Все плачут, один радуется

 

Когда р. Элиэзер заболел, пришли (невзирая на отлучение) ученики проведать его. Видя страдания учителя, они заплакали. Один р. Акиба стоял радостно улыбаясь.

– Чему радуешься ты? – спрашивают товарищи.

– А вы о чем плачете? – отвечает вопросом р. Акиба.

– Как же нам не плакать при виде той скорби, в которой находится перед нами Тора?[152]

– По той же причине я и радуюсь. Видя до сих пор, что у учителя нашего вино никогда не скисает, лен не выбивает градом, елей не горкнет и мед не бродит, я тревожился мыслью, не послужит ли земное его благополучие наградой ему вместо блаженства в грядущей жизни? Ныне же, видя его в такой скорби, я спокоен за него. (Санг., 101)

 

«С покорностью и любовью»

 

Пришли также проведать р. Элиэзера старейшины: р. Тарфон, р. Иошуа, р. Элазар бен Азария и р. Акиба.

И, желая утешить его, говорит р. Акиба:

– Учитель! Ты для народа благодатнее, чем дождь для полей: дождь благотворен для нас только на земле, а ты, учитель – и в земной жизни, и в грядущей.

– Учитель! – говорит р. Элиэзер бен Азария, – ты для нас дороже отца и матери: они для нас только на земле, ты же и в земной жизни, и в будущей.

Но вот раздался голос р. Акибы:

– Страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью.

Услышал сказанное р. Элиэзер – сломили слова эти и его неукротимую волю.

– Поддержите меня, – обратился он к своим ученикам, – дайте мне получше расслышать слова ученика моего Акибы. Да, «страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью!» (Санг., 101; Ял. – Ш.)

 

Отлучение снято

 

При известии о близкой смерти р. Элиэзера, пришли снова навестить его р. Акиба с товарищами и стали просить у него разъяснений по закону о «чистом» и «нечистом».

И умирающий давал им ответы, до последней минуты поражая их глубиною знаний и ясностью своего ума.

И с последним словом «чисто» отлетела душа его в вечность.

Тогда поднялся р. Иошуа и провозгласил:

«Отлучение снято! Отлучение снято!»

На исходе субботы, когда погребальное шествие направлялось из Кесарии[153] в Лидду, на встречу вышел р. Акиба. В непреодолимом отчаянии он начал истязать себя, обливаясь кровью.

И зазвучал надгробный плач его:

– Отец мой! Отец мой! Колесница Израиля и всадники!»[154] Много у меня монеты мелкой, но не стало того, кто мне выменял бы ее на чистое золото… (Санг., 68; Аб. де‑р. Н., 25)

 

 

Р. Иошуа бен Ханания

 

«Благо родившей его»

 

«Благо родившей его!» – говорили про р. Иошуа.

Встретив впервые р. Иошую, старый Ионатан бен Гиркан сказал про него словами пророка Исайи:

«Кого поучит он знанию? Отнятых от молока, отлученных от груди».

– Я помню, – пояснил р. Натан, – что мать приносила его в колыбели в школу, чтобы дать ушам его с младенчества насытиться словами Торы.

Сам же р. Иошуа говаривал:

 

– Если бы все моря текли чернилами, все тростники были перьями, земля и небо пергаментом и люди все писцами, еще недостаточно было бы, чтобы описать все, чему я учился. И при всем том зачерпнуть из родника знания я успел не более, чем кисточка, обмокнутая в воды океана. (Иевам., 81; Ш. га‑Ш., гл. 1)

 

Мудрость и красота

 

– О, прекрасная Мудрость в некрасивом сосуде! – воскликнула дочь кесаря при виде р. Иошуи, не отличавшегося красотой лица.

– Дочь моя, – сказал ей р. Иошуа, – в каких сосудах у твоего отца, у кесаря, хранится вино?

– В глиняных.

– Как, вино кесаря – и в таких же глиняных кувшинах, как и у всех простых людей!

– А в чем же следовало бы нам держать наше вино?

– Вам, столь знаменитым и славным, приличествует держать ваше вино в серебряных и золотых вазах.

Вино было перелито в серебряные и золотые вазы – и скисло.

Спрашивает кесарь:

– Кто посоветовал тебе сделать это?

– Р. Иошуа бен Ханания, – отвечает царевна.

Призывает кесарь р. Иошую:

– Как мог ты посоветовать это моей дочери?

Рассказал р. Иошуа, по какому поводу он так поступил:

– Мой совет был только ответом на ее вопрос.

– Встречаются, однако, мудрецы и с красивой наружностью?

– Некрасивые – они были бы еще более мудрыми. (Таан., 7)

 

Лев и журавль

 

Во времена р. Иошуи бен Ханании императором Адрианом разрешено было евреям вновь построить храм в Иерусалиме. Двое граждан Папус и Лулианус открыли по всему пути от Аку до Антиохии кассы для снабжения всех возвращающихся в Иерусалим евреев деньгами и всем необходимым.

Когда об этом узнали хутеи[155], они оклеветали евреев перед Адрианом, донося о будто бы готовящемся против него восстании.

– Как же быть, – задумался Адриан, – ведь разрешение уже вступило в силу.

– Прикажи им, – посоветовали хутеи, – возобновить храм не на прежнем месте, или же вели изменить его размеры, увеличив или уменьшив их хотя бы на пять локтей против прежнего. Тогда они от постройки храма сами откажутся.

Между тем весь народ собрался в долине Бет‑Римон, и известие о новом указе Адриана вызвало общий плач и отчаяние. Тут и там начали раздаваться голоса против подчинения указу. Необходимо было немедленно успокоить народ. Кому же поручить это? Выбор пал на р. Иошую бен Хананию, как на самого популярного из ученых.

Встает р. Иошуа и, обращаясь к народу, говорит:

– Однажды лев, пожирая свою добычу, подавился костью.

И начал лев звать на помощь:

«Кто вытащит у меня кость из горла, того я вознагражу по‑царски!»

Прилетел журавль, засунул свой длинный клюв в глотку льву и, вытащив кость, стал требовать награды.

«Уходи поскорее, – ответил лев, – достаточно для тебя награды, что ты можешь похваляться, говоря: «Я был в пасти у льва, и ушел, как видите, цел и невредим!»

– Так и мы, братья: будем довольны тем, что, подпав под власть Рима, мы хотя жизнь свою сохранили до сих пор. (Береш. – Р., 64)

 

Среди семидесяти волков

 

Адриан говорит однажды р. Иошуе:

– Как сильна должна быть овечка, остающаяся невредимой между семьюдесятью волками!

Отвечает р. Иошуа:

– Как могущественен должен быть Пастырь, оберегающий ее от них! (Ял. – Ш.)

 

Дитя в темнице

 

Прибыл однажды р. Иошуа бен Ханания в один из больших римских городов. Говорят ему там, что в темнице содержится еврейский мальчик, чрезвычайно красивый, с блестящими глазами и курчавыми локонами. Пошел р. Иошуа к темнице, стал у дверей и громким голосом прочитал стих из Исайи:

«Кто предал Иакова на разорение и Израиля грабителям?»

Отвечает дитя из темницы словами того же пророка:

«Не Господь ли, против Которого мы грешили, не желая ходить по Его путям и не слушая Завета Его?»

Услыша это, воскликнул р. Иошуа:

– О, дорогие сыны Сиона, чистейшему золоту равноценные![156]

И со слезами на глазах продолжал:

– Я уверен, что из этого ребенка выйдет великий ученый, и я клянусь, что не уйду из этого города прежде чем не освобожу бедного ребенка, сколько бы это ни стоило.

И он исполнил свою клятву, хотя и пришлось внести огромный выкуп.

Не много прошло времени – и мальчик тот стал известен как великий ученый.

То был Исмаил бен Элиша. (Гит., 58; Эха. – Р., 4)

 

Дети смутили его

 

Р. Иошуа бен Ханания рассказывал:

– Однажды мне пришлось проходить полем. Заметив тропинку, проложенную через ниву, я направился по ней.

Увидела это малютка‑девочка и говорит:

– Учитель, разве для того существует нива, чтобы ходить по ней?

– Но ведь тут протоптана тропинка?

– Да, тропинка, – отвечает малютка, – такие же, как и ты, разорители протоптали ее.

Другой раз встречаю одного мальчика на перекрестке двух дорог.

– Дитя мое, – спрашиваю, – не можешь ли мне указать, которою из двух этих дорог направиться мне в город?

Мальчик отвечает так:

– Вот эта самая длинная и самая короткая, а та самая близкая и самая далекая.

Пошел я по второй дороге. Вскоре приближаюсь к городу, но сады и огороды преграждают мне путь, и вынужден вернуться назад к перекрестку.

– Дитя мое, – говорю я мальчику, – не говорил ли ты мне, что этот путь самый близкий?

– А не прибавил ли я: «и самый далекий»?

В третий раз был со мною такой случай. Подъезжая к одному селению, я увидел девочку‑подростка, черпающую воду из ручья.

– Дай мне напиться, – попросил я.

– Пей и ты, и осел твой, – ответила девочка.

Напившись, я сказал:

– Благодарю тебя, дочь моя, ты поступила со мною подобно Реввеке.

– Да, – ответила девочка с лукавой улыбкой, – я то с тобой поступила подобно Реввеке, а ты, вот, не поступил со мною подобно Элеазару…[157]

– Никогда, – говорил по этому поводу р. Иошуа, – я не чувствовал себя на столько смущенным, как перед этими тремя детьми. (Эр., 53; Эха. – Р.)

 

«Гляди на солнце!»

 

Однажды император Адриан говорит р. Иошуе:

– Действительно ли Бог царит над миром?

– Бесспорно.

– И Им же небо и земля сотворены?

– Конечно.

– Отчего же Богу хотя бы раза два в год не являться людям, чтобы все Его видели и проникались страхом перед ним?

– Оттого, что глаза человеческие не в силах выдержать ослепительного блеска Его.

– Нет, не поверю, пока ты мне не покажешь Его.

Когда наступил полдень, вывел р. Иошуа Адриана на солнце и говорит:

– Вглянись хорошенько – и увидишь Его.

– Но кто же может глядеть прямо на солнце?

– Вникни же в то, что ты сам говоришь.

Если на солнце, которое является одним из тьмы тем служителей Господних, глядеть невозможно, то мыслимо ли видить Самого Господа, осияющего светом Своим всю вселенную? И только в те моменты, когда людьми низвергается какое‑нибудь лжебожество, очи их озаряются отблеском славы Господней. (Хул., 60; Мид. Абх.; Ял.)

 

Пир для Бога

 

Другой раз говорит Адриан:

– Хочу устроить пир для вашего Бога.

– Не по силам тебе это будет, – отвечает р. Иошуа.

– Почему?

– Слишком много войска сопровождает Его.

– А все‑таки, – упорствует Адриан.

– Хорошо. Выбери на берегу реки место посвободнее и приготовь там свой пир.

Всю весну и все лето провел Адриан за работами по приготовлению пира. Но подули осенние ветры, разрушили все и снесли в реку. Снова начал строить Адриан, всю зиму проработал. Но полили весенние дожди и смыли все в реку.

– Что же все это значит? – спрашивает Адриан.

– А это, видишь ли, Божьи заметальщики и поливальщики, предшествующие Ему.

– Да, – согласился Адриан, – не по силам мне затея моя. (Хул., 60)

 

Бей‑Илаийский лев

 

– Вашего Бога, – сказал Адриан р. Иошуе, – пророки ваши сравнивают со львом. Велико ли, в таком случае, Его могущество? Ведь любой всадник может на охоте убить льва.

В этом уподоблении подразумевается бей‑илаийский лев[158].

– Хотелось бы мне взглянуть на этого льва, – заявил Адриан, – покажи мне его.

– Не по силам тебе это будет.

– Все‑таки.

Обратился р. Иошуа к небесам. И вот, поднялся тот лев из своего логовища. Находясь в четырехстах милях от Рима, он зарычал, и обрушились стены адриановой столицы, а все беременные выкинули. В трехстах милях вторично зарычал он – у людей выскочили зубы из десен, а императора сбросило с трона на землю.

– Будет! Довольно! – взмолился Адриан, – попроси своего Бога, чтоб лев ушел обратно.

Обратился р. Иошуа к небесам, и вернулся лев в дебри Бей‑Илаи. (Хул., 59)

 

 

Нахум иш‑Гамзо

 

Иш‑Гамзо

 

Один из известейших танаев, родом из иудейского города Гимзо. Прозван же «Иш‑Гамзо» потому, что что2бы с ним ни случилось, он говорил: «Gam so letowa» – и это к лучшему. (Санг., 108)

 

Чудесная землица

 

Однажды задумали евреи поднести ценный дар кесарю. Стали думать, кому поручить это дело, и выбор пал на Нахума, прославившегося своими чудесными приключениями.

Вручили ему ларец, наполненный бриллиантами и жемчугами. В дороге ему пришлось заночевать на постоялом дворе.

Выждав, когда он заснет, хозяева двора похитили драгоценности, а ларец наполнили землей.

Проснувшись назавтра и увидя это, Нахум сказал: «И это к лучшему». И отправился с ларцом к кесарю.

Открыв ларец и увидев содержимое его, кесарь пришел в негодование.

– Евреи дерзают издеваться надо мною! – воскликнул он, – и тут же приказал казнить Нахума.

– И это к лучшему, – спокойно говорит Нахум. А в эту минуту является Илия‑пророк и, приняв образ одного из придворных вельмож, говорит:

– Государь, не та ли самая земля это, которою так чудесно пользовался их праотец Авраам в схватках с неприятелем? Бросит, бывало, горсть земли – и земля превращается в мечи. Бывало также, бросит соломенки – и становятся стрелами.

В то время как раз вел кесарь войну с одной страной, и все не удавалось ему покорить ее. Решено было испробовать принесенную Нахумом землю. И действие ее оказалось таким, что неприятель немедленно сдался.

По повелению кесаря, повели Нахума в царскую сокровищницу и, наполнив принесенный им ларец бриллиантами и жемчугом, отпустили с большими почестями в обратный путь.

Остановился он снова на том же постоялом дворе. И стали хозяева спрашивать:

 

– Что ты принес такое кесарю, что таких почестей удостоился?

– Что я унес отсюда, то и принес я туда, – ответил им Нахум.

Услыша это, они раскопали весь двор, набрали земли как можно больше и понесли к кесарю.

– Государь! – заявили они, – этой самой земли и взял у нас Нахум, чтобы поднести тебе.

Испробовав принесенную ими землю, в которой не оказалось, конечно, ничего чудесного, их казнили. (Санг., 108–109)

 

Сам на себя накликал

 

Ослепший на оба глаза, с параличем рук и ног и весь покрытый вередами, доживал Нахум иш‑Гамзо последние дни в своей обветшалой, полусгновшей избушке. Под ножки кровати, на которой он лежал, поставлены были лоханки с водою, чтобы не давать муравьям всползать к больному.

Ученики его, замечая, что избушка грозит обрушиться, собирались вынести больного, а затем и его вещи.

– Нет, дети мои, – сказал Нахум, – раньше вынесите вещи, а затем кровать: пока я здесь, изба, я надеюсь, не обрушится.

Они так и сделали. И как только была вынесена кровать с больным, избушка обрушилась.

Говорят ему ученики:

– Учитель! За что тебе, угоднику Божьему, такие ужасные муки посланы?

– Дети мои, – отвечает Нахум, – я сам испросил себе у Бога эти муки. Дело было так:

Отправился я однажды в гости к моему тестю и на трех навьюченных ослах вез ему подарки: на одном – съестные припасы, на другом – вина и разные напитки, на третьем – плоды и сласти.

В дороге останавливает меня бедный, изможденный от голода странник и просит:

– Учитель, дай мне поесть чего‑нибудь!

– Подожди, – отвечаю я, – дай мне развьючить сначала.

И пока я не спеша начал развязывать тюки, странник свалился с ног и тут же умер.

Увидя это, припал я к трупу и воскликнул:

– Глаза мои, которые не сжалились над твоими глазами, – пусть они ослепнут! Руки мои, не пожалевшие твоих рук, пусть отрезаны будут! Ноги мои, не пожалевшие твоих ног, пусть отсечены будут!

Наконец я в отчаянии воскликнул:

– И пусть все тело мое язвами покроется!

Говорят ученики:

 

– Горе нам, что мы в таком положении видим тебя!

Отвечает им на это Нахум:

– Горе было бы мне, если бы вы меня не видели в этом положении. (Таан., 21)

 

 

Р. Тарфон

 

Пирамида из орехов

 

Р. Тарфон подобен был сложенным в пирамиду орехам: тронешь один – все покатятся с шумом один за другим.

Предложит ему, бывало, ученик один какой‑нибудь вопрос – и р. Тарфон засыплен его изречениями из Торы, из Мишны, Галахи, Агады. И ученик выходит от него с богатым, благодатным запасом знания. (Аб. де‑р. Н., гл. 18)