Предисловие ко второму, исправленному изданию 18 страница

Я вздыхаю.

– Джули, неужели тебе со мной было так плохо?

– Ал, мне не было плохо, – говорит она. – Мне было просто… я даже не знаю. Ты просто не обращал на меня внимания.

– Но у меня была масса всяких проблем на работе. Я, действительно, какое-то время был в них весь с головой. Что же ты от меня хотела?

– Большего, чем получала от тебя, – отвечает Джули. – Знаешь, когда я росла, мой отец приходил домой с работы всегда в одно и то же время. Вся семья собиралась за ужином. Он проводил вечера дома. А с тобой я никогда не знала, что происходит.

– Но ты же не можешь сравнивать меня с твоим отцом, – возражаю я. – Он дантист. После того, как он запломбировал последний на этот день зуб, он может закрыть кабинет и поехать домой. Моя работа не такая.

– Алекс, проблема в том, что это ты не такой, – говорит она. – Другие уходят на работу и возвращаются домой в одно и то же время.

– Да, ты в чем-то права. Я не такой, как другие, – признаю я. – Если я занимаюсь чем-то, я действительно этим занимаюсь. И, может быть, это идет из семьи, в которой я вырос. Посмотри на мою семью – мы практически никогда не садились есть все вместе. Кто-то должен был присматривать за магазином. Это было правило моего отца: наш бизнес был тем, что нас кормило, поэтому он и был в первую очередь. Мы все понимали это и работали вместе.

– Ну и что это доказывает, кроме того, что наши семьи были разными? – спрашивает она. – Я говорю тебе о том, что не устраивало меня настолько, что я даже не была уверена, люблю ли я тебя еще.

– А почему тогда ты сейчас думаешь, что любишь меня?

– Ты хочешь, чтобы мы опять поссорились? – спрашивает она.

Я смотрю в сторону.

– Нет, я не хочу ссориться, – говорю я.

Я слышу, как она вздыхает. Потом она говорит:

– Вот видишь, ничего не изменилось… Так ведь?

Мы оба какое-то время молчим. Джули поднимается и идет к реке. На секунду мне кажется, что она сейчас просто убежит. Но она возвращается и садится рядом со мной.

– Когда мне было восемнадцать, – начинает она, – у меня все было запланировано: колледж, диплом преподавателя, замужество, дом, дети. Именно в такой очередности. Все было решено. Я знала, с каким рисунком я хотела иметь фарфор. Я знала, какие имена я хотела дать детям. Я знала, как должен выглядеть дом, и какого цвета должен быть ковер. Все было определено. И для меня было очень важно все это иметь. А теперь… У меня все это есть, но только все по-другому. Ничего не совпадает.

– Джули, но почему твоя жизнь должна соответствовать этому… этому идиллическому образу, который у тебя в голове? – спрашиваю я. – Ты хотя бы знаешь, почему ты хочешь того, чего ты хочешь?

– Потому, что я с этим выросла, – отвечает она. – А ты? Почему тебе нужна эта головокружительная карьера? Почему ты считаешь, что ты обязан работать двадцать четыре часа в сутки?

Тишина.

Потом она говорит:

– Извини, я просто не нахожу ответа.

– Да нет, все в порядке, – говорю я. – Хороший вопрос. Я не знаю, почему я не хотел бы быть продавцом или клерком, сидящим в офисе с девяти до пяти.

– Ал, давай просто оставим эту тему, – предлагает она.

– Знаешь, я не думаю, что ее надо оставлять, – говорю я. – Я как раз думаю, что нам надо начать задавать больше вопросов.

Джули скептически смотрит на меня и интересуется:

– Как, например..?

– Например, чего мы ждем от нашего брака? – говорю я. – В моем понимании цель брака не в том, чтобы жить в идиллическом доме, где все происходит по часам. Это цель брака для тебя?

– Все, чего я прошу от моего мужа, – это чтобы на него можно было хотя бы немного положиться, – говорит она. – И при чем здесь какая-то цель? Когда ты замужем или женат, ты просто замужем или женат. Тут нет никакой цели.

– Тогда зачем жениться или выходить замуж? – спрашиваю я.

– Есть обязательства… есть любовь… есть всякие другие причины, которые есть у всех кругом, – отвечает она. – Алекс, ты задаешь много глупых вопросов.

– Неважно, глупые они или умные, а задаю я их потому, что мы прожили вместе пятнадцать лет, а так и не знаем, чего мы ждем от нашего брака… или каким он должен стать… или… да все, что угодно! – сбивчиво объясняю я. – Мы просто плывем по течению, делая то, что «делают все кругом». А оказывается – у нас с тобой совсем разные представления о том, какой должна быть наша жизнь.

– Мои родители женаты уже тридцать семь лет, – говорит она. – И они никогда не задавали никаких вопросов. Никто никогда не спрашивает: «В чем цель брака?» Люди просто женятся, потому что они любят друг друга.

– А-а. Ну да, это все объясняет, не так ли? – замечаю я.

– Ал, пожалуйста, не задавай этих вопросов, – просит она. – На них нет ответа. А если мы будем продолжать разговоры на эту тему, мы сломаем вообще все. Если ты таким образом пытаешься дать мне понять, что у тебя появились сомнения, стоит ли нам быть вместе…

– Джули, у меня не появилось никаких сомнений относительно того, хочу я быть с тобой или нет. Это ведь ты не можешь понять, что в наших отношениях не так. Может быть, если ты попробуешь подойти к этому логически, вместо того, чтобы сравнивать нас с героями какого-то романа…

– Я не читаю романов, – перебивает меня она.

– Тогда откуда ты взяла все эти идеи о том, каким должен быть брак?

Она молчит.

– Я просто хочу сказать, что нам нужно отбросить на какое-то время все предубеждения, которые у нас есть относительно нашего брака, и просто посмотреть, где мы находимся сейчас, – говорю я. – А потом нам надо понять, чего мы хотим, и двигаться в том направлении.

Но Джули, кажется, меня не слушает. Она поднимается со скамейки.

– Пора возвращаться, – говорит она.

Мы идем назад в гробовой тишине, как два айсберга, дрейфующих рядом холодным январским днем. Я смотрю в одну сторону, Джули – в другую. Мы возвращаемся в дом, и миссис Барнетт приглашает меня остаться на ужин. Я говорю, что мне нужно ехать, прощаюсь с детьми, машу рукой Джули и ухожу.

Я сажусь в «Бьюик», когда слышу, что она бежит за мной.

– Мы увидимся в субботу? – спрашивает она.

Я чуть улыбаюсь.

– Да, конечно. Было бы здорово.

– Мне жаль, что так получилось, – говорит она.

– Я думаю: нам надо пробовать до тех пор, пока у нас не выйдет, – говорю я.

– Мы оба начинаем улыбаться. И все заканчивается той приятной процедурой примирения, из-за которой почти стоит поссориться.

 

Глава 28

 

Я приезжаю домой, когда солнце только-только начинает садиться и все небо окрашено в мягкие розовые тона. Поворачивая ключ в замке кухонной двери, я слышу, как звонит телефон. Я несусь снять трубку.

– Доброе утро, – слышу я голос Ионы.

– Утро? – Солнце за окном почти уже зашло за горизонт. Я смеюсь. – Я любуюсь закатом. А ты откуда звонишь?

– Из Сингапура, – отвечает он.

– Понятно.

– И кстати, из окна моего номера я любуюсь рассветом, – говорит Иона. – Алекс, я не стал бы звонить тебе домой, но несколько недель у меня не будет возможности связаться с тобой.

– Что так?

– Долгая история, не могу сейчас вдаваться в подробности, – говорит он. – Но как-нибудь мы поговорим об этом.

– Понятно… – Интересно, что происходит, думаю я, а вслух говорю: – Это плохо. Это связывает мне руки, а я как раз собирался опять обратиться к тебе за помощью.

– Что-то пошло не так? – спрашивает он.

– Нет, – успокаиваю я его. – С точки зрения операционного процесса, все идет отлично. Но я только что встречался с вице-президентом подразделения, и он сказал мне, что наш завод должен показать еще лучшие результаты.

– Вы все еще не делаете денег? – спрашивает он.

– Да нет, мы опять стали делать деньги, – отвечаю я, – но, чтобы завод не закрыли, нам нужно достичь еще большего улучшения.

На том конце линии я слышу хохоток, и Иона говорит:

– На твоем месте я бы не переживал насчет закрытия завода.

– Исходя из того, что глава подразделения сказал мне, угроза закрытия весьма реальна, – говорю я ему. – И до тех пор, пока он не скажет противоположное, я не могу позволить себе относиться к этому, как к чему-то незначительному.

– Алекс, если ты хочешь добиться дальнейшего улучшения, я тебя полностью поддерживаю, – говорит Иона. – А поскольку у меня не будет возможности какое-то время звонить тебе, давай поговорим об этом сейчас. Введи меня в ситуацию, расскажи, каково сейчас положение дел.

Что я и делаю. После этого, задаваясь вопросом, а не достигли ли мы к настоящему времени какого-то определенного теоретического предела, я спрашиваю, существует ли что-нибудь еще, что мы могли бы попробовать.

– Что-нибудь еще? – переспрашивает он. – Можешь мне поверить, мы только начали. А теперь вот что я хочу вам предложить…

 

Ранним утром следующего дня я сижу у себя в кабинете, обдумывая то, что Иона мне предложил. За окном тот самый рассвет, который он уже видел в Сингапуре. Я выхожу, чтобы налить себе чашку кофе, и у кофе-машины вижу Стейси.

– Привет, – говорит она. – Слышала, что вчера на совещании в штаб-квартире для нас все прошло хорошо.

– Да, неплохо, – подтверждаю я. – Но боюсь, нам еще придется поработать, чтобы убедить Пича, что мы встали на ноги надолго. Я разговаривал с Ионой вчера вечером.

– Рассказал ему о нашем прогрессе? – спрашивает она.

– Да, – говорю я. – И он предложил, чтобы мы попробовали то, что он называет «следующим логическим шагом».

У нее на лице появляется нервная улыбка.

– А это что такое?

– Наполовину сократить партии деталей в не бутылочных горлышках, – говорю я.

Обдумывая то, что я сказал, Стейси отступает на шаг.

– А для чего? – спрашивает она.

– Для того, чтобы в конечном итоге делать больше денег, – улыбаясь, говорю я.

– Не понимаю, – говорит она. – Как это нам поможет?

– Послушай, Стейси, это ведь ты отвечаешь за управление товарно-материальными ценностями. Вот и скажи мне, что произойдет, если мы наполовину сократим размеры обрабатываемых партий.

Задумавшись, она маленькими глотками отпивает кофе. Ее лоб напрягается, она сконцентрированно думает над ответом, потом говорит:

– Если мы наполовину сократим размеры партий, тогда, я полагаю, в каждый данный момент у нас в цехах будет только половина объема незавершенного производства. Таким образом, это потребует только половины вложений в незавершенное производство для того, чтобы обеспечить заводу работу. Если бы мы могли договориться об этом с поставщиками, мы, предположительно, могли бы сократить все наши товарно-материальные ценности наполовину. Следовательно, за счет сокращения товарно-материальных ценностей наполовину мы бы сократили количество денег, связанных в каждый данный момент, что снизило бы нагрузку на денежные потоки.

Я киваю в конце каждого сказанного ею предложения и говорю:

– Верно, это один ряд преимуществ.

– Однако, – продолжает она, – чтобы полностью использовать эти преимущества, нам пришлось бы убедить поставщиков делать нам более частые поставки и сократить объем каждой поставки. Это потребует от отдела закупок проведения новых переговоров, и я не уверена, что все наши поставщики пойдут на это.

– Ну, над этим можно поработать, – говорю я. – В конечном итоге, они пойдут на это, потому что для них это выгодно так же, как и для нас.

– Но если мы перейдем на меньшие партии, – прищурившись, говорит она, глядя на меня с определенной долей цинизма, – разве это не будет означать, что увеличится количество переналадок оборудования?

– Будет, – подтверждаю я. – Не беспокойся об этом.

– Не беспокоиться?

– Да, не беспокойся.

– Но Донован…

– Донован справится, даже если количество переналадок увеличится, – успокаиваю я ее. – Между прочим, есть еще один ряд преимуществ. И мы сможем получить его немедленно.

– И что это? – спрашивает она.

– На самом деле хочешь знать?

– Ну, естественно.

– Отлично. Тогда собери другие службы на совещание, и я расскажу вам всем сразу.

 

За то, что я вынудил ее заниматься организацией совещания, Стейси отплачивает мне тем, что собирает совещание в двенадцать часов в самом дорогом ресторане города с оплатой счета, естественно, за счет моих расходов.

– А что я могла сделать? – оправдывается она, пока мы рассаживаемся вокруг стола, – Это было единственное время, когда все были свободны, правда, Боб?

– Точно, – подтверждает Боб.

Я не сержусь. Если учесть качество и количество работы, которую они провернули в последнее время, мне не стоит жалеть, что придется оплатить счет за сегодняшний обед. Я без долгого вступления рассказываю им о том, о чем мы со Стейси говорили сегодня утром. Я перехожу ко второму ряду преимуществ.

Часть из того, о чем мне вчера по телефону рассказал Иона, и отношение ко времени, которое определенное количество материала проводит внутри завода. Если взять общее количество времени, начиная с момента, когда материал поступает на завод, до момента, когда он покидает завод уже в виде законченного продукта, его можно разделить на четыре элемента.

Первый элемент – это переналадка, то есть то время, которое деталь проводит в ожидании готовности ресурса, пока ресурс готовится для ее обработки.

Второй элемент – это сама обработка, то есть количество времени, которое уходит на то, чтобы придать детали новую, более ценную форму.

Третий элемент – это время, проведенное в очереди, то есть то время, которое деталь проводит в очереди к ресурсу, пока этот ресурс занят обработкой того, что находится в очереди впереди этой детали.

И четвертый элемент – это время ожидания, то есть то время, когда деталь ждет, и не ресурс, а другую деталь для того, чтобы их можно было собрать вместе.

Как Иона подчеркнул вчера вечером, переналадка и обработка представляют из себя незначительную часть общего времени, уходящего на деталь. А вот время, проведенное в очереди, и время ожидания часто поглощают большое количество времени, фактически, большую часть времени, проводимого деталью внутри завода.

Для деталей, проходящих через бутылочные горлышки, время, проведенное в очереди, является доминирующим элементом. Деталь застревает перед бутылочным горлышком на длительное время. Для деталей, проходящих исключительно через не бутылочные горлышки, доминирующим элементом является время ожидания, потому что перед сборкой им приходится ждать деталей из бутылочных горлышек. Что означает, что в любом случае общее время, уходящее на деталь, диктуется бутылочными горлышками. Что, в свою очередь, означает, что бутылочные горлышки определяют не только проток, но и уровень товарно-материальных ценностей.

Мы устанавливали размеры партий, исходя из формулы экономичного размера партии (формулы EBQ). Вчера вечером Иона сказал, что EBQ имеет под собой ряд ошибочных исходных посылок, но у него не было времени вдаваться в исчерпывающее объяснение по телефону. Вместо этого он предложил мне подумать, что произойдет, если мы сократим партии на половину от их нынешнего размера.

Если мы сократим размеры партий наполовину, это будет означать, что мы наполовину сократим время, необходимое для обработки этой партии. Это значит, что мы таким образом наполовину сократим время, проведенное в очередях, и время ожидания. Сократив их наполовину, мы сократим приблизительно наполовину общее время, которое деталь проводит на заводе. А если мы сократим время, которое деталь проводит на заводе…

– Наше общее время исполнения сократится, – объясняю я. – А поскольку детали будут проводить меньше времени просто наваленными в грудах, то возрастет скорость потока.

– И поскольку заказы будут выполняться быстрее, клиенты будут получать их быстрее, – делает вывод Лу.

– И не только, – подхватывает Стейси. – Имея более короткое время исполнения, мы сможем быстрее реагировать.

– Именно! – говорю я. – А если мы будем быстрее реагировать на потребности рынка, это даст нам на рынке преимущество.

– Это значит, что у нас появится больше клиентов, потому что у нас будут более короткие сроки поставки по сравнению с другими, – говорит Лу.

– Продажи возрастут! – говорю я.

– А вместе с ними наши премиальные! – провозглашает Стейси.

– Вот это да! Разогнались! Притормозите на минуту! – вмешивается Боб.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– А что со временем переналадки? – говорит он. – Можно сократить размеры партий наполовину, но тогда удваивается количество переналадок. Что насчет затрат на оплату труда? Мы вынуждены экономить на переналадках, чтобы держать затраты на низком уровне.

– Ладно, я знал, что этот вопрос встанет, – говорю я. – Послушай, пора об этом поговорить как следует. Иона сказал мне вчера, что есть правило, соответствующее правилу относительно часа, потерянного в бутылочном горлышке. Помнишь это правило? Час, потерянный в бутылочном горлышке, – это час, потерянный во всей системе.

– Да, помню, – отвечает Боб.

– Так вот, правило, которое Иона дал мне вчера, звучит так: час, сэкономленный в не бутылочном горлышке, это иллюзия, – объявляю я.

– Иллюзия?! – не верит своим ушам Боб. – О чем ты говоришь?! Час, сэкономленный в не бутылочном горлышке, это иллюзия?! Сэкономленный час – это сэкономленный час!

– Нет, – возражаю я. – Поскольку мы начали придерживать материал от запуска в систему до тех пор, пока бутылочные горлышки не готовы его принять, у не бутылочных горлышек теперь появилось нерабочее время. Так что совершенно нормально увеличить количество переналадок на не бутылочных горлышках, потому что мы всего-навсего используем то время, в течение которого эти станки все равно стояли бы без работы. Экономия на переналадках в не бутылочных горлышках не делает систему ни насколько производительнее. И экономия там времени и денег – не более чем иллюзия. Даже если мы удвоим время, уходящее на переналадку, мы все равно не сможем там выбрать все нерабочее время.

– Ясно, ясно, – соглашается Боб. – Я понял, что ты имел в виду.

– Итак, Иона сказал, что, во-первых, мы должны сократить размеры партий наполовину. Кроме того, он посоветовал, чтобы я немедленно пошел в отдел маркетинга и убедил их провести новую кампанию, которая обещала бы клиентам более короткие сроки поставки.

– А мы сможем их выполнить? – спрашивает Лу.

Я говорю:

– Уже сейчас за счет введения системы приоритетов и повышения производительности бутылочных горлышек наше время исполнения значительно сократилось по сравнению с тем, что было раньше. Мы сократили время исполнения с трех-четырех месяцев до двух месяцев или даже меньше. Если мы наполовину сократим размеры партий, как вы думаете, как быстро мы сможем реагировать?

После долгого обсуждения, бесконечных колебаний и сомнений, Боб наконец признает:

– Ну ладно, если мы сократим размеры партий наполовину, это должно означать, что время исполнения сократится наполовину по сравнению с тем, которое мы имеем сейчас. Значит, вместо шести-восьми недель, которые уходят у нас сейчас, на это будет уходить четыре недели… может, во многих случаях даже три.

– Предположим, я пойду в отдел маркетинга и скажу, что они могут обещать клиентам срок поставки три недели, – говорю я.

– Ты что! Подожди! – охлаждает мой пыл Боб.

– Точно. Дай нам передохнуть! – поддерживает его Стейси.

– Ну ладно, тогда четыре недели, – говорю я. – Это будет разумно, согласны?

– Мне кажется, разумно, – поддерживает меня Ральф.

– Ну… ладно, – говорит Стейси.

– Думаю, стоит рискнуть, – присоединяется Лу.

– Ну, так ты готов попробовать с нами? – спрашиваю я Боба.

Боб откидывается в кресле и говорит:

– Ну… Я всегда двумя руками за большие премиальные. А черт… Попробуем.

 

Утро пятницы встречает меня и «Бьюик» опять несущимися по главному шоссе в штаб-квартиру. Я добираюсь до города как раз, когда солнечные лучи добираются до зеркального фасада здания ЮниКо и оно ослепительно сияет в их отражении. Вообще-то, довольно красиво. На мгновение это даже отвлекает меня от моих тревожных мыслей. Я приехал, чтобы встретиться с Джонни Джонсом, и он ждет меня у себя. Когда я позвонил, он охотно согласился на встречу, но когда услышал, о чем я хочу с ним поговорить, его энтузиазм заметно убавился. Я думаю, что многое будет зависеть от того, удастся ли мне убедить его согласиться на то, что мы хотим. Так что пару раз по дороге я поймал себя на том, что нервно грыз ногти.

То, что стоит у Джона в кабинете, назвать столом вообще-то нельзя. Это просто лист стекла, опирающийся на хромовые ножки. Я полагаю, это для того, чтобы все могли хорошенько рассмотреть его кожаные туфли от Гуччи и шелковые носки, которые он выставляет на обозрение каждый раз, когда откидывается в кресле, переплетя пальцы и закинув руки за голову.

– Итак, как идут дела? – интересуется он.

– Дела у нас идут сейчас отлично, – отвечаю я. – Собственно говоря, именно поэтому я и хотел с тобой поговорить.

Джонс немедленно надевает маску непроницаемости.

– Значит, так, – начинаю я. – Я открою тебе все мои карты. Я не преувеличиваю, говоря, что дела идут отлично. Так и есть. Как ты знаешь, мы разделались со всеми просроченными заказами. В начале прошлой недели завод начал выпускать продукцию строго в соответствии с графиком выполнения сроков поставки.

Джон кивает и говорит:

– Я обратил внимание, что в последнее время мой телефон перестал разрываться от жалоб клиентов, не получивших свои заказы.

– Я хочу сказать, – продолжаю я, – что мы, действительно, вытащили завод. Вот, посмотри.

Из портфеля я достаю последнюю компьютерную распечатку заказов клиентов. Среди другой информации тут указаны даты отправки заказов, обещанные клиентам, даты отправки, ожидаемые по расчетам Ральфа, и даты, когда была сделана фактическая отправка.

– Видишь, – говорю я, пока Джонс изучает список, лежащий перед ним на стеклянном столе. – Мы можем предсказать в рамках двадцати четырех часов туда-сюда, когда заказ уйдет с завода.

– Да, я видел, что-то вроде этого ходит здесь по рукам, – говорит Джонс. – Это даты?

– Ну да.

– Впечатляет, – говорит Джонс.

– Как ты сам можешь видеть, если сравнить несколько недавно отправленных заказов с теми, что мы отправляли месяц или около того назад, наше операционное время исполнения сократилось очень намного. Срок исполнения четыре месяца – для нас уже не звучит святой цифрой. С того дня, как ты подписываешь контракт с клиентом, до того момента, как мы его отправляем, в среднем, проходит два месяца. А теперь скажи, это могло бы нам помочь взять больше рынка?

– Естественно, могло бы.

– А как насчет четырех недель!

– Что? Ал, не смеши людей, – говорит Джонс. – Четыре недели!

– Мы можем это сделать.

– Брось ты! – говорит он. – Прошлой зимой, когда спрос на все наши чертовы продукты пошел вниз, мы обещали срок поставок четыре месяца, а у нас уходило шесть! А теперь ты рассказываешь мне, что вы можете уложиться в четыре недели от подписания контракта до готового продукта?

– Я не сидел бы сейчас здесь, разговаривая с тобой, если бы мы не могли, – говорю я ему.

Джонс фыркает, его это не убеждает.

– Джонни, я скажу тебе, как есть: мне нужно больше заказов, – говорю я. – Мы рассчитались с просроченными заказами, а имеющийся банк заказов уменьшается, мне нужно получить больше работы для моего завода. Теперь мы оба знаем: там есть работа, просто конкуренты получают больше, чем мы.

Джон смотрит на меня прищуренными глазами.

– И ты, действительно, сможешь сделать заказ на 200 единиц модели 12 или на 300 единиц ДБД-50 за четыре недели?

– Ну, попробуй, – прошу я его. – Дай мне пять заказов, черт, дай десять, и я тебе докажу.

– А что произойдет с кредитом доверия клиентов к нам, если ты не справишься?

В возбуждении я опускаю взгляд вниз через стекло стола.

– Джонни, – говорю я, – давай пари. Если я не сделаю отправку через четыре недели, я куплю тебе новую пару Гуччи.

Он хохочет, качает головой и наконец говорит.

– Ладно, твоя взяла. Я скажу ребятам из отдела продаж, чтобы для всех твоих продуктов они обещали срок поставки с завода шесть недель.

Я начинаю протестовать, но он поднимает руку.

– Я знаю, что ты уверен в том, что говоришь, – заканчивает разговор он. – И если ты отправишь хоть какой-нибудь из новых заказов раньше, чем через пять недель, я куплю тебе новую пару туфель.

 

Глава 29

 

Круглая луна светит мне прямо в глаза через окно спальни. За окном тихая ночь. Я смотрю на часы рядом со мной. Они показывают двадцать минут пятого. Рядом со мной спит Джули.

Полулежа на локте, я смотрю на нее. С темными волосами, разметавшимися по белой наволочке, вся залитая лунным светом, спящая, она очень красива сейчас. Я какое-то время просто смотрю на нее. Интересно, что ей снится?

Я проснулся от кошмара. Мне снился завод. Я метался из прохода в проход, пытаясь спастись от Билла Пича, преследующего меня на малиновом «Мерседесе». Каждый раз, когда он почти настигал меня, я нырял в пространство между станками или запрыгивал на проходящий мимо вилочный погрузчик. Через опущенное окно он орал, что наши конечные результаты недостаточно хороши. В конце концов, в отделе отгрузки продукции он загнал меня в угол. Я уперся спиной в штабель картонных ящиков, а «Мерседес» мчался на меня со скоростью ста миль в час. Я пытался заслонить глаза от слепящего света фар, и когда Пич был уже совсем близко, я проснулся и обнаружил, что фарами, слепящими мне глаза, на самом деле была луна, светящая мне прямо в лицо.

Теперь я совсем проснулся. И слишком отчетливо стоит передо мной проблема, о которой я пытался забыть вчера вечером, радуясь тому, что Джули была рядом, чтобы я смог сейчас заснуть. Я начинаю вертеться с боку на бок и, чтобы не разбудить Джули, потихоньку выбираюсь из кровати.

Мы сейчас одни в доме. На этот вечер у нас не было никаких особенных планов, и тогда мы вспомнили, что у нас в Бэрингтоне есть целый дом, в котором никто не будет нам мешать. Мы купили бутылку вина, сыр, буханку хлеба, приехали сюда и хорошо провели время.

Я стою в гостиной у окна и смотрю в темноту. Такое чувство, будто весь мир, кроме меня, спит. Я злюсь на себя за то, что мне не спится, но не могу отключиться от того, что крутится у меня в голове.

Вчера у меня было совещание с моим аппаратом. Новости были и хорошие, и плохие. Вообще-то, хороших новостей было много. Среди главных новостей были новые контракты, которые смог получить для нас отдел маркетинга. С того времени, как я разговаривал с Джонни, мы получили около полдюжины новых заказов. Еще одной хорошей новостью было то, что в результате изменений, которые мы ввели на заводе, наши показатели эффективности пошли вверх, а не вниз. После того, как мы начали придерживать материалы и рассчитывать время их запуска в соответствии с завершением обработки в термоцеху и на NCX-10, показатели эффективности немного упали. Но это было потому, что мы тогда потребляли избыток товарно-материальных ценностей. А когда мы выбрали весь этот избыток – что произошло довольно быстро в результате увеличения протока, – показатели эффективности опять вернулись к прежнему уровню.

После этого, две недели назад, мы ввели новые, уменьшенные размеры партий. Когда для не бутылочных горлышек мы сократили размеры партий наполовину, показатели эффективности остались без изменений. А теперь складывается впечатление, что рабочие заняты даже больше, чем раньше.

И это потому, что случилась, действительно, фантастическая вещь. До того, как мы уменьшили размеры партий, для рабочего центра довольно обычным явлением было простаивать какое-то время без работы, потому что у него не было материалов для обработки, несмотря на то, что в цехах мы с трудом могли пробраться между грудами незавершенного производства. Как правило, это случалось потому, что рабочий центр был вынужден ждать, пока рабочий центр, находящийся перед ним по маршруту, заканчивал большую партию какой-то детали. И если экспедитор не отдавал специального распоряжения, транспортировщики незавершенного производства ждали, пока будет закончена вся партия для того, чтобы перевезти ее к следующему центру. Фактически, эта система сейчас не изменилась. Но поскольку теперь размеры партий уменьшились, детали оказываются готовы для перевозки к следующему центру раньше, чем было до этого.

Раньше мы часто сами на какое-то время превращали не бутылочные горлышки в бутылочные горлышки. Это приводило к простоям следующих по маршруту рабочих центров, что негативно сказывалось на показателях эффективности. Теперь же, несмотря на то, что мы согласились с тем, что не бутылочные горлышки должны периодически простаивать, они простаивают меньше времени, чем раньше. В результате того, что мы сократили размеры партий, поток работы движется по заводу намного плавнее, чем когда-либо раньше. Странно, но то время простоев, которое мы имеем, стало сейчас не настолько заметным. Оно разбилось на более короткие промежутки времени. И если раньше рабочие могли слоняться без дела пару часов подряд, то теперь, делая этот же объем работы, они ждут, может быть, по десять-двадцать минут несколько раз за смену. Это, с точки зрения каждого, намного лучше.

Еще одна хорошая новость – это то, что уровень товарно-материальных ценностей на заводе сейчас самый низкий за всю историю завода. Заходя сегодня на завод, испытываешь почти шок. Штабеля и груды деталей и комплектующих уменьшились в размерах наполовину. Такое чувство, будто явилась колонна грузовиков и все увезла. Что, собственно говоря, и произошло. Мы отправили избыток товарно-материальных ценностей в виде готового продукта. Но самое примечательное – это то, что мы заново не завалили завод незавершенным производством. То незавершенное производство, которое сейчас находится в цехах, – это то, что необходимо для удовлетворения текущего спроса.