Теоретико-методологические основы русской немарксистской социологии

Содержание

Предисловие	3
Глава 1. Теоретико-методологические основы русской немарксистской социологии	7
Возникновение социологии в России. Формы институциализации	15
Русская немарксистская социология как система. Главные фазы ее эволюции	27
Идейная борьба вокруг исторического материализма и ее отражение в буржуазной социологической литературе	49
Глава 2. Вопросы немарксистской социологии в русской периодической печати (1870-1917)	66
Глава 3. Натуралистские направления	87
Географическое направление	87
Л.И. Мечников	87
Идеи географизма в русской историографии	97
Органицизм	101
Глава 4. Социологические теории народничества	107
Основные этапы идейной эволюции народничества	107
Русские анархисты об обществе и его эволюции	117
М.А. Бакунин	120
П.А. Кропоткин	127
Социологические воззрения П.Н. Ткачева	136
Субъективное направление	145
П.Л. Лавров	147
Н.К. Михайловский	162
С.Н.Южаков	181
Психологическое направление	188
В.П. Воронцов	188
И.И. Каблиц	191
Глава 5. Психологическое направление в буржуазной социологии	196
Е.В. Де Роберти	197
Н.И. Кареев	203
Н.М. Коркунов	210
Глава 6. Плюралистическая теория М.М. Ковалевского	214
Глава 7. Социальная философия неославянофильства	227
Н.Я. Данилевский	228
К.Н. Леонтьев	244
Глава 8. Социологические воззрения русского неокантианства	255
Социальная гносеология А.С. Лаппо-Данилевского и Б.А. Кистяковского	257
Субъективно-нормативная концепция П.И. Новгородцева и В.М. Хвостова	265
Психологически-эмоциональный вариант неокантианства Л.И. Петражицкого	273
Глава 9. «Легальный марксизм»	283
Отражение марксизма в буржуазной социологии	283
Ревизия марксистской социологии	291
Политический и теоретический крах «легального марксизма»	297
Глава 10. Философия истории русского религиозного идеализма	302
Исторический синкриз Владимира Соловьева	308
Религиозная метафизика истории С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева	329
Глава 11. Неопозитивизм в русской социологии	346
А.С. Звоницкая	352
К.М. Тахтарев	358
П.А. Сорокин	363
Глава 12. Методологические аспекты критики немарксистской социологии Г.В. Плехановым и В.И.Лениным	370
Полемика Г.В. Плеханова с буржуазными и мелкобуржуазными социологами	370
Критика В.И. Лениным буржуазной и мелеобуржуазной социологии	383

 

Предисловие

Настоящая работа посвящена критическому анализу немарксистских социологических течений в России со времени последней трети XIX в. до Великой Октябрьской социалистической революции. С различных классовых позиций — мелкобуржуазных, буржуазных и дворянских — русские социолога выдвигали и обосновывали свое понимание актуальных общественных проблем России. Это не могло не сказаться на их социологических концепциях.

Мелкобуржуазные социологи (в первую очередь народники) в 70-80-е годы продолжали традиции революционных демократов, что делало их социально-политические воззрения прогрессивными. До возникновения марксизма в России последние так или иначе были революционным фактором общественного движения. Это нашло отражение и в теоретических выводах мелкобуржуазных социологов.

Что касается буржуазной социологии в России, то ее возникновение и развитие на первых этапах приблизительно до начала революции 1905 г. было связано в основном с буржуазно-либеральными политическими воззрениями на состояние и перспективы общественного развития. Причем буржуазия выказывала свою оппозиционность по отношению к самодержавию преимущественно в области выдвигаемых социологических концепций. Многие буржуазные социологи, придерживаясь весьма умеренной политической позиции, в социологии делали более решительные теоретические выводы в отношении перспектив общественного развития. Буржуазная социология в России в основном шла в теоретическом фарватере западноевропейской буржуазной теоретической мысли, но характеризовалась своими связаннымис конкретно-историческими условиями общественного развития национальными особенностями. Ей были присущи некоторые ори-

3

 

гинальные идеи, в ряде случаев она даже опережала буржуазную социологию на Западе.

Фронт борьбы между марксизмом и немарксистскими социологическими концепциями стал складываться еще в последней четверти XIX в., с проникновением в страну идей марксизма. Но только со времени образования марксистской группы «Освобождение труда» линия борьбы стала четкой и определенной, отражавшей две принципиально различные идеологии — с одной стороны, пролетариата, с другой ‑ буржуазии.

В ходе революции 1905 г. слабые оппозиционные настроения либеральной буржуазии, отраженные в идеях различных социологических направлений, окончательно исчезли. Буржуазная со­циология в лице своих идеологов выступила против марксизма и его социологической теории. А в период Февральской буржуазной революции многие социологи — теоретики буржуазной революции, несмотря на различие теоретических подходов, образовали сомкнутый фронт против пролетарского мировоззрения. И понятно, почему буржуазные социологи встретили в штыки Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Милюков, Сорокин, Булгаков, Бердяев и многие другие оказались ее злейшими врагами. В своих теоретических писаниях они клеветали на пролетарскую революцию, пророчествовали ее скорую гибель, «обосновывали» в различных концепциях идею возврата «буржуазного царства». Великая Октябрьская социалистическая революция практически ознаменовала не только конец немарксистской социологии в России, но и начало мирового кризиса буржуазного обществоведения в целом.

Дореволюционная историческая литература уделяла внимание взглядам ряда виднейших отечественных социологов. Биографиям и социологическим концепциям П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского, М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина, М.М. Ковалевского и А.С. Лаппо-Данилевского и других посвящались юбилейные сборники и статьи в толстых журналах. Иногда появлялись монографии и специальные исследования, разумеется с буржуазных позиций и на идеалистической методологической основе.

В советской литературе в последние годы заметно оживился научный интерес к отдельным представителям дореволюционной социологии, появились диссертации и монографии, в которых делаются попытки критически обрисовать концепции русских социологов, осмыслить значение их трудов для России и Запада, на-

4

 

пример монографии В.А. Малинина «Философия революционного народничества» (М., 1972), М.Г. Федорова «Русская прогрессивная мысль XIX в. от географического детерминизма к историческому материализму» (Новосибирск, 1972), Н.И. Бочкарева «В.И. Ленин и буржуазная социология в России» (М., 1973). И все же на основании имеющихся научных и популярных работ трудно составить целостное представление о процессе развертывания направлений русской социологической мысли.

Монография не претендует на полный исторический обзор немарксистских социологических учений. В ней рассматриваются главнейшие моменты в постановке и решении теоретико-методологических проблем, как они существовали в истории социологической и близкой к ней философско-исторической мысли указанного периода.

Три комплексные проблемы являются в данной работе центральными пунктами исследования. Во-первых, вскрывается логика становления и развития русской социологии, сочетание логического и исторического в этом процессе.

Перед авторами настоящей книги возникли весьма сложные вопросы, относящиеся к кругу понимания предмета социологии различными мыслителями, определения границ социологии и философии истории, а также соотношения социологии со смежными науками. История немарксистской социологии представляется как система сосуществовавших и противоречиво развивавшихся теоретических направлений. При этом широко использованы методологические аспекты критики В.И. Лениным и Г.В. Плехановым буржуазной и мелкобуржуазной социологии.

Во-вторых, в работе предпринимается попытка раскрыть закономерности развития и специфические черты немарксистской социологической мысли в России, некоторые оригинальные стороны ее по сравнению с социологией на Западе и на этом фоне освещаются ее контакты с западной социологической мыслью. Показывается особая роль русской журналистики того времени в распространении социологических идей.

В-третьих, авторы стремились дать не просто историко-эмпирический обзор социологических учений, а представить реальный процесс движения социологической мысли в России на основе изменяющихся общественных отношений.

Работа В.И. Ленина «От какого наследства мы отказываемся?» учит о необходимости находить в идейном наследии прош-

5

 

лого рациональные моменты в соответствии с временем их существования и эволюции. Так, в ряде анализируемых в книге концепций присутствовали положения, связанные с критикой идеологии самодержавия, с требованиями свободы для научного знания, реформ в области просвещения и др. Отдельные социологические идеи М.М. Ковалевского, Л.И. Мечникова, П.Л. Лаврова и других были ценными для своего времени.

До сих пор история немарксистской социологической мысли в России остается полем деятельности различных «русских институтов» в США и Западной Европе, фальсифицирующих действительность. Вот почему авторы полагают, что их труд, написанный на методологической базе марксизма-ленинизма, отображая действительный идеологический процесс развития русской социологической мысли, будет полезен.

Работа авторов распределялась следующим образом: главы 1, 7, 8 и 11 написаны И.А. Голосенко; главы 2 и 10 ‑ В.М. Зверевым (он же выполнил дополнительные библиографические и архивные разыскания); главы 3-6 ‑ И.Г. Лиоренцевичем; главы 9 и 12 ‑ Б.А. Чагиным. Указатель составлен В.М. Зверевым. Научное руководство авторским коллективом и общее редактирование книги осуществлял чл.-кор. АН СССР Б.А. Чагин.

Авторский коллектив приносит глубокую благодарность чл.-кор. АН СССР В.С. Кружкову, проф. И.Я. Щипанову и старшему научному сотруднику Института социологических исследований АН СССР В.В. Витюку за просмотр рукописи монографии и высказанные замечания и рекомендации.

6

 

Глава 1

Теоретико-методологические основы русской немарксистской социологии

Задачей данной главы является формулировка общего теоретического контекста, в котором затем будут рассматриваться направления, школы и отдельные теоретики. Предлагаемый контекст представляет собой постепенно складывающуюся систему социологических знаний, описание которой базируется на анализе самых широких теоретических тенденций немарксистской социологии, форм ее институализации, практических функций и контактов с западноевропейской социологией. В последующих главах будет дана конкретизация и более аргументированная критическая оценка работам ряда мыслителей, усилиями которых поочередно и совместно создавалась социология в России в последней трети XIX и начале XX в.

Рассматриваемый в данной работе пятидесятилетний период истории России, по времени весьма краткий, был насыщен событиями огромного общественного значения: в области экономики — переходом страны на капиталистический путь развития, в области политической — двумя буржуазно-демократическими революциями, причем если первая из них закончилась поражением, то вторая в последующем переросла в социалистическую. Столь динамичным и серьезным изменениям соответствовала и острая идеологическая борьба различных классов, социальных слоев и их партий. Последняя находила свое воплощение и в области общественной мысли. Именно в указанный период в России зарождаются и сложно эволюционируют социологические теории.

Каковы же в самом общем виде социально-экономические, политические и идеологические основы эволюции немарксистской социологии в России, ее особенности в сопоставлении с зарубежными и прежде всего европейскими странами?

Одной из основных особенностей общественной жизни России тех лет было сохранение в стране многочисленных пережитков крепостничества. Переплетение нового и старого придавало особую историческую специфику и остроту многим противоречиям страны. Замедленное, деформированное развитие капитализма в России, отягощенное наследием крепостного прошлого, вело к хроническому структурному кризису, поражавшему всю систему общественных отношений — экономику, политику, культуру.

7

 

В.И. Ленин обращал самое пристальное внимание на это обстоятельство, считая, что им объясняется очень многое в конкретной истории. «... ни в одной капиталистической стране, — писал он, — не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие...»[1].

Докапиталистические отношения тормозили развитие капитализма не только в области экономики, но и в сфере надстройки, культуры, в том числе и социологии. Жалобы на засилье царских бюрократов — «в настоящее время социология является «опальной» наукой только в одной России» — довольно типичны для многих буржуазных социологов тех лет[2]. Хотя далеко не все общественные слои и политические течения в стране были способны поставить правильный диагноз «болезням» России, симптомы болезни ощущали все: от махровых реакционеров до левых — радикальных кругов. И все предлагали рецепты и методики лечения, столь же различные, сколь различны интересы стоящих за ними классовых и социальных сил. В частности, позитивистская социология с первых шагов ее в России и выступила в качестве идейного оружия буржуазии, заинтересованной в разрушении дворянской монополии на высшее образование, государственное управление, предполагая то или иное ограничение самодержавия. Отсюда оппозиционное отношение к царизму, наличие у буржуазной социологии некоторых черт демократизма. На первой фазе эволюции позитивистская социология сыграла в известной степени передовую роль в борьбе с официальной идеологией, были в ней и определенные научные элементы. Именно антикрепостническая направленность обеспечила русскому обществоведению в первые десятилетия после реформы «самоотверженные искания в области чистой теории», как отмечал Ф. Энгельс в 1884 г., поставив его «бесконечно выше всего того, что создано в этом отношении в Германии и Франции официальной исторической наукой»[3].

Вообще не следует забывать об определенной прогрессивной роли капитализма в полукрепостнической России. Своеобразное предостережение историкам на сей счет мы находим у В.И. Ленина, писавшего: «„Мы” часто сбиваемся все еще на рассуждение: „капитализм есть зло, социализм есть благо”. Но это рассуждение неправильно, ибо забывают всю совокупность наличных общественно-экономических укладов, выхватывая только два из них. Капитализм есть зло по отношению к социализму. Капитализм есть благо по отношению... к связанному с распылен-

8

 

ностью мелких производителей бюрократизму»[4]. В своей сущности эта оценка В.И. Ленина содержательно применима и к истории буржуазной социологии в России. В.И. Ленин отмечал, что «до 1905 г. буржуазия не видела другого врага кроме крепостников и „бюрократов”; поэтому и к теории европейского пролетариата она старалась относиться сочувственно, старалась не видеть „врагов слева”»[5]. Более того, иногда она старалась в борьбе с самодержавием опираться на некоторые идеи К. Маркса. Отдельные идеи марксизма впервые появились и стали распространяться в России именно через немарксистские социологические направления. По мере того как пролетарское движение и марксизм набирали силу в стране, русская буржуазия стала все чаще и чаще идти на открытый союз с самодержавием, с самыми консервативными силами. Именно 1905 г. показал всю неустойчивость оппозиции буржуазии и классовую узость ее демократизма. В ходе революции 1905 г. национальная буржуазия стала быстро превращаться в либерально-умеренную, консервативную силу, ибо революционного народа она боялась еще больше, чем самодержавия. Побеждает идея совместного дележа власти с дворянством. Буржуазная социология в изменившихся условиях была готова теоретически помочь этому, объяснить «научно» основы и необходимость такого союза. Не случайно самые различные в теоретическом отношении социологи (вроде М.М. Ковалевского, Е.В. Де Роберти, Н.И. Кареева, Б.А. Кистяковского, Л.И. Петражицкого и др.) объединяются в одной конституционно-демократической партии.

Вступление капитализма в новую, империалистическую фазу развития знаменовалось поворотом к реакции во всех сферах общественной жизни, в том числе и в области идеологии. Началась переориентация и в социологической мысли. Старые эволюционистские, натуралистические схемы позитивизма были объявлены банкротами. Антипозитивизм в социологии идеологически означал переход к социальному скепсису, констатацию кризиса, разочарование. Одно дело защищать идею детерминизма и закономерности общественного развития в эпоху начального, победного шествия капитализма, и другое — в условиях усиления классовой борьбы, кризисов. Как только историей была показана проблематичность самого существования капитализма, под вопрос оказались поставленными идеи прогресса, эволюции, общественной закономерности и даже вообще возможности самой социологии как общественной науки. В этих условиях во всех капиталистических странах, в том числе и России, сложилась любопытная духовная ситуация ‑ «кризис науки»[6].

Если говорить о проблемах общественной науки в России конца XIX — начала XX в., то может быть отмечена троякая особенность кризиса буржуазной социологии.

1. Теоретико-методологическая особенность, связанная с потерей доверия к позитивистскому эволюционизму, усилением «социологического идеализма» всех оттенков, ростом односторонних и противоречивых концепций, которые оказалось невозможно синтезировать в дамках.идеализма. В целом в России этот процесс протекал приблизительно так же, как и в других европейских странах, но были и свои специфические черты. Выяснение последних и интерпретация их — важнейшая тема данного исследования.

2. Следующая особенность глубокого кризиса немарксистского обществоведения в России и ее обсуждение выводят нас на проблемы соотношения социологии и других областей культуры — различных гуманитарных наук, литературы, религии — и институализации социологии. На первых порах своего существования позитивистская социология выступила с оптимистическими прогнозами и манифестами, обещая обеспечить в итоге научно-рациональную организацию общества, якобы идеально соответствующую основным свойствам человеческой природы и общежития. Наука вообще (социальная в особенности) открыто провозглашалась верховной силой современной культуры и противопоставлялась религии. Когда же выяснилась наивная иллюзорность многих из этих раннебуржуазных прогнозов, сложилось то, что русский философ-идеалист Ф.А. Степун метко назвал «кризисом религии науки». «Под Верденом она, быть может, отстояла себя, как сильнейший метод современной жизни, но и решительно скомпрометировала себя, как ее сознательный шофер», — писал он[7]. Науке снова противопоставляется дух откровения, пророчества, религиозной мистики. «Отставка разуму» ‑ так кратко характеризовал эти настроения буржуазных идеологов П.Б. Струве, сам приложивший немало усилий для того, чтобы расчистить им дорогу.

Утрате веры в науку русские идеалисты быстро нашли замену — старую православную веру, правда, слегка модернизированную. В принципе эта же тенденция («тоска по примитивам») сохраняется и в современной перезревшей буржуазной культуре. Не случаен пристальный интерес на Западе к русским неохристианским мыслителям (Н.А. Бердяеву и др.).

3. И, наконец, последняя особенность кризиса ‑ идеологическая ‑ была следствием перерастания мелкобуржуазного демократизма в либерализм, поворота, совершаемого русской буржуа-

10

 

зией от демократии к защите реакции. Здесь понятие «кризис русской буржуазной социологии» означает осознание конца капиталистического общественного бытия, точнее ‑ отсутствия объективной исторической перспективы у того общества, идеологами которого русские социологи были.

Каждая из перечисленных сторон (тенденций) давала свой специфический набор симптомов кризиса буржуазной социологии, но все они, как правило, очень сложно переплетались, вступая в непосредственные и опосредованные взаимодействия, связи и стимулируя друг друга. Например, кризис идеологических ценностей либерализма неизбежно повлек за собой интенсификацию теоретико-методологической самокритики общественных наук, которые представляют собой не что иное, как самосознание общества. В рамках этой самокритики был нанесен сильный удар по многим натуралистическим моделям в социологии и их общетеоретической основе ‑ эволюционизму. В свою очередь распад эволюционизма подрывал идеологическую веру в «порядок», «постепенность», «естественность» данного общественного устройства и открывал дорогу ретроспективным идеологическим течениям — фидеизму, вел к росту иррациональности в духовной культуре. Последнее способствовало размыванию престижа науки, попыткам дискредитировать дух научно-рационального исследования и т.п. Короче, термин «кризис буржуазной социологии» отражает особую духовную ситуацию, которой явно свойственна своя целостность и системность, свои собственные законы возникновения и функционирования. Отметим при этом, что кризис буржуазной социологии объясняется не только ее гносеологическими, методологическими пороками, это есть грань кризиса самого старого общества в России, жизнь которого была оборвана Великой Октябрьской социалистической революцией.

Рассмотрение указанных выше особенностей кризиса буржуазной социологии в России, их возникновения, взаимного действия и, наконец, поэтапного увеличения, вплоть до исторического окончания всего процесса, — центральная тема нашего исследования. Содержательной предпосылкой для ее правильного решения является адекватное воспроизведение теоретико-методологических основ самой русской социологии. К более детальному рассмотрению ее мы и приступаем.

Следует сразу оговорить два важных момента. Прежде всего необходимо разграничивать социологию от других давно сложившихся и скептически ее встретивших социальных дисциплин. Задача эта очень сложная, так как предмет самой социологии понимался неоднозначно. В истории русской социологии мы встречаемся с тремя более или менее четкими точками зрения. C конца 60-х годов XIX в. повсеместно распространяются идеи О. Конта, согласно которым социология есть абстрактный синтез всех высших и конечных результатов гуманитарных наук. Смысл последних сводился к функции склада фактов новой сверхнауки

11

 

об обществе, которая сама непосредственно не должна была заниматься наблюдением социальных явлений. В доказательство Конт строил свою знаменитую классификацию наук, где каждая последующая наука имела дело с материалом менее общим, но более сложным и зависимым от законов предыдущих ступеней, хотя и специфичным. Социология венчала эту иерархию знаний. Согласно такой точке зрения, Конт приходил к выводу, малоутешительному для социолога, которому, если он намерен стать профессионалом, отводилась роль исключительно энциклопедиста. По существу дела такое понимание социологии делает ее невозможной, ибо подобной общенаучной универсальности просто не существует. И все-таки все ранние позитивисты в России занимают сходные позиции, хотя и с рядом незначительных оговорок и уточнений[8]. Разумеется, это вызывало возражения. С одной стороны, эмпирически настрренным историкам, правоведам, педагогам, политэкономам были просто в тягость обещанные социологией теоретические блага. Они им были абсолютно не нужны[9]. С другой стороны, теоретические умы в этих областях вовсе не собирались служить простыми межведомственными посредниками между собственной эмпирией и абстрактными рецептами явно незрелой и чужой дисциплины. Во всяком случае русский университет встретил социологию на первых порах настороженно и даже враждебно. Это потребовало от горстки людей, отдававших свои знания и талант новой дисциплине, самоотверженности и энтузиазма. И только в последующем десятилетии у социологии появились поклонники среди университетских ученых. Конечно, самым главным недостатком изначального взгляда на социологию было то, что она не имела специфического объекта для самостоятельного эмпирического изучения, а лишь надеялась суммировать выводы других наук. Это вело к тому, что «каждый из последующих социологов вкладывал в свою „социологию” свое собственное содержание, которое соответствовало его научным интересам и его запасу знаний». Поэтому критика вполне справедливо указывала, что социология, вместо того чтобы иметь свою отдельную и неприкосновенную область исследования, «наводнена чужими проблемами и перевернута на собственной почве»[10].

После 90-х годов под влиянием Г. Зиммеля стало выдвигаться новое аналитическое понимание социологии как одной из многих социальных дисциплин, имеющей свой собственный предмет ис-

12

 

следования и совершенно своеобразные задачи. Последнее утверждение могло означать, что среди обширного класса общественных явлений есть особый разряд, изучаемый только социологией (а именно формы «социального взаимодействия», общие виды и типы общения и т.п.), и есть некие явления, ею не изучаемые. Подобное понимание открывало социологии путь для самостоятельного изучения социальных объектов, вносило определенные разграничения в междисциплинарные контакты и на какое-то время создало зыбкое равновесие. Но оно было нарушено благодаря тому, что началось повсеместное признание социологии представителями многих дисциплин, теперь уже не только социальных, но и других — биологии, географии, антропологии, физиологии и т.п. Более того, постепенно социологическая точка зрения стала широко использоваться в других социальных дисциплинах, особенно в истории первобытной культуры, правоведении, политической экономии, этнографии, психологии, именно как новая теоретическая возможность, перспектива в сравнении с традиционными подходами[11]. Это привело к победе новой интерпретации социологического объекта. Наиболее отчетливо провел демаркационную линию между социологией и другими социальными науками П.А. Сорокин, предложив третье понимание предмета социологии. По его определению, социология изучает родовые признаки всех общественных явлений и корреляцию между ними. В этом качестве она включает в свое понимание два предыдущих подхода. Ибо, будучи абстрактной наукой со своей собственной сферой (родовые признаки, характеризующие социальное вообще), она в то же самое время дает известные познавательно-методологические принципы частным наукам, изучающим конкретные виды социального. Для доказательства Сорокин воспользовался остроумной формулой Л.И. Петражицкого, по которой если существует п объектов для изучения, то наук, их изучающих, должно быть n +1; с этой точки зрения социология и должна явиться п +1 = й наукой, изучающей то родовое, что присуще всем социальным явлениям. Иными словами, социология является общей теорией социального[12].

Однако унификация понимания социологии среди самих социологов еще не спасала от неопределенности. Привнесение социологического материала и обобщений в сферу других дисциплин продолжалось, и социологический объект без конца расширялся.

13

 

Весьма озадачивает легкость, с которой многие работы по этнографии, морали, праву и т.д., имеющие весьма приближенное отношение к социологии, тем не менее попадали в социологическую библиографию[13].

Так, мы можем здесь встретить работы якобы по «социологической» тематике, если бегло судить по заглавию[14], но на деле относящиеся к чему угодно, только не к социологии. Точно так же многие чисто социологические работы публиковались под нейтральными заголовками типа серии «Литература и жизнь» Н.К. Михайловского, «Дневник журналиста» С.Н. Южакова. Короче говоря, академической чистоты в этом процессе так и не ус­тановилось.

Несколько проще представляется разграничение социологии от широкой матрицы ненаучного, практического осмысления социальных проблем, включая «политический фольклор» — эпиграммы, анекдоты, споры-дискуссии, которые стихийно возникали в гостиных, кружках, клубах и были зафиксированы в мемуарах, личной и деловой переписке, а также журнально-газетной официозный или критико-публицистический анализ общественной жизни. Спектр последнего поразительно широк и всегда нацелен на «болевые» социальные проблемы — бюрократизм, взяточничество, алкоголизм, быт низов, проституцию, голод и т.п. А между тем подобная неакадемическая форма общественной мысли и воображения весьма характерна для России того времени[15]. Ее стремительные формулы, близость к жизни и оппозиционный характер по отношению к самодержавию как нельзя лучше способствовали влиянию на умы русского читателя. Она не только быстро давала готовые оценки на «злобу дня», но и тревожила вопросами и намеками. По сложности и значительности поднимаемых тем она стала в уровень с академической книгой, но неизбежно уступала последней по основательности их разработки, ибо в большинстве случаев не подвергалась своими носителями строгой эмпирической проверке, не систематизировалась и рассматривалась как прагматическое средство, инструмент, но не самоцель. Это скорее морализирующее суждение и оценка, чем наблюдение и знание, не отделенные четко от философских, религиозных, политических воззрений и аргументов. Иными словами, она была очень подвержена некритическому влиянию «духа эпохи», личных склонностей и предрасположенностей.

Социологическая теория, которая интересует нас в первую очередь, разумеется, «живет» на уровне абстрактных выкладок.

14

 

Ее зависимость от эволюции массового сознания и практических движений трудно проследить, оставаясь в рамках лишь теоретических концепций. Но она неизбежно содержит в себе эти влияния в снятом, усредненном виде. Провести исследование данной общественно-психологической и политической основы русской социологии — весьма заманчивая задача.