Гираут де Борнейль (1138-1215)

- Молю тебя, всесильный, светлый бог,
Чтоб друг живым уйти отсюда мог!
Да бодрствует над ним твоя десница!
С зари вечерней здесь свиданье длится,
И близок час рассвета.

Мой милый друг, взгляните на восток!
Уже господь и ту звезду зажег,
Что нам вещает, как близка денница.
Не медлите! Давно пора проститься,
И близок час рассвета.

Мой милый друг, опасный этот час:
Вот пенье птиц, как звонкий утра глас,
Сюда летит через леса и нивы.
Боюсь, проснется сам барон ревнивый, -
Ведь близок час рассвета!

Мой милый друг, я заклинаю вас
На свод небес взглянуть хотя бы раз -
Тогда б понять, наверное, могли вы,
Что нам не лжет товарищ наш пугливый
И близок час рассвета.

Мой милый друг! Я с вечера не спал,
Всю ночь я на коленях простоял:
Творца молил я жаркими словами
О том, чтоб снова свидеться мне с вами.
А близок час рассвета.

Мой милый друг, да кто же заклинал,
Чтоб я и глаз на страже не смыкал!
Я вас готов оберегать часами, -
Зачем же мной пренебрегли вы сами!
А близок час рассвета.

- Мой добрый друг! Ах если бы навек
Продлилась ночь любви и сладких нег!
Моя подруга так сейчас прекрасна,
Что, верьте мне, пугать меня напрасно
Ревнивцам в час рассвета.

Гираут де Борнейль, Линьяуре

ТЕНСОНА

-         Сеньор Гираут, да как же так?

 Вы утверждали, слух идет,

 Что песням темный слог нейдет,-

 Тогда я вам

 Вопрос задам:

 Ужель, избрав понятный слог,

 Себя я показать бы мог?

 

 -        Сеньор Линьяуре, я не враг

 Затей словесных,- пусть поет

 Любой, как петь его влечет,-

 Но все же сам

 Хвалу воздам

 Лишь простоте певучих строк:

 Что всем понятно - в том и прок!

 

 -        Гираут, зачем тогда, чудак,

 Трудиться, зная наперед,

 Что труд усердный попадет

 Не к знатокам,

 А к простакам,

 И вдохновенных слов поток

 В них только вызовет зевок!

 

 -        Линьяуре! Я из работяг,

 Мой стих не скороспелый плод,

 Лишенный смысла и красот.

 Вот и не дам

 Своим трудам

 Лишь тешить узенький мирок.

 Нет, песни путь всегда широк!

 

 -        Гираут! А для меня - пустяк,

 Широко ль песня потечет.

 В стихе блестящем - мне почет.

 Мой труд упрям,

 И - буду прям -

 Я всем свой золотой песок

 Не сыплю, словно соль в мешок!

 

 -        Линьяуре! Верьте, много благ

 Спор с добрым другом принесет,

 Коль бог от ссоры упасет.

 Что здесь и там

 По временам

 Я допускал на вас намек,-

 Поставлю сам себе в упрек!

 

 -        Гираут! И мне понятен смак

 Задорных шуток и острот.

 Нет! Вам их не поставлю в счет,

 Вес не придам

 Таким словам.

 В другом - тревог моих исток:

 Люблю я, сердцем изнемог!

 

 -        Линьяуре! Хоть отказа знак

 Красавица нам подает,

 Но смысл его совсем не тот,

 И по глазам

 Дано сердцам

 Узнать, что это все - предлог

 Раздуть любовный огонек!

 

 -        Гираут! Сочельник недалек,

 Зачем спешите за порог?

 

 -        Линьяуре! Вдаль я не ездок,

 Но сам король на пир увлек.

Гираут Рикьер (1254-1292).

СЕРЕНА (ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЬ)

Дама к другу не была

 Столь строга на этот раз:

 Слово встретиться дала

 С ним на днях, в вечерний час.

 Срок желанный наступил,-

 Истерзался друг тоской:

 "Ох, томиться день-деньской!

 Нет, видать,

 Нынче вечера не ждать!"

 

 Страсть жестоко сердце жгла,

 Нестерпимая подчас.

 День сиял, и ночь не шла.

 Бедный друг совсем угас,-

 Ждать недоставало сил!

 Истерзался друг тоской:

 "Ох, томиться день-деньской!

 Нет, видать,

 Нынче вечера не ждать!"

 

 И любовь его могла

 Всем открыться напоказ:

 За слезой слеза текла

 У несчастного из глаз.

 Ясный день не уходил,

 Истерзался друг тоской:

 "Ох, томиться день-деньской!

 Нет, видать,

 Нынче вечера не ждать!"

 

 Если встреча нам мила,

 Ожиданье мучит нас,-

 От него так тяжела

 Даже и любовь подчас.

 День лишь душу бередил.

 Истерзался друг тоской:

 "Ох, томиться день-деньской!'

 Нет, видать,

 Нынче вечера не ждать!

 

 

Дитмар фон Айст.

Какое горе и какая мука!

И словно камень на сердце разлука.

Следят за мною зорко сторожа", -

Всю ночь грустит и плачет госпожа.

 

А рыцарь говорил: "Проходит время,

Но с каждым днем сильней печали бремя.

Скорбит душа. Пылает жар в крови.

Как счастлив тот, кто избежал любви!

 

Когда весь мир покой вкушает ночью,

Ты предо мною предстаешь воочью.

И грудь испепеляет мне тоска.

Как недоступна ты и далека! (1170-е гг.).

 

Вальтер фон дер Фогельвайде.

В роще под липкой

Приют наш старый

Если найдешь ненароком ты,

Молвишь с улыбкой:

"Что за парой

Травы примяты и цветы?"

На опушке среди ветвей -

Тандарадай -

Пел свидетель - соловей.

 

Молча брела я

Средь бездорожья,

Пока не встретила дружка.

Он обнял, пылая,

Матерь Божья!

Обнял - и стала душа легка.

Сколько раз?

Да кто же сочтет?! -

Тандарадай, -

Видите - в кровь исцелован рот.

 

Дружок меня манит

Прилечь на ложе.

Рассыпал он цветы да хмель.

Ведь кто-нибудь станет

Смеяться позже,

Сыскав подобную постель.

Сломлен шиповник - ясно для всех, -

Тандарадай, -

Как был нам сладок смертный грех.

Ни лаской, ни силой

Не открою

Вам тайну эту, помилуй Бог!

Что сделал милый там со мною,

Знаем лишь я, да мой дружок,

Да пичужка меж ветвей, -

Тандарадай, -

Все пришлось увидеть ей.

 

Тангейзер. 13 век.

Ловко в мае пелось,

Пел я, как хотелось,

Слышно далеко.

Юные просили

Песен в дни весны.

Под ветвистой кроной

Я свои канцоны

Складывал легко.

Да, меня любили

И со мною были

Веселы, вольны.

Как жилось отрадно,

Как певалось ладно!

Ах, но минул сон:

И поет нескладно

Тот, кто был изрядно

Прежде одарен.

Но свой дар промотал

Вскорости нещадно.

Теперь я тяжко, трудно

Слагаю эту песню.

Душа ее пуста.

 

Бертольд Штейнмар.

Воротами стал мой рот:

Сквозь меня куда-то прет

Снедь с вином в охотку.

Ей с дороги не свернуть,

Здесь один проезжий путь:

Славлю эту глотку.

Как-то раз я съел гуся,

он прошел совсем не туго.

Послужить возьми меня,

осень, милая подруга.

Вся душа горит, поверь.

Ну-ка! Укажи, куда ей

  спьяну выпрыгнуть теперь.

 

Ваганты.

Я – кочующий школяр...
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
не для развлеченья –
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.
На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа,
долго длится месса.
Только слушаю попа
я без интереса.
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб господь тебе в раю
подыскал местечко.

 

Прощание со Швабией.

Во французской стороне,
на чужой планете,
предстоит учиться мне
в университете.
До чего тоскую я –
не сказать словами...
Плачьте ж, милые друзья,
горькими слезами!
На прощание пожмем
мы друг другу руки,
и покинет отчий дом
мученик науки.
Вот стою, держу весло
через миг отчалю.
Сердце бедное свело
скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
голубая лента...
Вспоминайте иногда
вашего студента.
Много зим и много лет
прожили мы вместе,
сохранив святой обет
верности и чести.
Слезы брызнули из глаз...
Как слезам не литься?
Стану я за всех за вас
господу молиться,
чтобы милостивый бог
силой высшей власти
вас лелеял и берег
от любой напасти,
как своих детей отец
нежит да голубит,
как пастух своих овец
стережет и любит.
Ну, так будьте же всегда
живы и здоровы!
Верю: день придет, когда
свидимся мы снова.
Всех вас вместе соберу,
если на чужбине
я случайно не помру
от своей латыни,
если не сведут с ума
римляне и греки,
сочинившие тома
для библиотеки,
если те профессора,
что студентов учат,
горемыку школяра
насмерть не замучат,
если насмерть не упьюсь
на хмельной пирушке,
обязательно вернусь
к вам, друзья, подружки!
Вот и всё! Прости-прощай,
разлюбезный швабский край!
Захотел твой житель
увидать науки свет!..
Здравствуй, университет,
мудрости обитель!
Здравствуй, разума чертог!
Пусть вступлю на твой порог
с видом удрученным,
но пройдет ученья срок, –
стану сам ученым.
Мыслью сделаюсь крылат
в гордых этих стенах,
чтоб отрыть заветный клад
знаний драгоценных!

 

Марбургская песня.

Я скромной девушкой была,
вирго дум флоребам,
нежна, приветлива, мила,
омнибус плацебам.

Пошла я как-то на лужок
флорес адунаре,
да захотел меня дружок
иби дефлораре.

Он взял меня под локоток,
сед нон индецентер,
и прямо в рощу уволок
вальде фраудулентер.

Он платье стал с меня срывать
вальде индецентер,
мне ручки белые ломать
мультум виолентер.

Потом он молвил: "Посмотри!
Немус эст ремотум!
Все у меня горит внутри!
Планкси эте хок тотум.

Пойдем под липу поскорей
Нон прокул а виа.
Моя свирель весит на ней,
тимпанум кум лира!"

Пришли мы к дереву тому,
диксит: седеамус!
Гляжу: не терпится ему.
Лудум фациамус!

Тут он склонился надо мной
нон абскве тиморе.
"Тебя я сделаю женой..."
Дульцис эст кум оре!

Он мне сорочку снять помог,
корпоре детекта,
и стал мне взламывать замок,
куспиде эректа.

Вонзилось в жертву копьецо,
бене венебатур!
И надо мной - его лицо:
лудус комплеатур!

Virgo dum florebam - когда я цвела невинностью

Omnibus placebam - всем нравилась

Flores adunare - собирать цветы

Ibi deflorare - там лишить девственности

Sed non indecenter - но весьма пристойно

Valde fraudulenter - очень коварно

Valde indecenter - очень не пристойно

Multum violenter - очень грубо

Nemus est remotum! - Роща ведь в сторонке!

Planxi et hoc totum - я плакала и все прочее

Non procul a via - недалеко от дороги

Tympanum cum lira - тимпан и лира

Dixit: sedeamus! - Он сказал: давай сядем!

Ludum faciamus! - Давай поиграем!

Non absque timore - не без робости

Dulcis est cum ore - он сладкоречив

Corpore detecta - обнажив тело

Cuspide erecta - подняв копье

Bene venebatur - хорошо поохотился

Ludus compleatur! - Да свершится игра!

 

Выходи в привольный мир!
К черту пыльных книжек хлам!
Наша родина– трактир.
Нам пивная – божий храм.
Ночь проведши за стаканом,
не грешно упиться в дым.
Добродетель – стариканам
безрассудство – молодым!
Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.
Май отблещет, отзвенит –
быстро осень подойдет
и тебя обременит
грузом старческих забот.
Плоть зачахнет, кровь заглохнет,
от тоски изноет грудь,
сердце бедное иссохнет,
заметет метелью путь.
Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.
«Человек – есть божество!»
И на жизненном пиру
я Амура самого
в сотоварищи беру.
На любовную охоту
выходи, лихой стрелок!
Пусть красавицы без счету
попадут к тебе в силок.
Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.
Столько девок молодых,
сколько во поле цветов.
Сам я в каждую из них
тут же втюриться готов.
Девки бедрами виляют,
пляшут в пляске круговой,
пламя в грудь мою вселяют,
и хожу я сам не свой.
Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.