Характерные черты средневекового искусства

Для средневекового человека все видимое было лишь отражением невидимого, высшего мира, его символом. Символика пронизывала все. Квадрат был символом земли, а круг – неба, выражая идею вечности, бесконечности и совершенства. Обе эти фигуры лежали в основе плана собора и очертаний фасада. Совершенная форма собора открывалась и «взору Бога» и воздействовала на человеческую душу. Все люди в большей или меньшей степени владели языком символов. Психология восприятия и создателей храмов и созерцателей их была более активна, чем позднее.

У камней и цветов их символический смысл сочетался с их благотворными или пагубными действиями. Цветовая гомеопатия желтых и зеленых камней лечила желтуху и болезни печени, красный – кровотечения. Красный сардоникс означал Христа, пролившего свою кровь за людей. Прозрачный берилл, пропускающий свет – образ христианина, озаренного светом Христа. Гроздь винограда в символическом изображении давильни - это был Христос, проливший кровь за людей. Образом Девы могли служить олива, лилия, ландыш, фиалка, роза. Св. Бернар подчеркивал, что символом Девы является как белая роза, означающая девственность, так и алая роза, говорящая о ее милосердии. Яблоко было символом зла [1, с. 20].

Животный мир чаще всего виделся в сфере зла. Страус, откладывающий яйца в песок и забывающий их высиживать – образ грешника, не помнящего долга перед Богом. Козел символизировал сластолюбие, а скорпион, кусающий хвостом, воплощал лживость. Настоящими обличиями дьявола выступали фантастические звери, имевшие сатанинское происхождение – аспиды, василиски, драконы, грифоны. Слепая ящерица, которая ищет страну, где восходит солнце, символизировала грешника, ищущего помощи у Бога. Пеликан, питающий детей своей кровью, – символ жертвенной смерти Христа. Птица Феникс – символ воскресения. Так же, как и лев, оживляющий дыханием мертвых львят. Олень, пьющий из источника – душа, тянущаяся к Богу. Орел, летящий к солнцу – символ вознесения. Естествознание превратилось в одну из отраслей богословия – животные делятся на воплощающих силы добра и зла [3, с. 349].

Символика становится общесредневековым языком, на котором говорит художник. Звериная орнаментика приобретает видимость реальности из-за повышенной экспрессивности и натуралистичности изображения. Романские мастера создали целый мир ужасных существ, но они их представили так правдоподобно, что их монстры кажутся жившими.

Как и в западноевропейских житиях, драматическая борьба с миром нечистой силы становится лейтмотивом романского изобразительного искусства. В западном христианстве XI-XII вв. распространяется дуалистическая доктрина, согласно которой в мире идет нескончаемая борьба между добром и злом, между богом и сатаной. Возрастает роль демонов, а также их количество и многообразие; зачастую они имеют звериный вид.

Присущее христианству противоборство тела и духа, миров земного и небесного находило свое выражение и в эстетике средневековья, в частности в гротеске. Эти тенденции обнаружились еще до христианизации населения. Вспомним «звериный стиль» германского искусства, основной чертой которого было сознательное нарушение реальных пропорций, гиперболизация страшного и уродливого, тяготение к изображению чудовищ. Вероятно, не так уж трудно выстроить смысловую цепочку от скрученных в жгуты и переплетающихся между собой тел борющихся зверей, разверстых пастей и хищных лап фантастических животных, от угрожающих человеческих лиц и фигур языческого периода к химерам, чертям и жутким сценам Страшного Суда романской и готической эпох. Восточные влияния еще больше обогатили эту традицию [2, с. 501].

Гротеск – коренная черта искусства и неотъемлемая сторона переживания действительности и самоощущения средневекового человека [8, с. 144].

Средневековый гротеск коренился в двумирности мировосприятия, которое сводило лицом и лицу мир земной и мир горний. Мир земной сам по себе нисколько не удивляет; сфера потустороннего вызывала благоговение, если речь шла о высших существах, и ужас и ненависть, если дело касалось нечистой силы – но потустороннее воспринималось в качестве такой же неотъемлемой части мироздания, как и земное [9, с. 127].

Тенденция переводить духовное, спиритуальное конкретно-чувственным была характерна для средневекового человека. Но таково ведь и свойство искусства – переводить на язык образов иначе не выразимое. Символы переходили в художественные образы, не переставая быть символами. В романском искусстве условно трактованные светские мотивы служили образами потусторонней реальности, частями символической картины мироустройства. Изображения преследовали чисто духовную цель: преподать моральный урок с помощью универсальных и легкоузнаваемых символов, скрытых за внешней оболочкой предметов [2, с. 183].

Художественный образ обладал большой смысловой емкостью: в средневековом мышлении предмет и его сокровенные иносказательные значения, выступая нераздельно, обладали одинаковой мерой реальности. Низкая обыденность растворялась в сфере символического, связанной с миром подлинных, непреходящих ценностей. Когда образ наполняется символическим содержанием, он становится глубоким, являет собой восхождение от зримого к незримому, от конечного к бесконечному. В зависимости от интеллектуальной среды существовали различные уровни понимания и толкования многообразия и безграничности смысла божественных откровений.