2020-04-20
95
На первом уроке была физкультура. У меня болел палец, я отпросился у физрука и вернулся в пустой класс. Там сидели дежурные Вовка и Сашка Рыбкин и разговаривали. Сначала я никак не мог понять о чем.
– Да‑а… – вздыхал Вовка. – Это ты верно: в прошлом году дело было поставлено куда лучше. В прошлые годы не пришлось бы нам полдня думать – каждый день происходили всякие интересные события! Такие были ребята – ой‑ой‑ой… А сейчас пошли все какие‑то неактивные.
– Один Колька Ерш чего стоил! – подхватил Сашка.
– Верно! Это незаменимый был человек: без него придется нашему классу плестись в хвосте!
Я удивился, потому что Ерш был известный всей школе лентяй и хулиган. Он чуть ли не каждый день отличался всякими проделками. И когда Ерш куда‑то уехал, Андрей. Кондратьич про него сказал: «Он был поистине язвой здешних мест».
А Вовка и Сашка его почему‑то восхваляли:
– Как он научил эту растяпу Любу дунуть в чернильницу…
– И сколько приносил в класс всяких интересных штук ножички, бритвы, и пистоны, и резинки, и веревочки, и всякую проволоку…
– А помнишь, какое у него было изобретение? Он назвал его «электрощекотун». Это две такие длинные иголки, от них – провода, а провода протянуты в рукава, а в каждом кармане – батареи. И когда он на уроке эти иголки в себя втыкал – одновременно включался ток… Ты ведь, Сашка, наверное, хорошо эту штуку помнишь – ты как раз впереди него сидел!
– Как же… Впечатление осталось сильное…
– А Андрей Кондратьич говорит: «До чего надо быть пакостником, чтобы соорудить этот ужасный агрегат, даже не зная физики!» Ужасный агрегат! Теперь бы он здорово пригодился!
– Верно. И заботы бы не было!
– А Ленка Иванова? Как она дралась, и плевалась, и царапалась! Ее бы сейчас!
Я послушал их и спрашиваю:
– А зачем они вам?
– Неужели не знаешь? – вытаращил глаза Вовка. – Эх, ты! Тут такое дело объявилось, что у нас с Сашкой прямо‑таки головы опухли!
– Общешкольный конкурс, – пояснил Сашка. – Там в раздевалке, бумажка гласит: каждый класс может участвовать.
– Я опять не понял: кто больше нахулиганит, что ли?
– Нет. Не совсем… На лучшую сатирическую газету класса! Вот!
– А тем нет, – вздохнул Сашка. Он был редактор нашей сатирической газеты. – Нарисовать и раскрасить мы можем получше других, да вот случаев за последнее время что‑то никаких не случалось, чтобы их отобразить…
– В пятом «Б», – говорит Вовка, – позавчера хромой надел на палку свой ботинок и сделал на потолке следы, как будто ходил по потолку… И форточку оторвал, когда на стенку карабкался. А в шестом «А» принесли карбиду, положили по кусочку в чернильницы, и такая сделалась вонь, что всех распустили по домам с последнего урока. Да и чернила стали как вода. И пошли они на стадион! Вот это класс! А у нас во всем виноват Женя Скворцов. Как сделали его классным организатором, так он и начал из кожи лезть за дисциплину. А другие ребята к нему примкнули… И участвуй с ними в конкурсе!
– У нас никто никаких сатирических поступков давно не совершал, – сказал Сашка. – Это плохо, потому что от этого страдает стенная печать. Может быть, ты чего‑нибудь вспомнишь?
Я начал думать, но ничего вспомнить не мог. Наш класс и вправду сильно подтянулся за последнее время по поведению.
– Наташа опоздала на первый урок…
– Ну‑у‑у, – сморщился Сашка, – какая это тема! На такую тему и «Крокодил» ничего смешного не выдумает.
– Колька на перемене ел семечки и насорил.
– Он сразу и подмел. Надо, чтобы какой‑нибудь смешной случай был. Вон в «Крокодиле» все случаи смешные. Впору самому что‑нибудь натворить.
Тут Вовка стал трястись, хихикать и ерзать ногами.
– Ты чего?
– Вот это да! – хихикал Вовка. – Давай вытворяй какую‑нибудь штуку! Себя и рисовать легче! В зеркало будешь смотреть! Себя небось красивого нарисуешь!
– Так не выйдет, – задумчиво сказал Сашка. – Вот если б ты.
– Ишь какой! Силен – чужим горбом. Ладно! Только премию пополам!
– Премии‑то нет… Просто дадут звание «Лучшая газета»…
– Могу и так, – согласился Вовка. – Нельзя терпеть, чтоб наша газета была хуже. Мне раз один дядька сказал: «Вот энтузиаст!». Это когда мы снежную гору строили. И он верно сказал! Запасай листок побольше, а то больно он у тебя маленький! Не поместятся на нем все карикатуры, придется тебе внизу на отдельных листиках пририсовывать. Сколько будет всяких потешных случаев!
– Что ж ты – один все воюешь? – спросил Сашка.
– Я еще кого‑нибудь подговорю! Ну, я побежал!
– Только не болтай, – крикнул ему вслед Сашка, – а то смеяться будут!
– Ладно!
Мы с Сашкой еще немного поговорили, и вдруг слышим – во дворе шум и крики.
Мы выглянули в окно со своего второго этажа и увидели, что рядом с нами другое окно набито первачками из соседнего класса, а внизу у большого дерева молоденькая учительница держит за рукав Вовку. Тут же, на земле, лежит сломанный сухой сук.
Все первачки кричали разом:
– Анна Николаевна, он хотел к нам в окно влезть!
– Анна Николаевна, он нас пугал!
– Анна Николаевна, он кривлялся!
– Анна Николаевна…
Они заглушали слова учительницы, и только был слышен Вовкин пронзительный голос:
– … Нет, не нарочно!
– Физкультура…
– Укрепляет работоспособность…
– Физрук сказал…
– Не по деревьям, а вообще!..
– Я не кривлялся! Это вон тот кривлялся, вон – прячется! Мне так смешно стало, что сук обломился – и я упал!
– …Так обломился‑то сухой! Если б зеленый, а то – сухой! Его все равно пилить! Я специально на такой и лез, думаю…
– Ерунда! Я не с таких падал… Я с колокольни…
– Нет, не вру! Когда там сыч пищал, я лазил по водосточной трубе его доставать.
– Чего ж хорошего? Даже тошнит, как больно!
– Конечно, не буду, особенно на сухие сучья…
Наконец учительница вернулась в класс, а Вовка подмигнул нам и, прихрамывая, вошел в подъезд.
– Вот тебе первый случай! – сказал он, заходя в класс. – Так и нарисуй: как залезал я на дерево, и как дразнил первачков, и как падал, и как вывихнул ногу… Это можно в нескольких карикатурах изобразить!
Сашка пожевал губами и помотал головой:
– Смешного тут мало…
– Как мало? – взвился Вовка. – Как мало? Разве этого мало? Чуть до смерти не убился, а ты говоришь – мало! В одном учебнике для старших классов есть даже картинка: орангутанг повис на дереве, зацепился передними руками и висит! Разве не смешно? Да любой художник, если б ему показать, как я летел с дерева, да как эти первачки с перепугу кричали и выли, он нарисовал бы такую картину, что все бы животы понадорвали!
– Нет, – качал головой Сашка, – Андрей Кондратьич скажет: человек упал, мог разбиться, это несчастный случай, над этим нельзя смеяться.
– А верно, – вдруг согласился Вовка. – Так он и скажет. Это я не додумал. Выходит, зря пострадал… Ну, ничего! Не горюй! Придется придумывать что‑нибудь другое!
Весь следующий урок он думал, а как зазвенел звонок, выскочил из класса и пропал. Вместе с ним пропал новенький ученик‑верзила по кличке Емеля.
Уже начался урок, а их все не было. Минут через десять они открыли дверь и попросились войти.
– Вы где были?
– У директора. По случаю игры на рояле…
Я насилу дождался следующей перемены, и Вовка рассказал, что с ними случилось.
– Еще один случай прибавился! Самый сатирический! Первый сорт! Видел в общем зале рояль? Ну, вот. Я Емеле говорю: «Давай сейчас откроем крышку, я залезу внутрь, ты будешь играть, а я петь…» Как будто этот рояль играет и сам в то же время поет… Такой особый рояль! Вроде патефона! Емеля, хоть играть и не умеет, но как заиграл, а я запел «По долинам и по взгорьям…»
– Ну и что?
– Ну и все. А все остальное время мы у директора были. Поведение нам обоим снизят. Опять скажешь – не смешно? Вот Емеля свидетель, что даже сам директор, когда нас к нему привели, смеялся, И Андрей Кондратьич смеялся, а из первого класса учительница, которая на меня жаловаться пришла, даже журналом закрывалась. Да‑а‑а… Давно я уже у директора не был… С полгода.
– А здорово у него в кабинете, – ухмыльнулся Емеля. – Книги в шкафу! Я, пока там был, все заглавия через стекло перечитал… Все научные.
– Ну это что! – сказал Вовка. – Вот когда Клавдия Ивановна была директором, там аквариум стоял! А еще был директор до нее, у того – глобус громадный. Потому что он сам географию преподавал. Потом этот глобус… Глянь, сам Толька сюда плетется. Сейчас ко мне начнет придираться.
К нам подошел Толька, а с ним чемпион по всем видам спорта – Женька.
– Вот он! – сказал Толька. – И рад! Как будто подвиг какой совершил! Ты что, с ума, что ль, начал сходить?
– Может, и начал, – независимо сказал Вовка. – А тебе что?
– А то! – вмешался Женя. – Достукался? Поведение снизят?
– Подумаешь! Мне же снизят, не тебе. Ты‑то чего страдаешь?
– А ты в чьем классе? – спросил Толик.
– Класс как был, так и останется. Никто не заболел и не помрет. Может, и спасибо скажут!
– За что?
– Ну, это тебе рано знать. Не полагается. Там увидим. За поведением есть Андрей Кондратьич следить… И ругать… Тебе за это зарплату, что ли, платят?
– Мы тебе покажем зарплату! – покраснел Толик. – Вот попробуй еще – узнаешь зарплату!
– Ничего ты не сделаешь, – упорствовал Вовка, – потому что получилось у меня в мозгу такое… затемнение… временное.
– Еще бы – постоянное! – засмеялся Женя. – Мы за тебя возьмемся. Сразу у тебя получится просветление! Будет твой мозг как стекло!
Вовка сразу пригорюнился, но продолжал стоять на своем:
– Дурацкое дело… оно, конечно! А все‑таки придется мне еще две штуки сотворить. Уже продуманы, жалко, если пропадут.
– Мы тебе сотворим! Запомни! – пригрозили ребята и ушли. На прощание они обратились и к Емеле:
– Ты тоже! Не успел в школу поступить, а уж…
– А я что? – перестал ухмыляться Емеля. – Я тут ни при чем. Я только подсоблял.
И когда Толик с ребятами ушел, попросил Вовку:
– Ты уж, Вова, меня освободи. Ну их… Ты тут свой – тебе что? А я новенький…
– Испугался? – прищурился Вовка. – Эх ты, Емеля – твоя неделя! Без тебя обойдусь! Все равно в стенгазету теперь попадешь.
– Ну? – испугался Емеля.
– Вот тебе и «ну»! Такой уж у нас порядок, ничего не поделаешь!
Началась зоология. Учительница поставила на стол банку с живым ужом. Вовка сказал, что он со своего места плохо видит, и пересел к самому столу, но почти весь урок сидел смирно. И только когда учительница отошла от стола и начала развешивать на стене картинки, Вовка вдруг схватил банку, вытащил оттуда ужа, обмотал его себе вокруг шеи, обернулся к классу и захохотал:
– Знаменитый укротитель змей…
Но тут зоологичка вырвала у него перепуганного ужа, схватила за рукав и так быстро выставила за дверь, что Вовка даже не успел договорить, что делает укротитель со змеями.
Тут же Женя и Колька толкнули в спину сидевшего впереди них Толика, тот обернулся, они ему что‑то шепнули, он кивнул, встал и попросил разрешения выйти.
Когда за ним закрылась дверь, я начал смотреть в окно. Сначала из подъезда не спеша вышел Вовка и сел на скамейку. Потом глянул на подъезд, вскочил и припустился бежать по дорожке. За ним гнался Толик. Оба они скрылись за акациями и больше не показывались.
После звонка все высыпали во двор поглядеть, что стало с Вовкой.
Но они с Толиком как ни в чем не бывало стояли на крыльце и мирно беседовали с Андреем Кондратьичем. Только одно ухо у Вовки было опухшее и красное, как лепешка, а у Толика – шишка на лбу…
Толик говорил Андрею Кондратьичу:
– Да уж, Андрей Кондратьич, ему поведение не снижайте… Он больше не будет… Это у него в мозгу случилось затемнение временное, А теперь прошло… Верно!
Он хлопнул Вовку по спине.
– Точно, – сказал Вовка. – Вроде начало проходить. Даже почти совсем прошло…
– Вот и хорошо! – засмеялся Андрей Кондратьич. Ребята посмотрели и разошлись, потому что интересного ничего не оказалось.
Вовка остановил Сашку Рыбкина и сказал:
– В общем, больше на меня не надейся. Хороший художник всегда найдет, чего нарисовать, а такому мазиле, как ты, хоть настоящего клоуна призови из цирка или даже колдуна, и то ничего не выйдет.
Он пощупал ухо и добавил:
– Силен же этот Толик. Никак я не думал, что он такой сильный. Что значит – спорт! А вообще он парень ничего. Конечно, если б наши ребята поменьше во все вмешивались, какая бы у нас стенгазета была!
