Определение и классификация знания. Специфика научного знания

 

1. Слово «эпистемология» получило распространение после публикации сочинения шотландца Дж. Ферье «Основы метафизики: теория знания и бытия» в 1854 г. «Episteme», чаще всего, переводят с греческого как «знание», «достоверное знание» (в отличие от doxa – мнение), реже – убеждение, знание сущности своих верований. «Эпистемология» – «фило­софия знания», учение о знании (убеждении), достоверном знании. Некото­рые современные авторы, например, Л. Микешина, рас­­сматривают как разнозначные понятия «эпистемология» и «философия познания». В англо­язычной литературе термин «эпистемология» используется вместо более известных у нас «гносеология» и «теория познания». К. Поппер считает эти три понятия равнообъемными (тождественными). Они используются для обозначения «наиболее абстрактной и совершенно лишенной практического интереса области чистой философии». Столь критическая оценка не мешала Попперу плодотворно заниматься этой областью, правда, приоритет отдавался эпистемологии научной. В Европе и США нередко этот термин трактуют как науковедение, т. е. эпистемология – учение о научном знании. У эпистемологии есть молодой «конкурент» – когни­тивистика. В формате когнитивных наук ставятся и решаются проблемы по­рождения и передачи знаний, изучаются мыслительные процессы и «ментальные пространства» на основе данных, полученных в области нейрофизиологии, высшей матема­тики, кибернетики, психолингвистики, компьютерных технологий.

Ситуацию можно рассматривать следующим образом: эпистемология является понятием большим по объему, т. к. гносеология, особенно в своем классическом, или как часто говорят «декартовском» виде, игнорировала многие аспекты освоения человеком мира. Современная философия познания наполняется новым содержанием за счет расширения проблем теорий созна­ния и коммуникации, философии религии и языка, многозначной логики, феноменологии и аналитической философии.

В аналитической философии науки философия делится на три раздела: эпистемология, логика, моральная философия. Эпистемология включает в себя онтологию, логика – методологию. Но, соответствующий подход строится на основе некоторых априорных элементов и эмпирических данных, т. е. неких исходных знаниевых конструкций (они же, наряду с прагматикой продуцируют цели). Поэтому эпистемология имеет основания для «погло­щения» методологии. Если символическую (математическую) логику до­пустимо рассматривать как автоном­ную область знаний, то философская логика, несомненно, ближе к эпистемологии как философии познания. Любая модификация учения о сущем, явно или неявно определяет возможности, формы и характер знания, поэтому включение онтологии (возможно, частич­ное) в теоретико-познавательную область – оправдано. Подробнее эту проблему мы осветим в следующей теме.

Рассмотрим несколько подходов к определению эпистемологии, трак­товке ее целей и задач. Н. Мулуд считает, что эпистемология изучает «перспективу времен­­ных формообразований» в контексте генезиса и приме­нения понятий, контролирует переход от «прогнозов и догадок к описаниям и утверждениям». Системы знаний анализируются на предмет стабильности и преемственности. Эпистемология «неявно ставит во­прос и о степени семантической насыщенности: ведь она вынуждена рассматривать потен­циальный «осадок» утвер­ждений, приспособленных к той или иной области объектов; следить за процессом совершенствования теорий от их зачаточной формы к форме более развитой и полной».

Предмет эпистемологии, согласно К. Попперу, двойственный – обы­денное знание и его «расширенный вариант» – знание научное. Причем, обыденное знание, ошибочно понимают как более доступное для интер­претации, считает Поппер. Когда «идол достоверности» оказался повержен­ным речь может идти только о «подкреплении» научных высказываний. Поэтому эпистемология трансформируется в теорию роста знаний. Основ­ным компонентом эпистемологии Поппер считает методологию. Он пишет: «Эпистемологию или, иначе говоря, логику научного исследова­ния следует отождествить с теорией научного метода. Теория метода, поскольку она выходит за рамки чисто логического анализа отношений между научными вы­сказываниями, имеет дело с выбором методов, то есть с решениями относительно способов рассмотрения науч­ных высказываний». Итак, влия­тельный представитель постпозитивизма объединяет в единое целое эпистемологию, логику научного исследования и методологию. К. Гемпель также делает ударение на методологической составляющей теории познания и выработке «стандартов рацио­нальной веры или критериев оправданного утверждения». Однако «оправданное» утверждение далеко не всегда прини­мается как тождественное «истинностному».

По У. Куайну, эпистемология, занятая постижением «оснований науки», состоит из концептуальной части (осваивает проблему значения) и доктринальной (ее интересует истинность высказываний). Куайн сторонник союза психологии и лингвистики: «Старая эпистемология пыталась включить в себя естественную науку; она строила ее из чувственных данных. Напротив, эпистемология в ее новом облике сама включена в естественную науку как раздел психологии». Позиция такого авторитетного философа как Куайн свидетельствует: антипсихологизм Рассела и Венского кружка ушел в прошлое и задачей эпистемологии признается не столько изучение алго­ритмов отражения реальности, сколько объяснении того, как сама реальность форматируется в программе постнеклассического познания. И. Мер­ку­лов, терминам «гносеология» и «теория познания» предпочитает понятие «эпистемология». Первые два, с его точки зрения, являются идеологически нагру­женными и не используются в двух- и многоместных именах для обозначения какого-либо раздела или направления (действительно, понятия «компьютерная теория познания» или «гносеология культуры» – не являются удачными). Рос­сийский автор ограничивается «классическим определением»: «Эпистемология – область традиционно фило­софских исследований, в которой предметом анализа выступают проблемы природы, предпосылок и эволюции познания (в том числе и научного), вопросы об отношении знания к действительности и условиях его истин­ности»

К. Манхейм – сторонник структурного подхода: различные знаниевые конструкции нельзя исчерпывающе интерпретировать исходя из них самих; необходимо объяснить их место в общей «структуре». Эпистемология и есть то общее, что позволяет объяснить специфику частных теорий познания – онтоло­гическую, психологическую, логическую. Эпистемология постигает знание, как таковое, но вынуждена опираться на вспомогательные эпистемологии. По Ман­хейму, наибольший потенциал у логического спосо­ба познания. Логика, по сути, универсальна, так как любая наука есть «структура логическая». Манхеймом вопрос о приоритете не теряет своей актуальности. Центральная проблема эпистемологии, по Манхейму, в том, как преодолеть разрыв между объективностью и субъектом с его «реальностью». Опираясь на Лейбница, Манхейм предлагает три пути. Первый: субъект познания приобретает знания, моделируя объект, т. е. создает «симво­лизирующую или копирующую те­орию». Второй: объектив­ный мир, а именно его познанные сегменты, так сказать, «раздвигается самопроизвольным усилием познающего субъекта», что ведет к созданию «спонтанных те­орий». Третий: знание – результат следования человеком правилам предустановленной свыше гармонии.

Таким образом, термин «эпистемология» допустимо использовать как синоним гносеологии, теории познания, философии познания. Семанти­ческие отличия, конечно, можно обнаружить, но подобная игра понятиями не дает прирост нового знания. Эпистемологии фундируется тремя положе­ниями: 1) междисциплинарное взаимодействие (при гегемонии философии) 2) логико-методологический контроль, 3) конкуренция теорий, парадигм, научно-исследовательских программ.

Эпистемология имеет своим предметом знание и познание (как специфическую логико-методологической процедуру). В этом узком смысле эпистемологию отождествляем с традиционной гносеологией, так назы­ваемой, классической науки. В широком, – философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется основания, пределы, генезис, структура и функционирование знания, его социокультурная и экзистенциальная реле­вантность, а также способы адекватной артикуляции результатов познания человеком действительного и возможных миров. Эпистемология разраба­тывает логически и прагматически релевантные принципы, операции, методы, формы познания. В этом смысле, содержание понятия «эписте­мология», превосходит содержание понятия «классическая гносеология». Эписте­мологическая стратегия более гибкая, подвижная, эвристически динамичная. Эпистемология рассматривает знание как результат «работы» разноуровневых, в том числе, вненаучных дискурсов. Ее основными «союзниками», исходя из вышесказанного, являются онтология, логика, методология и психология.

 

2. В зависимости от задач исследования, эпистемологию под­разделяют на нормативную (традиционную) – выявление стандартов и норм познава­тельного процесса, нацеленных на его совершенствование, и дескриптивную – описание и исследование реального познавательного процесса. В ХХ в. Сформировался ряд относительно самостоятельных направлений эпистемо­логии: эволюционная, имеющая целью исследование биологиче­ских пред­посылок познания в филогенезе и объяснение познавательного процесса на основе теории эволюции, раз­виваемой в биологии (имеет два значения: иссле­дование эво­люции органов познания и познавательных способностей – К. Лоренц, Г. Фоллмер и др.; модель роста знания и развития научного знания – К. Поппер, С. Тулмин, Т. Кун и др.), генетическая, анализирующая специ­фику когнитивных структур человеческого интеллекта в его индиви­дуальном развитии (Ж. Пиаже, Р. Гарсиа и др.); натуралистическая, иссле­дующая и объясняющая человеческое познание в онтогенезе, исходя из мето­доло­гических идей психологии, естествознания и онтологии (У. Куайн); аналити­ческая, отличающейся усиленным акцен­том: 1) на логическом иссле­довании языка (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, М. Шлик, Венский кружок), фи­лософии обыденного языка (поздний Л. Витгенштейн, Дж. Остин, П. Стросон и др.), философии науки, где знание исследовалось таким, каким оно зафиксировано в языке (Д. Дэвидсон); 2) на анализе биологиче­ских и психологических механизмов формирования, обра­ботки и получения знания; на анализе пропозиционального и процедурного знания и пр. (Г. Фейгл, X. Патнем, Дж. Серль); компьютерная, основанная на исследо­вании и адаптации к решению проблем познания различ­ных моделей обработки информации (П. Таггард); социальная, исследующая знание с точки зрения ценнос­тей, традиций, форм коммуникации и пр. (Д. Блур, С. Фуллер, Э. Голдман).

Теперь обратимся к трактовкам данной проблемы некоторыми предста­вителями философии науки. Б. Рассел выделяет два вида теории познания. В теории первого вида, пишет он, «мы принимаем научное истолкование мира не в качестве безусловно истинного, а в качестве наилучшего из того, что у нас есть. Мир, представляемый наукой, включает в себя некоторый феномен, называемый «знанием», и теория познания в ее первой форме старается понять, что это за феномен». Теория второго вида появляется в результате сомнения и научной критики наивного реализма и наивного бихевиоризма, а также борьбе за объективность знания. Такой критический анализ и есть, собственно, цель эпистемологии. Основные ее элементы – логика и психология. Мы не разделяем оптимизма Рассела на предмет победы «объективности знания». К. Поппер на основе веритистского критерия условно делит эпистемологию на «опти­мистическую» (истинное знание достижимо) и «пессимистическую» (человек не может покинуть пещеру Платона). Причем, они в равной степени ошибочны. Работы Поппера свидетельствуют, что он сторонник компромиссной эпистемологии. Ее черты: фаллибилизм, гипотетичность, логическая связность (не тождественная лингвистической точности), признание «референциальной пропасти», скептицизм, фальсифицируемость, опровержимость, прове­ряемость. Поппер пишет: «Ясность и отчетливость не являются критериями истины, но такие вещи, как неясность или путаница, могут указывать на ошибку. Точно так же и непротиворечивость не может свидетельствовать об истиннос­ти, но противоречия и бессвязность говорят о ложности. А когда наши ошибки осознаются, они бросают слабый луч све­та, помогающий нам выбраться из темноты нашей пещеры». Российский философ С. Никоненко позитивно оценивает неореалистическую эпистемологию (ее целесо­образно рассматривать как разновидность эпистемологии аналитической). Она противостоит трем другим влиятельным теориям. Он пишет: «Неореали­стическая эпистемология не признает «мыслимого» существования реальности, как это делают абсолютные идеалисты; она не признает и положений транс­цендентальной эстетики Канта, согласно которой чувственность ограничена сферой явлений и вещь в себе ей недоступна; не признает она и материалистической теории отражения, согласно которой сознание, равно как и вещи, воспринимаемые им, и есть форма материи». И. Меркулов выделяет в современной эпистемологии три относительно самостоятельных направления: аналитическая, социальная, натуралисти­ческая, (включает эволюционную и ком­пьютерную эпистемологию). Не будем обращаться к так называемому «сильному» унификационистскому варианту эволюционного направления (здесь проблемы знания и познания рассматриваются в контексте биологической эволюции). Эта эпистемология, по словам Л. Микешиной, «предстает, по существу, только в качестве естественно-научной концепции эволюции познавательных способностей и никак не может рассматриваться в роли философской теории познания, тем более что развитие познавательных способностей – это коэволюционный процесс, в котором культура с момента ее возникновения играет не менее фундаментальную роль в развитии человеческих способностей адекватно воспринимать мир». Хотя, например, у К. Лоренца можно найти интересные аналогии, выходящие за пределы биологии как строгой науки.

Как видим, современные трактовки эпистемологии разворачиваются преимущественно в сциентистском пространстве. Наука предъявляет весомые аргументы в пользу своего «лидерства» в области теории познания.

 

3. Определение знания видится не менее сложной задачей, чем раскрытие содержа­ния понятий «бытие», «время» или «истина». Н. Мал­кольм, проведя анализ двенадцати различных контекстов употребления словосочетания «я знаю», со­крушается: «Должен заявить, что не совсем понимаю, что имеется в виду под «истинным значением» выражения «Я знаю». Как можно выявить «истинное зна­чение»? Как оно связано с теми различными функциями, которые выполняет выражение «Я знаю» в реальных ситуациях?». «Я знаю» и «есть знание» – не тождественные, в том числе, и формально. Первая конструкция – эпистемическая, ее «патро­нирует» модальная логи­ка. Вторая – экзистенциальная (находится под «про­текторатом» логики классической).

Что же такое знание в объективном смысле? На сциентистской позиции стоит А. Л. Никифоров: «Знание есть то, что выражается обоснованным, общезначимым, интерсубъективным предложением или системой таких предложений». С точки зрения В. П. Филатова, «знание–соответствующее реальному положению дел, оправданное фактами и рациональными аргументами убеждение субъекта». В идеале, высказывания, претендующие на статус знания, должны обосновываться только досто­верными и безошибочными посылками. Однако, предостерегает Филатов, такой подход приводит к эпистемологическому фундаментализму. Он разли­чает до­научное, научное и вненаучное знание; знание-умение – «знанием-как», и знание-информацию – «знание-что». Исследователи определяют знание как «концептуали­зированый опыт оперирования с объектами» (Е. Г. Виногра­дов), «форму презентации бытия для сознания» и «реф­лексивное поле отношения к действительности» (В. Л. Пет­рушенко), «опи­сание образцов деятельности» и множество «операционных эстафет» (М. А. Розов), «отобра­жение объективной, от знания не зависящей, реаль­ности» (Б. И. Пружинин), информацию, имеющую такие атрибуты как селек­тивность, метод по­лучения, оформленность, общепризнанность, значимость (В. Л. Абушенко).

«Истинностный» подхода разделяет Э. Голдман, однако его теория корреспон­денции имеет специфику: наши знания могут «соответствовать» любым «сущностям», которые позволяют адекватно трактовать реальность. Можно сказать, что речь идет о возможных мирах как сценариях-соответствиях, которые связывают наши знания и мнения с миром действительности, помогая успешно описывать его. При этом прагма­тическая теория Э. Голдмана индифферентна к референту понятия «реальность». Предлагается либеральный принцип «истины в очевидности». Под таковой не обяза­тельно понимается эмпирическая верификация или логическая стройность. Скорее – правильная интерпретируемость как нежесткая процедура оценки. Э. Голдман обнару­живает два значения поня­тия «знание» – сильное и слабое. Первое требует логической обоснован­ности, но не предполагает элиминации всех альтернатив, а только некоторых. Второе представляет собой апробированное убеждение, здесь достаточно ве­рить (believe) в истинность. Другими словами, недоказанные и необосно­ванные знания могут претендовать на витальную достоверность и значи­мость, но только если они имеют надежные основания (релайабилизм).

В сциентистских дефинициях знания присутствуют предикаты, выраженные прилагательными «истинное», «общезначимое», «достоверное», «фактуальное», «аргу­ментированное», «обоснованное». Наличие (отсут­ствие) и конъюнкции этих предика­тов позволяют классифицировать формы научного познания. Незнание, о котором мы знаем и/или осмысленный вопрос, пока не имеющий алгоритма разрешения, проду­цирует пробле­матичное знание (научная проблема). Общезна­чимое, но тривиальное знание, входит в состав первичных допущений в качестве аксиом и постулатов. Сингулярное достоверное знание именуется научным фактом. Теория представляет собой целостный, системный и исчерпывающий массив обоснованного и аргументи­рованного знания. Таким массивом, в случае обосно­вания и доказательства, может стать гипотеза. До своего принятия гипотеза остается знанием вероятностным. Лож­ному знанию (в т. ч. заблуждению) можно найти истинные альтернативы, бессмыслен­ному – нельзя, так как оно не имеет пресуп­позиции.

В современной эпистемологии (Д. Блур, П. Герденфорс, М. Полани, Г. Райл, П. Стросон, П. Фейерабенд, С. Фуллер) звучат призывы придать знанию социально-культурное, экзистенциальное звучание, легитимировать эпистемические состояния (веру, не подкрепленное мнение, убеждение), социолингвистические структуры и дис­курсивные практики. Знание можно интерпретировать, в зависимости от ситуации, как опыт оперирования с объектами, память, полезные умения (часть знания уместно рассматривать как инструментальное и/или рецептурное), «закоди­рованную» деятель­ность, совокупность матриц, фреймов, позволяющих обраба­тывать и передавать имплицитную информацию. Анализ рефлексивного и нерефлексивного, явного и латентного, действительного и возможного – одна из черт неклассической эпистемо­логии. Она ставит под сомнение неопозитивистский тезис о том, что наиболее зна­чимым является научное знание, предстающее в двух формах – формализм и фактуализм. Веритистское «знание-что» уступает место «знанию-как», которое рождается из глубин жизненного опыта. Г. Райл убежден, что знание является диспози­цией, а его реализации включают следование канонам, правилам, привычкам и крите­риям. Эти знаниевые реализации могут быть явными или скрытыми, могут быть реальными или воображаемыми. Субъект сначала «узнает», а потом «знает», обнаруживая подтверждение своим знаниям, прежде всего, в обыденной языковой практике. Человек склонен отождествлять «мысли­мое» и «воображаемое», причем, «разумное не может быть определено в терминах «интеллектуального», а «знание-как» – в терминах «знание-что». Скептик Райл не видит насущной необходимости в верификации, «протокольных предложениях» или «базисных суждениях», он ставит под сомнение саму необходимость некой основополагающей «рациональной субстанции». С. Фуллер вообще предлагает понимать знание не более чем «манеру речи» и считает ошибочной редукцию знания к какому-либо варианту обоснованного, истинного убеждения.

С точки зрения К. Р. Поппера, понятие «знание» семантически двояко. Есть «(1) знание или мышление в субъективном смысле, состоящее из состоя­ний ума, сознания или диспозиций действовать определенным образом; (2) знание или мышление в объек­тивном смысле, состоящее из проблем, теорий и рассуждений, аргументов как таковых. Знание в этом объективном смысле в целом не зависит от чьего-либо требования нечто знать; оно также не зависит от чьей-либо веры или диспозиции соглашаться, утвер­ждать или действовать». Знание во втором смысле не может быть «неявным», оно всегда незамкнуто и очевидно, состоит из открытых вопросов и принципиально разрешимых проблемных ситуаций, подвержено опро­вер­жению. В современной аналитической философии, с подачи Д. Дэвидсона, пред­лагается рассматривать три класса знаний: личностное – «то, что происходит в нас самих», знания внешнего – фи­зического мира, основной вид – «знание другого лица».

Эпистемология, считает И. Т. Касавин, должна делать акцент не на внешнем (реальность, поставляющая информацию), а на внутреннем (человек, осмысливающий информацию) аспекте. Он пишет: «Знание – форма социальной и индивидуальной памяти, свернутая схема деятельности и общения, результат обозначения, структурирования и осмысления объекта в процессе познания». Он отстаивает приоритет плюра­листической эпистемологии, постигающей целостные структуры. Предметом анализа являются не только отдельные концепты и их референты, но и когнитивно-истори­ческие системы – научные парадигмы, программы религиозной, нравственной, повсед­невной ментальности. Действи­тельно, философия – это не только аналитически-критическое преломление бытия в сознании людей и концептуальное моделирование миров, но и решение фундаментальных мировоззренческих проблем. Опираясь на ис­следованные темы «исто­рические типы мировоззрения» и «формы общественного сознания», конструируем следующую идеализацию: мифология и искусство имплици­руют символически-образное знание, обыденность – традиционно-рецеп­турное, религия – догматическое, философия – концептуальное, наука – номологическое. По способу передачи информации, знания допустимо делить на языковые и внеязыковые. Если под языком понимать любую – естественную или искусственную – знаковую систему, к внеязыковым отно­сятся немногие разновидности «знания-как». И. Т. Каса­вин, класси­фицируют знания по типам деятельности. В результате получаем практи­ческое, духовно-практическое и теоретическое знание. «Если практическое знание говорит о том, как действовать в ходе преобразования природного и социального мира, то духовно-практическое знание, рисуя образ мира сквозь призму человеческих потребностей и интересов, учит тому, как следует относиться к этому миру, другим людям и самому себе». Можно констатировать, что присутствие внеязыкового знания убывает от первого уровня к третьему.

Знание – система-программа, в которой действительность и ее альтернативы предстают как явленные в сознании. Эта программа наиболее эф­фективно функцио­нирует в режиме соответствия (приближения) к внешнему миру. Однако знание не ограничивается отражением внешней реальности, допускаются «переключения» на инобытийные объекты и возможные миры. Познание – процесс осмысления информации благодаря упорядочиванию «внутренних репрезентаций» (Р. Рорти) и на основе коррекции «наличного состояние знания» (Л. Флек). Познание – конструктивно. Мы познаем мир, моделируя его по созданным стандартам, соответ­ствующим нашим когнитивным способностям и витальным пот­ребностям. Познание – не только отражение мира, но и процесс поиска ко­нечных онтологических оснований, финальных экзистенциальных смыслов. Допустимо говорить о двух базисных типах знания. Первое разворачивается в социально-историческом и физическом времени, находится под юрис­дикцией фактуального базиса и формальной логики, является номо­тетическим. Второе – эйдетическое, софийное, металогическое и мета­физическое. Однако и оно может быть помещено в норма­тивную матрицу. Например, ведущим положением средневековой эпистемологии был тезис: по благодати человек получает более совершенное знание, чем с помощью разума. Менее категоричны В. С. Соловьев и П. Тиллих. Первый фиксирует знания, ориентированные на достижение истинности материальной (фак­тической) и/или формальной (логической), и/или абсолютной. У Тиллиха «откровенное знание» не противоречит зна­нию «ординарному». Первое нельзя включить в контекст второго и, наоборот.

Если рассматривать веру (belief) и знание как перекрещивающиеся понятия, область их пересечения превосходит автономные сегменты. Вера (belief) и вера (faith) не только субъективные ментальные феномены, они успешно вписывается в «третий мир» самостоятельных эпистемических конструкций К. Р. Поппера. То, что вера (faith) – основание для религиозного знания, не нуждается в подкреплении. Было бы серьезной ошибкой, говорить о подчинении знания вере (faith). Без знания вера теряет связь с миром, трансформируясь в ожидание невозможного. Вера совершенствует реального человека, обладающего знаниями о действительном мире, который подлежит преображению. Веру не укрепить «изнеможением разума»; нельзя спасти те религиозные положения, которые разум не в состоянии принять и оправдать. Вера дает разуму меру глубины, любви и окончательности; а разум дает вере энергию чистоты, очевидности и предметности. Разум, разрушающий веру, – не разум, а плоский рассудок; вера, восстающая против разума, – не вера, а пугливое и блудливое суеверие.

Несколько слов о виртуальной «реальности» и соответствующем типе знания. Это потенциально-декларативное, надэмпирическое, промежуточное, бессистемное, реля­тивно-ускользающее знание. Тем не менее, оно пре­тендует на нормативность. Обще­значимость такого знания – фиктивная, не апробированная, а эмпирика своди­ма к сумме образов и моделей, тира­жируемых при помощи СМИ и социальных сетей. Наверное, поэтому, «компьютерное» значение виртуальности и выражается с помощью таких понятий как «симуляция», «моделирование», «сеть». Погружение в виртуальную ирреальность выключает» человека из выделенной (основной) реальности, нивелирует референтность и фактуальность знания. Е. Е. Та­ратута говорит об «онтологической безответственности виртуальной реаль­ности», т. к. она не возводится в систему, пренебрегает причинно-следственными связями, допускает «избирательную «симу­лякризацию» регулярного социального смыслового конти­нуума», освобождает чело­века от общества; это проект «свободы без ответствен­ности». Она не конвер­тируется не только в категории социального как такового, но и в категории устоявшейся со­циальной теории, всегда ускользая от этого определения, реализуясь в виде случайного, единичного.

Итак, с помощью концепта «знание» фиксируется некоторым способом полученный, структурированный и когерентный, селективный и незамкну­тый, преиму­щественно семиотически оформленный и полифункциональный инфор­мационно-смысловой ресурс. Концепт «знание отличается экстенсиональной не­определенностью и интенсиональной насыщенностью. «Знать» – индексикально, стандарты и шкалы зна­ния конвенциональны и зависят от контекста. Поэтому целесообразно вести речь не о классификации, но о типологии знания, т. к. классы формируются исключительно с помощью обобщенных идеализированных моделей. Кроме того, отсутствуют многие признаки естественной классификации, – сис­темность, объективность, эмпи­рическая верифицируемость, темпоральная устой­чивость, предсказательная сила, следование формально-логическим правилам и т. д.

В силу тривиальности, не рассматривались дихотомические деления объема понятия «знание» на обыденное и специализированное, теоре­тическое и эмпирическое, научное и ненаучное. Фиксируем следующие таксономические группы (ТГ). ТГ- 1 (подход неопозитивистов) на первом этапе деления включает знание научное (1а) и метафизическое (1б). ТГ- 2 – знание в субъективном смысле – «я знаю» (2а), знание в объективном смысле – «есть знания» (2б). ТГ- 3 включает личностное знание (3а), знание о внешней физической реальности (3б), «знание другого лица» (3в). ТГ- 4 (рас­ширенный вариант типологии Э. Голдмана) включает знание сверхсильное – логически (эмпирически) обоснованное, не допускающее альтернатив (4а), сильное – обоснован­ное, но допускающее альтернативы (4б), слабое – онтологически и логически проблем­ное, но квалифицируемое как досто­верное надежное убеждение, подкрепленное объективированной верой (4в), сверхслабое – субъективное, не подкрепленное убежде­ние (4г). ТГ- 5 – знание практическое (5а), духовно-практическое (5б), теоретическое (5в). ТГ- 6 включает знания, имеющие истинность материальную или фактическую (6а), формально-логическую (6б), абсолютную (6в). ТГ- 7 – знания о Боге (7а), о мире (7б), о человеке (7в). ТГ- 8 включает откровенное знание (8а) и ординарное (8б). ТГ- 9 включает знание-что (9а) и знание-как (9б). ТГ- 10 – знание «о …» (10а) и знание «свидетельств о …» (10б). ТГ- 11 – достоверное (11а), проблематичное (11б), вероят­ностное (11в), аксиоматическое (11г), виртуальное (11д), ложное (11ж), бессмысленное (11з). ТГ- 12 – симво­лически-образное (12а), традиционно-рецептурное (12б), догма­тическое (12в), концептуальное (12г), номологическое (12д).

Итак, научное знание имеет ряд существенных признаков: предметность, объективность, общезначимость, необходимость, системность, обоснованность.

 

Вопросы для самоподготовки и дискуссий

 

1. Какие дефиниции понятия «знание» Вам известны?

2. Какие явные и контекстуальные дефиниции понятия «познание» Вы можете привести?

3. Как структурируется философское и научное знание?

4. В каком отношении находятся понятия «эпистемология», «гно­сеология», «теория познания»?

5. Какое содержание Вы обнаруживаете у понятия «метафизика»?

6. Эксплицируйте взаимосвязь знания и веры.

7. Эксплицируйте взаимосвязь знания и религиозной веры.

8. Раскройте содержание понятия «научная когнитосфера».

9. Какое место занимает эпистемология в пространстве современной науки?

10. Какое место занимает эпистемология в культурном пространстве?

11. Приведите примеры эпистемологических определений науки.

12. Какие уровни научного познания Вам известны?

13. В чем специфика решения эпистемологических проблем в сциентистской философии?

14. Дайте определение понятию «критерий истины».

15. Какие теории истины Вам известны из изученного ранее курса философии?