Романтический мир поэзии Пушкина. Стихотворения «Погасло дневное светило», « Желание», отрывки из романа Евгений Онегин «Прекрасны вы, брега Тавриды», «Как я завидовал волнам»

Знакомство с Крымом для Пушкина началось давно - быть может, с тех пор, когда в Царское Село завезли тополя с южного берега древней Тавриды.

Крым обладает волшебной особенностью - цепко держать в объятиях воспоминаний человека, туда хоть однажды попавшего. Пушкин не был исключением - всю жизнь он стремился вернуться в Тавриду, да так и не успел. Кажется, даже из загробного далека душа его будет рваться на южный берег:

Так, если удаляться можно

Оттоль, где вечный свет горит,

Где счастье вечно, непреложно,

Мой дух к Юрзуфу прилетит.

 

Этому неоконченному стихотворению ('Таврида', 1822) предпослан эпиграф из Гете- 'Gib meine Jugend mir zuruck' (Верни мне мою юность). Юность оказалась невозвратной. Пушкину больше быть в Крыму не довелось, но 'его молвой наполнен сей предел' -легенды и были на тему 'Пушкин и Крым' составляют целую литературу...

12 августа вечером путешественники, миновав Темрюк, Пересыпь, Сенную, прибыли в заштатный городишко Тамань (бывшую крепость Фанагорию). Ближайшие двое суток после этого море сильно штормило, и в Керчь - древнюю Пантикапею - удалось отправиться только 15-го числа. В письме к брату (1820) и в 'Отрывке из письма к Д.' (1824) Пушкин сам описал все путешествие и свое праздничное ощущение Крыма. Это была - именно в Крыму, а не на Кавказе - как бы граница между прошлым и будущим поэта. Недаром при переезде из Феодосии в Гурзуф на брандвахтерном бриге он написал элегию 'Погасло дневное светило', которая как бы обозначила переход Рубикона: первые ее строки посвящены Крыму, а большая часть - прощанию с Петербургом.

В ночь перед Гурзуфом,- вспоминала М.Н.Раевская,- Пушкин расхаживал по палубе в задумчивости и что-то бормоча про себя'. Это 'что-то' была элегия.

Каждое крымское впечатление было сильно и незабываемо. Через три года, например, на полях черновой рукописи первой главы 'Евгения Онегина' появилось абсолютно точное - художники дивятся зрительной памяти поэта - изображение знаменитой скалы 'Ворота Карадага', увиденной Пушкиным с моря под вечер 18 августа 1820 г. Три года помнить и нарисовать с абсолютной художнической точностью - для этого надо обладать не только памятью рисовальщика, но и памятью сердца. Не напрасно Пушкин потом сказал о Крыме: 'Там колыбель моего Онегина'.

Гурзуф (бывшая греческая колония Юрзувита), где генерал Раевский встретился с женою и двумя старшими дочерьми, был маленькой деревушкой с узенькими улочками и глиняными саклями, окруженными тенистыми садами. Гурзуф уместился в тесной долине между Яйлой и Аю-Дагом, орошаемой речкой Аундой (ее более раннее название Сюнарпутан). Огромный гурзуфский парк доходил до речушки Салгир. В стороне от татарских хижин возвышался казавшийся очень большим, лишенный обитателей, дом герцога де Ришелье. Там расположилась отдыхать воссоединившаяся наконец дружная семья Раевских (кроме старшего сына - тот остался на Кавказе). Герцог, построив свой крымский дворец, прожил в нем лишь несколько недель в 1811 г. - и с той поры дом стоял совершенно пустым. Со стороны гор он выглядел двухэтажным с бельведером, а с моря - вросшим в землю (весь первый этаж был в сущности подвалом). Второй этаж состоял тогда из галереи, занимавшей все строение, если не считать четырех небольших комнат - по две на каждом конце, в которых столько окон и дверей, что сразу понятно: архитектор заботился о видах из дворца, а не об удобствах людей, в нем живущих. Над галереей, под чердаком - большой кабинет. Пушкин с Николаем Раевским поселились в одной из комнат второго этажа. Один из путешественников рассказывал об этом дворце: 'Замок этот доказывает, что хозяину не следует строить заочно, а, может быть, и то, что самый отменно хороший человек может иметь отменно дурной вкус в архитектуре'. Другой путешественник, англичанин, до того удивился дому Ришелье, что предпочел поселиться в сакле. Здесь, в странном доме дюка (герцога) Ришелье, рядом с оливковой рощей протекли 'счастливейшие минуты жизни' нашего поэта, как сам он говорил.

Бесконечные прогулки к морю и в окрестности, работа над 'Кавказским пленником', чтение, занятия вместе с Николаем Раевским английским языком дружеские вечера в доме,- на это уходило все время.

Легко узнать пейзаж Гурзуфа и руины генуэзской крепости на утесе над бухтой:

 

Когда луна сияет над заливом,

Пойду бродить на берегу морском

И созерцать в забвеньи горделивом

Развалины, поникшие челом.

Старик Сатурн в полете молчаливом

Снедает их...

И волны бьют вкруг валов обгорелых

Вкруг ветхих стен и башен опустелых.

Есть и другое описание крепости (1821).

Как я любил над блещущим заливом

Развалины, венчанные плющем

Или в 'Тавриде':

Счастливый край, где блещут воды,

Лаская пышные брега,

И светлой роскошью природы

Озарены холмы, луга,

Где скал нахмуренные своды...

Знатоки Крыма легко узнают дорогу на Артек в последних строчках 'Бахчисарайского фонтана':

Все чувство путника манит,

Когда, в час утра безмятежный,

В горах, дорогою прибрежной,

Привычный конь его бежит

И зеленеющая влага Пред ним и блещет, и шумит

Вокруг утесов Аю-дага...

 

В 'Онегине' он честно признался, что творила с ним на крымском берегу муза:

 

Как часто по брегам Тавриды

Она меня во мгле ночной

Водила слушать шум морской,

Немолчный шепот Нереиды,

Глубокий, вечный хор валов,

Хвалебный гимн отцу миров.

 

За три гурзуфские недели была закончена элегия 'Погасло дневное светило', написано стихотворение 'Увы, зачем она блистает', набросаны черновики 'Мне вас не жаль, года весны моей' и 'Зачем безвременную скуку'. Такого душевного спокойствия и творческой свободы дотоле не испытывал Пушкин. Некоторые пушкинисты склонны решительно отвергать гурзуфскую легенду о соловье, записанную в 1850-х годах и переложенную Н.А.Некрасовым в стихи:

 

К поэту летал соловей по ночам,

Как в небо луна выплывала,

И вместе с поэтом он пел - и, певцам

Внимая, природа смолкала.

Потом соловей - повествует народ -

Летал сюда каждое лето:

И свищет, и плачет, и словно зовет

К забытому другу поэта!

Но умер поэт - прилетать перестал

Пернатый певец... Полный горя,

С тех пор кипарис сиротою стоял,

Внимая лишь ропоту моря...

 

Не в одной книге всерьез говорится, что не было такого стойкого в своих привязанностях соловья, перекликавшегося по ночам с пушкинским кипарисом. А может, все-таки был соловей, но не всем дано его расслышать?
Бесконечные прогулки к морю и в окрестности, работа над 'Кавказским пленником', чтение, занятия вместе с Николаем Раевским английским языком дружеские вечера в доме,- на это уходило все время.

Знатоки Крыма легко узнают дорогу на Артек в последних строчках 'Бахчисарайского фонтана':

Все чувство путника манит,

Когда, в час утра безмятежный,

В горах, дорогою прибрежной,

Привычный конь его бежит

И зеленеющая влага Пред ним и блещет, и шумит

Вокруг утесов Аю-дага...

Примерно 5-го сентября старый генерал с сыном и Пушкиным покинули Гурзуф, направляясь верхами в западном направлении. Дамская часть семейства Раевских вскоре выехала в Симферополь, где потом все снова соединились. Всадники, миновав Ай-Данильский лес и осмотрев Никитский сад, уже тогда весьма любопытный, не останавливаясь, проехали непримечательную деревушку под названием Ялта, поднялись на Аутку (туда, где теперь стоит дом Чехова) и через Ореанду, Кореиз и Гаспру спустились вниз к Мисхору и Алупке. Здесь ночевали в татарской сакле. На другой день за Алупкой преодолели опасный переезд, который, как пишут путешественники, 'одним помышлением о нем наводит трепет'. Там скалы заграждая путь, угрожающе нависали над головою путников, пробиравшихся по краю обрыва. Потом, поднявшись тропою через Кокереиз, вступили на громадную высеченную в скалах Чертову лестницу - одно из чудес Крыма. Лестница эта имеет 600 метров в длину и множество крутых поворотов.

 

Через селение Байдары добрались до Георгиевского монастыря - одной из главных целей путешествия. На самом краю крутого обрыва, по которому для схода вниз сделана лестница, лепились несколько монашеских келий и церковь рядом с ними. Все эти постройки рук человеческих объединены террасой как бы висящей над пропастью. Над кельями - осыпающиеся пещеры, где в давние времена спасались отшельники, да бездонное небо.

 

В монастыре Пушкин и Раевские застали всего 10-15 человек. Верстах в трех от монастыря - мыс Феолент, где, если верить древней легенде, расположен был храм богини Артемиды (Дианы). Жрица храма Ифигения собиралась принести в жертву богам своего неузнанного брата Ореста, но верный друг Пилад и божий промысел спасли несчастного: Ифигения узнала брата и отменила казнь.

 

В 1824 г. Пушкин в Михайловском с живым интересом прочитал книгу И. М. Муравьева-Апостола 'Путешествие по Тавриде в 1820 г.', где в специальной главе опровергалась сама возможность существования древнего храма на мысе Феолент. Автор книги писал: 'Рассмотрев прилежно источники, коими руководствуются новейшие отыскиватели храма Ифигении в Тавриде, мы находим, что все они ссылаются на митографов, на поэтов, пышные свидетельства, конечно, и многочисленные; но увы весьма слабые, когда они не озарены светильником критики, различающей вымысел от исторической истины'. Ответом на это чтение и было своеобразное письмо-очерк, обращенное к Дельвигу и напечатанное в альманахе 'Северные цветы' на 1826 год (№ 21). Опровержению версии Муравьева-Апостола посвящено стихотворение 'К чему холодные сомненья...', включенное в то же письмо. Стихотворение, написанное в Михайловском, в свою очередь, имеет конкретного адресата - П.Я.Чаадаева. Когда будете читать концовку этого стихотворения (на камне, дружбой освященном // пишу я наши имена), не забудьте сопоставить его с давним посланием Чаадаеву:

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Наивно было бы предполагать, будто бы Пушкин в самом деле расписался на развалинах храма и только море смыло его автограф. Все дело в том, что судьбу Ореста разделял неразлучный и самоотверженный друг Пилад - вот и Пушкин мысленно поставил на развалинах храма свое имя рядом с именем вернейшего друга, да еще протянул нить к посланию 1820(?) года тому же адресату.

Переночевали в монастыре; по узкой тропе через Шули, Мангуп, Каракез, а далее по широкой удобной дороге отправились в Бахчисарай. По-видимому, в Севастополе Пушкин не был, хотя некоторую долю сомнения исследователи еще недавно оставляли на сей счет. Все-таки тяготы пути не прошли бесследно - в Бахчисарай поэт приехал с новым приступом лихорадки. Это было, скорее всего, 7 сентября. Совершив небольшую экскурсию по дворцу ханов, ханскому кладбищу и по городу, генерал и его молодые спутники отдохнули во дворце и наутро отправились в Симферополь. Так что в Бахчисарае, который теперь в немалой мере славен именем Пушкина, поэт пробыл одни сутки или чуть долее.

 

Бахчисарай, бывший центр Крымского ханства, насчитывал в пушкинское время 11 тысяч жителей. Торгово-промышленная часть города состояла из одной улицы длиною версты три. По обеим ее сторонам располагались низенькие строения, в которых при открытых дверях и окнах на столах и скамьях, поджавши под себя ноги, сидели купцы и ремесленники, занимаясь каждый своим делом. Особенно славился Бахчисарай изделиями из сафьяна и ножами прочной стали. Ханский дворец, сожженный последним ханом, был восстановлен усилиями Потемкина в связи с посещением Екатерины П в 1787 г. При этом заботились не столько об исторической точности сколько об удобствах императрицы. В частности, с первого этажа на второй прорубили дополнительную лестницу, при этом образовался какой-то лишний проем - его и заполнили новым построенным фонтаном слез. Традиционную доску с изречениями для него делать не стали, а перенесли с другого прекрасного фонтана, давно устроенного около мавзолея возлюбленной Крым-Гирей-хана Дилары-Бекеч. Прежний фонтан, а с перенесением доски - новый, назывался Сельсебийлъ - 'райский источник'. Мавзолей Дилары-Бекеч, по преданию, родом грузинки, стоит у ограды кладбища напротив дворца на высокой садовой террасе. Об этой девушке И. М. Муравьев-Апостол говорит в книге, вызвавшей столько воспоминаний у Пушкина: '...силой прелестей своих она повелевала тому, кому все здесь повиновалось, но не долго: упал райский цвет в самое утро жизни своей и безотрадный Керим соорудил любезный памятник сей, дабы ежедневно ходить в оный и утешаться слезами над прахом незабвенной'. Вот близ этого памятника и находился фонтан Сельсебийлъ, питавшийся горными ключами и отличавшийся изумительной чистотой воды. Одна из надписей на фонтане гласила: 'Кто станет утолять жажду, тому фонтан языком своим прожурчит хронограмму: приди пей воду чистую, она принесет исцеление'. Фонтан Дилары-Бекеч около сгоревшего дворца был построен в 1762 г., мавзолей - в 1764-м. Но уже к концу 1780-х годов в народных легендах имя грузинки Дилары-Бекеч вытеснялось именем польской девушки Потоцкой, якобы похищенной для хана и помещенной в его гарем. Дальше рассказывать легенду не стоит - Пушкин сделал это в своей поэме. Выпишем только слова В.Г.Белинского, раскрывающие самую суть пушкинской обработки легенды: 'В диком татарине, пресыщенном гаремной любовью, вдруг вспыхивает высокое чувство к женщине, которая чужда всего, что составляет прелесть владыки и что может пленять вкус азиатского варвара(...). Сам не понимая как, почему и для чего, он уважает святыню этой беззащитной красоты, он - варвар, для которого взаимность женщины никогда не была необходимым условием истинного наслаждения - он ведет себя в отношении к ней почти как палладии средних веков.

И для нее смягчает он

Гарема строгие законы...

...Итак, мысль поэмы - перерождение, если не просвещение, дикой души через высокое чувство любви. Мысль верная и глубокая'. Как часто бывало у Пушкина, соединение слышанного прежде (легенду о Потоцкой и фонтане слез ему рассказали еще в Петербурге) и увиденного в реальности разбудило творческую жажду и привело к замыслу 'Бахчисарайского фонтана'.
Переночевали в монастыре; по узкой тропе через Шули, Мангуп, Каракез, а далее по широкой удобной дороге отправились в Бахчисарай. По-видимому, в Севастополе Пушкин не был, хотя некоторую долю сомнения исследователи еще недавно оставляли на сей счет. Все-таки тяготы пути не прошли бесследно - в Бахчисарай поэт приехал с новым приступом лихорадки. Это было, скорее всего, 7 сентября. Совершив небольшую экскурсию по дворцу ханов, ханскому кладбищу и по городу, генерал и его молодые спутники отдохнули во дворце и наутро отправились в Симферополь. Так что в Бахчисарае, который теперь в немалой мере славен именем Пушкина, поэт пробыл одни сутки или чуть долее.

Бахчисарай, бывший центр Крымского ханства, насчитывал в пушкинское время 11 тысяч жителей. Торгово-промышленная часть города состояла из одной улицы длиною версты три. По обеим ее сторонам располагались низенькие строения, в которых при открытых дверях и окнах на столах и скамьях, поджавши под себя ноги, сидели купцы и ремесленники, занимаясь каждый своим делом. Особенно славился Бахчисарай изделиями из сафьяна и ножами прочной стали. Ханский дворец, сожженный последним ханом, был восстановлен усилиями Потемкина в связи с посещением Екатерины П в 1787 г. При этом заботились не столько об исторической точности сколько об удобствах императрицы. В частности, с первого этажа на второй прорубили дополнительную лестницу, при этом образовался какой-то лишний проем - его и заполнили новым построенным фонтаном слез. Традиционную доску с изречениями для него делать не стали, а перенесли с другого прекрасного фонтана, давно устроенного около мавзолея возлюбленной Крым-Гирей-хана Дилары-Бекеч. Прежний фонтан, а с перенесением доски - новый, назывался Сельсебийлъ - 'райский источник'. Мавзолей Дилары-Бекеч, по преданию, родом грузинки, стоит у ограды кладбища напротив дворца на высокой садовой террасе. Об этой девушке И. М. Муравьев-Апостол говорит в книге, вызвавшей столько воспоминаний у Пушкина: '...силой прелестей своих она повелевала тому, кому все здесь повиновалось, но недолго: упал райский цвет в самое утро жизни своей и безотрадный Керим соорудил любезный памятник сей, дабы ежедневно ходить в оный и утешаться слезами над прахом незабвенной'. Вот близ этого памятника и находился фонтан Сельсебийлъ, питавшийся горными ключами и отличавшийся изумительной чистотой воды. Одна из надписей на фонтане гласила: 'Кто станет утолять жажду, тому фонтан языком своим прожурчит хронограмму: приди пей воду чистую, она принесет исцеление'. Фонтан Дилары-Бекеч около сгоревшего дворца был построен в 1762 г., мавзолей - в 1764-м. Но уже к концу 1780-х годов в народных легендах имя грузинки Дилары-Бекеч вытеснялось именем польской девушки Потоцкой, якобы похищенной для хана и помещенной в его гарем. Дальше рассказывать легенду не стоит - Пушкин сделал это в своей поэме. Выпишем только слова В.Г.Белинского, раскрывающие самую суть пушкинской обработки легенды: 'В диком татарине, пресыщенном гаремной любовью, вдруг вспыхивает высокое чувство к женщине, которая чужда всего, что составляет прелесть владыки и что может пленять вкус азиатского варвара(...). Сам не понимая как, почему и для чего, он уважает святыню этой беззащитной красоты, он - варвар, для которого взаимность женщины никогда не была необходимым условием истинного наслаждения - он ведет себя в отношении к ней почти как палладии средних веков.

И для нее смягчает он

Гарема строгие законы...

...Итак, мысль поэмы - перерождение, если не просвещение, дикой души через высокое чувство любви. Мысль верная и глубокая'. Как часто бывало у Пушкина, соединение слышанного прежде (легенду о Потоцкой и фонтане слез ему рассказали еще в Петербурге) и увиденного в реальности разбудило творческую жажду и привело к замыслу 'Бахчисарайского фонтана'.

Однако с возникновением 'Бахчисарайского фонтана' все обстоит в тысячу раз сложнее, чем выглядит в беглом пересказе событий. Дело в том, что с замыслом поэмы связана биографическая, личная тайна Пушкина - одна из немногих, которую он не только хотел, но и сумел уберечь от любопытства современников и потомков. 8 февраля 1824 г. он писал А.Бестужеву из Одессы: 'Радуюсь, что мой 'Фонтан' шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.

Впрочем, я писал его единственно для себя, а печатаю потому, что деньги были нужны'. В другом письме к А.Бестужеву (29 июня 1824 г.) Пушкин возмутился тем, что вопреки его просьбе в Петербурге напечатали три последние строки элегии 'Редеет облаков летучая гряда', которые заведомо не предназначались для печати: 'Бог тебя простит! но ты острамил меня в нынешней 'Звезде' - напечатав три последние стиха моей элегии; черт дернул меня написать еще кстати о 'Бахчисарайском фонтане' какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же элегическую мою красавицу. Вообрази мое отчаяние, когда увидел их напечатанными. Журнал может попасть в ее руки. Что ж она подумает, видя с какой охотою беседую о  ней с одним из петербургских моих приятелей(...) Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики'. Кто эта молодая женщина и вообще, нет ли тут мистификации? Над этим размышляют пушкинисты более столетия. Вот строки 'Бахчисарайского фонтана', которые имеет в виду Пушкин:

Чью тень, о други, видел я?

Скажите мне: чей образ нежный

Тогда преследовал меня,

Неотразимый, неизбежный?

П.И.Бартенев, кажется, был первым, кто задался вопросом 'чью же тень?': 'К воспоминаниям о жизни в Гурзуфе несомненно относится тот женский образ, который беспрестанно является в стихах Пушкина, чуть только он вспомнит о Тавриде, который занимал его воображение три года сряду, преследовал его до самой Одессы и там только сменился другим. В этом нельзя не убедиться, внимательно следя за стихами того времени. Но то была святыня души его, которую он строго чтил и берег от чужих взоров и которая послужила внутреннею основою всех тогдашних созданий его гения'. Перечитайте, как говорят, 'под этим углом зрения' крымские (и последующие - о Крыме) стихи в подборке к этой главе: прекрасное и всем наизусть известное онегинское 'отступление о ножках'; строки 'Тавриды' ('За нею по наклону гор // я шел дорогой неизвестной'); 'Нереиду'; 'Кто видел край, где роскошью природы' - с прямым признанием ('где я любил, изгнанник неизвестный'); стихи о прощании: 'Увы, зачем она блистает' ('Смотрю на все ее движенья, // Внимаю каждый звук речей, // И миг единый разлученья // Ужасен для души моей'); и, наконец, К*** 'Тогда изгнаньем и могилой, // Несчастный, Будешь ты готов // Купить хоть слово девы милой, // Хоть легкий шум ее шагов'. Этого вполне достаточно, чтобы убедиться в правоте П.И.Бартенева. Но исследователям самого факта оказалось недостаточно: превращаясь в доброжелательных, но все же следователей, они ставят вопрос: кто она? Назывались по меньшей мере десять имен 'кандидаток' в героини лирики Пушкина начала 1820-х годов. Но теперь - в который раз - перечитывая стихи, видишь, что те из них, кто не был летом 1820-го года в Гурзуфе, заведомо отпадают. Мария Николаевна Раевская (Волконская), как знает читатель, была убеждена, что строки 'Я помню море пред грозою...' посвящены ей, но девочка-подросток не могла быть предметом некоторых других стихотворений этой сюиты, да и море изображено в 'Онегине' не пристенное, а южное - у скал. Екатерина Николаевна Раевская (Орлова) никаких притязаний не высказывала, но за нее аргументировали пушкинисты. Напомним четыре аргумента: 1) она серьезно болела, и вся поездка в Крым была предпринята из-за ее болезни ('Увы, зачем она блистает...') 2) в 'Отрывке из письма к Д.' говорится: 'Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его...'-К** расшифровывают как Катерина, хотя, кажется, возобладало мнение, что литера К** вообще мистификация - отрывок предназначался для печати; 3) Пушкин заметил как-то, что Марина Мнишек в 'Борисе Годунове' -настоящая Катерина Орлова; 4) существует такое письмо М.Ф.Орлова жене (1823): '...я вижу твой образ как образ милого друга и приближаюсь к тебе или воображаю тебя близкой всякий раз как вижу памятную звезду, которую ты мне указала. Будь уверена, что едва она восходит над горизонтом, я ловлю ее появление с моего балкона'. Возвратитесь еще раз к элегии 'Редеет облаков...' и станет ясно, что последний аргумент довольно веский. С именем Е. Н. Раевской-Орловой связывают в последнее время и другие стихи: 'Я пережил свои желанья', 'Дева', 'Дионея'.

Третья дочь Раевских Елена - очаровательная голубоглазая девушка, образованная, умная, но неизлечимо больная, также в доводах пушкиноведов занимала определенное место. Во-первых, в одном из греческих мифов Елена Спартанская превратилась в звезду, во-вторых, стихи 'Увы, зачем она блистает...' естественнее всего отнести именно к ней. Добавим к этому еще одно соображение столь же ненадежного разряда - своего рода пародию на гипотезу. Письмо Пушкина о Крыме к брату открывается словами: 'Начинаю с яиц Леды'. Леда, жена царя Спарты, забеременев от бога Зевса, принявшего вид лебедя произвела на свет два яйца - из одного вышла Елена Прекрасная. При большом воображении в словах Пушкина можно видеть шифр: 'начинаю с Елены'. Конечно, Лев Сергеевич не догадался бы, но сам-то поэт знал, о ком рассказывает. Разумеется, такого рода гипотезы недорого стоят. Подобные доводы не столь уж сложно выдвигать, труднее - с убежденностью на них настаивать.

В 1960 г. в сборнике 'Пушкин. Исследования и материалы' (том Ш) появилась обширная работа Л.П.Гроссмана 'У истоков Бахчисарайского фонтана', в котором известный пушкинист, автор многих книг и статей, обосновывает новую гипотезу: героиней крымской лирики и вдохновительницей 'Бахчисарайского фонтана' была Софья Станиславовна Потоцкая (Киселева). Интересующихся аргументацией отсылаем к самой статье. Здесь же скажем: необычайно 'соблазнительной' выглядит попытка соотнесения имен Потоцкой - реальной и Потоцкой из поэмы Пушкина. Этим сходством фамилии вполне может быть объяснен особый интерес петербургской знакомой Пушкина к легенде о польской девушке в гареме хана. Что касается роли С.С.Потоцкой в жизни поэта (и, соответственно, в крымской лирике), то она осталась недоказанной.

Пушкин не хотел, чтобы мы знали, кого именно любил он в 1820 г., о ком тосковал до 1823-го и кого не забывал и позднее. Он сознательно 'путал' даты под стихотворениями (например, 'Увы, зачем...' печатал с датой '1819', а стихи 1824 г. о Крыме - с датой 1820), придумывал 'подставные' инициалы, правил тексты стихов, старательно избегая 'личностей'.

8 сентября Пушкин был уже в Симферополе, где прожил, по последним изысканиям краеведов, до 17 числа. Через Перекоп, Борислав, Херсон, Николаев, Одессу он 21 сентября прибыл к месту своего служебного назначения - в Кишинев.

 

Память о Крыме, 'любимая надежда' опять увидеть Гурзуф никогда не оставляла поэта. Туда отправил он в путешествие героя своего романа, да и в беловом тексте и в черновиках 1-й и 8-й глав мелькнули 'холмы Тавриды, край прелестный'. По меньшей мере дважды собирался в Крым сам. В Одессе, когда граф Воронцов купил у Ришелье его гурзуфское поместье и на бриге 'Утеха' поплыл 'праздновать новоселье', Пушкин уверен был, что позовут и его, но его не позвали. Тогда он написал послание-отказ А.Л.Давыдову, приглашавшему его в Крым ('Нельзя, мой толстый Аристипп'):

...не могу с тобою плыть

К брегам полуденной Тавриды...

В 1824 г., в Михайловском, были созданы 'Виноград' и 'Подражание турецкой песне' ('О дева-роза, я в оковах...'). Конечно, наступил момент, когда Пушкин переменился: Крым и все события 1820 г. отодвинулись в туманную даль воспоминаний (№23):

Смирились вы, моей весны

Высокопарные мечтанья,

И в поэтический бокал

Воды я много подмешал.

 

Но вовсе крымские видения не исчезли. Последнее упоминание о Крыме было в ноябре 1836 г. Пушкин писал крымскому жителю Н.Б.Голицыну: 'Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату; письмо ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего Онегина и вы, конечно, узнали некоторых лиц. Вы обещаете перевод в стихах моего Бахчисарайского фонтана. Уверен, что он вам удастся...' Когда писалось это письмо, прошла уже неделя, как получен был анонимный пасквиль...

2.Анализ лирического произведения.

План анализа лирического произведения

 

1. Дата написания стихотворения с использованием фактического материала.

2. Биографический комментарий.

3. Жанровое своеобразие (монолог, исповедь, послание, завещание и т. д.)

4. Идейное содержание:

а) ведущая тема;

б) основная мысль;

в) эмоциональная окраска чувств;

г) внешние впечатления и внутренняя реакция на него.

5. Анализ структуры произведения:

а) основные образы;

б) основные изобразительные средства (эпитет, метафора, аллегория, сравнение, гипербола, литота, олицетворения, оксюморон, перифраза);

в) речевые особенности в плане интонационно-синтаксических фигур (повтор, антитеза, инверсия, анафора, риторический вопрос, рефрен);

г) стихотворный размер, рифма;

д) звукопись (аллитерация, ассонанс);

е) строфика (двустишие, трехстишие, пятистишие, катрен, октава, сонет, онегинская строфа).

 

Помните:

1. Стихотворения надо читать и перечитывать, от этого они становятся еще загадочнее, поэтичнее.

2.При анализе нельзя забывать, что в центре лирического произведения – образ лирического героя. Поэтому содержание, смысл стихотворения надо искать в ключевых словах, с помощью которых и выражается переживание лирического героя.

3. Излагая содержание каждой части стихотворения, покажите мысли, чувства лирического героя; объясните, какими художественными средствами передаются эти мысли и чувства.

4. Обязательно надо рассказать о том, какое впечатление произвело на вас стихотворение. Какие строки показались вам наиболее значительными и почему?