Плач матери Василия по Гагарину

 

 

Уж летал да ты высоко

К солнцу красному,

Ясен сокол,

Ко поднебесью невидному.

Кто быстрей тебя летал —

О том не ведаю,

Кто смелее был —

О том не знаю, старая.

А случилось,

Что машина непослушная

О сыру-то землю

Громко стукнулась,

Громко стукнулась —

По всей земле аукнулось.

Вот и нет твоей улыбочки

Приветливой,

Вот и нет твоей головушки,

Соловушка,

Только есть во Кремле

Плита со именем,

Со твоим да именем,

Громким, памятным.

Только есть цветы

Да слезы матушки,

Слезы женушки

Да малых детушек —

Неутешные слезы соленые.

Да еще отцовские,

Горемычные,

Слезы горькие,

Невидные,

Сердце жгущие.

А еще есть слезы

Да друзей твоих,

Твоих верных друзей

Да товарищей…

Все под солнышком бывает,

Всяко деется,

Даже верный друг

На память не надеется,

Не надеются на память

Жены верные,

Жены верные

Да самые примерные.

 

А крепка-надежна память

Лишь у трех у жен.

Как-то первая жена —

Родна матушка.

А другая жена —

Матерь-Родина.

Уж как третья жена —

Мать сыра земля,

У Кремлевской стены —

Камни хладные…

 

Уж они-то

С тобой не расстанутся,

Уж у них-то ты

Не забудешься!

 

ВОССТАВШИЙ НАД ГРОМОМ

 

Погиб при исполнении служебных обязанностей. Испытывая самолет новой конструкции, он до последней секунды передавал в эфир ценные сведения о прохождении испытаний, которые в будущем, при усовершенствовании машины, помогут исключить человеческие жертвы.

Память о вашем муже, коммунисте, замечательном летчике-испытателе, будет вечно жить в наших сердцах.

Из письма командования к жене

 

Глава первая

 

 

Не из космических глубин

Исходит Родины понятье.

Она созвездия рябин

И, если ты не отлюбил,

Любимой жаркие объятья.

 

Понятны Родины черты

В размахе песни соловьиной.

От малой тропки муравьиной

До лебединой высоты

Все — Родина:

Следы подков,

В оврагах хрупкая крушина,

И голос заводских гудков,

И ранний выкрик петушиный,

И храм,

Построенный в честь той

Или иной российской славы,

И алый флаг моей державы

Над покоренной высотой.

 

Вот гаснет розовая высь.

Звезда полей над взгорьем светит.

И в малом Родину заметишь,

Ты только пристальней всмотрись.

Все — Родина:

От мокрой ветки

До грома вышек буровых,

От образов великих предков

До современников моих.

 

В какой далекой стороне

Она впервые зазвучала?

Ей нет конца,

Как нет начала,

Она в тебе,

Она во мне.

 

Мы часть ее.

И потому

В ее бессмертии

Бессмертны.

И караул ее бессменный

Мы не доверим никому!

 

 

Глава вторая

 

 

Есть нам к чему

В этой жизни стремиться.

Только обидно,

Что с нами в пути

Люди подчас

Исповедуют принцип:

«После меня —

Хоть трава не расти».

 

Есть и другие,

Что с видом усталым,

Не отрицая

Полезность идей,

Жить в этом мире

Решительно стали

Самозабвенно —

Ради детей.

 

Мы, мол, помаялись,

Повоевали,

Поголодали с лихвою

Свое,

Жизни, мол, собственно,

Не видали, —

Пусть хоть ребята

Увидят ее.

Детям не жизнь,

А небесная манна,

Зря их покой не тревожь:

В числа зарплаты

Деньги карманные,

Как говорится,

Вынь да положь.

 

Папа сынку

Настоящее строил.

Но, к удивленью,

В четырнадцать лет

Под зарубежных

Киногероев

Мальчик

Стараньями мамы одет.

 

Разве откажешь

Чаду родному?

Боже тебя упаси!

Время такое,

Нельзя по-иному:

Модный транзистор,

Кафе

И такси.

 

Папы и мамы

Лезут из кожи,

Их защищая

С пеной у рта,

Не понимая,

Что детям дороже

Встанет со временем

Их доброта.

Не понимая,

Что времени ветер

Дует в лицо

Настоящих ребят.

 

Папы и мамы,

Когда-нибудь дети

Ваши потачки

Вам не простят!

 

Гляньте,

Как в робах рыбачьих

Ребята

В море уходят

Под рокот винтов.

Это романтики

Шестидесятых,

Наших,

Не очень-то мирных годов.

 

Гляньте на девушек

В грубых спецовках,

В грубых,

Рабочих,

Земных сапогах.

 

Глядя на них,

Понимаю, неловко

Вам вспоминать

О беспечных сынках.

 

Да, мы прославили время

Трудом!

Но понимаете,

Милые люди,

Нам не давали

Гарантии в том,

Что не придется

Стрелять из орудий,

Что не придется

Стоять, как стена,

Вашим ребятам

Рядом с отцами…

 

О, как врагам

Ненавистна страна,

Где не запятнано

Алое знамя!

Наши святыни —

В вечных боях,

В зареве домен Магнитостроя.

Родина знает:

Ее сыновья

Стали достойными

Славы героев.

 

Их миллионы,

Честных парней,

Гордость

Сегодняшнего поколенья,

Что бескорыстно

Преданы ей,

Правде ее

И ее повеленью.

 

Родина знает:

В трудные дни

Не подведут

Ни словом, ни делом.

Взглядом Гагарина

Смотрят они

В дали земные

И за пределы.

 

Нету для них в этом мире

Родней

Родины нашей,

Суровой и милой…

 

Да, поколение

Нынешних дней

Выдержкой, мужеством

Мир удивило!

 

В Чехословакии

Жалкая слизь

К нашим ребятам

Ползла с кулаками.

Только ребята

И под плевками

На провокации

Не поддались.

 

Молча стояли

Солдаты в шинелях,

Верные слову

И славе земли.

К ним подсылали

Девчонок с панели,

Только ни с чем

Эти крали ушли.

 

Враг удивленно

Ахал и охал,

Мол, не успели их разложить.

Эти ребята —

Наша эпоха,

Этим ребятам —

В будущем жить.

 

Их с озлоблением поносили,

Наших доверчивых,

Славных ребят.

Их не сломаешь,

Их не осилишь,

Ведь за плечами их

Память России,

Память живых

И павших солдат.

 

В страшных боях

Сорок пятого года

Русские,

Чехи,

Словаки

Легли

За бесконечно

Святую свободу

Русской,

Словацкой

И чешской земли!

 

Мы не устанем

К миру стремиться.

И не забудем,

Как в тяжком бою

На потрясенной недавно

Границе

Пали ребята

За землю свою.

 

Мы никогда

Не забудем об этом,

Ибо за святость границ

Полегли

Верные дети

Отчизны Советов,

Может быть.

Лучшие парни земли!

 

Нашим ребятам

Доверен покой,

Кровью добытый покой

На границах.

Стены Смоленска

Над древней рекой

Могут

Величием вечным гордиться.

 

Здравствуй,

Энергии нашей накал,

Что не подвластен

Смерчам и бурям!

Здравствуй, Москва!

И священный Байкал,

Здравствуй века,

Комсомольск-на-Амуре!

 

Родина…

Чайка над Волгой парит.

Мчатся олени

По тундре холодной.

В снежных Саянах

Ручей говорит.

Хлопок цветет

На земле плодородной.

Реки.

Плоты, как дороги, бегут.

Слышится

Голос разбуженных пашен…

Мирную поступь земли

Берегут

Славные парни

Родины нашей.

 

Правда, читаем мы

С грустью порой

В литературно —

Критической прессе:

Если лишен недостатков

Герой,

Он для читателя

Не интересен.

 

Ждет меня

Критики строгой хула.

Только вот

Что мне поделать с собою,

Если герой мой

Не бил зеркала,

Если доволен был

Трудной судьбою,

Если он верил

В дело отца,

В залпе Авроры

Не сомневался,

Если он сыном земли

Оставался,

Перед неправдой

Не прятал лица!

 

 

Глава третья

 

 

Мы были из одной деревни.

Она Древлянкою звалась.

У нас с ее названьем древним

Была особенная связь.

Мы потому нашли, быть может,

Ее в те горькие года,

Что нам была она

Дороже,

Чем все на свете города.

Мы не нашли родных и близких,

Мы только родину нашли,

Где на фанерных обелисках,

Как искры,

Звездочки взошли.

Нам дали кров и хлеба дали,

И жизнь иная началась.

Нас приютила тетя Дарья,

Что сыновей не дождалась.

 

Она героями взрастила

Погибших в битвах сыновей.

И нам дала

Любовь к России

И научила

Верить ей.

 

Нам довелось

Пахать и сеять,

Косить и у костров мечтать…

Выла мечтою Алексея

Мечта особая — летать!

Бывало, самолет, как небыль,

Над лесом гулко просвистит,

И Алексей глядит на небо,

Да так, как будто сам летит,

Как будто — ни межи, ни поля,

Ни леса, ни самой земли —

Летит,

Познав простор и волю

От всех забот и бед вдали.

 

О, как он нехотя

Прощался

С той самой волей в небесах

И вновь на землю возвращался

С грустинкой неземной в глазах!

Его душа была крылата…

Потом расстались мы.

 

И вдруг

Предстал в погонах лейтенанта

Мой побратим,

Мой верный друг.

Глаза такие молодые,

Такие синие глаза!

А на виски, уже седые,

Легла подзвездная роса.

В глазах смешинки то растают,

То вспыхнут с прежним озорством.

— Летаю, — выдохнул, — летаю!

Дружу с небесным божеством.

Лечу!

И двери неба настежь,

Толкую со Вселенной всей.

Лечу!

И выше нету счастья.

— А в чем же счастье, Алексей?

— В чем счастье, говоришь?

Отвечу.

Представь:

Земля еще во мгле,

А ты уже летишь навстречу

Заре, что близится к Земле.

Летишь, не удивляясь даже…

Штурвал к себе!

И всей спиной,

Всем телом ощущаешь тяжесть

И легкость тяжести земной.

Ты как бы слит с железной птицей.

Ты сердце птицы той.

Она

В своих движеньях не вольна,

Вольна

Вперед и ввысь стремиться

Да что там!

Проще говоря,

Летишь, приборы замечая.

Летишь.

И вот она, заря!

Ты раньше всех ее встречаешь.

Земля в наушниках звучит,

И ты ее дыханье слышишь,

И ты земным озоном дышишь,

И с ней ничто не разлучит.

С тобою неземная тишь,

Ты ловишь все земные звуки.

Нет ощущения разлуки,

Столь радостно,

Что ты летишь,

Что под тобой лесов прибой,

Что самолет тебе послушен,

Что Туполев

Или Ильюшин

Следят, волнуясь, за тобой.

И ты для них не тот, что прежде.

Не просто летчик, ты творец.

Ты их мечта,

Ты их надежда,

Ты их соавтор, наконец!

Ты выполнишь Земли заданье.

В трудах минует много дней.

Пройдет машина испытанья,

Придет пора

Расстаться с ней.

Как по чему-то дорогому

Взгрустнешь

Украдкой от ребят…

Турбины над аэродромом

Тебе,

Восставшему над громом,

Земную славу протрубят!

 

 

Глава четвертая

 

 

Жизнь!

В это слово вмещаются очи

Самой любимой и самой родной.

Жизнь!

Это то, что тебе напророчит

Первый подснежник

Ранней весной.

Это тропинка к заводи лунной

Или дорога

К новым мирам.

Это тоска балалайки трехструнной,

Голос гармони по вечерам.

 

Это спокойствие отчего дома,

Это ладоней людских теплота.

Жизнь —

Это Родина в звоне черемух,

А для Алеши она — высота!

 

Там он бывал и зимою и летом,

Ввысь поднимался из света и тьмы.

Сколько он встретил

В небе рассветов

Раньше, чем мы!

Сколько он видел чистых закатов

Дольше других!

Да, высота

Поднимает крылатых,

Сильных и молодых.

 

Плыли под крыльями дальние дали

С темной грядою русских лесов,

Стлались равнины,

Горы взлетали,

Реки

Плескали солнце в лицо.

 

Как муравьиные тропы —

Шоссе.

И как игрушечные —

Составы.

Плыл самолет в голубой полосе,

Плыл, облака, как страницы, листая.

 

В этом пути не объявишь стоянку,

Даже когда по приборам

Поймешь,

Что под тобою

Речка Древлянка…

Речка Древлянка,

Как ты живешь?

Так ли, как прежде,

Рыбой богата,

Так ли шумлива в вешний разлив?

Трудно мне стало,

Названого брата,

Друга крылатого похоронив.

 

Помнишь,

Три года назад мы с Алешей

Ночь провели на твоем берегу

В свете черемух, в лунной пороше…

Я эту ночь

Позабыть не могу.

 

 

Глава пятая

 

 

Цвела черемуха в низинах.

Плыла над омутом луна.

Восторженно-неотразима

Была в тот вечер тишина.

Она спала в ярах покатых,

В дремучих чащах ивняка,

И лишь на лунных перекатах

Катала камешки

Река.

Да колокольчики на донках

Пересекали тишину,

И монотонно,

Долго,

Звонко

Комар настраивал струну.

 

Неслышно

Звездочки дрожали,

И были соловьи тихи,

И мы у костерка лежали

И ждали сказочной ухи.

Да, тишина!..

Она над нами

Плыла, как звездная река.

В безветрии звучало пламя

Того скупого костерка.

 

Звучали

Звезды, травы, росы,

Светло звучали в тишине.

В той тишине звонкоголосой

Мы говорили о войне.

 

— Ты знаешь, — Алексей угрюмо

Привстал

И жадно закурил, —

— Ты знаешь, я о ком подумал?..

О тех, кто жизнь нам подарил.

Нам помнить мужество солдата —

Отца иль брата на войне…

Мы чистой памятью богаты,

А этим жить тебе и мне.

Ну что б мы ныне людям дали

И чем бы насладились всласть,

Когда б не наша тетя Дарья

И наша правильная власть!

Мы с ней живем во всем согласно,

Она как истинная мать.

А власть

На то и власть,

Чтоб властно

Судьбой сынов повелевать…

Он приумолкнул как-то сразу

И от окурка

Прикурил.

 

— А знаешь,

Я тебе ни разу

О Венгрии не говорил.

То как-то времени нехваток,

То думал, расскажу потом.

Ведь я входил в нее

Солдатом

В том самом пятьдесят шестом.

Бывает так!

Проснешься ночью,

А память сердце опалит.

И не сомкнешь до света очи,

Душа встревоженно болит.

 

Представь себе:

В тумане мглистом

Холодный город потонул.

Шли как во сне.

Но первый выстрел

Нас всех к реальности вернул.

Да, мы вели себя как надо,

Как долг в тот час повелевал.

Но скольких,

Кто со мной был рядом,

Сразили пули наповал!..

 

Мы в Будапешт вошли с рассветом,

Вошли

В предчувствии беды…

Я помню сквер у горсовета

И трупы,

Что свисали с веток,

Как черной осени плоды.

 

Да, это были коммунисты.

Что отбивались как могли,

Что для себя

Последний выстрел

На крайний случай

Берегли.

Они сдаваться не хотели,

Ведь каждый понял в эти дни,

Что проморгали,

Проглядели

Колонну пятую они;

 

Что под личиной «демократов»

Не разглядели вражьих лиц.

И вот пришла,

Пришла расплата

За пагубный либерализм.

 

Их в петли

Мертвыми вдевали.

Им больше нечего терять.

Но мертвые,

Они взывали

Ошибок их не повторять.

 

А небо опускалось низко

И сквозь тяжелый смертный дым

Оплакивало коммунистов

И смерть

Сочувствующих им.

 

Земля, земля,

Ты стольких за день

Не досчиталась сыновей!..

Был враг в безумстве беспощаден.

В огне тех самых черных дней

Я видел женщин овдовевших,

Я видел,

Видел их в лицо —

Юнцов,

От крови опьяневших,

Стрелявших в братьев и отцов.

 

Я видел девочек тщедушных,

«Надежду будущих веков».

Они стреляли равнодушно

В седых, как совесть, стариков.

 

Стонали камень и железо,

Заслыша человечий стон.

Отпетые головорезы

Через открытый шли кордон.

Казалось,

Навсегда распята

Свобода вражеской рукой…

 

Но мы, советские солдаты,

Как и в далеком сорок пятом.

Вернули Венгрии покой.

А враг готовился упорно

К тем страшным, горьким дням земли.

Врагом посеянные зерна

Не сразу

Пулями взошли.

 

Рассчитывая на беспечность,

Над чувством Родины глумясь,

Таилась

Подлинная мразь,

Рядилась в общечеловечность.

 

Враг — торопиться не хотел он,

Поскольку

Выдержка важней.

Он делал ставку на незрелых

И оступившихся парней.

 

Учитывал их поименно

И знал их жалкие дела.

Не сразу

Пятая колонна

Петлю, как знамя, подняла.

Вот так!..

 

И Алексей устало

Пошел к обрыву над рекой.

В лесу спокойно рассветало,

А в сердце, в сердце —

Непокой.

 

Уха нетронутою стыла.

Росинки плавились в горсти,

Как цвет черемухи,

Светила

Спадали с Млечного Пути.

 

И где-то там

Туманной глыбой

Вставало солнце тяжело.

И с чавканьем плескалась рыба,

Дробя туманное стекло.

 

Мы молча речку покидали

В раздумье —

Каждый о своем.

Мы на могилу тети Дарьи

Пришли с Алешею вдвоем.

 

Теперь я понял,

Как похож он,

Простой погост в краю родном,

На тот,

Где ныне спит Алеша

Вовеки непробудным сном.

 

 

Глава шестая

 

 

О кладбищ светлое забвенье,

Где запах мяты, резеды…

Чьих рук вы горькие творенья,

Крестов нестройные ряды?

 

Их тени незамысловато

Передвигает высота.

И солнца запах сладковатый

Стекает

С каждого креста.

 

Ни бронзы,

Ни иных надгробий

Не знает вековой погост.

Лишь небосвод

Над ним

Огромен

И, как бессмертье мира,

Прост.

 

Лишь сосен отсвет розоватый,

Да снег березовых стволов,

Да тишь рассветов и закатов

Над самым

Горьким из миров…

 

Здесь тр а  ву сроду не косили

И не сводили дерева.

(Не так уж мало мест в России,

Где в полной мере,

В полной силе

Природа-матушка жива,

Где ни кострищ,

Ни банок ржавых,

Ни блесток битого стекла.)

Жила природа,

Как дышала,

И так же дышит,

Как жила…

 

Под небом, что не знает края,

Застыл клочок родной земли,

Где тетя Даша спит,

Не зная,

Что мы на встречу с ней

Пришли.

 

Вот все короче тень резная

От уходящей ввысь сосны…

Как спится, милая, родная,

Какие нынче снятся сны?

 

Мы помним,

Как перед разлукой

Ты с горечью произнесла,

Что доучить нас не могла,

Что не смогла дожить

До внуков.

 

Как жаль, что ты не дожила!

А то бы радовалась с нами:

Ведь нас судьба не обошла

Ни грамотой,

Ни сыновьями.

 

Все, что могла,

Ты нам дала,

Тепла, любви не пожалела,

Жила —

Как на ветру горела,

Чтоб наша жизнь была светла.

 

Горел огонь.

И вдруг погас.

Но мир

Предельно совершенен:

Как свет угасших звезд,

До нас

Дошел тот свет

И стал священен.

 

Я славлю матерей земли,

Чьим бескорыстно нежным светом

В веках озарена планета,

С которой к звездам подошли.

 

Мы этим светом озарим,

Как славой, будущее наше!

За все,

Родная тетя Даша,

За все тебя благодарим…

 

Покой на кладбище такой,

Что кажется, весь мир в покое.

Травинку трогаешь рукой —

Травинка

Дышит под рукою.

Безоблачна, спокойна высь,

И только бубен солнца звонок…

 

И вдруг,

Откуда ни возьмись,

Глупышка,

Рыжий жеребенок!

 

Он вышел к нам

Из-за кустов.

В траве, как снег, белы копыта.

Он был нелеп

Среди крестов,

Среди холмов могил забытых.

Он видел нас.

Он к нам шагал.

И, молча поравнявшись с нами,

Глазами карими моргал

И глупо шевелил ушами.

Он был до озаренья рыж

И не вязался с тем пейзажем.

Мальчишка,

Сосунок,

Малыш,

Куда ж ты, глупенький,

Куда же?

Ты только-только начал жить.

И, суть явлений постигая,

Сюда не следует спешить:

Тут, братец, жизнь совсем другая.

 

Иная жизнь.

Людей живых

Тут встретишь редко, очень редко.

Тут спят хозяева твоих

Далеких

И недальних предков.

 

Они жалели лошадей,

И кони верно им служили,

И хоть недолго, трудно жили,

Но жили

Верою в людей.

И ты доверчив неспроста.

Мордашкой тычешься в ладони.

Ты знаешь,

Мы ведь тоже кони,

Хотя живем без хомута.

И мы порой едва идем

Под непосильной ношей века,

Мы тоже верим

В человека

И от него

Того же ждем.

 

Тебе-то что!

От всяких бед

Тебя под брюхом спрячет мама.

А нам — опять идти упрямо

Путем утрат, путем побед,

Нам жить бедой любой беды,

Любой трагедии народной.

Вот почему мы несвободны,

Как в этот час свободен ты.

 

Но мы горды судьбой своей,

На гордость выстрадано право!

И в трудной славе

Этих дней

Есть наша с Алексеем слава.

 

Она под звездной высотой

Дойдет в намеченные дали.

И главное —

Что в славе той

Есть слава нашей тети Дарьи…

Тень от сосны была мала.

И безмятежный, ясный полдень

Был весь раздумьями наполнен

И словно

Не жалел тепла.

Его мы брали про запас —

Сгодится в пасмурной дороге…

 

И жеребенок тонконогий

Глядел доверчиво на нас.

Он брел за нами до села…

 

А за селом

У речки звонкой

Его родная мать ждала,

Звала тоскливо жеребенка.

 

О, как он резво к ней бежал

Широким лугом,

Без дороги,

Как ржал, как забубенно ржал,

Смешно отбрасывая ноги!..

 

Мы уезжали в тот же день,

Неся с собою

Запах пашен,

Покой российских деревень,

И от сосны резную тень,

И веру

В будущее наше.

 

 

Глава седьмая

 

 

Может, и мне не придется состариться…

Но и дожив до прощального дня,

Буду я верить,

Что после меня

Что-то останется.

 

После меня

Останутся горы,

Реки

И травы, полные жажды,

Ястреб останется,

По которому

Я промахнулся однажды.

Книга останется,

Что полистается

Да и забудется — выпадет срок.

Родина сыну в наследство останется,

Будет счастливей, чем батька, сынок.

 

Зори останутся, тихие зори,

Лунные заводи, звезды в колодцах, —

Это всегда после нас остается,

Как остаются радость и горе…

Жил человек. Горевал. Веселился.

Умер…

А в мире все те же ручьи,

Тот же скворец на дворе поселился,

Звезды все те ж,

Но уже не твои,

Как это грустно!..

 

Рождаются травы,

Солнце гуляет в цветенье ольхи,

И величаво поют петухи.

 

Вот он поет, голенастый, горластый,

Отсвет зари на лихом гребешке.

— Ку-ка-ре-ку!

Это, видимо, «здравствуй!»

На петушином его языке.

 

Жизнь — это песня, обычное дело.

— Здравствуй, горластый! —

Ответствую я.

Сонно калитка в тиши проскрипела,

Глухо в колодце плеснулась бадья.

 

— Здравствуйте, голуби!

Как вам летается?..

Солнце разбито гусиным крылом…

Все это было, было в былом.

Это и после меня

Останется.

 

Щебет овсянки,

Под елями снег,

Нежный подснежник на скосе оврага —

Все это радость,

И все это благо,

Если, конечно, жив человек.

 

Жив человек небесами,

Лесами,

Трудной дорогой, где легче вдвоем,

Радостным словом,

Даже слезами.

Песней о чем-то далеком своем.

 

Жив человек материнскою лаской

И неприметною

Лаской отца…

Жизнь познается с обыденной сказки,

Надо дослушать ее до конца.

 

 

Глава восьмая

 

 

Жизнь — это небо,

Где вечная смена

Ночи на полдень

И ведра на дождь,

Неутешительный траур Шопена

Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь.

 

Невыносимо,

Горько,

Несносно

Видеть веселье рядом с бедой:

Радость грачей

На кладбищенских соснах

И причитанья вдовы молодой!

 

Помнится: вырыта темная яма,

Мерзлая глина на солнце блестит,

Дуб величавый

Все так же упрямо

Той, прошлогодней листвой шелестит.

 

Голос оркестра военного

Горечью тронут.

И любопытные

Молча в сторонке стоят.

— Летчика, — говорят, — офицера хоронят.

Ишь ты, сколько солдат…

 

Я провожаю ровесника, друга.

Что-то о жизни его говорю.

Гвозди запели!

Кто-то упруго

Бьет по весеннему календарю.

В воздухе слово и плач повисают.

Кажется,

Плачу не будет конца.

Я не стираю слезы с лица,

Вязкую глину в могилу бросаю.

Все.

Совершилось.

Гроб потонул…

После салюта

Тишь наступила…

 

Молча

Могильщик табличку воткнул

С номером этой последней могилы.

 

А пятилетний сынишка понять

Так и не мог этой горькой утраты:

Он обнимает

Испуганно мать

И прижимается к старшему брату.

 

Мальчик озяб на весеннем ветру,

Пусть на весеннем, а все же морозном.

Помню, как ранил он тело березы,

Старым гвоздем

Поцарапав кору.

 

Сок на березе

Молодо брызнул!

Мальчик губами к ране прильнул.

Таинство смерти

И таинство жизни

Как бы случайно он подчеркнул.

 

Были поминки.

День был заполнен.

Память — ушедшим.

Здоровье — живым…

 

Это не все,

Что сумел я запомнить

В день расставания с другом своим.

 

 

Глава девятая

 

 

Вот и не стало ровесника, друга.

Только могила.

И та далеко.

Лето минует.

Вызреет вьюга,

Будут сугробы лежать высоко.

 

И, возвышаясь над синью сугроба,

На небогатом кладбище том

К этому времени

Встанет надгробье

С традиционным разбитым винтом.

 

И с фотографии

Взглядом провидца

Будет Алеша

Мимо крестов

Молча глядеть

На огни и зарницы,

Что далеки от больших городов.

 

Все далеко.

Далеки автострады.

Узкоколейки поблизости нет.

Лишь августовские звездопады,

Лунная рожь

Да туманный рассвет.

Все впереди. Вологодское лето,

Длинная осень, зима и весна…

 

В эти края

К нему за советом

Будет наведываться жена.

 

Будет рассказывать,

Как ей живется,

Как сыновьям без него тяжело.

Мало ребятам вечного солнца,

Если отцовское гаснет тепло.

 

Малую жизнь они прожили вместе.

Что ж он оставил

Ей и семье?..

Мир не узнал из последних известий,

Как мой ровесник

Жил на земле.

 

Помнится,

Радио как-то парадно,

Весело даже вещало в те дни

О зарубежных артистах эстрады,

Что воробьям безголосым сродни,

О хоккеистах и шахматистах

И о гитарах, что в рюкзаках.

Русские песни

В ритмике твиста

Плыли в эфир

На чужих языках…

 

Нет тебя больше, друг и ровесник!

Отблеск зари

На разбитом крыле…

Мир не узнал из дальнейших известий,

Что ты оставил нам на земле.

 

 

Глава десятая

 

 

Судьба Алеши…

Всяко было.

Скользили годы под крылом.

И сердце в вечность торопило,

Не забывая о былом.

 

Он мерил жизнь одною мерой —

Великой мерой наших дней.

А жизнь трудна у офицера

Советской Армии моей.

 

Как ни крути,

С каким вопросом

Ты к жизни той ни подходи,

Она обычно на колесах.

Велят — и ты опять в пути.

 

Опять казенная квартира,

Казенный хлеб, казенный стол

И память от былого мира,

Откуда некогда ушел.

 

Здесь новый день похож на старый.

Подъем. Полеты. И отбой.

По вечерам

Звучит гитара,

Шумит за окнами прибой.

 

Гитара — спутник неизменный

У летчиков и моряков —

Я был в том городке военном,

В одном из многих городков…

 

Алеша мастерил сынишке

Бумажных самолетов строй.

 

— Здорово, брат!

— Здоров, братишка!

И — пир по случаю горой.

 

Наташа стол накрыла ловко,

Под стать столичному столу.

Под звон казенной сервировки

Звучало радио в углу.

 

Мне даже рта раскрыть не дали.

И Алексей одно твердил:

— Ну, молодец!

В такие дали,

В такие дали прикатил!

Вот, брат, не думал,

Что осилишь,

И в мыслях даже не держал.

Ведь к нам.

На самый край России,

Никто гостить не приезжал.

Что гости!

Жены не ко многим

Приехали.

И от тоски

На танцах убивают ноги

Женатые холостяки…

А мы живем,

На жизнь не плачась.

Бывают трудности.

Так что ж?

Ведь я бы жить не смог иначе,

Мне ровно жить — под сердце нож.

 

Признаться, слышал я от многих:

Мол, жизнь сложна,

Мол, путь тяжел,

Мол, день прошел, и слава богу.

А мне-то важно, как прошел.

Что за день я оставил людям,

Что дал работою своей?

Нет, у меня вовек не будет

Таких «абы прошедших» дней…

 

Ты помнишь,

Нас учили в школе

Жить для народа, для страны.

Мы постигали в комсомоле,

Какими Родине нужны.

 

Нам жизнь дала любовь к России

И веру в Ленина дала,

Она нас бережно растила

На настоящие дела.

 

Мы верили мечте высокой,

Копили веру про запас.

И Чкалов — легендарный сокол —

С киноэкрана видел нас.

 

Да, это время вспомнить любо,

Оно принадлежит

Векам!

Покрышкину и Кожедубу

Мы поклонялись, как богам.

 

Мы знали:

Нам придется строить,

Судьбу Отечества решать.

И, зная всех своих героев,

Мы им старались подражать.

 

Когда б не Чкалов,

Молвить кстати,

И вся геройская родня,

Какой бы летчик-испытатель

Сегодня вышел из меня?

 

Мы научились жить и строить.

Но я грущу порой не зря:

Бывает, слышишь о героях

По красным дням календаря.

 

И, слов высоких не жалея,

Мы говорим —

Черт побери! —

О Чкалове — на юбилеях,

А что ни день — Экзюпери.

Хороший летчик был, не спорю.

Но громче надо говорить

О тех,

Кто нас с тобой от горя

Сумел когда-то заслонить…

 

Да, Алексей был прав, не скрою.

Он каждой клеткой ощущал

Дыханье всех своих героев,

Чью память жизнью защищал…

 

Дремал сынишка на кровати.

Спала Наташа за стеной…

В ту ночь грустил передо мной

Прекрасный летчик-испытатель.

 

Он говорил,

Что мы не знаем,

Какой геройской смертью жил,

Каким был летчиком Гарнаев,

Что людям до конца служил;

Какою жил он светлой верой,

В дни мира жил, как на войне…

А он бы мог служить примером

Служения своей стране.

Был Алексей знаком с ним лично…

Ну, нет, Гарнаев, ты живешь!

Что смерть? Она, как жизнь, обычна,

А против жизни не попрешь.

Да, смерти нет!

А есть работа…

Не ради длинного рубля

Здесь покоряют

Самолеты,

Что в муках создает земля.

В бессмертье веру не роняя,

Здесь

Не дрожат за жизнь свою.

И самолеты здесь меняют,

Как некогда

Коней в бою!..

 

Я думал:

Сколько же Алеше

Еще придется испытать

Во имя тех парней хороших.

Которым предстоит летать.

Которым жить во имя мира,

Что завоеван на войне,

Дарить цветы родным и милым,

На верность присягнув стране!

Им беспокойное наследство

Вручает Родина моя…

 

А в памяти всплывало детство,

Родные отчие края…

Под песни сердцу дорогие,

Которых нынче не слыхать,

За окнами

Валы морские

Устало

Начали стихать.

 

Звучали как-то приглушенно

Те песни в утренней тиши,

Что мы когда-то

По вагонам

С Алешей пели от души.

 

О голос песен довоенных,

Военных песен громкий глас!

Те песни в памяти нетленны,

Что в люди выводили нас.

Мы с ними постигали время

 

И мирных лет

И грозных лет,

«Не то, что нынешнее племя», —

Как некогда сказал поэт.

 

Все больше песенки, не песни.

То громкий вой, то шепоток.

Но что поделать!

Всем известно:

Платок не кинешь на роток.

 

Поют,

Поют принципиально,

Лжеромантично, например,

В манере вненациональной,

На худший западный манер.

 

А век двадцатый — век бурлящий?

И горько знать,

Что в наши дни

Свиданье с песней настоящей

Большому празднику сродни…

В окно глядел рассвет погожий.

Рев реактивный нарастал…

Я знал о том, кем был Алеша

И кем он в этой жизни стал.

Я знал, чем жил и дорожил он.

И можно ли забыть о нем?..

Пока такие люди живы,

Бессмертны

Звезды над Кремлем!

 

 

Глава одиннадцатая

 

 

Он к жизни равнодушным не был.

И, дорожа пришедшим днем,

Благословлял

Дорогу в небо,

Что по ночам грустит о нем

И ждет его крылатой птицы,

Чтоб одиночество забыть,

Чтоб с ней

В одном полете слиться

И в звездный путь поторопить!

 

О небо над аэродромом!

Заря,

Как розовый гранит,

Над грозным реактивным громом

Свое спокойствие хранит.

 

Огней сигнальное движенье.

Команды четкие слова.

В зенит до головокруженья

Восходит неба синева.

 

Все это видел я когда-то.

Мне скажут: «Невидаль!»

Ну что ж!

Аэродром в тех самых Штатах

На наш, наверное, похож.

 

И там, я думаю, все то же.

И там уходят в звездный путь.

Вот только

Люди не похожи.

И в этом

Вся земная суть.

Там

Смерть моей земле пророчат,

Внушая ненависти пыл.

Там жив, наверное,

Тот летчик,

Что Хиросиму ослепил.

 

И на испытанных машинах

Земле Вьетнама смерть несут

Те самые,

Что нынче живы,

А завтра ждет их страшный суд…

 

О небо над аэродромом!

Я полюбил тебя давно,

Ведь ты одно

Над каждым домом,

Над каждым городом одно.

 

И день и ночь в твоих просторах

Летят Отечества сыны,

Чтоб просыпался каждый город

Под мирный гимн моей страны,

Чтоб мог народ спокойно сеять,

Не зная посвиста свинца,

И чтобы дети Алексея

Гордились родиной отца,

Чтоб знали,

Что она крылата,

Что в той крылатости

Светла

И та трагическая дата,

Что жизнь его оборвала.

 

Садам — цвести.

Расти — заводам.

И самолетам — ввысь лететь…

А людям — жить земной заботой

И в небо звездное глядеть.

 

Им жить в немеркнущем движенье…

А детям помнить,

Что они

Собой являют продолженье

Дорог, пришедших в наши дни.

Им жить теплом родимых пашен

И, веря в жизнь иных планет,

Им верить,

Что дороже нашей

Планеты не было и нет,

Что в славе новых поколений

Та не состарится земля,

Где вечен

И бессмертен Ленин,

Как стены древнего Кремля.

 

НА МОЕЙ ПАМЯТИ