Сергеев-Ценский: безумие обыденности

 

Сергей Сергеев-Ценский – писатель, прошедший в своем творчестве сложную эволюцию. Его ранние произведения, относящиеся к первому десятилетию XX века, отличаются предельно насыщенным стилем, своего рода «наслоениями» образов и метафор.

Ключевое из них – роман «Бабаев» (1907), главным героем которого является поручик – посвящено жизни армейских офицеров. По содержанию его можно сравнить с «Поединком» Куприна, а по форме и настроению – с «Мелким бесом» Сологуба. В результате получается необычный гибрид – произведение, характерное по сложности и яркости стиля для «серебряного века», которое, вместе с тем, нельзя однозначно отнести к какому-либо направлению. Ближе всего «Бабаев» к символизму, однако можно в нем увидеть общность с произведениями Леонида Андреева, черты, характерные для экспрессионизма и даже оформившегося намного позднее экзистенциализма.

В романе мир представлен как бы в преломленном восприятии, через странную призму; безумие обыденности, обычно скрытое, вылезает наружу, представляя привычные будничные картины в искаженном, неузнаваемом виде. Подобное происходит, например, в диалоге Бабаева с его знакомым офицером Качуровским после занятий на плацу:

«– Что за гадость! И ведь никакого смысла нет! – крикнул Бабаев.

– В чем нет смысла? – зло и медленно спросил Качуровский, стукнув зубами.

– В вас нет смысла! Вы – сплошная нелепость! – вдруг придвинулся очень близко к Качуровскому Бабаев и посмотрел ему прямо в серые круглые глаза.

Три года он был в его роте и никогда не видал его так близко. Из дряблых красных мешков под глазами выкатились противно мягкие щеки; у крыльев носа они обвисли, срезанные косыми морщинами; жесткие усы торчали прямо в стороны, дождь повис на них каплями. Над лицом башлык плаща поднялся, как измятый дурацкий колпак из сахарной бумаги.

– В вас нет никакого смысла! – спокойно повторил Бабаев. – Хоть бы застрелились вы, что ли, а?»

После «Бабаева» Сергеев-Ценский сосредоточился на своем основном цикле – эпопее «Преображение России», включающей 12 романов, повести и этюды, над которой он работал в общей сложности около 40 лет. В эпопее, описывающей изменения в российской жизни в начале XX века и в первые годы советской власти, писатель демонстрирует постепенный уход от стиля, выработанного в «Бабаеве». Наиболее интересными в ней мне представляются первые три романа – «Валя», «Обреченные на гибель» и «Преображение человека». Насыщенность стиля в них меньше, чем в «Бабаеве», однако в романах сохраняется специфическая, необычная атмосфера, самобытность Сергеева-Ценского.

Отдельно стоит выделить в этом цикле также повесть «Пристав Дерябин». В ней дается портрет пристава, неожиданно приобретающего черты какого-то древнего исполина или даже стихийной, слепой силы. Он представляется титаном, стоящим на страже власти, олицетворением механически карающего закона. Этот образ поражает своей мощью, вызывая смешанные чувства – одновременно ужаса, возмущения и в чем-то восхищения его силой и цельностью.

Более поздние произведения Сергеева-Ценского демонстрируют постепенный переход к реализму. В продолжении «Преображения России» он описывает предреволюционные события и сражения Первой мировой войны; кроме того, писатель создает отдельную трилогию «Севастопольская страда» о Крымской войне и осаде Севастополя. Ближе к концу жизни (а прожил он долго – с 1875 года до 1958) Сергеев-Ценский приобретает весомый официальный статус, становится лауреатом Сталинской премии и академиком. Однако нельзя сказать, чтобы его произведения сделались при этом бесцветными; они сохраняют психологическую глубину, остаются увлекательными, персонажи – запоминающимися.

Замечательный штрих, показывающий, что Сергееву-Ценскому удается сохранить свою оригинальность – концовка эпопеи «Преображение России» в этюде «Свидание», где описывается судьба нескольких основных «сквозных» персонажей цикла. Эта концовка проникнута ощущением какого-то печального сарказма, перечеркивающего пафос заглавия эпопеи и как будто придающего новый смысл всему произошедшему. В этюде один из героев, который, как выясняется, стал выпивать, дает слово отказаться от бутылки, заявляя, что «уже перемог себя». Однако завершается текст следующим образом:

«– Ливенцев поднялся и поклонился, улыбаясь, сначала Тане, потом Еле и другим. И, продолжая улыбаться, довольно вкрадчивым тоном, поглядывая на Елену Ивановну, но обращаясь больше к Матийцеву, заговорил:

– Вы присутствуете, товарищи, при знаменательном акте преображения человека. Человек этот на ваших глазах избрал себе новый путь и стал на него твердой ногою... Так вот, может быть, вы разрешите ему, как это в просторечии говорится, посошок на дорожку, а?

– Ни за что! – крикнула Елена Ивановна. – Ни под каким видом! Никаких посошков на дорогу!..

Ливенцев посмотрел на нее продолжительно, как бы померкшими несколько глазами, но все так же продолжая улыбаться, и сказал: – Какая же вы хорошая, Елинька! Но зачем же вы так волнуетесь, не понимаю? Разве вы не видите, что я просто-напросто пошутил...»

Однако тон, взятый Сергеевым-Ценским в этом эпизоде, в том числе упоминание о «померкших глазах», заставляют предположить, что на самом деле Ливенцев вовсе не пошутил. Выходит, что долгое, мучительное, драматическое преображение человека в «Преображенной России» приводит в конечном итоге к… алкоголизму!

 

«Литературные гибриды» Викентия Вересаева

 

В литературном наследии Викентия Вересаева (1867-1945), на мой взгляд, наиболее заметное место занимают «гибридные» произведения, сочетающие в себе черты различных жанров. Они включают элементы беллетристики, публицистики, специальной (профессиональной) литературы, воспоминаний и других жанров, и представляются в этом отношении своеобразными «клубками». Эти необычно организованные тексты можно назвать изобретениями Вересаева, который при выражении своих идей как бы отбросил устоявшиеся жанровые рамки.

Самое известное, нашумевшее в свое время произведение Вересаева – «Записки врача»; сам писатель отмечал, что именно как автор «Записок» прежде всего известен широкой публике.

Это произведение, написанное на рубеже XIX и XX веков, во многом автобиографическое, хотя автор и не отождествляет себя с героем. По своей форме оно близко к серии статей, при этом включает в себя и черты художественной литературы. Автор не пытается как-либо «украсить» его стиль; текст имеет социальную и даже узко профессиональную направленность, он насыщен специальными медицинскими терминами. Однако «Записки врача» имеют яркую эмоциональную окраску, отражая в некоторых описанных эпизодах ужас и боль автора, столкнувшегося в своей работе с «живым страдающим человеком», которому он далеко не всегда в состоянии помочь.

В автобиографической справке Вересаев следующим образом описывает свое решение стать врачом: «В 1888 году осенью поступил в Дерпт на медицинский факультет. Почему на медицинский? Главная причина: уже в то время моей мечтою было стать писателем, а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов». В результате Вересаев непосредственно использовал свой врачебный опыт в литературе: в «Записках врача» анализируется обширный материал из медицинской практики.

Самая тяжелая часть «Записок врача» – их начало, где описывается ужас героя книги при первом столкновении с медициной, затем постепенное изменение отношения к ней и первые опыты практической работы, в которой выявился катастрофический недостаток знаний, даваемых студенту-медику в университете.

«С новым и странным чувством я приглядывался к окружавшим меня людям, и меня все больше поражало, как мало среди них здоровых; почти каждый чем-нибудь да был болен, – описывает Вересаев впечатления после начала учебы. – Мир начинал казаться мне одною громадною, сплошною больницею. Да, это становилось все несомненнее: нормальный человек – это человек больной; здоровый представляет собою лишь счастливое уродство, резкое уклонение от нормы». Затем автор описывает несколько нелепых случаев, когда начинал из-за ерунды подозревать у себя страшное заболевание, и то, как он постепенно успокоился, вернувшись к более взвешенному взгляду на жизнь.

Герой «Записок врача» во время учебы в университете проходит последовательно стадии восторженного отношения к медицине и ее возможностям, затем – скептического, даже презрительного, и наконец приходит к трезвому взгляду на нее, оценивает ее возможности более объективно. Наблюдая случай верного диагностирования рака, герой «Записок врача» убеждается, что медицина «может многое», и это «преисполняет его доверием и уважением к науке, которую он так еще недавно презирал до глубины души».

Следующая часть книги Вересаева, описывающая начало практики его героя-врача – возможно, наиболее драматическая. Именно она вызвала самые ожесточенные дискуссии в печати после выхода книги. Основной тезис ее – в том, что подготовка студента-медика далеко недостаточна для практической работы с больными и что именно недостаток знаний у начинающих врачей в ряде случаев приводит к неправильному лечению, осложнениям и даже смерти пациентов. При этом в предисловии к книге Вересаев утверждает, что ее герой – «обыкновеннейший средний врач, со средним умом и средними знаниями», а затем отмечает, что с недостатком знаний после выхода из университета столкнулись все его товарищи, т.е. что описываемое им явление – типично. Многие практикующие врачи после выхода «Записок» обвиняли Вересаева в непрофессионализме, в том, что он свою личную проблему пытается выдать за нечто повсеместное, однако звучало и большое количество голосов в его поддержку.

Сложно сказать, насколько прав он был в действительности, однако именно эта часть книги проникнута наибольшим эмоциональным пафосом. В ней описывается буквально постоянный ужас и смятение выпускника-медика, начавшего практику в провинции, его ошибки в диагностировании и назначаемых методах лечения. «Я постоянно находился в страшном нервном состоянии, – пишет он. – Как ни низко ценил я свои врачебные знания, но когда дошло до дела, мне пришлось убедиться, что я оценивал их все-таки слишком высоко. Почти каждый случай с такою наглядностью раскрывал передо мною все с новых и новых сторон всю глубину моего невежества и неподготовленности, что у меня опускались руки. В своих диагнозах и предсказаниях насчет дальнейшего течения болезни я то и дело ошибался так, что боялся показаться пациентам на глаза».

Другие части «Записок врача» посвящены профессиональным этическим вопросам: вскрытию в больницах умерших пациентов, проведению медицинских опытов над живыми людьми, взаимоотношениям врача и пациентов и другим; завершает ее часть, посвященная социальным вопросам, в том числе заболеваниям, неизбежно возникающим вследствие тяжелых условий труда у рабочих, а также материальному положению самих врачей.

Сам Вересаев, высказываясь позднее относительно «Записок» и разбирая их критику в печати, отмечал, что не любит своей книги, поскольку она была написана «вяло, неврастенично, плаксиво», однако добавлял, что «не отказывается ни от чего, о чем писал».

Совершенно другую форму «литературных гибридов» представляют собой работы Вересаева «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни». В них собраны отзывы современников о Пушкине и Гоголе и фрагменты из писем самих героев, а Вересаев выступает, собственно, не автором, а составителем и редактором. В результате получаются полотна, представляющие жизнь великих литераторов глазами современников, как бы сотканные из мелких лоскутков.

При этом Вересаев старается показать Гоголя и Пушкина именно «живыми людьми», собирая описания не только их сильных, но и слабых, подчас комических сторон. Фактически это изобретенная Вересаевым новая форма биографии, дающая весь спектр взглядов людей, непосредственно общавшихся с литераторами.

Особенное место в этих сборниках занимают неожиданные забавные описания героев и случаев из их жизни, подчас напоминающие небольшие анекдоты. Так, в книге приводятся такие характеристики современников после встречи с Пушкиным: «Превертлявый и ничего не обещающий снаружи человек»; «Рожа ничего не обещающая»; «Сейчас видел Пушкина. Он сидит у Гальяни на окне, поджав ноги, и глотает персики. Как он напомнил мне обезьяну!» Сам Пушкин в одном из писем описывает случай с детьми участников праздника, на котором он присутствовал: детям рассказали, что «Пушкин весь сахарный, а зад у него яблочный; его разрежут, и всем будет по кусочку». «Дети сбежались ко мне, облизываясь, но, увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили», – добавляет поэт.

В целом в книгах подробно рассматриваются основные эпизоды биографии Пушкина и Гоголя; современники описывают их внешность, манеры, поведение в тех или иных случаях, мнения и высказывания, дают отзывы об их произведениях. Одновременно разбираются причины и обстоятельства, сопровождавшие наиболее важные события из жизни литераторов.

Помимо этого, в творческом багаже Вересаева – ряд повестей и романов («Без дороги», «На повороте», «Два конца», «В тупике», «Сестры» и др.), которые читаются достаточно живо и увлекательно, но все же менее ярки и своеобразны, чем «гибриды». Также он оставил несколько сборников воспоминаний, в том числе о русско-японской войне.