Прежде она этого не замечала

 

Черно‑синее небо на востоке посветлело, до рассвета оставалось еще не меньше часа. Огонь в камине прогорел до углей, и Белль сообразила, что проснулась из‑за того, что у нее замерз нос. Повернувшись в постели, она с удивлением увидела, что рядом с камином нет ни одного полена.

В следующую секунду ей стало ужасно стыдно: всего два дня в замке, а она уже ждет, что ее будут обслуживать вовремя!

«Ничего страшного, ты и дома просыпалась зимой от утреннего холода», – сказала она сама себе. Потом закрыла глаза и рывком соскочила с кровати.

Как будто в ледяное озеро нырнула.

Девушка поспешно положила одеяло на место, надеясь, что оно сохранит тепло к тому моменту, когда она вернется с поленьями. Ледяной пол не обжег босые ступни: перед кроватью лежал толстый ковер. Белль с тоской подумала о том, есть ли в гардеробе теплая одежда, но открывать его, пока тот спит, не решилась. В конце концов, тетушка‑гардероб тоже заколдованный человек и имеет право на отдых.

Поэтому девушка, дрожа, обхватила себя руками за плечи, сунула босые ноги в туфли и приготовилась к долгому путешествию до кухни и кладовок.

Но когда она открыла дверь, за порогом стояла статуя.

Белль сдержалась и не завизжала, зато отпрыгнула назад. В такую рань девушка еще не успела толком проснуться, а из‑за холода могла думать только об одном: как сильно она замерзла.

На этот раз листья расположились более продуманно, тщательно копируя черты человеческого лица… или нечеловеческого… На память Белль пришли изображения Зеленого человека, которые она видела в книгах про древние английские церкви: широкие листья, точно грива, обрамляют лицо, листья поменьше образуют плоский нос и незрячие глаза. Плющ, обвивающий «ноги» существа, был покрыт белым инеем. «Значит, оно пришло с улицы».

– Что за… Это еще что такое?

Если до этой секунды Белль еще раздумывала, не снится ли ей сон, то простые слова озадаченной тетушки‑гардероба развеяли ее сомнения.

Белль обернулась и приложила палец к губам. Она не хотела, чтобы ей помешали.

– Тебя послала моя мать?.. – спросила она, снова поворачиваясь к нежданному гостю.

За эти несколько секунд статуя успела поднять руку и теперь указывала зеленым пальцем куда‑то за спину Белль.

Девушка обернулась, но ничего не увидела.

– Окно?.. – спросила она, снова поворачиваясь к двери.

Статуи там уже не было.

– Страх‑то какой, – пробормотала тетушка‑гардероб.

Белль не ответила, решив, что нельзя терять время и вежливостью можно пренебречь. Она подошла к окну.

Бледные нити паутины уже добрались до него, затянув стекло толстой сетью. Испугавшись, Белль прижалась лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, какую часть замка успела поглотить паутина.

Оказалось, довольно большую. Толстые, как веревки, нити покрыли все внешние стены, а от них во все стороны тянулись тонкие побеги‑щупальца, ползли по земле, точно ища новые вертикальные поверхности, на которые можно взобраться.

Белль содрогнулась и постаралась не поддаваться острому приступу паники. В конечном счете замок полностью скроется под толстым слоем паутины, и тогда уже никто не сможет выбраться наружу.

Потом девушка заметила, что за окном как‑то уж слишком туманно. У нее ушло еще несколько мгновений, чтобы понять: она смотрит на тонкий слой льда, зажатый между двумя белыми нитями паутины. По ледяной поверхности прошла рябь, и в следующий миг Белль поняла, что видит не двор замка, а свой собственный дом. Стоит ночь. Какой‑то темный силуэт приближается к дому, нет, два силуэта: всадники. Они мчались на огромной скорости, но в самый последний миг остановились, так что кони поднялись на дыбы и протестующее заржали.

Белль отпрянула, напуганная странным видением. Она не сомневалась: там происходит что‑то ужасное.

Ехавший первым всадник спешился, потом подошел ко второму и помог ему слезть с коня… Это был высокий грациозный юноша, он спустился на землю легко – словно текучая вода. Все это Белль разглядела потому, что дверь домика приоткрылась и из нее заструился желтый свет.

– Нет! Не выходите! – не выдержав, прошептала Белль. Но ее мать уже стояла в дверном проеме и говорила с первым всадником – тот, похоже, нервничал. Потом к ним подошел Морис, пожал всаднику руку…

После чего видение началось сначала.

– Нет, – в замешательстве проговорила Белль. – Что это? Что там происходит? Это какой‑то родственник? Они оба наши родственники? Это мой дядя? Что происходит? Почему ты мне это показываешь? Это он тебя предал? Ты переехала отсюда, чтобы укрыться от смерти и жестокости, а он тебя выследил?

– Понятия не имею, дорогая, – зевая, пробормотала тетушка‑гардероб. – Но если выяснишь это, дай мне знать. А я, пожалуй, еще немного посплю… удачи…

Белль стояла и просматривала видение снова, и снова, и снова, совершенно позабыв о дровах. Кажется, прошло несколько часов. Наконец, когда во рту у нее образовался отвратительный привкус, а ноги потеряли чувствительность, она вернулась обратно в кровать и свернулась калачиком под одеялом.

 

* * *

 

Когда Белль проснулась во второй раз, солнце стояло высоко, заливая комнату желтым искрящимся светом.

– Доброе утро, мисс, – оживленно проговорила тетушка‑гардероб. – Вы выяснили, что это была за статуя?

– М‑м‑м, нет… – ответила Белль, с трудом подбирая слова. – Мне кажется… У меня такое чувство, словно весь замок… Словно моя мать повсюду. Не знаю, жива она или мертва, только кажется, будто всё здесь наполнено ею… ее воспоминаниями. Как будто здесь витает ее… душа. Она определено пытается мне что‑то сказать.

– Жаль, что она выбрала для этого такой жуткий способ. Ваше старое платье постирано, отглажено и готово к носке, – отчиталась тетушка‑гардероб, радостно распахивая дверцы. Внутри действительно висело платье Белль, чистенькое, накрахмаленное, почти как новое, кипенно‑белые фартук и рубашка разве что не блестели.

Рядом висело, искрясь и мерцая, золотисто‑желтое бальное платье с такими длинными рукавами‑фонариками, что из каждого вышел бы целый палантин, и накидка из такой же ткани, с меховой отделкой.

– Ночью шел снег, – проворковала тетушка‑гардероб невинным тоном. – Я подумала, вдруг вы захотите покататься на коньках или…

– Покататься на коньках? Не знаю, заметили вы или нет, но мы все здесь в ловушке. Из замка не выйти. Не думаю, что в ближайшее время мы сможем выбраться на реку.

– О, в замковом дворе есть декоративный прудик. Держу пари, он уже замерз.

Ха. Вот это интересно. Пожалуй, если она свихнется в ближайшие пару месяцев, ей, по крайней мере, будет чем заняться.

– Спасибо, – поблагодарила Белль, снимая с вешалки свое старое платье. – Возможно, попозже.

У нее и без того слишком много дел: нужно узнать, что стало с матерью, снять проклятие, выяснить, куда пропали чаровники – тут уж не до фигурного катания.

Девушка так быстро спускалась по лестнице, что едва не прошла мимо целой колонии бледных поганок, беззастенчиво прорастающих на ступеньках. Наконец она заметила самые яркие шляпки и остановилась, чтобы получше разглядеть грибы.

Казалось, они растут прямо из серых прожилок на мраморных плитах. Узоры из крапинок на их ножках и верхние части шляпок походили на маленькие личики, которые кто‑то закрыл тканью: перед смертью они беззвучно кричали или пытались что‑то сказать.

Желудок Белль подпрыгнул к горлу. Рисунок на некоторых грибах слабо шевелился, навевая мысли о живых мертвецах.

«Постойте, – подумала Белль, – ведь моя мать занималась растениями. Плющ и розы. Грибы – это же, строго говоря, не совсем растения, правда? У них и листьев нет».

– Мне нужно что‑нибудь съесть, – сказала она вслух. Тогда она сразу почувствует себя лучше, да и желудок успокоится. Дружеская болтовня с миссис Поттс, бекон и жаркий огонь в печи непременно поднимут ей настроение.

Однако, зайдя в кухню, девушка обнаружила, что там так же холодно, как в ее комнате. Огонь в печи почти погас, кругом тихо, никого нет.

Не могут же слуги до сих пор спать? Или могут? Или они переборщили с волшебным вином, специально предназначенным для одушевленных вещей, и теперь спят беспробудным сном?

– Доброе утро! – воскликнула Белль бодро.

Нет ответа.

В замешательстве она оглядела кухню. Вон там, в буфете, определенно стоит миссис Поттс: большой белый чайник, сиреневая крышечка с розовой отделкой. Однако округлые фарфоровые бока чайника не двигались, только матово поблескивали.

Рядом на полке стояли чашки, ближе всех к домоправительнице находился Чип. Как будто кто‑то заботливо поставил его рядом с матерью.

– Миссис Поттс? – тихо позвала Белль и легонько постучала по стеклу костяшками пальцев. – Эй?

Нет ответа.

Белль прошлась по кухне, медленно повернулась, осматриваясь. На первый взгляд самая обычная кухня, ждущая, когда придет человек и вдохнет в нее жизнь.

Чувствуя легкую панику, Белль нервно провела рукой по волосам. Может, она всё еще спит?

Или наконец проснулась?

Что, если она просто несчастная сумасшедшая, заблудившаяся в заброшенном замке, а говорящие чайники и канделябры всего лишь плод ее больного воображения? Что будет, если она сейчас побежит наверх, поговорить с гардеробом? Тот окажется обычной деревянной мебелью?

В буфете что‑то шевельнулось.

Белль едва не разрыдалась от облегчения, увидев, как миссис Поттс встряхивается и оживает.

«Я не сумасшедшая, и это уже хорошо».

Странно думать, что кухня светлеет, но именно это она и делала. В печи загорелся яркий огонь, все стулья распрямили спинки и выстроились в ряд, свечи в канделябрах зажглись сами собой.

Миссис Поттс заметила Белль и, всполошившись, выпрыгнула из буфета.

– Ах, батюшки мои, мне ни разу не случалось проспать за все время службы здесь! – воскликнула она. – Ставьте чайник! Боже, как здесь холодно! Дорогая моя, мне так жаль! Мы сейчас же подадим вам чего‑нибудь свежего и горячего! – Она спустилась на стол и завертелась, по ее команде Чип, молочник, тарелка с кексами и серебряный колпак выстроились на подносе. – Сегодня чудный день… Держу пари, еще до полудня солнце растопит весь снег. Но мы сейчас нальем вам горячего шоколаду, чтобы разогнать утренний холод!

– Спасибо. Обожаю горячий шоколад. Мне редко удавалось его достать.

– Я тоже люблю шоколад! – пискнул Чип. – Я немножко чувствую его внутри чашки, – доверительно сообщил он.

Мальчик‑чашечка был такой милый и… живой. Внутренне содрогаясь, Белль подумала, что испытывал маленький мальчик, которого превратили в чашку.

– Сколько тебе было лет, когда… все это произошло?

– Пять! – ответил Чип, надуваясь от гордости.

С печи спрыгнул медный горшок и осторожно забрался на стол. Мальчик‑чашка стоял неподвижно, решив, очевидно, показать, какой он уже большой и как серьезно относится к делу, пока в него наливали густой, обжигающе горячий шоколад.

– Какой ты молодец, – похвалила Чипа Белль, беря чашку в руки. Она сделала маленький глоток, и Чип хихикнул. Потом девушка ухватила пару кексов. – Мне нужно быстро поесть и бежать: я хочу вернуться в библиотеку и продолжить поиски. Не думаю, что вам известно имя волшебницы, проклявшей замок… Имя моей матери?

Миссис Поттс горестно покачала носиком.

– Как это ужасно – не знать имени собственной матери! Боюсь, я тоже не знаю, как ее звали. Хотя, должна сказать, я абсолютно уверена, что мистер Поттс это знал. Он кое‑что говорил… правда, все больше намеками… К тому времени стало опасно иметь в друзьях чаровников, особенно если вы жили в замке. Впрочем, эту волшебницу здесь хорошо знали… попробуйте порасспрашивать остальных. Она трижды приходила к королю и королеве. Три – магическое число.

– Что? – Белль подалась вперед. – Почему? Почему она приходила так часто?

– Ну, в последний раз она явилась проклясть нас всех, – проговорила домоправительница с суховатым смешком. – Во второй раз король с королевой вызвали ее сами – просили помочь защититься от эпидемии.

– Она помогла? – с замиранием сердца спросила Белль.

– Нет, – вздохнула миссис Поттс. – Не уверена, что это было ей под силу. Как бы то ни было, она отказала правителям и удалилась в гневе, если верить Люмьеру.

Белль показалось, будто ее с размаху пнули в живот. И она еще обвиняла родителей Чудовища в бессердечии… Это при том, что ее собственная мать отказалась помочь больным.

– А зачем она приходила в первый раз?

– Чтобы благословить ребенка… принца, Чудовище, в день его рождения. Так поступали феи в стародавние времена. О‑о‑о, хотела бы я на это посмотреть!

– Как… странно, – пробормотала Белль, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ее мать пожелала благословить принца, которого впоследствии прокляла.

– Ну, король с королевой не позволили ей этого сделать. Они сказали, что это пережиток прошлого или что‑то в таком духе. Хотя, на мой взгляд, они поступили глупо, – заявила домоправительница, пыхая паром из носика. – Можно сколько угодно быть современным и отрицать магию, но если уж волшебница добровольно предлагает благословить твое дитя… только дурак от такого откажется! Таково мое мнение.

«Не позволили ей…»

Белль почувствовала, как начинает болеть голова. Несколько дней назад у нее не было матери, зато теперь есть, да еще какая. Наверное, так чувствует себя человек, который обнаружил, что страна, в которой он живет, на самом деле находится на Луне и управляется по совершенно другим законам и порядкам.

«Нет», – поправилась Белль. Все еще сложнее. Образ матери, который Белль долгие годы лелеяла в памяти, не шел ни в какое сравнение с грозной матерью‑волшебницей.

Подумать только: Белль – тихая деревенская девочка, книжный червь, – оказывается, дочь женщины, которая сначала раздавала проклятия и благословения направо и налево, точно конфеты, а потом захватила целый замок и теперь повсюду незримо присутствует. Каково, а?

Все это невозможно… наверное, произошла ужасная ошибка.

«Что же, – храбро сказала сама себе Белль, – пусть у меня нет таких волшебных сил, зато мне достались от матери сила воли и хитрость. Я лучше кого бы то ни было подхожу для этого дела… Правда же?»

– Спасибо, – поблагодарила она миссис Поттс перед тем, как уйти.

Поднимаясь по лестнице в столовую, Белль на ходу жевала кекс – тот был еще теплый и буквально таял на языке, оставляя приятное послевкусие лимона с ванилью. Быстро прикончив первый кекс, девушка сразу же принялась за второй, успокаивая себя тем, что нужно все доесть до того, как она войдет в библиотеку, раз туда нельзя приносить еду.

Чип хихикал, когда Белль отпивала шоколад, и старался не раскачиваться слишком сильно. Горячим шоколадом очень легко обжечься.

Белль распахнула двойные двери библиотеки, представив, что делает это впервые. Здесь было столько новых для нее книг, которые можно читать, уютно устроившись в кресле холодным зимним днем. Даже, пожалуй, чересчур много. Девушка прищурилась и окинула библиотеку оценивающим взглядом, прикидывая, что тут можно усовершенствовать, – ее отец всегда так делал. Вместо многочисленных лестниц он, возможно, приспособил бы тележку на колесиках, оснащенную каким‑то хитрым механизмом, с помощью которого можно аккуратно доставать и спускать вниз книги, причем непременно по нескольку за раз.

Или, может, соорудить наверху навесные рельсы, по которым будет ездить линза на колесиках, чтобы стоящий внизу человек мог прочитать названия на корешках…

Вдруг девушка заметила в дальнем конце зала Чудовище: оно сидело, сгорбившись, над книгой и, похоже, находилось в библиотеке уже довольно давно.

Осторожно ступая на цыпочках, Белль пошла к нему по центральному проходу.

Чудовище медленно водило длинным когтем по строчкам и хмурило брови. Вокруг валялись свидетельства того, что дела у хозяина замка не всегда шли гладко: несколько совершенно растерзанных бесценных, древних летописей, а также кучки мелко изорванной бумаги.

– Чудовище? – окликнула его Белль.

– Я… пытаюсь разобраться с хронологией. Уже просмотрел одну книгу. Причем от корки до корки. Отметил все места, где предположительно упоминается твоя мать. – Хозяин замка протянул девушке лист бумаги, так густо испещренный дырами, что он напомнил Белль звездные карты, которые нужно держать перед светильником, чтобы на них загорелись крошечные звезды. В верхней части листа огромными буквами было кое‑как накарябано несколько имен, а ниже шли совершенно нечитаемые каракули.

– Я не пробовал писать… уже довольно давно. – На морде Чудовища отразилась такая смесь отчаяния и безысходности, что у Белль защемило сердце. Она взяла листок и внимательно его изучила.

– Отлично, – заявила она. – Это именно то, что нам нужно.

Чудовище набрало в грудь побольше воздуха.

– Я… Мои родители…

– Прости меня, – сказала Белль, откладывая лист бумаги в сторонку и обеими руками беря Чудовище за широкую лапу. Оно посмотрело на нее с изумлением. – Я не знала, понятия не имела, что ты потерял мать и отца в столь юном возрасте. Прости, я была груба и бестактна.

Чудовище открыло рот, собираясь что‑то ответить, и наконец проговорило:

– Спасибо. И… ты тоже меня прости. Я не всегда могу контролировать свой гнев, – сбивчиво продолжало оно, мучительно подбирая слова. – Прошлым вечером всё… было хуже обычного. Мой разум померк. Ничего не помню после того, как выбежал из столовой… Провал в памяти. Очнулся в каком‑то углу, и вся морда была в перьях.

Белль заставила себя не отдергивать руки рывком, а отвести их медленно, словно так и надо. Чего еще касались вчера эти когти? Что или кого разорвали?

– Раньше такого не случалось, – сказало Чудовище, не заметив ее смятения.

Если бы оно разинуло пасть пошире, то легко могло бы схватить девушку, перекусить пополам или проглотить целиком. Своими длинными клыками оно запросто могло оторвать Белль голову. Но Чудовище нахохлилось, так что загривок походил на огромный горб. Огромные ярко‑синие глаза, казавшиеся неуместными на фоне более темной шерсти, слезились.

– Держу пари, это из‑за проклятия, – мрачно сказала Белль. – Ты еще больше становишься чудовищем по своей сути. И все это моя вина.

Чудовище одарило ее еле заметной улыбкой.

– И твоей матери.

– Точно. – Белль плюхнулась на пол рядом с ним. – Родители.

Чудовище машинально накрыло ее руку огромной лапой и слегка сжало, словно пытаясь утешить ее. Девушка прислонилась к большому теплому боку, и Чудовище обняло ее за плечи.

– Они вон там, – тихо сказало оно после минутного молчания.

Белль завертела головой, оглядывая книжные шкафы, потом опомнилась.

– Извини?..

– Мои родители там. – Чудовище слегка дернуло подбородком, указывая на окно. Удивительно человеческий жест для такого огромного подбородка. – Я… их навещаю. Иногда.

– Покажи мне, – мягко попросила Белль.

Прежде чем выйти во двор замка, они завернули в гардероб.

На Чудовище по‑прежнему были надеты модные брюки, которые оно накануне надело к ужину, а вот рубашка где‑то потерялась. Вместо нее хозяин замка накинул на плечи свой старый потрепанный плащ и неловко попытался скрепить его золотой застежкой. С первого раза у него ничего не получилось, но вопреки ожиданиям Белль Чудовище не впало в ярость, очевидно, ему по какой‑то причине было важно управиться с маленькой вещицей, не сломав ее.

Наконец, не выдержав, девушка решительно потянулась, и сама защелкнула застежку.

Чудовище ничего не сказало, только криво, невесело улыбнулось.

Потом девушка легко накинула на плечи свой старый плащ и застегнула его под подбородком, двигаясь так грациозно, что Чудовище невольно залюбовалось.

Потом, спохватившись, распахнуло дверь и вышло на улицу.

Белль шагнула следом, но споткнулась о порог. Не понимая, что произошло, она озадаченно посмотрела на Чудовище. Хозяин замка с мрачным видом указал на землю, облепившую нижний край двери и основание стен.

Сначала Белль подумала, что тут напакостили кроты или другие зловредные грызуны, но ведь на дворе зима, и все кроты либо впали в спячку, либо просто не способны прорыть мерзлую землю.

А потом Белль поняла, в чем причина загадочного явления, и у нее отчаянно забилось сердце.

Замок погружался в почву.

Паутина, покрывшая замок, точно белая плесень, затягивала его под землю, окончательно отрезая от мира. Скоро земля поглотит его целиком – так, будто его никогда и не было. Проклятие сделает так, что даже воспоминания о злосчастном королевстве совершенно изгладятся из людской памяти.

Белль поежилась и встретилась взглядом с Чудовищем, понимая – оно пришло к тем же выводам. Ни один из них не произнес ни слова.

Девушка глубоко вдохнула морозный воздух, поправила плащ и зашагала прочь от замка, навстречу внешнему миру.

Свет мерк у нее перед глазами.

Солнце скрылось за обрывками облаков, но день все равно был очень ясный. Землю покрывал тонкий слой снега – нежная, хрупкая пелена, которая наверняка растает с первым же порывом теплого ветра. Пока же вокруг было белым‑бело, а с неба, медленно кружась, падали снежинки. По сравнению с полумраком замка пейзаж буквально ослеплял.

Даже от мерзкой белесой паутины, опутавшей статуи и кусты тонкими щупальцами, исходило неприятное бледное свечение.

Чудовище зашагало по снегу, и Белль пошла за ним, наступая в огромные следы с отметинами когтей. Ее ступни были в два раза меньше гигантских следов.

Чудовище повернуло налево, и они вошли во внутренний двор: в старые времена он, вероятно, мог быть заполнен оборонительными пиками, если шла война, или овцами и купцами, если времена стояли мирные, теперь же двор походил на хаотично заросший сад, припорошенный снежком.

И все же здесь было очень красиво. Любители всевозможных причуд – и не только философии мыслителей вроде Жан‑Жака Руссо – безоговорочно одобрили бы такое «возвращение к природе», каковое являл собой дикий сад. Белль улыбнулась, представив себе, как Чудовище или озадаченный садовник интересуются модными веяниями, под влиянием которых оформлялись парижские сады.

По стенам змеились виноградные лозы. Тут и там птицы устроили себе гнезда – Белль предположила, что раньше, когда в замке еще жили люди, пернатые не чувствовали себя здесь так вольготно. Дятлы с громким стуком добывали из‑под коры больных деревьев жуков, по земле отважно расхаживали голуби, высматривая семечки и совершенно не опасаясь ни кошек, ни собак.

Следуя за хозяином замка, девушка прошла под увитой плющом аркой и увидела розарий – прежде он, должно быть, походил на изысканную шкатулку.

Белль затаила дыхание. Розарий не мог сравниться величиной с огромными садами Версаля и Рима, но это компенсировалось узкими извилистыми дорожками и кустами, высаженными с таким расчетом, чтобы садик напоминал заполненный розами лабиринт, по которому можно бродить вечно.

Плотный ковер из плетистых роз покрывал стены, на земле росли садовые розы, а в больших каменных вазах красовались мелкие розочки. Других растений в саду не было, если не считать огромного количества сорняков и плюща – его зеленые побеги стелились по вымощенным камнем дорожкам и взбирались по стенам.

Белль нервно огляделась, высматривая яму в земле, из которой могла бы выйти сплетенная из плюща фигура, посетившая ее утром, но ничего подобного не заметила. Кусты выглядели… абсолютно нормально.

В отличие от розария ее матери розы этого сада, похоже, побило морозом. Впрочем, Белль сразу определила наметанным глазом, что до конца цветы не завяли и, кажется, пребывают в таком состоянии уже много лет, их стебли давно следовало подрезать, ветви плетистых роз ослабли и тяжело обвисли под увядшими соцветиями и плодами шиповника.

Находись Белль в собственном саду, сразу же сорвала бы одну ярко‑розовую ягоду и отправила в рот. Они, конечно, довольно кислые, зато богаты витаминами и напоминают о летнем солнышке. Дома, на верхней полке буфета Морис до сих пор хранил чай из шиповника, который давным‑давно засушила ее мать. Отец никогда его не пил, но иногда Белль случалось видеть, как он стоит у шкафчика с шелковым мешочком в руках и вдыхает неувядающий аромат.

Розарий нагонял на Белль тоску или, скорее, светлую грусть. Так чувствуешь себя, вспоминая о давно потерянных, милых сердцу вещах или о том, чего никогда не имел.

Например, о матери.

Интересно, мать водила бы Белль в розарий, учила бы названиям растений, вплетала бы только что сорванные цветы в волосы дочери? Заваривала бы ей чай из шиповника?

При мысли об этом Белль с силой наступила на хрусткий снег под ногами.

Чудовище медленно шло дальше, и снег поскрипывал под его лапами. Девушка не могла определить, гнетет ли его пребывание в розарии или нет, хозяин замка выглядел немного подавленным и недовольным – но не более чем обычно – и пока вроде бы не собирался впадать в ярость.

Он сильно сгорбился – явный признак того, что идти на двух ногах ему не только неудобно и непривычно, но временами еще и больно.

Белль ускорила шаг, чтобы не отстать, а потом резко остановилась, увидев, куда они пришли: на маленькое древнее кладбище.

Надо сказать, она еще никогда не видела кладбища прекраснее. Небольшой участок земли обнесен современной кованой оградой, увенчанной острыми позолоченными пиками. Здесь хоронили только королей и королев, а также младенцев и детей королевской крови, которым не посчастливилось унаследовать трон.

Впереди находились два относительно новых надгробия: богато украшенные мраморные доски, чистые и поблескивающие, как лед. Полукруглые навершия надгробий были богато украшены причудливым узором из черепов, крестов и роз, а ниже располагались изящные надписи:

«Здесь покоятся король и королева этого замка, их постигла безвременная кончина».

Чудовище присело на корточки и внимательно оглядело надгробия, потом протянуло огромную лапу и смахнуло с них снег.

Белль опустилась рядом на колени и положила руку на плечо Чудовищу.

– Мне было десять, когда они умерли, – тихо сказал хозяин замка. – Я не понимал. Они ведь постарались обезопасить нас: закрыли границы королевства, укрыли всех нас в замке, заставляли нас пить всякие отвратительные настойки… – Чудовище усмехнулось. – Я их терпеть не мог… меня от одного запаха тошнило. Больше никто в замке не умер, а вот моим родителям ничто не помогало. Сгорели от лихорадки за неполных три дня. Мне не позволяли их трогать, только показали издалека. Я так и не смог с ними попрощаться.

Белль вдруг вспомнила, как Чудовище смутилось, когда она рыдала из‑за расставания с отцом. «Ты даже не дал мне с ним попрощаться». Неудивительно, что хозяина замка тронули ее слова.

– Я был последним в роду… все хотели меня обезопасить. Не подпускали к телам родителей, боясь, что я заражусь, – скорбно проговорило Чудовище. – Я бы жизнь отдал за возможность в последний раз обнять маму, в последний раз перемолвиться словом с отцом. Без них мне… и жить‑то не хотелось.

По щекам Белль заструились слезы. Что лучше: не знать мать с рождения или потерять в одночасье?

Чудовище встряхнулось.

– Большая часть оставшихся придворных сбежала… Что хорошего в опустевшем королевстве, которым некому управлять? Какой толк от десятилетнего принца‑сироты, разве он сможет защитить маленькую отсталую страну?

– Чудовище… – мягко проговорила Белль, пожимая его огромную лапу.

Хозяин замка глубоко вздохнул.

– Целый год мы держали траур, как того требует обычай. А потом, в ночь перед моей коронацией…

– Явилась моя мать и превратила тебя в Чудовище, – тихо закончила Белль.

– «Превратила»? – переспросило Чудовище с безрадостным смешком. – Ты и твоя мать думаете, что я уже им становился. Не очень‑то справедливо по отношению к одиннадцатилетнему мальчишке… Иначе с чего бы ей приходить именно в ночь накануне коронации? Она меня испытывала, хотела посмотреть, стану ли я таким же ужасным правителем, как мои родители. А я ее проверку не прошел.

Белль открыла было рот, намереваясь сказать, что несправедливо поступать так с ребенком, но… Если посмотреть на ситуацию с другой стороны, выходило, что покойные король с королевой превратили некогда процветающее, счастливое королевство в стремительно пустеющую территорию, на которой люди умирали на улицах от эпидемии или же подвергались избиению и «исчезали», потому что отличались от других.

Возможно, ее мать поступила так, пытаясь спасти то немногое, что еще уцелело?

И все же для юного принца это обернулось тяжелейшим испытанием.

– Я знаю, что они были ужасными правителями. Даже ребенком я иногда чувствовал, что они поступают неправильно. Они не принимали прошения… от их собственных подданных, чьи дома отбирали или громили… от бедолаг, которых то и дело избивали… а виновные избегали наказания… Порой родители вели себя точно тираны из сказок, которые мне читала няня. Вот почему я вышел из себя прошлым вечером. Знаю, ты была права насчет них, но… Они мертвы. – Голос Чудовища зазвучал глуше, срываясь на рык. – Их ошибки уже в пр‑р‑рошлом. Неужели нельзя пр‑р‑росто оставить их в покое?

Рычание перешло в рев. Чудовище разинуло пасть и завыло, обнажив клыки и зубы, закрыв глаза. В его пугающем вопле смешались злость и скорбь – Белль никогда не слышала ничего подобного. Так могло бы выть какое‑то древнее огромное существо, которое много лет скитается по лесам, тщетно пытаясь что‑то отыскать.

Белль мельком отметила, что снова пошел снег, и Чудовище своим горячим дыханием растапливало крошечные снежинки у себя над головой, словно волшебный огнедышащий зверь.

Девушка обвела взглядом заброшенный, неухоженный сад и мрачное старинное кладбище. Воздух вдруг сделался обжигающе холодным: падающие снежинки стали крупнее и выглядели как‑то странно. Белль дотронулась до одной, и та не растаяла. Это пепел, осознала девушка. Пепел из какого‑то ужасного апокалиптического пламени, знаменующего охватившую этот край войну, видение всеобщего конца.

Два тирана, которые вели себя так, словно их в детстве не научили отличать плохое от хорошего, правившие своим затерянным в лесах Франции королевством так, будто это игрушка… И ее собственная мать, вознамерившаяся наказать их, а потом испытать их сына. Все в этой истории вели себя точно самоуверенные божки.

Она набрала в легкие побольше воздуха.

– Чудовище, мне так жаль.

Хозяин замка грустно улыбнулся.

– Когда‑то… до всего этого у меня было настоящее имя.

– И какое же?

– Теперь это не важно. – Чудовище покачало головой. – Даже если бы… если бы я превратился обратно в человека, то уже не стал бы прежним.

– Ох. – У Белль слезы навернулись на глаза, и она прикусила губу.

– Ну, не всё так плохо, – сказало Чудовище, гладя ее по голове огромной лапой. Ее утешали. – Не все… перемены к худшему. Ты помогла мне это понять.

Белль почувствовала, что сейчас расплачется, но не понимала почему. Она вдруг осознала, что даже если бы не коснулась заколдованной розы, даже если бы не была дочерью волшебницы, наславшей проклятие, то всё равно сделала бы всё возможное, чтобы помочь Чудовищу. Странное чувство: прежде ей никогда не выпадала возможность кому‑то помочь, не считая отца.

Белль ухватилась за лапу Чудовища и крепко пожала.

– Вместе мы что‑нибудь придумаем, – пообещала она.

Какое‑то мгновение Чудовище взирало на нее сверху вниз в крайнем изумлении, потом обняло девушку свободной лапой. Белль прижалась к теплому боку, и Чудовище не отстранилось.

 

Гастон

 

В таверне, еще недавно наполненной светом и смехом, теперь царили полумрак и холод. Пришло время темных дел: полночь давно миновала, а рассвет еще не скоро. Огонь в огромном камине еще горел, но не ярко и не весело, пламя угасало, и тени в углах помещения сгущались.

За единственным освещенным столом сидели трое, они подались вперед, почти соприкасаясь головами, чтобы никто их не подслушал.

Одним из них был, разумеется, Гастон, такого высоченного парня ни с кем не спутаешь.

Рядом с ним сидел его приятель Лефу, нервно прихлебывая сидр из высокой деревянной кружки. Третий человек был худ, пергаментно‑желтая кожа туго обтягивала его заостренные скулы. Он казался древним, как мумия, но ликер, который налил ему Гастон, выпил одним махом. Свои длинные волосы он не перевязывал лентой, и редкие сальные пряди свободно спадали на спину. У него был полон рот зубов – не то своих, не то у кого‑то позаимствованных, – и зубы эти обнажались всякий раз, когда человек говорил или улыбался, последнее, правда, случалось редко.

Еще от него исходил странный запах – не от тела, а от одежды, плаща и шляпы. Неприятный душок навевал мысли об опасных химических реактивах, рвоте и гниении, моче и старости. Гастон постарался незаметно чуть повернуть голову в сторону, чтобы не выглядеть невежливым.

– Обычно я не покидаю свой сумасшедший дом на неделе, а тем паче глубокой ночью, но мне сказали, вы возместите мне издержки, – произнес старик. Он сидел совершенно неподвижно, шевелились только его губы. Он даже не покачивал в пальцах стакан.

– Разумеется, месье д’Арк, – сказал Гастон так вежливо, как только мог. Он не привык общаться с благородными джентльменами. Вообще‑то до сего дня это ему и не требовалось. Он вытащил из кармана пальто мешочек с монетами и бросил на стол.

Сначала на лице месье д’Арка промелькнуло отвращение: трудно сказать, то ли ему не понравился небрежный жест, то ли размер мешочка. Потом он уверенным движением потянулся к мешочку и развязал стягивающий его шнурок. Глаза старика заблестели, как высыпавшиеся на стол золотые монеты, а губы сложились в неприятную улыбку.

– Я… слушаю.

– Дело вот в чем, – начал Гастон озабоченным тоном, словно собирался рассказать о чем‑то очень серьезном. – Я всем сердцем желаю взять в жены Белль, но ее нужно… скажем так, убедить.

– Убедить? Да она же тебе отказала! Наотрез! – заметил Лефу.

Гастон схватил кружку с сидром и с силой прижал ко рту приятеля. Лефу протестующее забулькал, но начал пить.

– Все знают, что ее папаша безумен… – продолжал охотник, с невинным видом помахивая рукой.

– Поосторожнее со словами, – проговорил д’Арк с легкой угрозой в голосе. – Морис совершенно безвреден.

Гастон с размаху саданул кулаком по столу.

– Сегодня вечером он примчался сюда и нес полный бред: якобы какое‑то чудовище держит Белль у себя в замке!

Глаза месье д’Арка сверкнули, он слегка нахмурился, но и только.

– Очевидно, он просто хотел над вами подшутить.

– Он с пеной у рта доказывал свою правоту, – возразил Лефу, качая головой. – Всё кричал, какое это чудище большое да какие здоровые у него клыки и…

– Он заявил, будто чудовище умеет говорить, – перебил его Гастон, пожимая плечами. – Словно человек.

– Как необычно, – сказал д’Арк, подаваясь вперед. – Говорящее чудовище. Рассказывайте дальше.

– Да какая разница, что он там наплел?! – взревел охотник. – Важно главное: он сумасшедший, а Белль сделает что угодно, лишь бы ее отца не держали под замком.

– Ага, даже выйдет за него замуж, – поддакнул Лефу, округляя глаза.

Гастон злобно зыркнул на приятеля, но возражать не стал.

– Понятно, – протянул д’Арк, широко улыбаясь. – Скажем так: в других обстоятельствах я бы усомнился, можно ли сажать невинного человека в психушку ради того, чтобы заставить его дочку за вас выйти. Даже если бы вы мне заплатили. Однако вы пробудили мое любопытство… Хорошо, я вам помогу.

– Отлично! Давайте за это выпьем! – Гастон поднял огромную пивную кружку, и из нее плеснула пена. Лефу тоже поднял свою кружку с сидром, а д’Арк – стакан с ликером, при этом глаза его злобно блеснули…