За фабричной заставой, где закаты в дыму

Недавно ко мне обратилась талантливая журналистка нашей «районки» Т.М. Дюбина: «Скоро 60-летие Победы. Покрутите вашу жизнь, как кинопленку на много, много лет назад, ну, скажем к началу Великой Отечественной войны».

Как мы жили

На мой взгляд, в 1939-40 годах жизнь в районе и поселке была достаточно благополучной, если судить по рынку. А это всегда один из важнейших показателей благополучия народа. На нашем Артинском рынке было буквально все из сельхозпродуктов. Сам рынок располагался на площади возле церкви, где сейчас находятся бывший комбинат «Швейник», магазин «Спектр» по Рабочей молодежи и по переулку к улице Ленина от автостанции, по задам магазинов, стоящих на улице Ленина до зубного отделения (бывшая аптека). Домов еще не было.

Как видите, площадь довольно большая. В выходные дни на рынке всегда было многолюдно. Стояло 30-40 возов с мукой, зерном, овощами, репой (которой сейчас никто не торгует). Много продавалось крупного и мелкого рогатого скота. Возы с сеном и соломой стояли по нынешнему переулку от улицы Ленина до Рабочей Молодежи, где сельхозуправление. В мясных рядах всегда навалом было говядины, баранины, свинины, гусей, уток, кур. А о рыбе и говорить нечего. Ее продавали за 3 рубля вместе с корзиной. Цены на рынке были очень низкие и доступные для низкооплачиваемых рабочих, не говоря уже о средне - и высокооплачиваемых работниках. В магазинах были самые разнообразные продукты. Трудно было с хорошей одеждой, тканями, бытовой техникой, транспортными средствами. Эти товары часто в Артях продавались как награда передовым работникам, но повседневная одежда продавалась, и голыми люди не ходили.

Много строилось тогда новых школ, правда, деревянных с печным отоплением. Сельские Советы обеспечивали вывозку дров школам и учителям через колхозы, которые эти школы обслуживали. Эта схема безотказно действовала во время войны и после войны. Не мерзли. Все люди в поселке и на селе сами себе рубили дрова в лесу и вывозили их. Заготовляли сено для личного скота. Давали по 1,5-2 гектара сенокосных угодий. Кроме того, «собирались» по лесным полянкам, опушкам, кустарникам, сена не хватало. А сейчас даже хорошие сенокосы брошены. Тогда никто ни на кого не надеялся и никуда не жаловался, а просто работали «в поте лица своего» в колхозе, на заводе и на свою семью в свободное от работы время. Садили очень много картошки.

Так жили все, и в работе участвовали все члены семьи. Выращивание лентяев в семье было слишком большой роскошью. Жизнь с каждым днем становилась все лучше, и нам казалось, что так будет всегда.

У меня тогда вызывала удивление сводка ЦСУ в газете, где в конце писалось: «Безработных в СССР нет». Я тогда думал: «Зачем это пишут, когда масса объявлений с предложениями работы». Более того, уклоняющихся от работы привлекали к уголовной ответственности «за тунеядство». Все имели работу и могли зарабатывать себе на жизнь. Это великое благо можно в полной мере оценить только сегодня. Жизнь кипела и в поселке, и на селе. До сих пор стоит у меня в ушах круглосуточный слитный хор шума станков, молотов, цехов завода и заводской гудок - мощный, басовитый, солидный< зовущий людей на работу. В добрую погоду гудок было слышно по всем окрестным лесам и даже в Комарово, за 20 с лишним километров. И когда мне приходилось работать на Уфе в тех местах, то этот гудок был как привет от друга, от него всегда пахло дождем. Поселок жил полнокровной напряженной трудовой жизнью, и бьющимся сердцем его был завод.

Мы учились в школе, занимались в кружках по интересам, готовились к труду и обороне. Я занимался пулевой стрельбой из малокалиберной винтовки, стрелял в тире по три-четыре раза в неделю. Очень любил лыжи, спуски с гор, прыжки с трамплина. А особенно по выходным ходить с ружьем на охоту на зайцев, тетеревов, куропаток. Ходил с друзьями в лыжные походы по окрестным лесам и очень любил, когда в лесу варили пельмени или суп, было так весело.

В 1941-м вся эта идиллия рухнула. Мужчин, способных носить оружие, к концу 1941 года почти всех отправили на фронт. Все трудовые заботы легли на плечи матерей и на нас - старших детей в семьях. Нам тогда было 15 лет. Поскольку мы всегда были в труде, то могли делать любую работу по дому, по хозяйству. Матери, которые в большинстве своем до войны не работали, а были домашними хозяйками - в многодетных семьях, ушли на 10-часовую работу на завод, в колхозы, в леспромхоз и другие организации. И мы, старшие сыновья, стали в семьях вместо отцов, ушедших на фронт, главной рабочей силой.

Так осенью 1941 года мы, старшеклассники, рубили в лесу дрова для школы №1 на зиму. В сентябре школьники целыми классами на месяц уходили в колхозы на уборку картофеля и хлеба. Заниматься в школе начинали в начале октября.

В 1942 году весной я вместе с Толей Милютиным - секретарем комитета ВЛКСМ школы №1 и Витей Рябухиным попросились в колхоз «Вторая Пятилетка» На постоянную работу до занятий в школе. Председатель колхоза А.Я. Ваулин поставил Толю прицепщиком. Был май 1942 года, еще сеяли яровые, меня поставили помощником севаля к Симичеву, с улицы Королева. У него я научился сеять на шестирядной сеялке. После окончания сева начали культивировать землю под посев озимой ржи.

Трактористкой у меня была женщина на последнем сроке беременности. Работали на колесном тракторе ХТЗ, а он без всякой амортизации и без кабины. С металлическим седлом. На каждой кочке трактористка кричала от боли, но ей хотелось во что бы то ни стало закончить поле. Трактористов в колхозе было трое на 8 тракторов, и начальник тракторного отряда, он же механик Овчинников едва успевал ремонтировать тракторы, вышедшие за день работы из строя. Техника была старая, ей в обед было сто лет.

Я больше не мог выносить муки женщины, и решил сам работать и трактористом, и прицепщиком. Трактор мы зимой изучали в школе. Я ссадил ее на копну соломы на опушке березника. Завел трактор и начал культивировать поле, где сейчас дорога на Барабу. Работал по двое и трое суток без отдыха. На полевой стан не ходил, так как трудился до полной темноты, а начинал работать с первыми лучами рассвета. Спал в борозде у трактора. Утром в четыре приезжал заправщик, привозил керосин, воду и еду. Поставил себе задачу - как можно быстрее закончить культивацию этой горы. Тут случилось у меня два события. В середине дня вижу: кто-то едет ко мне на качалке и машет рукой:

«Глуши». Это был директор Пристанинской МТС Аркадий Петрович Шашмурин.

- Ты кто такой?

- Я прицепщик, ученик школы № 1 Виктор Юрин.

- Ты почему ездишь на нашем тракторе?

- Трактористку отправили домой родить, она больше не может ездить.

- А ты можешь?

- Могу.

- Давай поступай на работу в МТС, а то работать на тракторах стало некому.

- Я уже поступил к Александру Яковлевичу.

- Ну ладно, работай, разберемся.

После разговора я понял, что мне разрешили быть трактористом и почувствовал себя уверенно. Тут я наехал на охапку соломы, а под ней, оказывается, был пень. Кроме толчка, я ничего не почувствовал. Двигатель вдруг как-то странно завизжал. Только тут я понял, что вытекло масло. Я заглушил машину, открыл люки картера и, к своему ужасу, увидел капли баббита от подшипников коленвала. Глянул на низ картера и увидел еще более страшную картину: пробки слива масла вместе с местом, куда она ввертывалась, не было, все было выломлено. Вдруг слышу: кто-то кричит. Гляжу, по полю верхом несется Овчинников и собирает всех богов поименно. Ну, думаю, мало мне не будет. А работать -то на поле остался один день.
Смиренно выслушал я цветистую бурную тираду непечатных слов и все нехорошее в свой адрес. В заключение он отдал мне своего коня и сказал: «Гони в Арти, в МТМ. Там на каждый трактор расточены запасные подшипники». В МТМ подшипников на мою машину не было расточено. Их стали в ночь точить. Я приехал домой. Дома не был 1,5 месяца. Мама ночью истопила баню. В семь утра я забрал необходимые запасные части. Через двое суток упорной работы вместе с Овчинниковым мы запустили трактор на ход. Затем с Толей мы работали на сенокосе, метали клевер. Очень тяжелая работа. Началась уборка ржи, овса.

Мы работали кантарщиками на прицепном комбайне «Коммунар». Бросали 50-килограммовые мешки с площадки на телегу. В ночь нас отправляли сдавать хлеб в «Заготзерно». На каждого было по 2 телеги, в каждой телеге 700-800 килограммов хлеба. Все это надо было перетаскать на весы, с весов - в склад. Спать приходилось три-четыре часа в день. Витя Рябухин не выдержал, у него поднялось давление и пошла носом кровь. Нам шел 16-й год. Так мы из мальчишек превратились вдруг во взрослых с высоким чувством долга. Физически мы здорово окрепли. Наша повариха на стане Симичева старалась накормить нас с Толей самым вкусным, положить побольше мяса, горошницы, свежего хлеба своей колхозной выпечки. Даже наш председатель Александр Яковлевич, когда бывал на ферме в Серебровом логу, где сейчас хозяйство завода, привозил нам горшок сметаны. На стане нас все опекали, как своих сыновей. Даже наш суровый по натуре конюх Килин, если мы делали что-то не так, говорил: «Ничего, ребята, переживем и это. А вы молодцы».

В школу в 1942 году мы пришли к 7 ноября после обмолота хлеба, а в начале февраля 1943-го ушли в армию в возрасте 17 лет из 10 класса. После окончания войны нас наградили медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-45 годов».