2020-01-14
1173
Родион Раскольников
Осмысливая тему преступления, необходимо проследить, как создан образ преступника. Здесь стоит поговорить о самом Родионе Раскольникове, его личностных свойствах, человеческих качествах. Интерес представляет даже имя и фамилия, которые автор дал своему герою. Сама фамилия героя указывает на двойственность, внутреннюю неоднозначность образа. Родион Раскольников — человек, рождённый расколотым и порождающий раскол, наследник суровых, непримиримых борцов против “антихриста” в русской истории — раскольников — старообрядец.
История русского церковного раскола началась с собора 1666-1667 годов и свержения патриарха Никона, запретившем переход русской православной церкви в лоно “государства”, когда анафеме были преданы восьмиконечный крест, двуперстие и другие символы и порядки старой византийской православной церкви. С этой даты начинаются гонения на старообрядцев, гонения, породившие протопопа Аввакума, самосожжения целых старообрядских деревень, не желавших признать власть “государевой” церкви, уход раскольников-бегунов в поисках “святого Белогорья” в далёкие неизвестные земли Сибири, Алтая, камчатки, Аляски. Это был путь подвижничества, борьбы, отречения от “благ мира сего” во имя “света любви Христовой”.
Не зря Порфирий Петрович в своём последнем разговоре с Раскольниковым признаётся: “Я ведь вас за кого почитаю? Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей, — если только веру или бога найдёт” (318). Это признание его антипода, человека закона и власти.
В чем заключается внутренняя противоречивость Раскольникова? В мировой литературе Достоевскому принадлежит честь открытия неисчерпаемости и многомерности человеческой души. Писатель показал возможность сочетания в одном человеке низкого и высокого, ничтожного и великого, подлого и благородного. Человек это тайна, в особенности русский человек. “Русские люди вообще широкие люди... широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фанатическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особой гениальности” (259), говорит Свидригайлов. В словах Аркадия Ивановича заключается ключ к постижению характера Раскольникова. Здесь следует вспомнить характеристику, которую дает Родиону Романовичу Разумихин: “Полтора года я Родиона знаю: угрюм, мрачен, надменен и горд; в последнее время... мнителен и ипохондрик... Иногда, впрочем, вовсе не ипохондрик, а просто холоден и бесчувственен до бесчеловечия, право, точно в нем два противоположных характера, поочередно сменяются... ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то” (286).
Мучительная внутренняя борьба ни на минуту не утихает в Раскольникове. Родиона Романовича мучает не примитивный вопрос «убивать или не убивать», а всеохватная проблема: “Подлец ли человек, весь вообще род, то есть человеческий” (15). Рассказ Мармеладова о великости Сониной жертвы, письмо матери о судьбе Дунечки, сон о Савраске все это вливается в общий поток сознания героя. Встреча с Лизаветой, воспоминания о недавнем разговоре в трактире студента и офицера об убийстве старухи-процентщицы подводят Раскольникова к роковому для него решению. Внимание Достоевского приковано к уяснению первопричин преступления Раскольникова.
Слова “убить” и “ограбить” могут направить мысль читателя по ложному пути. Дело заключается в том, что Раскольников убивает совсем не для того, чтобы ограбить. И совсем не потому, что живет в нищете, что “среда заела”. Разве не мог бы он, не дожидаясь денег от матери и сестры, обеспечить себя материально, как сделал это Разумихин? Человек у Достоевского изначально свободен и сам совершает свой выбор. В полной мере это относится и к Раскольникову. Убийство результат свободного выбора. Однако путь к “крови по совести” довольно сложен и длителен. Преступление Раскольникова включает в себя создание арифметической теории “права на кровь”. Внутренняя трагичность и противоречивость образа заключается именно в создании этой логически почти неуязвимой теории. Сама же “великая идея” является ответом на кризисное состояние мира. Раскольников явление отнюдь не уникальное. Схожие мысли в романе высказывают многие: студент в трактире, Свидригайлов, даже Лужин... Основные положения своей бесчеловечной теории герой излагает в исповедях перед Соней, в разговорах с Порфирием Петровичем, а до этого, намеками в газетной статье.
Родион Романович комментирует: “...необыкновенный человек имеет право... разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной для всего человечества) того потребует... Люди, по закону природы, разделяются, вообще, на два разряда: на низший (обыкновенных)... и собственно на людей...” (151) Раскольников, как мы видим, обосновывает свою идею ссылкой на благо всего человечества, исчисленное арифметически. Но может ли счастье всего человечества основываться на крови, на преступлении? Впрочем, рассуждения героя, мечтающего о “свободе и власти... над всей дрожащей тварью”, не лишены и эгоизма. “Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил”, признается Раскольников. “От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!”(154) – с ужасом говорит Соня.
Нравственные и психологические последствия преступления прямо противоположны тем, которых ожидал Раскольников. Распадаются элементарные человеческие связи. Герой признается самому себе: “Мать, сестра, как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить...” Одновременно Родион Романович решительно переоценивает масштабы собственной личности: “Старушонка вздор!.. Старуха была только болезнь... Я переступить поскорее хотел... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался... Эх, эстетически я вошь, и больше ничего!” (382)
Заметим, что Раскольников не отказывается от теории вообще, он лишь себе отказывает в праве на убийство, лишь себя выводит из разряда “необыкновенных людей”. Индивидуалистическая теория источник постоянных страданий героя, источник незатухающей внутренней борьбы. Последовательного логического опровержения “идеи-чувства” Раскольникова в романе нет. Да и возможно ли оно? И все же теория Раскольникова имеет ряд уязвимых мест: как разграничить обыкновенных и необыкновенных людей; что будет, если все возомнят себя Наполеонами? Несостоятельность теории обнаруживается и в соприкосновении с “реальной действительностью”. Будущее нельзя арифметически прогнозировать. Та самая “арифметика”, о которой говорил в трактире незнакомый студент, терпит полный крах. Во сне Раскольникова об убийстве старухи удары топора не достигают цели. “Он... тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже не шевельнулась от ударов, точно деревянная... Старушонка сидела и смеялась...” (395) Бессилие Раскольникова, не подвластность окружающего его воле выражается сложной образной символикой. Мир далеко еще не разгадан, он и не может быть разгадан, привычные причинно-следственные связи отсутствуют. “Огромный, круглый, медно-красный месяц глядел прямо в окно”. “Это от месяца такая тишина, подумал Раскольников, он, верно, теперь загадку загадывает” (398). Таким образом, теория не опровергается, а как бы вытесняется из сознания и подсознания героя. Суть духовного воскресения Раскольникова заключается в обретении через страдания “живой жизни”, любви, веры в Бога. Острожный сон о моровой язве знаменует собою выход из тьмы лабиринта. Уменьшается пропасть между героем и простыми каторжанами, расширяются горизонты личности героя.
Достоевский немало внимания уделяет тому, что касается окружающих и близких Раскольникова. Многие из них любят и уважают Родиона.
Обаяние личности Раскольникова действительно велико, автор говорит о “широком сознания и глубоком сердце”. Раскольников поразил Соню, когда посадил он её, опозоренную, растоптанную, изгнанную, рядом с сестрой и матерью, а потом поклонился ей — страдалице, жертве, — всему страданию человеческому поклонился. Целый новый мир неведомо и смутно сошёл тогда в её душу — целый мир, сначала непонятный Соне, но — это-то Соня сразу поняла — “новый”, чуждый, враждебный миру безысходного “привычного” мучения, общепринятой морали.
Любят Раскольникова, ибо “есть у него эти движения”, непосредственные движения чистого и глубокого сердца, и он, Раскольников, любит — мать, сестру, Соню, Полечку. И потому глубочайшее отвращение и презрение испытывает к ежечасно и ежеминутно разыгрывающемуся вокруг трагическому фарсу бытия, калечащему тех, кого он любит. И отвращение это тем сильнее, чем уязвимее душа Раскольникова, чем беспокойнее и честнее его мысль, чем строже совесть, а именно это — душевная уязвимость, беспокойная и честная мысль, неподкупная совесть, — влечёт к нему сердца.
Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское — и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и мученичество Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующие в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека — вся эта дикая “глупость создания”.
Томас Манн заметил, что своим героем, Раскольниковым, Достоевский “освобождал от бюргерской морали и укреплял волю к психологическому разрыву с традицией, к преступлению границ познания”.[23] Да, для Раскольникова не существует бюргерская, мещанская мораль, она не связывает его могучий дух (ведь он перед Соней преклонился!), для него нет традиций, он хочет преступить не только нравственные и социальные, но, в сущности, земные физические законы, сковавшие природу человеческую. Ему мало земного, “эвклидовского” разума, он хочет совершить скачок, “трансцензус” по ту сторону, за границы познания, доступные человеку. Этот скачок должен поставить Раскольникова в особые отношения с миром, ибо тогда он сможет в себе самом найти точку опоры, чтобы перевернуть мир.
И Раскольников чувствует себя способным и на большее, он хочет взвалить себе на плечи бремя тяжести неимоверной, поистине сверхчеловеческой. На истерический вопрос Сони: “Что же делать?”, после мучительного разговора о будущем, фатально предопределённым детям Катерины Ивановны (“Разве Полечка не погибнет?”), Раскольников отвечает так: “Сломать что надо, раз и навсегда, да и только: и страдание взять на себя!” (171)
Глубочайшая уязвлённость ужасом и нелепостью мира родила раскольниковскую идею. Идея породила действие — убийство старухи-процентщицы, убийство намеренное, и, убийство ненамеренное, её служанки — Лизаветы. Выполнение идеи привело к ещё большему увеличению ужаса и нелепости мира.
Весь этот бунт не только против мира, но и против бога, отрицание божественной благости, божественного смысла, предустановленной необходимости мироздания. Навсегда запомнилась Достоевскому богоборческая аргументация его друзей-петрашевцев: “Неверующий видит между людьми страдания, ненависть, нищету, притеснения, необразованность, беспрерывную борьбу и несчастия, ищет средства помочь всем этим бедствиям и, не нашел его, восклицает: “Если такова судьба человечества, то нет провидения, нет высшего начала! И напрасно священники и философы будут ему говорить, что небеса провозглашают славу Божию! Нет, — скажет он, — страдания человечества гораздо громче провозглашают злобу Божию!”[24] “Бог, бог такого ужаса не допустит!” — говорит Соня после разговора о гибели, которая неизбежно ждёт детей Катерины Ивановны. Как не допустит?! Допускает! “Да, может, и бога-то совсем нет!” — отвечает Раскольников.
Вот он раскол, раскол внутри самого героя, между разумом и сердцем, между “казуистикой” идей и “влечениями” сердца, между “Христом и истиной”. В 1854 году, выйдя с каторги, Ф.М.Достоевский напишет Н.Д.Фонвизиной, что если бы ему доказали, “что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа”, то ему “лучше хотелось бы остаться с Христом, нежели с истиной”[25].
Достоевский допускает (пусть теоретически), что истина (которая есть выражение высшей справедливости) может оказаться вне Христа: например, если “арифметика” автоматически докажет, что дело обстоит именно так. Но в таком случае сам Христос как бы оказывается вне Бога (вернее, вне “арифметики”, тождественной в данном случае мировому смыслу). И Достоевский предпочитает остаться “со Христом”, если вдруг сама истина не совпадает с идеалом красоты. Это тоже своего рода бунт: остаться с человечностью и добром, если “истина” по каким-либо причинам окажется античеловеческой и недоброй.
Он выбирает “слезинку ребёнка”.
И именно поэтому — в этом гениальность романа Ф.М.Достоевского — как бы параллельно с “вытачиванием казуистики” всё нарастает, усиливается и наконец побеждает опровержением раскольниковой идеи — опровержением душой и духом самого Раскольникова, сердцем, “которое обитель Христа”. Это опровержение не логическое, не теоретическое, не умственное — это опровержение жизнью. Благодаря множеству как бы нарочно сошедшихся случайностей Раскольникову поразительно удаётся, так сказать, техническая сторона преступления. Материальных улик против него нет. Но тем большее значение приобретает сторона нравственная.
Ну а если бы преступил, если бы не оказался “вошью эстетической”, если бы “вынес” весь груз больной совести, то кем бы оказался Раскольников? Недаром стоят рядом с Раскольниковым Свидригайлов и Лужин.
Для опровержения теории Достоевский использует Лужина и Свидригайлова, людей, относящихся к “низшему” разряду, и в тоже время занимающих высокое положение в обществе, достигнутое не убийством. Оба эти героя призваны отрезвить Раскольникова, вернуть его в реальный мир, на который они, собственно, и настроены. Для них не существует теорий и размышлений, они действуют практично и тем добиваются своего. “…нечего не за своё браться, ” – обращается Свидригайлов к Раскольникову, разом отвергая его теорию. “Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в своё удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку!”(469) – вот как смотрит на преступление героя романа Свидригайлов. Вся теория пошла побоку. Свидригайлов просто не принимает теорию Раскольникова, как нечто значительное. Для него она пустая выдумка, то есть вообще ничто. Таким образом теория Раскольникова и его страдания из-за неё не находят понимания у людей дела, Лужина и Свидригайлова.
Достоевский показывает, как тянет к ним Раскольникова, словно ищет он чего-то у них, объяснения, откровения какого-то. Это и понятно. Свидригайлов — двойник Раскольникова, оборотная сторона одной медали. “Мы одного поля ягоды (471),” — заявляет и Свидригайлов. К нему, к Свидригайлову, идёт Раскольников накануне той роковой ночи разгула и борьбы стихий — на небе, на земле, в душах героев Достоевского — ночи, проведённой Свидригайловым перед самоубийством в грязной гостинице на Большом проспекте, а Раскольниковым — над притягивавшими, звавшими его чёрными водами каналов.
Свидригайлов совершенно спокойно и хладнокровно принимает преступление Раскольникова. Он не видит здесь никакой трагедии. Даже Раскольникова, беспокойного, тоскующего, измученного своим преступлением, он, так сказать, подбадривает, успокаивает, на путь истинный направляет. И тогда-то обнаруживается самое глубокое различие этих двух “частных случаев” и в то же время истинный, сокровенный смысл раскольниковской идеи. Свидригайлову удивительны трагические метания и вопросы Раскольникова, совершенно лишняя и просто глупая в его положении “шиллеровщина”: “Понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственности, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку: зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что всё ещё гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за своё дело браться” (480).
Не абстрактно-теоретическая, не отвлечённо-холодная — мысль Раскольникова. Нет, она — действенная, живущая и горящая, метущаяся. Она рождается как ответ на тревоги и удары действительности. Получает от столкновений с жизнью всё своё содержание, силу, остроту, напряжённость на грани катастрофы. Идея Раскольникова — не только идея, она — действие, дело. “Это человек идеи,— писал позднее Достоевский о своих героях раскольниковского типа — носителя идеи, – идея обхватывает его и владеет им, но имея то свойство, что владычествует в нём не столько в голове его, сколько воплощаясь в него, переходя в натуру, всегда со страданием и беспокойством, и, уже раз поселившись в натуре, требуя и немедленного приложения к делу”.[26]
Убийство старухи — единственный, решающий, первый и последний эксперимент, сразу всё разъясняющий: “Тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства”.
Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убеждён, непреложна, неопровержима. “Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений” — это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только вытачивалась всё острее и острее, делалась всё изощрённее. И уже решившись выдать себя, он говорит сестре: “Никогда, никогда не был я сильнее и убеждённее, чем теперь!” (38) И наконец не каторге, на свободе, подвергнув свою “идею” беспощадному нравственному анализу, он не в силах от неё отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить, бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетённых и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или по Раскольникову, на “пророков” и “тварь дрожащую”.
Раскольников ради “исполнения… идеи (иногда спасительной, может быть для всего человечества)” допускает устранение тех или иных препятствий. Теперь посмотрим, ради чего Раскольников убивал, то есть устранял препятствие. Он хотел избавить свою мать и сестру от бедности и всяких лишений, защитить от Лужиных и Свидригайловых. С первого взгляда цели, преследуемые им, благородны, но тут герой романа допустил ошибку. Он не подумал, захотят ли близкие ему люди воспользоваться “результатами” преступления. Ведь его сестра и мать были бедными людьми и не могли не заметить повышения благосостояния Раскольникова. Тогда начнутся расспросы и рано или поздно всё разъяснится. Раскольников, конечно, объяснил бы причины своего поступка, но вряд ли мать и сестра поймут его теорию, они откажутся от испачканных в человеческой крови денег. В этом случае убийство напрасно, устранение препятствия не привело к искомому результату. Выявляется ещё одна неточность теории. Может быть, поэтому Раскольников так и не воспользовался награбленным добром, и оно чуть не сгнило под камнем.
Теория эта стара как мир. Взаимосвязь между целью и средствами, которые могут быть употреблены для достижения этой цели, исследовались давно. Иезуиты придумали для себя лозунг: "Цель оправдывает средства". Собственно говоря, это высказывание является квинтэссенцией теории Раскольникова. Не обладая необходимыми материальными возможностями, он решает убить старуху Алену Ивановну, ограбить ее и получить средства для достижения своих целей. При этом, однако, он постоянно мучится одним вопросом: имеет ли он право переступить юридические законы? Согласно его теории, он имеет право перешагнуть через иные препятствия, если исполнение его идеи ("спасительной, может быть, для человечества") того потребует. Итак, "обыкновенный" или "необыкновенный" человек Раскольников? Этот вопрос его волнует более старухиных денег. Достоевский, разумеется, не согласен с философией Раскольникова, и заставляет его самого отказаться от нее. Писатель следует той же логике, с помощью которой он привел Раскольникова к убийству. Можно сказать, что сюжет имеет зеркальный характер: сначала преступление христианских заповедей, потом убийство; сначала признание убийства, затем постижение идеала любви к ближнему.
Истинное раскаяние, очищение, воскрешение к новой жизни. Как же Раскольников смог постичь ошибочность собственной теории и возродиться к новой жизни? Так же, как сам Достоевский обрел свою истину: через страдание. Необходимость, неизбежность страдания на пути постижения смысла жизни, обретение счастья - краеугольный камень философии Достоевского. Он не любуется им, не носится с ним, по выражению Разумихина, как курица с яйцом. Достоевский, веря в искупительную, очищающую силу страдания, раз за разом в каждом произведении вместе со своими героями переживает его, достигая тем самым изумительной достоверности в раскрытии природы человеческой души.
Проводником философии Достоевского в романе "Преступление и наказание" является Соня Мармеладова, вся жизнь которой - самопожертвование. Силой своей любви, способностью претерпеть любые муки она возвышает Раскольникова до себя, помогает ему превозмочь самого себя и воскреснуть.
Подведем некоторые итоги. Внутренний трагизм Раскольникова связан с отъединением героя от людей и с созданием бесчеловечной теории “крови по совести”. В своих поступках человек свободен и независим от социальных обстоятельств. Непрекращающаяся внутренняя борьба указывает на то, что в Родионе Романовиче одновременно сосуществуют мученическая мечта избавить людей от страданий и эгоистическая уверенность в собственном праве “перешагнуть через иные препятствия”, чтобы “Наполеоном стать”. В финале романа Раскольников приходит к духовному воскресению не в результате отречения от идеи, а через страдания, веру и любовь. Евангельская притча о воскрешении Лазаря причудливо преломляется в судьбах Сони и Раскольникова. “Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни сердца другого” (497). В эпилоге писатель оставляет героев на пороге новой, неведомой жизни. Перед Раскольниковым открывается перспектива бесконечного духовного развития. В этом проявляется вера писателя-гуманиста в человека даже в убийцу! вера в то, что человечество главного своего слова еще не сказало. Все впереди!
достоевский зюскинд раскольников преступление
Жан-Батист Гренуй
Ж ан-Батист Гренуй не родился убийцей, его толкнула на преступление одержимость в поисках божественного аромата. В начале романа Зюскинда перед нами предстает мальчик, от которого на улице шарахаются лошади и которого нам предстоит, в конце концов, полюбить любовью жертвы к своему потенциальному убийце,
Главный герой романа, Жан Батист Гренуй показан как исключительная личность. Он обладает редкостным даром различать тысячи запахов. В то же время сам он абсолютно лишен запаха. Сердцевина романа, его идея – это запах, метафора запаха. Сама техника письма П. Зюскинда оказалась сориентированной по центральной метафоре и совпала с технологией парфюмерного дела: роман, как и хорошие духи, сделан на гармонии контрастов.
Две основные темы перекликаются в романе: аромат и смрад, жизнь и смерть, все и ничто.
Зюскинд описывает своего героя как уродливого тщедушного карлика чуждой, нечеловеческой природы, но обладающего, тем не менее, уникальным даром обоняния, возводящим его в гении парфюмерного ремесла. Гренуй — это “нелюдь”, полу зверь, по странной прихоти природы рожденный в человеческом обличии. При этом интересно, что Зюскинд каким-то образом добивается того, что читатель все-таки подсознательно сопереживает этому ужасному существу, с сочувствием следит за его судьбой. Возможно, оттого, что окружают Жана Батиста в основном алчные и тщеславные подонки, беззастенчиво использующие его в своих неправедных целях (здесь скорее кроется скрытое обращение к читателю, попытка указать нам на наши собственные недостатки и несовершенство человеческого общества в целом).
Своё первое убийство девушки с улицы Марэ он совершает почти бессознательно. В смраде большого города его нос уловил “какой-то непостижимый аромат, неожиданный, он не помещался никуда, собственно, его вообще не должно было быть”. “Словно лунатик”, “словно против своей воли”, Гренуй шёл по запаху, который учуял на расстоянии более полумили на другом берегу реки. Источником была девушка. “Гренуй понял, если он не овладеет этим ароматом, его жизнь лишится всякого смысла”. Он задушил девушку и впитал в себя её запах. Так он нашёл “компас для своей будущей жизни... Он должен стать Творцом запахов. И не каким-нибудь заурядным. Но величайшим парфюмером всех времён”. “То обстоятельство, что в начале этого великолепия стояло убийство, было ему (если он вообще отдавал себе в этом отчёт) глубоко безразлично” (52).
Сцена первого убийства, совершенного Гренуем показана подробно. Рыжеволосая девушка, хладнокровно убитая Гренуем, обладала особым мистическим ароматом, который Парфюмер поставил на вершину всей иерархии запахов. Это была основа, высший принцип красоты — с этого момента Гренуй познал, в чем кроется тысячелетняя тайна любви. По “Парфюмеру”, люди приписывают свои высокие или низкие устремления красоте тела, глазам, голосу, походке или внутреннему миру того, кого они любят. На самом же деле, сами того не ведая, лишь покорно идут на зов этого высшего аромата. Лишенный обычных человеческих чувств Гренуй — скорее хищник, чем человек, — смог понять, что есть власть неизмеримо более могущественная, чем власть денег, страха, смерти, голода или войны. Это власть любви. Гренуй в один прекрасный день вдруг осознал, что его тело не имеет никакого собственного запаха (поэтому люди неосознанно, но вполне справедливо всю жизнь считали его чужаком). Жан Батист справился с этой проблемой. Парфюмер изобрел специфические духи: эссенцию человеческого запаха. Любопытно, как Зюскинд описывает процесс создания этого букета. В основе запаха людей кошачьи экскременты, прогнивший сыр, рыбья требуха и прочие помои. Разбавив эту смесь спиртом, Гренуй добавил в нее эфирные и цветочные масла герани, розы, жасмина и др.
Гренуй познал секрет высшей власти над людьми. Для этого он создал особый аромат, сотканный из запахов убитых им девушек. Зюскинд в своем романе определенно уточняет, что важнейшим элементом духов была именно душевная красота этих девушек: их чистые помыслы, доброта, любовь к миру и всему живому. Впрочем, Гренуй также равнодушен к этим светлым качествам. Для него они лишь исходный материал тех духов, с помощью которых он обретет власть над миром. А для Зюскинда, который не очень-то лестно описал человечество, это, в первую очередь, самые “сливки” людского рода. Возможно, надежда, что не все еще потеряно…
П. Зюскинд построил великолепный мыслительно-сюжетный ход. Соображения своего героя он направил по следующему пути: ароматические эссенции, взятые из природы, - эфирные масла растений, секреты животных организмов, которые весьма разнообразны и многочисленны; однако подлинной неотразимостью является то, что еще никто не пытался экстрагировать – аромат живого человека, запах жизни, любви и страсти. Гренуй начинает охоту за людьми – за юными девственницами, “аромат” которых он вынюхивает отрешенно и профессионально, как парфюмер. В своем романе Патрик Зюскинд показал, насколько мощными и действенными являются невидимые беспредметные токи запахов, и какой таинственной силой они обладают. Ничто порою не может так сильно возбудить перегруженную память и притупившиеся чувства, как повеявший неизвестно откуда забытый аромат – даже если это весьма специфический “аромат” с отрицательным знаком. Гамма эмоциональных реакций человека на запах чрезвычайно широка – от восторга до отвращения.
Приговорённый к смертной казни за совершенные им убийства, Жан Батист Гренуй с помощью изобретённых им магических духов “не рассуждающего обожания” избегает смерти. Однако в финале произведения, гений парфюмерии становится жертвой собственной гениальности. Ингредиенты многих романтических героев смешаны в произведении П. Зюскинда: Квазимодо, Петера Шлемиля, Генриха фон Офтердингена и др. [31, c.71]. В романе создан множественный образ героя.
Между первым убийством на улице Марэ и чередой убийств двадцати пяти девушек в городе Грасе проходит более семи лет, в течение которых Жан-Батист Гренуй формируется как охотник за запахом. Теперь им движет идея обрести власть над миром, через запах внушить людям любовь к себе. Гренуй, отвергнутый всеми с рождения, почти семь лет прожил в одиночестве на вершине горы Плон-дю-Канталь, наслаждаясь покоем и отсутствием человеческих запахов. В мире происходили какие-то события, войны, но Гренуя интересовало только одно – “аромат из подвалов сердца”. И он оставался бы там до смерти, если бы не случилась катастрофа, которая прогнала его с горы: однажды во сне он чуть не задохнулся от собственного запаха. Он, который никогда не пах и ни за что на свете не желал себя обонять!
Гренуй спускается с горы и оказывается в городе Грасе – обетованной земле парфюмеров. И здесь его нос учуял аромат, которым он захотел овладеть, но уже не так безрассудно, как на улице Марэ. Этот аромат он захотел сделать своим собственным. А для этого он должен расширять свои знания и совершенствовать ремесленные навыки, чтобы быть во всеоружии, когда придёт время жатвы.
Два года уходят у него на эксперименты с запахами. Он менял их, как платья, и забавлялся тем, как люди по-разному воспринимают его в зависимости от запаха.
Тогда же в Грасе начались непонятные для горожан убийства молодых девушек. Это Жан-Батист Гренуй готовился к своей главной цели – отнять у девушки запах, который так пленил его по прибытии в Грас.
Цель эта была достигнута, но сразу же последовало разоблачение, и Греную грозит казнь. Весь город собирается на площади, чтобы посмотреть на страдания убийцы. Убийцу выводят на площадь, и тут происходит невероятное: толпа воспылала любовью к Греную. Даже отец убитой девушки бросается убийце на грудь со словами обожания. В результате запланированная казнь омерзительнейшего преступника превратилась в вакханалию сладострастия. Убийце достаточно было кивнуть – и все отрекутся от Бога и будут молиться на него, Великого Гренуя. Но в этот миг своего триумфа Гренуй ужаснулся. То, чего он всегда так страстно желал, а именно – чтобы его любили другие люди, в момент успеха стало ему невыносимо, ибо сам он их ненавидел. Но чем больше он ненавидел их в это мгновение, тем больше они его боготворили.
Гренуй бежит из Граса в Париж. У него нет тоски ни по пещерному одиночеству, ни по жизни среди людей. Он задыхался и тут, и там. Он хотел вернуться в Париж и умереть. Его смерть происходит в самом зловонном месте Парижа – на Кладбище Невинных. Его раздерут на части и съедят люди, привлечённые запахом, вызывающим любовь. Такова история преступления и наказания Жана-Батиста Гренуя, ставшего убийцей из желания обрести неотразимую власть – внушать людям любовь.
Текст о судьбе Жан-Батиста Гренуя раскладывается в несколько планов. Во-первых, это назначение текста (попытка ответить на вопрос – зачем же он написан). Во-вторых, это общий кругозор интересов и размышлений автора. В-третьих, это удивительные моменты в средствах, которыми пользуется автор. При чтении книги достаточно рано возник вопрос о ее назначении – из-за полу интуитивного представления о том, что такой текст не мог быть написан просто так, в качестве «бульварного чтива», и уж тем более в качестве историографического произведения. Необходимость ответить на этот вопрос усиливает внимание к нюансам произведения, некоторые из которых начинают высвечиваться и постепенно наводить на определенные соображения. Первым удивительным моментом стала легкость автора в плане выстраивания изложения. Явно неожиданным было то, что как только в тексте появляется некий новый не второстепенный персонаж, автор, совершенно не удосуживаясь плавностью перехода, резко обрывает описание событий и полностью и надолго переходит к описанию персонажа, причем делает это неким нестандартным образом.
Дальше, если двигаться по ходу изложения, особый интерес вызывают два момента. Первый – пребывание Гренуя в пещере (с удивительно контрастной, на первый взгляд, связкой: его сна, когда он задыхается от собственного(!) запаха и отсутствие этого самого запаха, фактически им установленное). Второе в этой связке явно и просто указывает на похождение главного персонажа до полного понимания невозможности понять себя (ведь он все и вся воспринимал и понимал через запахи). А если осмыслить то же самое более сложным образом, то здесь видно, если и не единственное, то ключевое указание автора на невозможность целеполагания и самоопределения на основе лишь своего таланта. Второй промежуточный интересный момент связан с эпизодом пребывания Гренуя у маркиза де ла Тайад-Эспинасса.
Изменения с главным персонажем происходят, когда он впервые(!) видит себя (в зеркале) — после этого его внешний образ для него отделяется от «внутреннего мира», и, исходя из желаний второго, оказывается возможным играть первым с миром внешним. Вероятно, именно в этот момент Гренуй утверждается в безумной идее реализовать предел своего таланта и компентности в идеальном запахе, который и станет его внешним образом. В сцене несостоявшейся казни Гренуя становится понятным, что же хотел сказать текстом Патрик Зюскинд. Текст является Предупреждением Сильным людям в том, что развитие и реализация таланта ради таланта бессмысленно (несчастье и разочарование – самые мягкие слова, которые описывают ощущения в конце такого пути).
Дальнейшая драматическая концовка произведения, связанная с самоубийством Гренуя, является уже лишь красивым подтверждающим завершением Предупреждения. Здесь важно особо отметить поведение Антуана Риши в сцене казни (и внимание автора к этому). Оно, конечно, расстраивает и читателя (и Гренуя (!)), но дело, думается, в том, что здесь автор специально показывает, что с точки зрения своего таланта и своей компетенции] Сильный человек – вне конкуренции и без вопросов лучший. И это еще один аргумент к обоснованию Предупреждения. Остается только добавить, что обморок Гренуя от вдруг «услышанного» «собственного запаха» в сцене казни и соответствие этого его переживания сну в пещере является еще одним подчеркиванием Предупреждения, на этот раз художественным. В третий раз это же подчеркивание появляется в сцене самоубийства Гренуя. Отдельным важным и интересным вопросом является следующее. Делает ли автор какие-либо шаги на обозначение осмысленного пространства целеполагания? Думается, что, по большому счету, не делает, кроме общеизвестного указания на наличие внешнего мира в эпизоде возвращения Гренуя из пещеры в Мир.
