2020-01-14
250
Вопрос о роли государства в экономиках переходного периода, как мы упомянули выше, является центральным.
Часть экономистов как на Западе, так и в России в переходном экономическом периоде хотят видеть замену социализма капитализмом. Это в высшей степени упрощенный взгляд, который дает ложные посылки для экономической политики. Рассмотрение переходного экономического периода как продолжения борьбы между капитализмом и социализмом игнорирует смешанный характер современной экономики развитых стран. В странах с жизнеспособной экономикой правительство и рынок взаимодействуют и дополняют друг друга, чтобы поднять производительность и одновременно сделать распределение более справедливым.
Однако представители либерального направления считают, что чем интенсивнее государственное регулирование, чем значительнее перераспределение национального продукта через бюджет, чем выше размеры государственного потребления, тем ниже темпы экономического роста или (что более соответствует российским реалиям) тем глубже экономический спад. И наоборот: чем меньше масштабы вмешательства государства в экономическую жизнь страны, тем выше темпы экономического роста.
Негативное воздействие государства на экономическую динамику, пишет Илларионов, прослеживается по всем составляющим системы государственных финансов. С одной стороны, увеличение доходов государства невозможно без увеличения налогового пресса на частный сектор, это подавляет деловую активность в стране. С другой стороны, поскольку государственные расходы по определению менее эффективны, чем частные, то возрастание удельного веса государственных расходов в ВВП ведет к снижению общеэкономической эффективности и падению темпов роста (или увеличение темпов спада).
Наконец, наличие бюджетного дефицита требует его финансирования либо с помощью кредитов центрального банка (что подстегивает инфляцию), либо с помощью внешних кредитов (что увеличивает внешний долг), либо с помощью внутренних кредитов (что отнимает инвестиционные ресурсы у частных инвесторов). Любые последствия бюджетного дефицита — и инфляция, и обслуживание, и погашение государственного долга — блокируют использование национальных финансовых ресурсов на инвестиционные цели и способствуют хозяйственной стагнации.
А. Илларионов уверен, что мировая экономическая практика подтверждает выводы теории. Страны, отягощенные бременем огромных государственных расходов, развиваются значительно медленнее, чем страны, правительства которых жестко ограничивают неэффективные государственные траты. В Швеции, где бремя государственных расходов в течение многих лет превышало 60% ВВП, "шведская модель" стала давать сбои. На другом полюсе — Сингапур, Тайвань, Южная Корея, Таиланд, Чили — успехи этих стран обусловлены прежде всего масштабной экономической либерализацией и радикальным снижением государственных расходов до уровня, не превышающем, как правило, 20-25% ВВП.
Наиболее впечатляющим, с точки зрения Илларионова, является пример Китая. С 1979 по 1995 гг. совокупные расходы консолидированного государственного бюджета (с учетом всех субсидий и дотаций) были снижены почти втрое — с 36,3 до 13,8% ВВП. За те же годы расходы центрального китайского правительства были снижены с 14 до почти 5% ВВП. Высвобожденные в результате этого гигантские финансовые ресурсы были направлены в реальную экономику, производя в ней поистине революционный переворот. Близкой точки зрения придерживается и А. Ослунд. Основываясь на модели совершенной конкуренции, сторонники либеральных подходов и создали простейшую программу перехода к рыночной системе:
1) немедленно исключить правительство из экономики путем приватизации собственности и прекращения субсидий, снятия контроля над ценами и тарифами;
2) уменьшить государственные расходы для того, чтобы сократить дефицит и таким путем стабилизировать стоимость национальной валюты;
3) в более общем плане — позволить частному, а не государственному сектору реагировать на всю совокупность общественных потребностей, включая жилищное строительство, охрану собственности, связь, транспорт, образование и здравоохранение.
Таким образом, модель совершенной конкуренции является идеализированным изображением рыночной экономики. Она представляет собой внеисторическую парадигму, совершенно абстрагируемую от важнейших институтов, тогда как перестройка экономики — эволюционный процесс, включающий в себя реформирование существующих институтов.
Политика требует не только понимания роли цен и рынка, но и принятия во внимание положительных функций государства. Одна из важных предпосылок успешных реформ в большинстве стран ЦВЕ заключается в том, чтобы, обновив в результате демократизации государственную машину, избежать ее ослабления и подрыва, обеспечить ее дееспособность и авторитет.
Теперь все больше отечественных и западных экспертов настаивают на ответственности государства, в лице правительства, за стабилизацию на макроэкономическом уровне. Речь идет о формировании здорового бюджета, эффективной налоговой системы, современной банковской и биржевой инфраструктуры, проведении разумной кредитно-денежной политики, введении современной системы бухгалтерского учета и аудита, пресечении недобросовестной конкуренции, финансовых махинаций, корыстного использования монопольных позиций в производстве и на рынке. Общепризнана роль государства в обеспечении прав собственности (включая борьбу с преступностью и коррупцией, создание действенной системы законов, охватывающих эффективное контрактное право, проведение комплекса мер, которые гарантировали бы инвесторам и другим кредиторам реальную защиту интересов). Государство должно активно поддерживать реструктурирование и оживление промышленности. Эта поддержка будет эффективной, если ее реализация пойдет по следующим направлениям: развитие производства, поддержка социальной сферы, государственные инвестиции в инфраструктуру, финансовые ресурсы (в том числе пресечение незаконных доходов). Таким образом, поскольку государство играет важную роль даже в современных смешанных экономиках, то нет причины ожидать снижения его роли и в постсоциалистических экономиках.
Применительно к России ясно, что без государственного вмешательства в экономические дела стране из кризиса не выйти.
Вместе с тем вмешательство это зачастую осуществляется старыми административными методами, причем даже теми, кто пришел к власти на волне отрицания административно-командной системы управления. Очевидно последствия сего факта — формирование секторов экономики, находящихся под влиянием государственного управления, возрождение слоя государственных чиновников, осуществляющих контроль над ними. И кроме того — превращение части этих чиновников в ходе приватизации, далеко не демократической, в собственников значительной части бывшего общенационального достояния. Результаты подобной социально-экономической практики будут явно далеки от тех демократических ожиданий, которыми жило российское общество, вступая в полосу реформ.
В то же время необходимо четко представлять себе, что только государственный и контролируемые государством сектора экономики, а также связанные с ними привилегированные круги бизнеса могут уцелеть в конкурентной борьбе с ожидаемыми из-за рубежа экономическими силами, стать гарантами экономической самостоятельности страны.
С этой целью отбор приоритетных направлений для государственного вмешательства должен регулироваться рекомендациями научно-технической и структурной политики.
Быстрота проведения экономических реформ: шоковая терапия или постепенность?
До сих пор идет спор среди исследователей по двум фундаментальным вопросам, возникшим в процессе проведения реформ переходного периода:
— Что лучше и более доступно было для Восточной Европы — стратегия высоких или низких темпов проведения реформ?
— Какие существуют объяснения и компенсации потерь в результате спада производства, поразившего все страны в начале осуществления реформ?
Практика всех стран не дает однозначного ответа. Венгрия, Вьетнам, Словения выбрали поэтапное и более или менее постепенное введение рыночных механизмов и отношений, в остальных же посткоммунистических странах, особенно на первых порах, преобладали шоковые методы. Выбор той или иной стратегии определяется политической обстановкой и структурой экономики.
Однако для экономик всех стран Восточной Европы обвальное крушение коммунизма в 1989 г. исключило какую-либо возможность постепенной либерализации цен и торговли в течение ближайших двадцати лет, поскольку было развалено политическое руководство, способное реализовать такой план.
Следует подчеркнуть, что страны, преуспевшие в проведении замедленных реформ, имеют много общего в своей экономической структуре. Так, в Китае и Вьетнаме двигателем экономического роста является малое предпринимательство, часто на семейной или коллективной основе в сельском хозяйстве и в сфере услуг. Реформирование этого сектора, что обычно является первым шагом в стратегии постепенности, относится к легкой части переходного процесса. После легализации частной экономической деятельности быстро увеличивается предложение со стороны этого сектора экономики, и если его размеры достаточно велики, то он может помочь самортизировать удары в результате дальнейшего реформирования. Даже в странах Восточной Европы сектор малого предпринимательства быстро и позитивно реагировал на его легализацию. Однако на него приходилась значительно меньшая часть хозяйства, чем в Китае и Вьетнаме.
Скорее всего выбор вариантов должен подчиняться не столько идеологическим предпочтениям, сколько прагматическим, вытекающим из национальной специфики той или иной страны. Касаясь преобразований в Польше, директор научно-исследовательского института финансов Т. Колодко анализирует результаты стабилизационных мероприятий в Польше и обращает внимание на их значительные расхождения с целями, намеченными ранее правительством. Речь идет о темпах роста инфляции: намечено 20, в результате — 90%; падение промышленного производства: соответственно — 5 и 23%; снижение валового национального продукта: 3,1 и 18%; уровень безработицы: 2 и 6,1%.
Иными словами, не только не были решены поставленные задачи, но и то, чего удалось добиться, было достигнуто гораздо большей ценой, чем предполагалось. Падение жизненного уровня и реальной заработной платы также оказалось более резким, чем предполагалось правительством.
Т. Колодко приходит к выводу, что переход к рыночному хозяйству в определенной степени усиливает дестабилизацию, что хорошо видно по посткоммунистическим странам Центральной и Восточной Европы.
Колодко задается вопросом: неужели переход к рыночной экономике неизбежно требует столь больших затрат, выражающихся в разрушительных процессах в сфере производства и в снижении жизненного уровня населения? Детальный анализ свидетельствует о том, что такие огромные затраты на переход к рыночным институтам и на политику стабилизации не являются неизбежными. Их размеры могут быть значительно меньшими, а достижения значительно большими, если удастся избежать многочисленных ошибок, заключенных в пакете мероприятий по стабилизации, а также явно лишних положений в этом пакете.
Выполнив основную задачу достижения текущей стабилизации в денежно-финансововй сфере, "шоковая терапия" исчерпала свое назначение. Конкретный ее результат в восточноевропейских странах выразился в быстром срезании верхнего витка гиперинфляции и вхождении экономики в режим меньшей амплитуды колебаний цен и зарплаты. Опыт стран Восточной Европы говорит о том, что если немедленно не использовать эту завоеванную стартовую позицию для закрепления всех главных компонентов создаваемой, еще очень хрупкой, рыночной инфраструктуры для запуска всех механизмов нормального рыночного хозяйства, то после резкого замедления вновь начинает раскручиваться инфляционная спираль, а выдержать серию шоков уже гораздо труднее, чем один. Поэтому так важно закрепить первые результаты и сделать их необратимыми. Поэтому руководители восточноевропейских стран и оказались перед дилеммой: либо продолжать во "втором раунде" форсировать далее шоковую терапию, срезая безжалостно бюджетные дефициты, закрывая подряд все нерентабельные производства, либо, ужесточая финансовые условия деятельности таких предприятий, постепенно и поэтапно приватизируя их, в большей степени учитывать социальные аспекты. По мнению того же Т. Колодко, проблема "шоковой терапии" или постепенности имеет смысл только в отношении стабилизации и совершенно бессмысленна в отношении системных изменений.
Но существует целый ряд других теоретиков, утверждающих, что форсированно-шоковая либерализация хозяйственной деятельности — это системная, а не стабилизационная мера.
С точки зрения монетаристов, переход от системы, основанной на командных методах, к косвенной системе управления не может быть проведен путем малых шагов, поскольку социальные силы старой системы достаточно влиятельны и их механизм достаточно эффективен, чтобы абсорбировать эти изменения, свести на нет их результаты и направить хозяйство вспять по старому пути. Иными словами, при быстрых темпах старые экономические структуры не смогут приспособиться и их легче "сломать". По мнению западных специалистов существуют и другие доводы в пользу быстрых перемен: быстрое проведение реформ дешевле обходится обществу, западный капитал, без помощи которого не обойтись, при высоких темпах проведения реформ проникается большим доверием, скорее решается на прямые капиталовложения. Изменение системы предполагает, понятно, синхронизацию во времени элементов старого и нового. К сторонникам последней точки зрения относятся такие эксперты как Ослунд, Буш, Фишер и др., не видевшие необходимости соблюдать какую-либо последовательность в рыночных преобразованиях и призывавшие делать все как можно быстрее, чтобы набрать критическую массу изменений и достичь точки невозврата.
"Шоковая терапия" принесла относительный успех в странах, имевших до начала реформ достаточно большой частный сектор в производстве и торговле. В Польше шоковая терапия довольно быстро подавила (и то не совсем) государственный сектор экономики, но стимулировала частный в промышленности (прежде всего в мелкой и средней), торговле и сельском хозяйстве. В России стимулировать просто нечего, а рыночную экономическую среду и соответствующие формы хозяйственной деятельности нельзя создать за один день на пустом месте. Они должны возникнуть в процессе преобразования прежних структур и институтов народного хозяйства. И если пять стран (Чехия, Словакия, Польша, Эстония и Латвия) продемонстрировали некоторые успехи, достигнутые при помощи шоковой терапии, то их размеры, структура экономики не идут ни в какое сравнение с многонациональной, сверхиндустриальной Россией.
Посткоммунистическая экономика уже не плановое хозяйство, но еще не рыночная экономика. Она по сути дела является плодом "системного вакуума", в котором известные инструменты финансовой и денежной политики функционируют иначе, чем в развитом рыночном хозяйстве. При этом проблема заключается не только в правильном использовании соответствующего набора инструментов политики, но и в проведении их в подходящее время.
Однако не только на Востоке, но и на Западе все большему числу специалистов становится ясно, что не все рекомендации Международного валютного фонда, Всемирного банка, Европейского банка реконструкции и развития и т. д. по стабилизации экономики годятся для бывших коммунистических стран, где решены далеко не все вопросы рыночных отношений.
Показательно, что Румыния, Словения, Словакия и даже Чехия, приступив в значительной степени под влиянием господствующей на Западе либеральной идеологии к форсированной либерализации цен и внешнеэкономических связей, очень скоро вынуждены были перейти к более постепенному и осторожному подходу. В особенности это касается приватизации.
Сегодня для большинства стран ЦВЕ дилемма "шоковая терапия" или постепенность во многом утратила актуальность, так как преобразования вошли в постепенное и нормальное русло. Созрело понимание длительности процесса становления социально-ориентированной рыночной экономики.
Что касается России, то на протяжении всех пяти лет российских преобразований "шоковая терапия" подвергалась планомерной осаде "государственно-социальных" экономистов. Аргументы зарубежных и отечественных исследователей этого направления к 1996 г. стали настолько убедительными, что по существу не вызывают уже возражений со стороны большинства отечественных либералов.
"Шоковую терапию" Гайдара, пишет М. Интрилигейтор, можно сокращенно обозначить как "подход СЛП" к переходному периоду, поскольку тремя ее основными элементами являлись стабилизация, либерализация и приватизация. Каждый из этих элементов дал результаты, сильно отличающиеся от тех, на которые рассчитывали инициаторы "шоковой терапии", и каждый внес значительный "вклад" в бедствия, выпавшие на долю российской экономики.
Первая составляющая — макроэкономическая стабилизация. "Шоковая терапия" в России не только не стабилизировала экономику, а привела к сочетанию спада и инфляции, по своим негативным параметрам выходящим далеко за рамки "стагфляции", как ее трактуют на Западе. Российская депрессия значительно глубже американской 30-х годов (там 35% спада промышленного производства, у нас в 1992-1996 гг. — 55%). До шока российская экономика была второй в мире, опережая Японию и ФРГ. Сейчас 11-12 место в мире — на одном уровне с Бразилией.
Другой аспект — инфляция. Хотя уровень гиперинфляции (50% в месяц) и не достигнут, рост цен длится очень долго, рубль падает, происходит беспрецедентная долларизация экономики.
Продолжается истощение инвестиций, рост безработицы.
Вторая составляющая — либерализация цен. Согласно теории, если цены формируются рыночным способом, они отражают условия спроса и предложения. В российской же действительности цены устанавливаются не столько рынком, сколько монополиями, укрепившимися в результате приватизации, мафиозными группировками, контролирующими важнейшие сектора экономики, а также коррумпированными чиновниками. Вывод — либерализация цен до проведения приватизации дает не эффективное производство, а выгоду тем, кто находится у власти. Такова точка зрения М. Интрилигейтора.
Третья составляющая — российская приватизация предприятий — одна из наиболее всеобъемлющих перестроек экономики. "Приватизация для своих" не создала стимулов для роста инвестиций, производства, экспорта, повышения производительности труда. Новые приватизированные предприятия в России — одновременно объект вымогательства и объект чрезмерного налогообложения, что обусловило массовую коррупцию среди правительственных чиновников. Проведение приватизации без должного правового регулирования и действенной юридической системы создает стимулы не к росту эффективности, а к криминализации экономики.
Новый подход, считает М. Интрилигейтор — создание институтов рыночной экономики: правовая структура с соответствующими законами, кодифицированные права собственности, торговый, гражданский и налоговый кодексы; банковская система; бухгалтерские, финансовые, страховые и рекламные фирмы; структуры государственного регулирования; жизнеспособная валюта как средство обращения, сохранения стоимости и как расчетная единица; сеть социальной безопасности в качестве составляющей нового "социального контракта". "Шоковая терапия" разрушила институты социалистической экономики, но не создала институтов экономики рыночной.
Создание конкуренции — основное таинство рыночной экономики. Приватизированные монополии хуже монополий в собственности государства, ибо не подразумевают эффективного государственного регулирования, способного ограничить монополитическое ценообразование и разбазаривание активов.
Прецедент альтернативного подхода дает Китай. Китайцы пытались не столько приватизировать государственные предприятия, сколько всячески поощряли создание новых частных предприятий местного значения, городских и сельских. Китай также успешно использует стратегию роста, основанную на развитии экспорта, опираясь на иностранные рынки и зарубежные капиталы, которые хлынули в эту страну в связи с наличием там стабильной "окружающей среды" для предпринимательской деятельности.
Китайский опыт подтверждает преимущество подхода, в основе которого создание рыночной инфраструктуры, здоровой конкуренции и деятельность компетентного правительства, перед подходом гайдаровского типа, основанном на макроэкономической стабилизации в "чистом виде", либерализации цен и бездумной приватизации.
