Россия в самостоятельном плавании 9 страница

«Да пошел ты, дед, в п...!» — Парень плюнул себе под ноги и отвернулся.

Мощная баррикада стоит поперек улицы у Центрального телеграфа. Завалены все боковые переулки, перегорожена Пушкинская улица. Везде следы костров и кучи бутылок и банок из-под чешского и немецкого пива.

Перед зданием Моссовета гремит веселая музыка (подвезли передвижные радиоточки), пьют водку и дружески беседуют на постаменте памятника Юрию Долгорукому новые буржуа. Это остатки тех, кого истеричный Гайдар скликал ночью по телевизору прийти на площадь, чтобы защитить российскую демократию.

Вернувшись домой во втором часу дня, я снова уткнулся в телеэкран. Пальба продолжалась. Белый дом пылал. Штурм походил на римский цирк. Люди, сгрудившиеся на мосту, криками чуть ли не восторга встречали каждый танковый выстрел. Такая же толпа внизу все норовила прорваться к самому Белому дому. Все это походило на дурдом. В 14.30 на мосту появился «герой дня» военный министр Павел Грачев в окружении трех машин охраны и плотного кольца телохранителей. Даже с экрана от него веяло духом грубого самодовольства и торжества. «Ну уж если Грачев решился на пешую прогулку по мосту, значит, сопротивление практически прекращено», — решил я. Так оно и было.

К 19 часам — после 10 часов непрерывной расправы — все было кончено. Р. Хасбулатов, А. Руцкой вместе с основными членами их правительства были арестованы и отправлены в Лефортовскую тюрьму. Выведенные из горящего здания депутаты и сдавшиеся защитники получили от офицеров группы «Альфа» гарантию защиты от неминуемой расправы, но как только они миновали коридор из бойцов «Альфы» и очутились на «свободе», в ближайших дворах жилых зданий, за ними началась охота омоновцев, которые нещадно избивали, грабили беззащитных людей. В прессе появлялись свидетельства изнасилованных женщин. Начался пир победителей, со всей жестокостью мстительностью.

На другой день, 5 октября, я записал в дневнике: «Наступила тишина погоста. Усилия властей брошены на то, чтобы продемонстрировать установление спокойствия, порядка, благополучия. Журналисты — гончие и легавые — тщатся погуще вымазать только что повергнутых псевдокоммунистов. Новым героям несть числа. Имя им — легион. Им скоро тесно станет на пьедестале. Самые героические будут сталкивать просто героических. Ни читать, ни смотреть ничего нельзя — тошнит со второй минуты. Шеварднадзе первым поздравил Ельцина с победой. Демократ демократа видит издалека.

Нельзя забыть поведение российской интеллигенции. Как сильно разошлись пути-дороги людей, казалось бы, одной творческой профессии — литераторов. В левой газете «День» (1-7 октября 1993 г.) было опубликовано письмо Ю. Бондарева, В. Белова, В. Распутина, А. Шилова, Т. Дорониной, С. Говорухина, С. Бондарчука, Г. Свиридова, И. Шафаревича. Они призывали Б. Ельцина и Р. Хасбулатова, «уповая на самое святое в человеке — на чувство Бога и Родины, на любовь к живым сыновьям и умершим отцам», перевернуть назад страницу в книге русской беды, сделать так, чтобы «высший закон страны незамедлительно вернулся к исполнению». Все ясно: обращение к разуму двух драчунов.

А в газете «Известия» 5 октября появилось другое письмо, Другой группы интеллигенции. Вот выдержки из их послания к президенту: «Хватит говорить. Пора научиться и действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента. Деятельность органов советской власти, отказавшихся подчиниться законной власти России, должна быть приостановлена. Мы все сообща должны не допустить, чтобы суд над организаторами и участниками кровавой драмы в Москве не стал похожим на тот позорный фарс, который именуют «судом над ГКЧП». Признать нелегитимными не только съезд народных депутатов, Верховный Совет, но и все образованные ими органы (в числе и Конституционный суд).

История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды». Ничего не надо добавлять к этому тексту, кроме списка его подписантов. Вот он: А. Адамович, А. Ананьев, А. Афиногенов, Б. Ахмадулина, Г. Бакланов, 3. Балоян, Т. Бек, А. Борщаговский, В. Быков, Б. Васильев, А. Гельман, Д. Гранин, Ю. Давыдов, Д. Данин, А. Дементьев, М. Дудин, А. Иванов, Э. Иодковский, Р. Козаков, С. Каледин, Ю. Карякин, Я. Костюковский, Т. Кузовлева, А. Кушнер, Ю. Левитанский, Д. Лихачев, Ю. Нагибин, А. Нуйкин, Б. Окуджава, В. Осоцкий, Г. Поженян, А. Приставкин, Л. Разгон, А. Рекемчук, Р. Рождественский, В. Савельев, В. Селюнин, Ю. Черниченко, А. Чернов, М. Чудакова, М. Чулаки, В. Астафьев.

Подсчет жертв кровавых событий занял несколько дней. Власти никак не решались сказать правду, они все время взвешивали, какую цифру может проглотить общественность. В конце концов остановились на цифре, близкой к 150. Никто проверить ее не мог, потому что никого к этим делам не допускали, кроме абсолютно надежных людей. Оппозиция и тогда, и потом утверждала, что число убитых превысило 900 человек. Неопознанные трупы и, как утверждали левые публикации, убитые иногородние граждане были тайком захоронены в безымянных могилах, а их фамилии долго потом маячили в списках «пропавших без вести». Раненых, даже по признанию правительства, оказалось около 750 человек. Чувствовалось, что власть сама испугалась своей жестокости. Она вдруг заговорила о том, что все погибшие — «дети одной России», что все будут похоронены с одинаковыми почестями, а семьям будет выдана одинаковая компенсация. Сгоревший, разгромленный Белый дом спешно стали восстанавливать, чтобы он не напоминал людям о совершенном преступлении. Для ремонта были приглашены турецкие строительные фирмы. Говорили, что стены помещений в Белом доме покрыты такими надписями, которые напоминали предсмертные послания защитников Брестской крепости.

Очень много и долго говорилось о создании независимой комиссии по расследованию истоков и результатов событий 3-4 октября 1993 г. в Москве, но президент сделал все, чтобы такая комиссия не начала работать. Основным лейтмотивом поведения государственной власти было спрятать все концы в воду.

Забегая чуточку вперед, скажем, что буквально через 4 с половиной месяца люди, которых власть клеймила самыми отборными ругательствами, выставляла в роли опаснейших государственных преступников, вышли из Лефортовской тюрьмы на свободу и получили возможность вновь заниматься политической деятельностью. Это произошло 23 февраля 1994 года, в День защитника Отечества. Платой за освобождение был отказ уже нового парламента (Государственной думы) от всяких попыток расследования событий 3—4 октября 1993 года. В этой сделке легко просматриваются два обстоятельства: власть молчаливо признавала, что она вышла далеко за пределы правового поля и совершила так много преступлений против прав человека, что оказалась не в состоянии провести публичное судебное расследование по делу о «мятеже» 3—4 октября. Повторилась история с ГКЧП. Посадить никого из, казалось бы, смертельных врагов «демократии» и «цивилизации» на скамью подсудимых было невозможно. И причиной тому не природная доброта Б. Ельцина, христианский дух смирения и прощения, а сугубо политическая целесообразность, страх, что такой суд обернется против него самого. Второй логически вытекающий вывод из уроков октябрьских событий состоит в том, что люто враждовавших соперников, казалось бы, готовых перегрызть друг другу горло, не разделяли непримиримые классовые интересы, между ними не было таких антагонистических противоречий, которые разрешаются революциями и гражданскими войнами. Это стихийно чувствовало большинство народа в стране, оставшегося в целом безучастным к исходу разборки в разных эшелонах власти. Сами участники затяжного политического конфликта дрались за свою роль и место в системе властных структур государства, за доступ к материальным и финансовым ресурсам страны. Они не один раз демонстрировали готовность пойти на примирение, если условия предлагаемой сделки их устроили бы. Конечно, в ожесточенной информационной войне использовались перья разной окраски, стороны не жалели усилий в бестиализации противника, и это сбило с толку немало идеалистически настроенных людей, которые первыми лезут в пекло схватки и облагораживают своей кровью действия далеко не благородных людей.

ДИКТАТУРА Б. ЕЛЬЦИНА

 

Военно-политическая победа президента и правительства в противостоянии с парламентом привела к единовластию Б. Ельцина. Он мог теперь без всякого противодействия начать работу по переустройству России на свой манер. Советская власть рухнула по всей стране в одночасье, без сопротивления. Советам было просто предложено самораспуститься, что они в подавляющем большинстве и сделали. 7 октября были распущены Моссовет, все райсоветы. Используя известный в политологии феномен «энергии страха», президент сыпал указами направо и налево. За расстрел Белого дома министр внутренних дел Виктор Ерин получил звание героя России, поскольку никогда и ни в чем не сомневался, выполняя указания президента. Военный министр П. Грачев удостоился всего-навсего ордена, потому что колебался и выпрашивал письменный приказ на применение танков.

Чрезвычайное положение в Москве было продлено до 18 октября, чтобы страсти утихли, тем более что не всех главных «зачинщиков» удалось арестовать по свежим следам событий. Долго искали, например, В. Ампилова.

Наконец-то предоставилась возможность изменить статус Мавзолея В. Ленина на Красной площади. 7 октября был ликвидирован пост № 1 почетного караула, стоявшего у входа в мавзолей с далекого 1924 года. Тем самым он перестал быть национальной святыней, у которой в течение стольких десятилетий возлагали венки все иностранные делегации, а также представители общественности и государственных структур.

11 октября был издан указ об одновременном проведении выборов в Государственную думу и Совет Федерации. Вскоре был назначен и день выборов — 12 декабря, причем в тот же день должен был состояться и всенародный референдум по проекту новой Конституции России. Б. Н. Ельцин, который в ходе политического кризиса не раз публично высказывался за то, чтобы в середине июня 1994 г. провести досрочные выборы, нового президента страны, теперь категорически отверг такую возможность, сказав, что события 3—4 октября «перечеркнули» эти планы.

Через три дня после снятия чрезвычайного положения в Москве — 22 октября — в Россию прилетел государственный секретарь США Уоррен Кристофер, который выразил российскому президенту полную поддержку со стороны Б. Клинтона и американского правительства, что было крайне важным актом авторитета Б. Ельцина в глазах мирового политического истеблишмента, пребывавшего в шоковом состоянии от столь бесцеремонного обращения с парламентом в стране, претендующей на статус демократического государства.

11 ноября 1993 г. был опубликован очередной указ президента, который стыдливо назывался «Об уточнениях (?!) Положения о выборах депутатов Государственной думы в 1993 г. и Положения о выборах Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации в 1993 г., в соответствии с которым выборы признавались состоявшимися, если число действительных бюллетеней составит не менее 25% от числа зарегистрированных избирателей. С помощью такого простенького приема власть заранее страховала себя против возможных попыток левых сил бойкотировать выборы. Возможность бойкота в те дни довольно открыто обсуждалась в стане многочисленных противников президента. Она учитывала также реальное состояние тогдашнего российского общества, пребывавшего в апатии, крайне усталого, погруженного в каждодневные мелкие, бытовые заботы, связанные с физическим выживанием, дезорганизованного. Пассивность электората — так стали называть корпус избирателей — нарастала с каждым разом. Власть не собиралась активизировать свой народ, она четко продемонстрировав желание использовать его угасающую пассионарность. Безразличие населения к своей судьбе всегда более устраивает власть, нежели глубокая заинтересованность.

По новому положению Государственная дума должна была состоять из 450 человек. Половина из них избиралась прямым голосованием — они получили название одномандатники, а вторая половина — 225 мест — делилась между политическими партиями, которые приняли участие в выборах и при этом получили в целом по стране не менее 5% голосов от принявших участие в выборах граждан. Дележка этих мандатов производилась пропорционально в зависимости от общего числа голосов, собранных той или иной партией. Разумеется, власть не сомневалась, что такие ею же разработанные правила игры принесут полную и окончательную победу на этот раз на правовом поле выборов. Учитывалось, что левые партии были в первые недели после расстрела Белого дома запрещены, как и основные оппозиционные газеты. По мере того, как приближались выборы, правительство разрешало тем или иным партиям и общественным организациям принять участие в предвыборной борьбе. Так произошло, например, с главным политическим оппонентом КПРФ (коммунисты), поскольку устранение коммунистов ставило под вопрос вообще легитимность выборной процедуры. Коммунисты, кстати, вели себя во время осеннего кризиса наименее агрессивно. Г. Зюганов даже выступал по телевидению 3 октября и призывал своих сторонников не поддаваться на провокации, соблюдать спокойствие. Руководители КПРФ не попали в число арестованных по делу о беспорядках 3—4 октября, хотя представители официальных властей и проправительственные средства массовой информации неумолчно обзывали эти события «коммунофашистским» путчем, а его руководителей — людьми, стремившимися к коммунистическому реваншу. Явная несуразица, но ничего другого тогдашние пиарщики придумать не могли. В то же время наиболее жесткие репрессивные меры были приняты в отношении явно некоммунистического Российского общенародного союза, руководимого известным политическим деятелем Сергеем Бабуриным. Его бескомпромиссная позиция по отношению к президенту, высокий интеллектуальный и волевой потенциал, жесткость и непримиримость в дни октябрьских событий заметно пугали Кремль. Поэтому на него сыпались удары со всех сторон. Запрещались его пресс-конференции, совершались налеты на штаб-квартиры РОСа, выкрадывались предвыборные документы и т. д.

Поскольку Центральная избирательная комиссия зарегистрировала (допустила к выборам) 14 политических партий и движений, то жесткая конкуренция между большим числом кандидатов должна была дать дополнительную фору тем политическим образованиям, которые представляли пропрезидентское крыло, а среди них на первом месте был блок «Выбор России», который возглавлял Егор Гайдар, занимавший к тому же пост вице-премьер-министра. Практически неограниченные финансовые ресурсы, полная поддержка со стороны средств массовой информации, то, что называют административным ресурсом, — все было на стороне правительственной партии. Кроме того, шли переговоры о создании предвыборной коалиции между «Выбором России» и партией «Яблоко» во главе с упрямым и честолюбивым Г. Явлинским, долгие годы выступавшим под флагом чистой демократии западного типа. Самоуверенность Е. Гайдара и повышенные требования со стороны Г. Явлинского, который все время давал понять, что не примет никакого поста в государстве, кроме поста премьер-министра, не позволили объединить усилия этих партий.

Самостоятельно решила попробовать свои силы новая, недавно организованная «Партия единства и согласия» во главе с Сергеем Шахраем, стоявшая также на пропрезидентских позициях. Некоторая раздробленность социально однозначно ориентированных сил объясняется прежде всего глубокой убежденностью в неотвратимости сокрушительной победы и необходимости получить свою собственную прочную стартовую площадку для проникновения в будущем в высший эшелон государственной власти России. Власть была убеждена, что выборы для нее по этим правилам так же безопасны, как и стрельба по Верховному Совету. В те дни я записал в своем дневнике: «Предвыборная суета затопляет все вокруг, но она похожа на бутафорскую вокзальную панику, вызванную свистком кинорежиссера во время съемок. Все стараются играть истово, не жалея сил. Более десятка партий и движений бросились на штурм заранее кастрированной Государственной думы. Никакой российский избиратель не разберется в этой толпе потных, орущих, грязных политиканов, не поймет, кто же ему нужен. К тому же ему подсунут безальтернативное голосование по Конституции. А времени на все про все чуть больше месяца. Большего глумления над идеей свободных демократических выборов мне не приходилось видеть за 15 лет работы в странах, которые называют себя демократическими».

Чтобы как-то отвлечься от политического бесстыдства, я брал вечерами И. Бунина и пытался уйти в его мир. Не получалось, я отрывался от книги и записывал: «Поражаюсь способности этого литератора абстрагироваться от окружающей жизни, дремать в «башне из слоновой кости». 1939—1944 гг. — молох Второй мировой войны крушит все вокруг. Трещат кости его Родины — России, разгромлена и оплевана его приемная мать — Франция, горя кругом — окиян-море. А он пишет цикл «Темные аллеи» о случайно вспыхнувшей и недобро оборвавшейся любви, которая иной раз и на любовь-то не похожа, а так, мимолетная плотская дурь. Хорошо таким нобелевским Умельцам! Легко.

Но меня по-новому, больно ударили его оценки русского народа, данные в повести «Деревня», одном из коренных произведений писателя. Когда он ее писал, ему было 40 лет. Не было ни юношеской запальчивости, ни старческого плоскомыслия. И в ней он жестко, круто отбирает у русского народа право называться великим. «Какой же, — пишет Бунин, — это великий народ, если он всю свою историю просидел в грязи, в курных избах, ходил в лаптях, ел хлеб с мякиной не каждый день, давил тараканов, спивался и терпел, терпел без конца всю бездну творимого над ним насилия. Только и было великого: терпение да подчинение». А ведь во многом прав! Как и ему, мне жаль расставаться с иллюзией о своей принадлежности именно к великому народу».

Власть в страшные 90-е годы безусловно обращалась с русским народом не как с великим, а как с безответным стадом трусливых и жадных скотов.

10 ноября президент довольно неожиданно внес в текст проекта Конституции положение, что Совет Федерации будет не избираемым, а формируемым органом законодательной власти. В состав Совета Федерации будут входить по два представителя от каждого субъекта Федерации, один из которых будет представлять исполнительную власть, а другой — местную представительную. Но даже прожженные юристы не могли в тот момент сказать, что имел в виду президент под представительной властью на местах после того, как по его указу были ликвидированы Советы всех уровней. Однако возражать публично никто не решался.

Срок выборов неумолимо приближался. Ельцин решил по совету своего кухонного кабинета провести крупную акцию по телеобщению с народом. Он вспомнил, что несколько месяцев назад, еще накануне апрельского референдума, пригласил к себе «домой» весьма популярного талантливого кинорежиссера Эльдара Рязанова, который согласился сыграть роль придворного лакея, одетого в ливрею интервьюера. Все в той передаче было лживым: и сама обстановка дома, где он давно уже не жил, и еда в виде котлет и холодного чая, и слова домочадцев о том, что «Борис Николаевич — добрейший человек, мухи не обидит». Сам «хозяин» тогда все время порывался разбить и съесть пасхальное крашеное яйцо, положенное специально для демонстрации его Православия. Теперь президент захотел повторить эту развесистую клюкву, от которой сильно пострадал авторитет Э. Рязанова. Его друзья и поклонники таланта не могли простить непристойного угодничества перед Ельциным, но тот не почувствовал коренного изменения в настроении Э. Рязанова после октябрьской мясорубки в Белом доме и у «Останкино».

На этот раз — 16 ноября 1993 г. — не было павильонной декорации семейного уютного гнездышка. Съемка велась в подмосковном охотничьем дворце «Завидово», в реконструкцию которого было вложено, по слухам, 100 млн. долларов. Не было родственников-статистов, пасхальных яиц.

Эльдар Рязанов задавал один за другим каверзные вопросы, явно бравируя тем, что возраст, профессия, широкая известность делают его в определенном смысле неприкосновенным. Но он был внутренне напряжен, что выражалось в несколько суетливом жестикулировании, ерзанье на стуле, частых заверениях в личном уважении и демократических убеждениях. Рязанов понимал, что ставит Ельцина в тупик, давал ему три-четыре варианта ответа на вопрос, предоставляя право выбирать наиболее подходящий. В эти минуты он был похож на сердобольного учителя, помогающего слабому ученику «выплыть» на экзаменах. Иногда Э. Рязанов чувствовал, что собеседник вообще не понимает вопрос и не может собраться с мыслями. Тогда он осторожно переходил от опасной паузы к другим темам.

Поставив себе задачу раскрыть Б. Ельцина как личность, как человека, мне кажется, Эльдар Александрович сумел добиться многого. Перед зрителями предстал очень разъевшийся, сильно заторможенный, внутренне неуверенный окостеневший человек. Награжденный от природы великолепными внешними данными — рост, стать, пшеничная шевелюра — он все быстро растерял. Расплывшийся в кресле президент походил на клеща, раздувшегося от выпитой крови и не могущего оторваться от своей жертвы. Известно, что впившийся клещ предпочтет, чтобы ему оторвали голову, но добровольно не отцепится от облюбованной им жертвы.

Б. Ельцин отвечал медленно, очень туго выдавливая из себя слова, опасаясь любого неосторожного выражения. Мысли его и язык явно не стыковались, работали в разных режимах и выполняли самостоятельную функцию, не завися друг от друга.

Свои высказывания он не аргументировал, аппарат мыслительной логики у него не работал вообще, этот человек, кажется, лишен способности доказывать что-либо с помощью доводов, фактов и т. д. Он может что-то утверждать, и все.

Образование и эрудиция крайне скудны. За два часа он не употребил ни одной цитаты, не сослался ни на один авторитет, не упомянул ни об одной книге. Отвечая на вопрос, кого он уважает, Ельцин сказал: «Академика Сахарова и Маргарет Тэтчер!» — и все. Без расшифровки зачем и почему. На вопрос, что вы любите читать, последовало: «Чехова, он пишет коротко и предельно понятно, без всяких там умствований».

Эмоционально Б. Ельцин бесцветен. Лицо его — гипсовая маска. Он оживляется, только когда говорит о своих противниках, о власти. Слова «Россия», «народ», «реформы» вываливаются из его рта бесстрастной жвачкой. Он этим явно не живет, не это составляет хребтину его забот. Он произносит эти слова, как убегающий домушник сыплет на свои следы нюхательный табак, чтобы собака не взяла след. Вопросы были колкие: почему Вы — борец против привилегий — поселились в роскошных резиденциях, опять те же роскошные машины? Ответ, ей-ей, был маловразумительным.

— Почему Вы мало выступаете перед народом, не объясняете мотивировку своих действий — обмен ли денег, расстрел ли Белого дома и т. д. Ответ: «Есть недоработка!»

— Почему Вы подписываете и тут же отзываете свои указы? Ответ: «Вижу, что ошибся, и поправляю».

— Разве морально награждать участников событий 4 октября, если Вы сами квалифицируете эти события как общенациональную трагедию? Ответ: «Ну мы дали немного, не то, что при советской власти». О моральной стороне дела он не сказал ни слова, хотя не мог не знать, что в годы гражданской войны 1918-1920 гг. командование белых армий упразднило практику награждения отличившихся солдат и офицеров, аргументируя это тем, что в гражданской войне, где русские убивают русских, героев не может быть.

— Почему Вы обещали провести 12 июня 1994 года досрочные выборы президента, а теперь отказываетесь? Это ведь кризис доверия к Вашим словам? Ответ: «Да, конечно, здесь есть вопрос».

Ельцин почувствовал, что интервью идет не в его пользу, и где-то посередине сказал: «Ну, хватит, отвечу на этот вопрос, и довольно!»

Президент никогда более не станет инициировать подобные встречи, чтобы не рекламировать свою непривлекательность. Таких встреч больше и не было. Эльдар Рязанов реабилитировал себя этим интервью в глазах многочисленных поклонников. Спасибо ему за мужество и независимость настоящего интеллигента.

День голосования надвигался. «Выбор России», во главе которого стояли, кроме Е. Гайдара, удивительно скрипучий прозападный правозащитник Сергей Ковалев и Элла Памфилова, симпатичная пичужка-синичка, впорхнувшая в политику просто так, из любопытства, — форточка туда оказалась открытой, — завалил Россию назойливой пропагандой. За личными факсимильными подписями лидеров были размножены доверительные рекомендации, как надо голосовать по каждому округу. Блок выступал под лозунгом «Свобода, собственность, законность!». Метрополитен был оклеен их рекламой, не стеснялись лепить свои бумажки даже на полированной деревянной отделке эскалаторов, загаживая своими амбициями прежний эталон городской чистоты.

Каждое утро я вычищал свой почтовый ящик от предвыборной макулатуры. 90% ее было изготовлено и заброшено проправительственными партиями. Уже перед самым голосованием, 9 декабря, Б. Ельцин снова выступил по телевидению, уже по телесуфлеру, т. е. читал заготовленный текст. Он призвал граждан поддержать Конституцию и сильную президентскую власть, со своей стороны выражал полную готовность сотрудничать с политическими силами, которые будут представлены в новом составе Государственной думы. Казалось, все было сделано по высшему разряду. Оставалось только ждать заключительного аккорда. В ночь с 12 на 13 декабря 1993 г. в огромном банкетном зале Кремлевского Дворца съездов собралась верхушка политического и делового бомонда, которая очень любит называть себя «элитой». В радостно-приподнятом ожидании триумфа слились все силы радикал-реформаторов, либералов, вся проельцинская «тусовка». Ночной пир был заранее разрекламирован как «Встреча нового политического года». Предполагалось, что сразу после полуночи ошарашенному населению России будет объявлено о полной победе «демократов». Политические оппоненты, приглашенные на эту Вальпургиеву ночь, должны были тут же перед камерами телевизоров признать свое политическое поражение. Потом было бы объявлено о всеобщем примирении и наступлении эры правительственного благоденствия.

На утро 13 декабря планировалось прибытие в Москву вице-президента США Альберта Гора, торжественное вступление триумфаторов в Кремль под колокольный благовест и т. д.

И произошло в некотором роде чудо, политический казус. Впервые за все последнее время основная масса избирателей не послушалась кнута и окриков своих погонщиков. Всех ожидал сюрприз стихийной организованности и доказательства непредсказуемости русской души. По мере того как поступали первые сведения о результатах выборов, лица собравшихся в Кремле «элитников» все более вытягивались, зеленели, глаза тускнели, наливались кровью, а потом страхом. Телекамеры безуспешно пытались скрыть нараставшую растерянность, переходившую в панику. Наконец, они были просто отключены, передача прервана. Прекрасная иллюстрация поговорки: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!» К утру все стало ясно. «Выбор России» — главный боевой слон президентской стороны — потерпел поражение. За него проголосовало всего 15% избирателей. Иначе говоря, из каждых шести избирателей правительство поддержал только один.

Компартия Российской Федерации, казалось бы основной оппонент, тоже собрала всего чуть больше 12%, хотя лидеры партии обещали завоевать не менее 20%. Некоторым утешением было то, что другая оппозиционная партия левой ориентации — Аграрная — получила почти 8%.

Но полной неожиданностью для российского и международного политического истеблишмента стала победа Либерально-демократической партии, которой руководил Владимир Жириновский. На ее долю пришлось почти 23% голосов избирателей. Из других партий сумели преодолеть пятипроцентный барьер только еще три: «Женщины России» — 8,5%, «ЯБЛОКО» — 7,4%, Партия единства и согласия — 6,7%. Победу Жириновского, которого теперь в прессе нередко стали называть «фашистом», эдаким российским «фюрером», объяснить можно невысокой степенью организации избирательной кампании, ясностью и привлекательностью его предвыборной программы, четкой социальной средой, где он черпал поддержку, и другими причинами, лежащими в большей степени вне его партии. Основная масса населения за прошедшее время испытала два глубочайших разочарования: сначала она потеряла веру в коммунистов, а теперь разуверилась в так называемых демократах. Голосование за Жириновского было протестным. За него опускали бюллетени только потому, что большинство других партий вызывало растущее неприятие своей затертой демагогией, программной скукой, унылой безликостью лидеров. В моих записках того времени сохранились такие характеристики партии Жириновского: «Я относился к нему всегда, как к «рыжему» на ковре российской политики. У него нет партии как организации, нет даже второго более или менее известного стране лица, кроме скандального психотерапевта Анатолия Кашпировского. На митингах последних лет вся его партия помещалась на одном грузовике, а вся деятельность ограничивалась экстравагантными заявлениями и интервью лидера, назойливо бравировавшего знанием иностранных языков и раздачей автографов. Его победа объясняется тем, что он зовет к восстановлению величия России в границах «до перестройки». Он отвергает национально-территориальное устройство государства и грозит вернуться к дореволюционной структуре губерний и краев. Он против еврейства, за правительство, состоящее на 99% из русских. Все остальное беспардонное обещание всего и вся, безоглядная демагогия, потрясающая политическая безответственность. Никакой политически здравой мысли в его заявлениях нет.

Всем надоели вялость, предсказание еще худших времен, мелочное политиканство. Жириновский один обещает, что будет лучше, и одуревшие люди рванулись за ним. Мне кажется, что у ЛДПР, оседлавшей чувство оскорбленного русского достоинства, будущего все же нет».