» сумел сломать стереотипы социалистического сознания, но не смог предложить стране необходимого позитива, создавая, тем самым, благоприятную почву для формирования нравственно-идеологического вакуума.

Морально-правовой конфликт, применительно к ситуациям современных социальных кризисов, необходимо также рассматривать в форме противоречия между «Я» и окружающей средой, между личностной системой ценностей и постулирующей извне системой официальной морали и права, между идеальными представлениями субъекта и возможностью их реализации в социуме. С этой точки зрения, противоречие между правом и нравственностью приобретает трагический характер, поскольку его полное преодоление оказывается принципиально невозможным в силу сущностной антиномичности идеального и реального бытия.

Переломная ситуация в современной России заставляет нас еще раз переосмысливать историю развития отечественной культуры и сопоставлять ее с развитием западноевропейской цивилизации. Традиции западноевропейского либерализма, основанные на примате рационального миропонимания, подготовили почву для построения модели «правового государства». Идея предельно рациональной организации жизни находила свое воплощение в разнообразных формах общественно-политического сознания, начиная от концепции «римского права» и заканчивая современным пониманием демократии. В России же традиционная мировоззренческая база была несколько иной: в силу ряда причин рационалистическая «картина мира» здесь не утвердилась, а, следовательно, не утвердился и статус права как механизма рациональной организации жизни. В этом плане перед философской наукой встает целый комплекс проблем, который до сих пор практически не изучен. К их числу относится оценка иррациональной стороны духовной жизни человека и общества, истоки и роль иррациональности в психике и поведении личности, наконец, создание типологии различных форм организации общественной жизни, среди которых особое для нас значение приобретает право как механизм рациональной организации жизни и нравственность как внерациональный механизм регулирования общественных отношений.

[xliii] В рамках нашей работы мы используем термины «предприниматель», «коммерсант», бизнесмен» как синонимы. Такое допущение обусловлено отчасти тем, что перед нами не стоит цель идентифицировать современного российского «буржуа» в отношении характера капитала, с которым он имеет дело. Отчасти же, это связано с тем, что в условиях современной России класс собственно предпринимателей, работающих в сфере производства, пока еще не сформировался.

[xliv] Ушанков В.А. Экономический образ мышления и его национальные особенности в России // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер.5, Экономика. - Спб., 1993. - Вып.2. - С. 40.

[xlv] Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии / Б.П. Вышеславцев. Этика преображенного эроса. - М., 1994. - С. 217.

[xlvi] В «Собачьем сердце» Михаила Булгакова проблема человеческой «животности», соотношения духовного и тварного, вообще, проблема идентичности человека поставлена необыкновенно тонко и глубоко. Вспомним, как профессор Преображенский, путем фантастической операции по пересадке человеческого гипофиза в мозг животного, произвел на свет нечто. Нечто такое, что и сам автор этой замечательной повести затрудняется как-либо нарекать. Полиграфа Полиграфовича Шарикова Булгаков, на протяжении всего произведения, никак не может, так сказать, идентифицировать. Он называет его как угодно - «бывшим псом», «существом, зародившемся в научной лаборатории», «говорящей собачкой», - но не человеком. Казалось бы, почему? Ведь Шариков обладал всеми формальными признаками человеческого существа: он умел говорить, рассуждать, рационально действовать; он имел паспорт, прописку, занимался общественно полезной деятельностью. Думается, что М. Булгаков в художественно-эстетической форме опровергает дарвинистскую концепцию, демонстрируя воображаемый эксперимент по превращению животного в человека путём совершенствования его разумных способностей. Ведь Булгаков моделирует буквальный образ Homo Sapiens. Как видно из описываемых событий, Шариков не раз ставил в тупик двух людей «с университетским образованием», логика его слов, зачастую, была столь безупречной, что двум русским интеллигентам и возразить-то было нечего. Но при этом, мы не можем сказать, что Шариков - животное; да, он был таковым, но при этом казался вполне милой, любящей и преданной дворнягой. Но назвать его человеком, у Булгакова также не поворачивается язык. Почему?

Думается, что ответ на этот вопрос Булгаков даёт в конце своего произведения. На замечание следователя по поводу того, что Шариков «говорил», Булгаков устами профессора Преображенского резонно замечает: «Это ещё не значит быть человеком» [Булгаков М. Собачье сердце / Михаил Булгаков. Избранные произведения в двух томах. – Киев, 1989, - Т.1, С.543].

[xlvii] Там же, С.219.

[xlviii] Там же.

[xlix] Бердяев Н. Дух и реальность / Н.А. Бердяев. Философия свободного духа. - М., 1994. - С.451.