Научная картина мира и исторические типы научной рациональности

 

1. Кумулятивная модель роста научного знания – доминировала в фило­софии науки до 50-60 годов прошлого века. Она основывалась на сле­дующих положе­­ниях: 1) научное знание состоит из некоторого множества ба­зисных предложений, считающихся обоснованными, и логических следствий из них; 2) прогресс науки состоит в добавлении новых истин к массиву при­обретенного ранее знания; 3) проблемные (ошибочные) знания – преграда на пути развития единой пре­емственной науки.

В формате парадигмального подхода, разработанного Т. С. Куном в работе «Структура научных революций», развитие науки понимается дискретно. В своем развитии наука проходит три стадии – допара­дигмальная наука (контролируемый «хаос» множества конкурирующих теорий), пара­дигмальная («нормальная») наука, научная революция, в результате которой «старая» парадигма уходит в прошлое.

Концепт «парадигма» (греч. παράδειγμα – модель, образец, пример, проба), получивший широкое распространение полстолетия назад благодаря Т. С. Куну, отличается дисциплинарной многозначностью. Исследователи ведут речь о пара­­дигмах в экономической теории, геополитике, литературе, кинематографе, филосо­­фии (метафизика всеединства, например, претендует на парадигмальную роль в российском философском пространстве). Г. Кюнг употребляет этот термин для фиксации этапов развития христианской картины мира; в теологии прижились понятия «нормальное богословие» и «богословская революция» и т. д. Ниже речь пойдет о содержании данного понятия в ареале философии науки.

В программной работе Т. С. Куна находим минимум два значения инте­ресующего нас концепта. С одной стороны, парадигма включает в свое содержание «совокупность убеждений, ценностей, технических средств и т. д., которая харак­терна для членов данного сообщества». С другой, – указывает на «конкретные решения головоломок, которые, когда они используются в качестве моделей или примеров, могут заменять эксплицитные правила как основу для решения не разгаданных еще головоломок нормальной науки».

В настоящее время доминируют функциональные, операциональные и контекстуальные определения. Ограничимся следующей дефиницией: научная парадигма – конвенциональная регламентирующая и ценностная матрица, которая имплицирует правила конструирования концептуального каркаса и выполняет эвристическую, проективную, регулирующую, контролирующую, селективную, интегрирующую и терапевтическую функции. Будучи защитным механизмом «нормальной» науки, парадигма диагностирует эпистемологические проблемы, разрабатывает методы «профилактики» и снятия аномалий.

Разрешение аномалий, по причине развития и усложнения науки, часто оказывается запоздалым. Парадигма сама имплементирует в «тело» науки фальсификаторы, головоломки и парадоксы, латентно выполняя миссию обновления. Константных требований для выбора парадигмы не существует, есть только релятивные критерии, оценки и регулятивные принципы. Все это привносит в науку элемент иррациональности. Парадигма способна терять статус образца, выступая в качестве гипотетического проекта, открытого для критики. В результате происходит отключение исчерпавших себя когнитивных массивов и пере­програм­ми­рование науки. О парадигмах нередко говорят как о конкурирующих и/или несоизмеримых теориях. Например, проблема референции, немаловажная в контексте онтологических допущений, решается в трех программах. Неопозити­­вистская парадигма требует: язык науки должен «цепляться» исключительно за фактуальную, исчисляемую действительность. Аналитическая утверждает: референция привязана к интенциональности, контексту и коммуникативной прагматике. Феноменологическая парадигма констатирует: проблема референции – есть метафизическая тема; ноэматические объекты – легитимные референты.

Парадигма представляет собой модель, в которой онтологический и эпистемологический сегменты не подлежат четкой демаркации, она «является ши­роким теоретическим концептом, обобщающим базовые установки человеческого мировидения, связанного с определенными типами сознания и рациональности, которые, в свою очередь, предопределяют структуру языка и всего спектра заложенных в нем дискурсов», – пишет А. Г. Дугин. Парадигма, считает Л. Баженов, представляет собой защитный механизм науки; она вводит исследование в нормальное русло, не только подавляя аномалии, но и «выращивая» их. И. Барбур основными характеристиками парадигмы считает наличие различных допущений и сопротивление опровержению. Ей присущи как субъективные и исторически относительные, так и объективные, эмпирические и рациональные черты. Правил для выбора парадигмы не существует, однако есть общие критерии их оценки.

Научное познание – многоуровневый, часто – неконтролируемый, процессуальный синтез 1) неосвоенного информационного ресурса, 2) знания как такового («третий мир» К. Р. Поппера), 3) субъективных эпистемических состояний. Парадигма – это еще и гештальт миропонимания, а также способ самоорганизации научного сообщества. Деятельность последнего разворачивается в потоке гете­рогенного социально-исторического времени, детерминирована религиозными, правовыми, политическими факторами, трансформациями в области коллективной и индивидуальной психологии.

Таким образом, имеются все основания говорить о философском базисе научных моделей познания. Философия выступает как 1) аналитическое и крити­ческое преломление бытия (и инобытия) в сознании людей, 2) концептуальное моделирование действительного и возможных миров, 3) постановка и решение фунда­ментальных мировоззренческих проблем. Ограничимся анализом метафизи­ческой и онтологической «интервенций» на территорию парадигм.

Понятие «метафизика» не является эксплицитным и не имеет конвен­циональной дефиниции. Под метафизикой понимаем все то, что, находится над (за и после) внешним и внутренним опытом; это чистая априорность, максимальная форма рефлексии, универсальные принципы учения о первоосновах, «попытка охватить мир как целое посредством мышления» (Б. Рассел). В сумме получаем финитную область смыслов и постижения «общих черт структуры мира и методов проникновения в эту структуру» (М. Борн).

«Метафизика занимает особое место в системе знаний: ее понятия предназначены не для доказательств (этим занимается математика или физика), а для осмысления достигнутых результатов и направлений дальнейших исследований», – пишет Ю. С. Владимиров.

Метафизические основания научной парадигмы – это не только обобщения, полученные на проблемных полях онтологии и теории познания. Здесь присутствуют витальные ориентиры, ценностные константы, нормативные постулаты, имеют место ответы на вопрос «зачем?» вне координат экспери­ментальной науки. Такие основания можно определить как ментальные конструкты, выходящие за пределы эмпирически доступного, исторически данного, профанного бытия. Метафизика не открывает естественнонаучных законов, однако благодаря ней, ученый расширяет когнитивный горизонт, преодолевая номотетику и деонтологию рациональности и выходя на уровень эйдетического, трансцендентного. Дискуссия о природе реальности между А. Эйнштейном и Н. Бором – тому пример. Метафизика, в отличие от онтологии, ближе к теологии и поэтому более уязвима для сциентистской критики.

Не элиминируемыми элементами научно-исследовательских программ являются онтологические допущения. Они представляют собой оригинальные образы бытия (инобытия), семемы идеального сущего, экзистенциальные гипотезы, вплоть до инженерии возможных миров. В результате допущений действительность обнаруживает новые качества, дискуссионные знаковые массивы приобретают референты, а познающий человек – схемы концептуализации, интерпретационную аксиоматику и теоретические основания для формирования альтернативных сценариев разворачивания действительности и/или ее переформатирования.

В контексте неразрывной связи онтологии и эпистемологии, их детерминированности языковыми каркасами, а также принимая во внимание экстенсиональную неопределенность многих научных категорий, следует признать приемлемым наличие открытого множества онтологий. То есть, уместно связывать сущее со способом его интерпретации. Речь не идет о нивелировании «физических фактов», логических и естественнонаучных законов. Подобный подход видится удобным для анализа объектов с неоднозначным бытийным статусом. Одни и те же объекты могут выступать как не существующие или онтологически проблемные в одном каркасе, гипотетические абстрактные эссенции в другом, иметь очевидный денотат в третьем и т. д. Релевантность данного парадигмального допущения подкрепляет генезис квантовой физики. Адекватным и эвристическим такой подход является для теологии и социально-гуманитарной эпистемологии.

Итак, парадигма – относительно автономная и стабильная во времени эписте­мологическая модель, которая способствует формулировке и решению нетри­виальных, актуальных научных проблем. Парадигма существует и функционирует как междисциплинарная матрица, имеющая философский фундамент. Она вклю­чает: 1) метафизические конструкты мировидения и мирообъяснения; 2) априорные (порой, – догматические) основания теорий, как правило, в формате онтологических допущений; 3) дефиниции основных понятий и категорий; 4) критерии выбора логико-методологических принципов, операций, процедур и зафиксированный опыт их апробации; 5) набор аксиологических и деонтических положений.

Парадигмальный подход делает проблематичным формирования теории единого научного прогресса. Последний целесообразно понимать много­векторно и диалектически.

Например, Ф. Китчер выделяет семь направлений научного прогресса:

- концептуальный,

- объяснительный (появление более полных и адекватных объяснительных схем),

- прогресс в постановке вопросов,

- прогресс в высказываниях, которые принимает социум,

- инструментальные улучшения,

- методологический (введение новых стратегий),

- организационный.

Проблема роста научного знания, представленная Т. Куном, нередко харак­теризуется как релятивистская, ибо не предполагает наличие единых стандартов ра­циональности, методологических принципов и критериев истинности научного знания.

Выделяют объективный и субъективный релятивизм; релятивизм восприятия, истины, понятийный релятивизм, релятивизм отношений; культурный, рели­гиозный, моральный и, конечно, – эпистемологический типы релятивизма. Один из самых авторитетных сторонников эпистемологического релятивизма – П. Фейера­бенд даем ему следующую характеристику: «Для каждого утверждения, теории, точки зрения, которые приняты (считаются истинными), существуют аргументы, показывающие, что конкурирующая альтернатива по крайней мере столь же хороша, а может быть, даже лучше».

Одной из альтернатив релятивизма является гипотетический реализм. Его исходный тезис: получить истинное, надежное знание в области философии наукм мы не можем. Эпистемологический максимум – наличие парадигмально, а сле­довательно, темпорально ограниченных адекватных и конвенциональных знаний, подкрепленных релевантной методологией и защищенных онтологическими допу­ще­ниями. Признание альтернативных онтологий, ограниченного конструктивизма и плюрализма концептуальных сетей не являются достаточным для оценки такой позиции как антиреалистской и релятивистской. Речь скорее идет о приверженности семантическому реализму и, как следствие, методологической прагматике, до­пускающей в познавательный процесс внерациональное при следовании требова­ниям критического рационализма.

 

2. В 1998 г. Стивен Шейпин опубликовал монографию «Научная революция», которая начинается, на первый взгляд, странно: «Книга посвящена событию, которого не было». Что имел в виду американский историк и социолог науки? Предмет его книги – фантазия ученых? Скорее всего, он хотел сказать, насколько исторически изменчивым и проблемным по содержанию является понятие «научная революция» (далее – НР).

До XVIII в. слово «революция» не связано с радикальными измене­ниями. Оно ассоциировалось с повторяющимися циклами. У великого «ре­волюционера» Николая Коперника, планеты вращаются (revolutiones) вокруг Солнца. Многие естествоиспытатели XVI – XVII в. считали себя не новаторами и борцами со старой картиной мира, а носителями тради­ционной чистоты знаний. Представления о революционных переворотах в познании возникают только в трудах французских просветителей.

Если до XVI в. науки современного типа не было, что революциони­зировали Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон? Почему обнаруживается так много революций, если наука – стабильная целостность? Или не­соизмеримых «наук» много? Может ли революция длиться 100–120 лет и как объяснить то, что «не революционные» периоды столь непродолжи­тельные? С другой сторо­ны, если изменения в науке – перманентные, она есть постоянная рево­люция? Как видим, С. Шейпин имел все основания усом­ниться в том, что его монография имеет однозначный предмет.

Элементом любой картины мира являются абстракции (идеальные объекты). Они – результат конвенций (соглашений) между людьми, не­редко появляются апостериори и представлены в форме соответствующих понятий, часто мета­форических: «неделимая корпускула», «монада», «аб­солютно черное тело», «Большой взрыв». С такой абстракцией, фикси­рующей атрибут научного познания, и именуемой «НР», мы и имеем дело.

Понятие «НР» стало общеупотребительным благодаря Александру Койре в 30-е гг. прошлого века. В 1954 г. вышли книги А. Руперта Холла «Научная революция» и Дж. Д. Бернала «Научные и индустриальные революции». После публикации бестселлера Т. С. Куна «Структура науч­ных революций» (1962), «НР» утвердилось в качестве ключевого концепта актуальной темы «Динамика и рост научного знания».

По мнению А. Руперта Холла, НР – серьезный сдвиг в образе мысли, спонтанное и даже где-то иррациональное «переопределение объектов философского и научного исследования». Л. А. Микешина понимает НР двояко: как качественное изменение в системе знания и мышления, сопро­вождаемое измене­нием стратегии научного поиска и как радикальную мо­дификацию познавательной деятельности, скачок в способах производства знания. В. Н. Порус делает акцент на новизне происходящих процессов. НР – это стремительное изменение содержания познания, переход к новым теоретическим и методологическим предпосылкам, к новой системе фун­даментальных понятий и методов, к новой картине мира. Парал­лельно пре­образовываются средства наблюдения и экспериментирования, появ­ляются новые способы оценки и интерпретации данных, инновационные схемы объяснения и обоснованности. В. С. Степин считает НР этапом развития научного знания, связанного с «перестройкой исследовательских страте­гий, задаваемых основаниями науки». Последние включают 1) научную картину мира; 2) идеалы и нормы научного познания; 3) философский базис. Забегая вперед, отметим, что в результате НР научная картина мира (далее – НКМ) трансформируются всегда, однако, второй и третий компоненты могут оставаться достаточно устойчивыми.

Революция – это движение, ее цель – усложнение некой системы. НР – не исключение, ибо сопровождается высокой «плотностью» откры­тий, интенсивным ростом знаний, развитием отдельных наук и междис­циплинарными взаимо­действиями («парадигмальными прививками»), прежде всего, в плане переноса идеалов и норм исследования из одной науки в другую. Но куда, каким образом и почему движется наука?

На эти и другие вопросы имеется, как минимум, два массива раз­вернутых ответов в рамках альтернативных кумулятивной и не кумуля­тивной концепций. Согласно первой, научные знания накапливаются (кумулируются), образуя постоянно увеличивающийся в объеме массив достоверной информации, фундамент которого – неизменные истины. Наука имеет цель, развивается линейно и демарки­рована от ненаучных ти­пов знания, в т. ч. философского. Ей присуща преемствен­ность. Игнорируя старые теории, невозможно сформулировать новые. С конца XIX в. данная концепция переживает трудные времена. В естествознании были опро­вергнуты такие «вечные» истины как неизменность химических атомов, взаимная независимость пространства и времени, непрерывность динами­ческих явлений. В начале XX в. формируется неклассическая физика, начинается кризис в основаниях самой точной из наук. В 1925 г. Д. Гиль­берт сокрушается, что теперь в математике – образце достоверности и истинности – привычные и апробированные процедуры и операции приво­дят к бессмыслице. «Где же искать надежность и истинность, если даже само математическое мышление дает осечку?», – восклицает он. Тезис о стабильности и единстве науки ставят под вопрос конкуренция иссле­довательских программ, взаимодействие научных дисциплин и т. д.

Наиболее известной не кумулятивной программой, объясняющей научную динамику, является парадигмальная концепция. Здесь наука раз­вивается дискретно, преемственности между старыми и новыми знаниями – нет, ненаучное знание оказывает существенное влияние не только на картину мира, но и на науку. Проблемы, цели, векторы развития науки определяются извне. Согласно Т. С. Куна, парадигмальной («нормальной») науке предшествует допарадигмальная стадия «хаоса» конкурирующих гипотез и теорий. Рано или поздно, одна из них оказы­вается наиболее эф­фективной, подчиняет конкурентов, формируя парадигму. НР – это смена парадигм, как следствие кризиса «экстраординарной» науки не решенных проблем и аномалий. НР определяет последующую эволюцию новой «нормальной» науки. Развитие, таким образом, циклично, а не линейно.

В результате НР меняется архитектура знания, происходит перепрограм­мирование науки. Все это сопровождается модификацией иссле­довательских стратегий, задаваемых основаниями науки, которые также перестраиваются. Фило­­софия – метафизическая по своей природе – определяет общую структуру пости­гаемой естествознанием реальности, вплоть до формирования оригинальных образов мира и его альтернатив в форме онтологических допущений. Будучи плоть от плоти картины мира, она оказывает влияние и на мировоззрение познающего субъекта.

Итак, «научная революция» – метафора, фиксирующая крупные пре­образования в науке. Смысл этой метафоры, как минимум, двоякий: «рево­люция» – скачок, радикальное изменение всего научного пространства, смена парадигмы; «революция» – условная веха в истории кумулятивного в своей основе роста научного знания. Рост гарантирован до тех пор, пока: 1) изучаемые объекты фик­сируются с помощью однозначных понятий, 2) черты системной организации объек­тов находят отражение в стабиль­ной программе мировидения и мирообъяснения, 3) основания теорий устойчивы, 4) логико-методологические структуры соот­ветствуют сложив­шимся идеалам, нормам и ценностям.

Как видим, имеются различные интерпретации НР и парадигмы. Это не удивительно, ибо наука пережила и переживает различные по масштабу и содержанию революции, имеющие множество причин и предпосылок.

 

Революционные изменения в науке имеют «внутренние» и «внеш­ние» – вненаучные – причины и предпосылки. Исторические периоды, предшествующие НР нередко именуют кризисами в науке.

Решающие «внутренние» факторы НР:

- Открытие новых объектов. Например: водород (Г. Кавендиш, 1766), кисло­род (Дж. Пристли, 1774), электрон (Дж. Томпсон, 1897), атом­ное ядро (Э. Резер­форд, 1911).

- Расширение диапазона изучаемых явлений и процессов. Напри­мер: до­казательство того, что скорость электромагнитных волн равна ско­рости света (Дж. Максвелл, 1864), обнаружение лучей, проникающих че­рез непрозрачные тела (В. Рентген, 1895) и гамма-лучей (П. Виллар, 1900).

- Формулировка новых законов природы. Например: законы дви­жения планет И. Кеплера (нач. XVII в.), закон всемирного тяготения (И. Ньютон, 1665), второй закон термодинамики (Р. Клаузиус, 1850), пе­риодический закон химических эле­ментов (Д. И. Менделеев, 1868).

- Накопление парадоксов, аномалий и фактов, не объясняемых господ­ствующей парадигмой. Например: явление интерференции, ставящее под вопрос адекватность корпускулярной теории света; проблема пери­гелия Меркурия, так и не решенная в программе классической физики.

- Появление новых методологических программ и способов позна­ния. Например: формулировка систем дифференциального и интеграль­ного исчисления (сер. XVII в.), формирование математической логики (сер. XIX в.), принцип неопределенности В. Гейзенберга (1927), метод радиоуглеродного датирования (У. Либби, 1946).

- Технические изобретения. Например: телескоп (нач. XVII в., Г. Липперсгей, Г. Галилей), конденсационная камера Вильсона (1911), электронный микроскоп (1940), всемирная компьютерная сеть – интернет.

- Формирование массива эффективных конкурирующих теорий. Например: матричная механика В. Гейзенберга и волновая – Э. Шре­дингера, а также теория преобразований в квантовой механике П. Дирака (20-е гг. ХХ в.); пролиферация («размножение») теорий неклассической логики (20–70 гг. ХХ в.); дискуссии вокруг неравенства Белла, согласно которому любая теория со скрытыми пара­­метрами, предсказания которой согласуются с предсказаниями квантовой механики, должна быть нело­кальной (начались в 1964 г. и продолжаются до сих пор).

Некоторые научные явления синтезируют в себе несколько аспек­тов. Их «жизнь» в формате новых фактов, законов, констант, приборов, математических экспликаций, гипотез растягивается на годы и десятиле­тия. Например: теория эволюции, неевклидова геометрия, общая теория относительности, копенгагенская интерпретация квантовой механики, раз­работка модели структуры ДНК, концепция расширяющейся Вселенной.

В качестве «ускорителя» революционных процессов могут высту­пать публикации научных трудов – «Размышления о движущей силе огня» Н. Карно (1824), «Происхождение видов» Ч. Дарвина (1859), три статьи А. Эйнштейна, положившие начало специальной теории относительности (1905), «Основания математики» Б. Рассела, А. Уайтхеда (1913) и т. д.

Кроме того, констатируем диалектическую взаимосвязь факторов. Создание более совершенных средств измерения, усложнение техники наблюдения, позволяет открывать новые объекты. Это, в свою очередь, приводит к изменению методологии и понятийно-категориального аппа­рата. Чем сложнее методы и разнообразнее ландшафт изучаемых явлений и процессов, тем выше вероятность появления научных аномалий, кото­рые требуют новых технологий, концептов, методов т. д.

«Внешние» факторы НР формируются в пространстве политики, морали, права, философии, религии, социально-экономической жизни. Например, Т. С. Кун, считал движущей силой НР научное сообщество. Наука детерми­нирована культурным климатом, вплетена в геополитичес­кий контекст. Фран­цузская революция и реформы Наполеона, позже – объединение Германии Бисмарком, привели к тому, что Англия приобрела мощных политических и промышленных конкурентов и вынуждена была уступить пальму научного первенства континентальной Европе. В 20-е гг. ХХ в., в силу ряда социально-экономических и идеологических причин, в группу лидеров мировой науки входят США. После прихода к власти Гитлера и захвата нацистами Австрии этот процесс ускорился по причине эмиграции ведущих ученых за океан. Освоение космоса в 50–80 гг. ХХ в., пожалуй, не было бы столь стремительным и продуктивным без «холодной войны» и идеологического противостояния СССР и США.

Изменения в формах общественного сознания и картине мира спо­собствуют деформации идеалов, норм научного исследования, появлению ученых-новаторов и, в результате, дают определенный импульс развитию науки. Например: появление протестантской парадигмы в христианстве (XVI в.) или секуляризация об­щественного сознания (ХIХ в.). Однако, научная событийность (формулировка законов, фиксация неизвестных природных явлений, рождение новых теорий, технические ноу-хау и т. д.) и трансформации картин мира – не тождественны, они имеют разные вре­менные и ценностные параметры. Далеко не всегда революционные пре­образования в науке – причина мировоззренческих сдвигов и, наоборот.

Если изучением природы и ее структурных элементов занимаются естественные науки, то характеристика самого знания, описывающего при­роду – область философии. Философско-методологическая рефлексия – важнейший атрибут переформатирования НКМ в эпохи НР. Эмпиричес­кого материала и математических экспликаций явно недостаточно. Необ­ходима эвристическая программа мировидения, включающая нестандарт­ные онтологические допущения, новые порождающие модели и понятия, нестандартные типологии и способы концептуализации. Философия, в свою очередь, испытывает давление со стороны науки и других форм общественного сознания.

Понятие «НР» отличается нестабильным объемом, содержательной насы­щенностью и вариативностью. Поэтому естественная классификация НР – невозможна. Допустима лишь типология, в результате которой, клас­сы (типы) формируются искусственно, с помощью обобщенных идеализи­рованных моделей. Приведем традиционную типологию, получив три класса, с последующим делением последнего класса на четыре подкласса.

I. Микрореволюции представляют собой конструирование иннова­ционных и эффективных методологий и теорий в отдельных научных областях. Примеры: теория вероятности П. Лапласа (1812); создание в 1999 г. фемтохимии – лазерной спектроскопии, позволяющей изучать процессы, протекающие за фемосекунды (одна квадриллионная часть сек.).

II. Дисциплинарные революции преобразуют основы одной или нескольких фундаментальных наук, но не ведут к смене мировоззренчес­кой парадигмы. Корректируются лишь специальные картины мира. Такие революции сопро­вождаются трансформацией дисциплинарной онтологии, но не изменяют су­щественно идеалы, ценности, нормы науки. Остается преемственность в мето­дологии, хотя старые способы постижения реаль­ности подвергаются критике и модернизируются. Понятийно-категориаль­ный аппарат – стабильный, но появляется и массив новых концептов. Классические примеры таких революций в XIX в. – переход от механики к термодинамике и отказ от атомистических представлений Дальтона – Бер­целиуса в пользу периодической системы элементов Д. И. Менделеева.

В. С. Степин указывает на революционность процессов междисцип­линарных взаимодействий. Во время таких взаимодействий происходят «парадигмальные прививки» – экстраполяция продуктивных идей и логико-методологических ин­новаций из одной науки в другую. В первой половине ХХ в. множество таких «исцеляющих» от аномалий «прививок» со стороны релятивистской и квантовой физики получили химия, астро­номия, астрофизика, космология.

III. Глобальные революции приводят к смене парадигмы, форми­руют новую картину мировидения, влекут изменения структуры и содер­жания «фонового» (общепринятого) знания. Они связаны с радикальной перестройкой философских оснований, идеалов и норм исследования.

В отечественной историографии науки доминирует подход, согласно которому, имели место четыре глобальные революции. Последнюю из них именуют научно-технической революцией (НТР). Ограничимся фиксацией временных координат и тезисным описанием этих революций, оставляя за скобками развитие техники.

1. Вторая половина XVI – XVII в. (иногда ограничиваются XVII в.). Отказ от геоцентризма и геостатизма. Генезис и развитие механико-мате­матического естествознания. Рождение современной астрономии в форма­те гелиоцентризма. Возникновение геологии. Дифференциация физики. Утверждение единства теории и эксперимента. Номологичность (научной закон – фундаментальная форма научного знания). Становление первого научного концептуального каркаса (классическая механика). Начало ин­ституционализации научного сообщества. Выдающиеся «революционе­ры»: Н. Коперник, Дж. Бруно, Т. Браге, И. Кеплер, Г. Галилей, Ф. Бэкон, Р. Декарт, Х. Гюйгенс, Э. Торричелли, И. Ньютон, Р. Бойль, Г. Лейбниц.

2. Вторая половина XVIII – первая половина XIX в. Теория позна­ния занимает ведущие позиции в философии. Естествознание становится дисцип­линарно организованным. Вытеснение натурфилософии в ее мета­физическом варианте. В пространстве каждой науки складываются собственные предметные области, идеалы, ценности, нормы. Дифферен­циация и усложнение методологии. Становление и стремительное развитие биологии и химии. Рождение электро­динамики и термодинамики, матема­тической логики, астрофизики. Генезис социально-гуманитарных наук. Формирование эволюционного подхода, диалектики, сциентистской фило­софии. Закладываются основы спектрального анализа. Выдающиеся «рево­люционеры»: К. Линней, И. Кант, Г. Кавендиш, А. Лавуазье, Ж.-Б. Ламарк, Т. Юнг, Н. Карно, Н. И. Лобачевский, М. Фарадей, Дж. Максвелл, Г. Кирх­гоф, Р. Клаузиус, Т. Шванн, Ч. Дарвин, Г. Мендель, Д. М. Менделеев.

3. Конец XIX – начало XX в. Открытие рентгеновских лучей, радиоактивности, электрона, фотона. Постоянная Планка. Специальная и общая теория относительности. Формирование квантово-релятивистской парадигмы. Кон­цепция расширяющейся Вселенной и Большого взрыва. Атомная физика и окончательное искоренение механицизма. Интенсифи­кация математизации науки. Генезис неклассической логики, семантики, биофизики, психологии. Развитие генетики и лингвистики. Ввод понятия абстрактного эквивалента алгоритма. Расцвет позитивизма – ведущего сциентистского направления в философии. Вы­дающиеся «революционе­ры»: Г. Кантор, В. И. Вернадский, А. Беккерель, Дж. Томп­сон, З. Фрейд, М. Планк, А. Эйнштейн, Э. Резерфорд, Н. Бор, В. Гейзенберг, Э. Шредин­гер, П. Дирак, В. Паули, Луи де Бройль, К. Гедель, А. А. Фридман, Э. Хаббл, Ж. Леметр, Б. Рассел, А. Тьюринг, Л. Витгенштейн, Л. Брауэр.

4. Вторая половина XX в. – сегодняшний день. Стандартная мо­дель, открытие новых элементарных частиц (кварки, глюоны, нейтрино, бозон Хиггса и пр.) и «реликтового» излучения. Рост взаимодействия наук и увеличение объема научных работ. Компьютеризация и развитие новых форм коммуникации. Синтез эмпирических и теоретических, прикладных и фундаментальных исследований. Интенсификация внедрения достиже­ний НР в производство. Кибернетика, моле­кулярная и физико-химическая биология, генная и клеточная инженерия, квантовая электродинамика и квантовая хромодинамика. Термодинамика неравновесных процессов и синергетика. Нанотехнологии. Исследование космического пространства и развитие космологии. Рождение идеи математической Вселенной.

Аберрация близости и незавершенность НТР не позволяют дать ей исчерпывающую оценку и четко демаркировать от процессов, происходив­ших в первой половине XX в. Откажемся от попыток обнаружить наиболее влиятельных современных «революционеров». Это – некорректно, так как многие из них здрав­ствуют и продолжают научные исследования.

В результате, имеем три исторических типа науки, связанных с НР – классическая (XVII – XIX вв.), неклассическая (конец XIX – начало XX в.), пост­неклассическая (с конца ХХ в.). Каждому типу соответствует не толь­ко своя картина мира, но и определенный вид рациональности. Научная рациональность – «спутник» НКМ, своеобразная матрица соответствия знания принципам разума, эталон науч­ности, который, однако, подвержен коррекции. Проблеме трансформации НКМ в результате НР посвящен последний – результирующий – раздел лекции.

 

 

3. Напомним, что НКМ – целостная система представлений о мире как объекте научного исследования, своего рода концептуальная модель реаль­ности. НКМ, в форме синтетической теории, является 1) результатом познавательной деятельности; 2) программой получения, обработки и трансляции наличного знания; 3) условием постановки и решения новых научных проблем. Она, будучи динамичной и вписанной в контекст той или иной исторической эпохи, связывает модусы времени, репре­зентируется с помощью научных понятий и зависит от доминирующих идеа­лов и принципов. В зависимости от уровня и масштаба системати­зации знаний, раз­личают следующие НКМ: 1) общенаучная – функциони­рует как глобальная исследовательская программа, медиатор постижения природы и общества; 2) ес­тественнонаучная – элемент общенаучной и ее фундамент одновременно; 3) специальные картины мира (дисциплинарные онтологии). До XIXв. гос­подствовала одна – механическая НКМ. Картину мира, сложившуюся в социально-гуманитарных науках допустимо рас­сматривать и как автономную, и как часть картины мира общенаучной. Границы между различными НКМ – весьма условные.

Картина мира – не есть сам мир. Картины можно «писать» по-разному. Охватить мир во всех его атрибутах и процессах – невозможно. НКМ – итог негласной конвенции. Возможно, мир совсем не такой, каким его видят ученые. Науки о природе лишь предполагают нечто о мире, они ничего не могут сказать, например, о сверхъестественном. Проблема нача­ла мира – метафизическая. Тем не менее, именно естествознание предла­гает адекватную – в теоретическом и прикладном аспектах – модель реальности. Наиболее исчерпывающей является физическая специальная картина мира. Она определяет не только когнитивно-теоретический ланд­шафт других «миров». Ее обобщенные системно-структурные образы – краеугольный камень общенаучной картины мира. Эти образы вводятся посредством представлений об/о: 1) объектах-первоначалах; 2) системно-струк­турных характеристиках объектов, позволяющих их классифици­ровать (осу­ществлять типологию); 3) специфике взаимосвязи и взаимодей­ствий объектов, закономерностях их развития; 4) пространстве и времени.

Первая НР привела к безраздельному господству механической НКМ. Ее тезисы-маркеры: 1) простота и единообразие природы, 2) наличие у мира фунда­ментальных физических качеств, 3) универсальность причин­ности и жесткий детерминизм, 4) вечность и неизменность законов приро­ды; 5) тела состоят из неделимых атомов, 6) связь атомов и тел – есть мгновенная передача сил (принцип дальнодействия), 7) природные объек­ты погружены в «резервуар» абсолютного пространства и времени.

Синтез теории и эксперимента обеспечивается аксиоматическим положением: мир имеет два класса свойств – чувственных и постигаемых умозрительно. Начинают складываться представления об активном субъек­те познания. Несмотря на постепенное «расколдовывание мира» (термин М. Вебера), теология продолжает выступать в роли дирижера «интел­лектуального оркестра», а идея креационизма по-прежнему задает единство познанию. Утверждается «принцип Коперника»: мир человека – пусть и венца Божьего творения – ничем не выделяется среди других компонентов Космоса, а наша планета не занимает в нем особого поло­жения. Как видим, предлагается простой и удобный образ мироздания. Неудивительно, что на столетия эта НКМ стала эталоном. Р. Бойль исполь­зовал представления о движении «малых частиц материи» (корпускул) для объяснения химических явлений; французские просветители видели в человеке и обществе специфические механизмы и т. д. Многие образы, представления и аналогии этой НКМ не только успешно «прививались» в прошлом, но и не потеряли своей адекватности до сих пор.

Вторая НР внесла вклад в коррекцию механической НКМ, сохранив ее общие познавательные установки. НКМ в геологии, химии, биологии уже не сводятся исключительно к механицизму. Интерпретации объектов осуществляются с помощью новых понятий – «вещь», «состояние», «про­цесс», предполагающих развитие и изменение. Мир природы усложняется. Творец превращается в «великого Часовщика». Со вт. пол. XVIII в. «Ча­совщик» только «заводит» механизм мира, который функционирует в силу собственных законов. Развитие науки в XVIII–XIX в. подтвердило тезис: качественно однородный мир можно измерять, а полученные результаты успешно обрабатывать с помощью математики. В XIX в. одерживают серьезные победы эволюционизм, абсолютный детерминизм и диалекти­ческий принцип всеобщей взаимосвязи. В электродинамике «первокирпи­чики» материи уже не рассматриваются как несущие заряд «атомы электричества». Сцену науки покидают понятия «теплород», «флогистон», «флюид». Вводятся мировой эфир и принцип близкодействия (передача сил от точки к точке с конечной определенной скоростью).

Классической науке, пережившей две революции, присущ прямой онтологизм, т. е. непосредственное отнесение знания к самой реальности. Объективность гаран­тируется специфическим тождеством мира и разума, допускающим гносео­логическую автономию человека. Последний спо­собен без посредников отражать действительность. Тем не менее, в триаде субъект-средство-объект, по-прежнему, главное – объект. Субъективное необходимо элиминировать, а осмысление культурного пространства, в котором разворачивается научный поиск, – миними­зировать. Фундаментом адекватности отражения мира являются очевидность и здравый смысл, а также система наглядных представлений, проверяемых эмпирически. Считается, что новые теории возможны только после многократных опытных подтверждений. Делается ставка на поиск последних истин о сущности мира (веритизм). Картины реальности жестко конкурируют, их носители считают, что существует только одна правильная теория (моно­теоретизм), ведущая к научному прогрессу (вера в него – непоколебима). Экстравагантность в науке осуждается.

Третья НР – время научного романтизма на фоне страшных исто­рических катаклизмов, бессонных ночей и неистовых дискуссий до утра, скептицизма и надежд, безумных открытий и невероятных теорий. В муках рождается неклас­сическая наука. Радикально меняется не только НКМ. Цивилизация, пережившая две мировые войны, становится другой.

Человек открывает совершено новую реальность – мир элемен­тарных частиц. Здесь совсем иные константы и скорости, системно-струк­турные характеристики и причинно-следственные связи, пространствен­ные координаты и течение времени. Оказалось, что атом – делим, детер­минизм не является универсальным, изме­рительные приборы искажают объекты и, вообще, однозначной связи между реальностью и научной теорией может и не быть. Гипотезы Фридмана, Хаббла, Леметра – Боль­шого взрыва и расширяющейся Вселенной – переворачивают пред­ставления и о мегамире – космосе.

Ученые приходят и к другим интересным выводам: формализован­ные возможности математической логики – ограничены, мир существует и определяется множеством способов, время и пространство – относитель­ны, неразрывно связаны друг с другом, а также массой и энергией, которые эквивалентны. Транс­формируется содержание таких категорий как «часть» и «целое», «необходимость» и «случайность», «причина» и «следствие».

В классической науке причинность определяет, что случится в каж­дый следующий момент времени. В квантовой физике поведение объекта непредсказуемо, многие процессы – спонтанные. Например, у радиоактив­ного атома есть вероятность распада, остающаяся неизменной от секунды к секунде. Рано или поздно, он распадется, но нет никакой причины, кото­рая заставила бы его распасться в какой-то определенный момент.

Складываются представления о природе как совокупности много­уровневых структур, элементам которых присущи стохастические взаимо­действия. В ре­зультате мир предстает сложной динамической системой с неоднозначной иерархией. Объект все чаще интерпретируется как процесс, коррелируемый позна­вательными средствами и операциями, производи­мыми субъектом (методологизм). Оказывается, что состояние целого дале­ко не всегда сводимо к сумме состояний его частей. На первый план выходит вероятностная причинность и соответствующий тип научных за­конов. Широкое распространение получает мысленный эксперимент (из­вестный еще Галилею и Декарту). Обсуждаются новые научные принципы – дополнительности, неопределенности, наблюдаемости, соответствия.

Научное сообщество приходит к выводам: субъект не устраним из процесса познания, между миром и разумом есть социально детермини­рованный посредник – деятельность. Условия и ритм «жизни» этого посредника, а также логико-мето­дологическая территория, на которой он функционирует, определяют, в какой программе, и с помощью какого концептуального каркаса будет «написана» картина мира, или ее фрагмент.

Для неклассической науки также характерны отказ от жесткого вери­тизма и одномерной онтологии, множественность равноценных объясне­ний реальности и их математических описаний (политеоретизм); эвристика и допущения идеи возможных миров, признание того, что образ мира зависим от языка. Внутри­научные ценности выходят на первые план, хотя еще и не рассматриваются в тесной связи с ценностями социальными.

Постнеклассическая НКМ отличается невероятной новизной и неза­вершенностью. Ее маркерами являются: сосуществование различных, в том числе несоизмеримых, картин реальности, глобальная междисципли­нарность, стирание разграничительных линий между отраслями знаний. На передний план выходят уникальные, незамкнутые и саморазвивающиеся системы, состоящие из эволю­ционирующих объектов. Таким объектом стала вся наша Вселенная (если, конечно, она одна), включающая 10¹¹ га­лактик и 10²³ звезд. Формируются представления об иерархии простран­ственно-временных паттернов, флуктуациях, точках бифуркации, избира­тельности реагирования систем на внешние воздействия. Степень и вектор такой реакции не стабильны и могут быть «растянуты» во времени.

Открыты новые «первокирпичики» материи, причем, двух типов. Это – шесть кварков (из них состоят атомные ядра и тяжелые частицы – адроны) и калибровочные бозоны – носители взаимодействия. И те, и другие имеют сложную типологию и иерархию, их существование невоз­можно наблюдать и объяснять, апеллируя к традиционному мировидению. Например, некоторые «первокир­пичики» могут находиться одновременно в нескольких местах, а виртуальные электроны и позитроны «живут» примерно одну триллионную долю наносекунды!

Новые частицы ученые обнаруживают с завидным постоянством. В 2013 г., например, был открыт бозон Хиггса, – «ключик» к тайне возник­новения массы (если это можно вообще назвать массой) у элементарных частиц, атрибутивные характеристики которых (заряд, спин, лептонное число) выразимы исключительно на языке математики. Представители этой замечательной науки находят удивительные аналогии, соответствия и соотношения. Оказалось, что гравитация (единственное из 4-х фундамен­тальных взаимодействий, не объясняемое в рамках Стандартной модели) в 1040 раз слабее электромагнитного взаимодействия, а видимая Вселенная, которой 13,8 млрд. лет, в 1040 раз больше протона. Жизнь возможна только если масса звезды (от массы зависит светимость) лежит в узком диапазоне между 1,6 × 10³⁰ и 2,4 × 10³⁰ кг. Масса Солнца – 2,0 × 10³⁰ кг. А каким фантастически удачным является расстояние от Земли до Солнца! Может прав М. Тегмарк, и наша Вселенная действительно является мате­матической структурой, определяемой вычислимой функцией?

В 1981 г. А. Гут установил, что выделение сильных взаимодействий из единого поля, случившееся примерно через 10^–35 сек. (вдумайтесь в эту цифру!) после рождения Вселенной, стало поворотным моментом в ее раз­витии. Имел место фазовый переход вещества из одного состояния в дру­гое – своеобразная «кристаллизация» в масштабах Вселенной. Произошло скачкообразное расширение, именуемое инфляционным. Оно во много раз быстрее обычного расширения Хаббла. Примерно за 10^–32 сек. Вселенная расширилась на 50 порядков (замерзая, вода расширяется всего на 10%).

60 лет назад Х. Эверетт предложил революционную многомировую интерпретацию, согласно которой, Вселенная расщепляется на множество копий самой себя и в разных копиях реализуются все возможные исходы каждого квантового процесса. Как все это объяснить? Радикальной пере­стройки, пожалуй, требует само понимание детерминизма.

Современная космология в корне меняет образы пространства и времени. Возьмем, например, гипотезу возникновения Вселенной из ничего в результате квантового туннелирования. Математическое описа­ние данного процесса пред­полагает формат «евклидова времени». Оно выражается с помощью мнимых чисел, таких как квадратный корень из -1. В этом случае различия между тремя измерениями пространства и временем исчезают вовсе. Пространство становится четырехмерным и его можно измерять линейкой. С середины ХХ в. сторонники теории струн повели разговоры, что на самом деле, измерений 10, 11 и даже 26.

В научный оборот вошли такие абстракции как «темная энергия», «ложный вакуум», «кварковый суп», «параллельные миры», «кластери­зация Вселенной». Могли ли Ньютон или Максвелл представить нечто подобное? Наверное, и Планк с Эйнштейном были бы потрясены.

Несмотря на такую «экзотику», в серьезный конфликт с некласси­ческим эта­лоном научности постнеклассическая рациональность не входит. Для нее харак­терны: рефлексия над деятельностью во всех ее про­явлениях; детерминация средств познания и знания об объекте смысло­выми и целевыми структурами; функцио­­нирование научных теорий в широком культурно-историческом контексте. Утверждается ценностный подхода к познанию (аксиологизм), формулируется антропный принцип. Триада субъект-средство-объект предстает как единое целое. Приходит осознание крайней сложности объектов современной науки и ограничен­ности человеческого интеллекта, а также созданных им технических средств, неизбежность ошибок и аномалий. Отсюда скептическое отноше­ние к идее научного прогресса, признание принципиальной гипотетич­ности науки, ее открытости к опровержениям.

Сделаем выводы. «Картина мира», как и «НР» – метафора. НКМ – когерентная система представлений о реальности, обобщенный теоре­тический образ мира, концептуализация массива научных знаний, домини­рующих в определенный исторический период.

Революционность в науке имеет множество взаимосвязанных изме­рений – предметно-логическое, гносеологическое, методологическое, номологическое, лич­ностное, институциональное, экономическое, полити­ческое и т. д. Результат общего анализа НР и ее типологии зависят от того, на каких аспектах акцентирует внимание исследователь.

Вопрос о том, общезначимо ли понятие «научная революция» и како­вы его существенные признаки, остается открытым для дискуссии. Имеют место серьезные аргументы в пользу фиксации четырех НР. С другой стороны, есть основания ограничиться и двумя глобальными НР – второй половины XVI – XVII в. и конца XIX – начала XX в.

НКМ генерируется и трансформируется в процессе развития науки. В свою очередь, динамичная наука изменяется под влиянием НКМ. Несмотря на то, что накопительные процессы достаточно часто преры­ваются революционными преобразованиями различных масштабов, отри­цать преемственность между исто­рическими типами науки и научными картинами мира нет достаточных оснований.

 

Вопросы для самоподготовки и дискуссий

 

1. В чем специфика динамического анализа научного знания?

2. Приведите аргументы в пользу кумулятив­ной модели роста научного знания.

3. Приведите аргументы в пользу парадигмальной модели роста научного знания.

4. Какова роль Т. С. Куна в формировании парадигмальной модели роста научного знания.

5. Раскройте содержание понятий «допарадигмальная наука» и «нормальная наука».

6. Раскройте содержание понятия «научная революция».

7. Чем НТР второй половины 20 – начала 21 веков отличается от предшествующих научных революций?

8. Раскройте тему «Научные аномалии и головоломки – двигатель научно-технического прогресса».

9. Какие Вам известны принципы оценки и сравнения массивов научных знаний?

10. Какие виды научного прогресса называет Ф. Китчер?

11. В чем сложность определения рациональности?

12. Приведите аргументы в пользу тезиса: научные революции связаны с изменением типов рациональности.

13. Что такое научная эвристика?

14. Как контекст открытия коррелирует с контекстом обоснования?

15. Какую роль сыграл конструктивизм в истории и философии науки?