2020-05-25
56
Война способствовала дальнейшему развитию государственно-монополистического капитализма, возросло участие монополистов в государственном аппарате и правительстве что повлияло на выработку и проведение правительственного курса.
Процесс экономической концентрации особенно бурно развивался в США. Монополии-гиганты фактически контролировали государственную машину, ее важнейшие административные звенья. Например, председатель правления директоров «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» Э. Стеттиниус ряд лет возглавлял администрацию по ленд-лизу, а затем — государственный департамент США. В военном нефтяном управлении руководящий пост занимал представитель АРАМКО («Арабиен-Америкен [104] ойл компани»). Вице-президент другой американской нефтяной компании — «Бахрейн петролеум» являлся членом правительственной комиссии по вопросам нефти и, кроме того, специальным помощником заместителя государственного секретаря. Многие директора фирм во время войны состояли на государственной службе США.
В Великобритании для военных лет также характерно энергичное вторжение главных группировок финансовой олигархии в сферу государственного управления. Ответственные посты в министерствах, военных и военно-хозяйственных ведомствах занимали руководители монополистических объединений. Связанная с американскими концернами часть крупного капитала приобретала все больший вес в делах британского государства.
Более тесные связи монополий с государственным аппаратом устанавливались и в других капиталистических странах антигитлеровской коалиции. В Канаде, Австралии крупная буржуазия упрочила свое влияние; одновременно усилилась зависимость обеих стран от империализма США. С помощью системы объединенных органов государственно-монополистического контроля, сложившейся в ходе войны, осуществлялась выгодная для американских монополий интеграция экономики США и Канады.
Развитие государственно-монополистического капитализма, расширение функций буржуазного государства в годы войны вызывали значительный рост его аппарата, усложнение его структуры. Появились специальные органы управления военным хозяйством, различные министерства, правительственные комиссии, советы. Усилились бюрократизация и централизация государственной власти.
Решение важных государственных вопросов., в том числе и военных, передавалось в руки небольшого числа лиц и комитетов, прямо или косвенно представлявших интересы монополий. В Англии, например, система комитетов военного кабинета стала центральным звеном всего правительственного аппарата. Концентрация исполнительной власти достигалась и благодаря тому, что премьер-министр выполнял одновременно обязанности министра обороны.
Значение же выборных учреждений в политической структуре буржуазных государств заметно снизилось. В Великобритании этому дополнительно способствовало предвыборное «перемирие» между основными буржуазными и лейбористской партиями. Лишь в редких случаях парламент оказывал реальное влияние на принятие решений: в мае 1940 г., например, он отказал в доверии дискредитировавшему себя правительству Н. Чемберлена.
Стремясь направить в нужное русло законодательные органы, финансовый капитал сохранил в них свое представительство. В английском парламенте созыва 1935 г. (в военное время его состав не менялся) 775 директорских постов в различных банках, компаниях и трестах занимал 181 консерватор. Они держали ключевые позиции в британской экономике{126} В парламенте, избранном в июле 1945 г., среди 611 депутатов было 117 директоров компаний, промышленников, торговцев. Подчинение парламента монополиям обеспечивалось также с помощью системы «лобби» — закулисных агентов крупных монополий{127}. Не ограничиваясь прямым участием в работе конгресса, контролем над партиями, монополистические объединения и отдельные концерны вербовали специальных лиц для «обработки» конгрессменов и сенаторов, причем число лоббистов неуклонно возрастало. Эта система, получившая широкое распространение в США, представляла по сути дела своего рода «третью палату» конгресса. [105]
Ведущие монополистические объединения, располагавшие огромными материальными средствами и главными рычагами экономической власти определяли всю деятельность буржуазных правительств. Основные направления в военно-экономической сфере были связаны с мобилизацией ресурсов и налаживанием военного производства, организацией обороны и вооруженной борьбы, а также подготовкой реконверсии. Государственное регулирование экономики осуществлялось на условиях, выгодных в первую очередь крупному капиталу, который получал всевозможные льготы. Правительство США, например, с июня 1940 г. по сентябрь 1944 г. отдало частным промышленникам военные заказы на сумму 175 млрд. долларов{128}.
В ходе войны буржуазные страны сумели перестроить свою экономику на военный лад. Однако капиталистический способ производства исключал возможность полного и рационального использования ресурсов в интересах скорейшего разгрома противника. Владельцы крупнейших монополий диктовали правительствам свои условия и сроки мобилизации экономики на нужды войны, что зачастую противоречило потребностям фронта и тыла. Даже после завершения перестройки хозяйства в моменты «пика» военного производства использование ресурсов в интересах ведения вооруженной борьбы с противником было недостаточно эффективным.
Борьба между отдельными монополистическими группировками, их связи оказывали сдерживающее влияние на военно-экономические усилия. Так, картельные сделки монополий тормозили процесс создания промышленности синтетического каучука даже в 1942 г., когда Америка потеряла главные рынки по закупке натурального каучука в Азии. Против выступали нефтяные компании, а в конгрессе — блок крупных фермеров, который продвигал свою технологию выработки каучука на базе сельскохозяйственных продуктов. Только с конца года в Техасе и других штатах развернулось строительство предприятий по производству синтетического каучука{129}.
В ходе войны и в ее итоге укрепились связи между монополиями, представителями науки и военным руководством. Главную роль в этом союзе играли монополии, которые держали под своим контролем процесс создания атомной бомбы. Еще до окончания войны из числа бизнесменов сформировалась административная элита, которая и в послевоенный период осуществляла связь между промышленниками и военными кругами. Не удивительно, что именно Д. Эйзенхауэр — главнокомандующий союзными экспедиционными силами в Европе в 1944 — 1945 гг., а впоследствии (1953 — 1961 гг.) президент США — назвал этот союз «военно-промышленным комплексом»{130}.
Не были заинтересованы в максимальном использовании материальных и духовных сил для борьбы с фашистским блоком и буржуазные политические партии. Война повлияла на их деятельность, но не изменила их основной политической линии. В США, Великобритании и ряде других капиталистических стран система двух или нескольких партий сохранила значение института, призванного закреплять господство правящего класса. Например, в Соединенных Штатах Америки было выработано законодательство, которое отвечало потребностям государственно-монополистического капитализма, а к концу войны в конгрессе сложился [106]и усилился блок консервативного крыла демократической и республиканской партий. Тенденцию сдвига вправо в двухпартийной системе США отмечало в своих конфиденциальных документах английское посольство в Вашингтоне{131}. В политическом обзоре за четвертый квартал 1943 г. лорд Галифакс писал: «Крайне консервативные силы, представленные некоторыми банковскими кругами и старой гвардией в партийной машине республиканцев, надеются воспользоваться предстоящими выборами и ожидаемым окончанием войны с Германией для того, чтобы утвердить у власти крайний консерватизм»{132}.
Президент Рузвельт не смог — да и не ставил цель — преодолеть зависимость от реакционного двухпартийного блока в конгрессе. Правда, летом 1944 г. он планировал создать «коалицию либералов» из членов демократической и республиканской партий{133}. Однако этот замысел не был реализован. Отступления Рузвельта и его единомышленников от либерального курса во внутренней политике страны ослабили их позиции в государственно-политической структуре США.
С конца войны правые силы в обеих партиях перешли в наступление. Один из лидеров республиканской партии сенатор А. Ванденберг записал в дневнике 2 января 1945 г.: «Я считаю, что стране крайне нужна такая политическая партия, которая стояла бы «справа», а не «слева» от центра»{134}. С приходом в Белый дом президента Г. Трумэна крупный капитал стал энергично разворачивать государственную машину в сторону усиления внутренней реакции и политики «холодной войны».
В Великобритании партии крупного монополистического капитала, которые скомпрометировали себя в 30-е годы реакционной внутренней и внешней политикой, сочли целесообразным блокироваться с другими партиями. С мая 1940 г. до мая 1945 г. консерваторы выступали в коалиции с либералами и лейбористами. Тем не менее, располагая большинством мест в парламенте, они играли ведущую роль в правительстве. Но, несмотря на фасад «национальной» коалиции, влияние консерваторов на избирателей в 1942 — 1945 гг. упало; основная часть партии недооценила рост демократических настроений в стране.
Консервативная партия Канады в 1942 г. переименовала себя в прогрессивно-консервативную. Правда, меры организационной перестройки, так же как и попытки обновления идейно-политических доктрин, не помогли ей существенно укрепить свои позиции в стране.
В ряде капиталистических государств продолжали существовать крайне правые организации и профашистские группировки (в США, например, в их число входили «лига американской свободы» и «Америка прежде всего»).
Характерная политическая ситуация сложилась во Франции. Еще до войны в традиционные партии стали проникать профашистские элементы. Часть правых лидеров французской социалистической партии образовала группу «неосоциалистов», которая оказывала отрицательное влияние на общественное мнение. Прогрессивных деятелей, особенно тех, кто выступал за укрепление сотрудничества с Советским Союзом, «неосоциалисты» подвергали не только критике, но и публичным оскорблениям. Они считали, что не нужно препятствовать агрессии рейха в Центральной и Юго-Восточной Европе. Правящие круги Франции, отказавшись от сотрудничества [107] с СССР и организации коллективного отпора агрессору предопределили военный разгром «третьей республики» в 1940 г.
Наиболее реакционная часть буржуазии, поддерживавшая Гитлера, передала власть правительству Виши — угодному оккупантам режиму фашистского тина. С его установлением усилился приток на государственные посты представителей финансовой олигархии, расширились связи между французскими и немецкими военно-промышленными трестами и концернами. «Классические» правые парламентские партии поддерживали главу вишистского режима Ф. Петэна. Французская социалистическая партия разделилась: большинство социалистов были на стороне этого режима, другая часть примкнула к движению Сопротивления. В 1943 г. социалистическая партия была реорганизована, а все петэновцы исключены из ее рядов.
После освобождения от оккупантов во Франции начала складываться новая структура государственной власти, которая к окончанию второй мировой войны еще полностью не оформилась. Отличительной чертой политической обстановки в стране являлся резкий подрыв позиций сил реакции и коллаборационизма, то есть монополистов, верхушки армии, церкви и чиновничества. Во Временном правительстве Французской Республики, образованном в июне 1944 г., активное участие приняли представители основных политических партий, связанных с движением Сопротивления — как с его левыми, демократическими, так и с буржуазными силами.
Глубокий кризис пережила в годы войны политическая система других европейских стран, что явилось следствием антинациональной политики господствующих классов. Территория многих из них подверглась полной или частичной оккупации, ибо государство как важнейшее звено политической системы, а также вооруженные силы оказались не в состоянии организовать отпор агрессору.
Социальной силой в буржуазных странах антигитлеровской коалиции, готовой вести борьбу против фашизма до победного конца, были широкие народные массы. В этой борьбе наиболее последовательно выступали пролетариат, коммунистические и рабочие партии. Если до декабря 1941 г., пишет У. Фостер, большая часть американского народа поддерживала рузвельтовскую политику «нейтралитета» и применения «любых средств, только не войны», то после нападения Японии на Пёрл-Харбор народ США «с полной готовностью включился в вооруженную борьбу. Он, не скупясь, отдавал своих сыновей и дочерей и свои материальные ценности»{135}. Рабочие Великобритании настойчиво требовали положить конец правительственной политике «ограниченных военных обязательств». Именно они «решительно поддерживали неограниченные усилия для достижения победы»{136}.
В США, Великобритании и других буржуазных странах рабочий класс проявил готовность идти на большие жертвы во имя защиты национальной независимости и скорейшего разгрома агрессоров. Вместе с тем антифашистский характер войны со стороны антигитлеровской коалиции не снял и не мог снять острейших противоречий внутриполитической, социально-экономической жизни буржуазных стран. Глубокие конфликты между рабочими и предпринимателями, стачечная борьба отражали противоречия капиталистического строя.
В борьбе против трудящихся буржуазия, представлявшие ее интересы партии и правительственные круги прибегали и к социальному маневрированию. [108] Так, например, правительство Черчилля после долгого сопротивления обещало начать осуществление социальных реформ, но только после окончания войны. Крупный капитал предпочитал, как правило, метод фронтальной атаки. В США влиятельная часть буржуазии, противостоявшая неолибералам «нового курса», стремилась использовать государственную власть для наступления на демократические права трудящихся и их организации. В 1943 г. конгресс одобрил закон Коннэлли — Смита — первый федеральный статут о труде, фактически направленный на запрещение стачек, против профсоюзов как социального института. Антирабочие законы были приняты и в других буржуазных странах коалиции, причем характерным оставалось явление, которое еще В. И. Ленин отмечал как «антагонизм между отрицающим демократию империализмом и стремящимися к демократии массами»{137}.
Однако следует отметить, что в обстановке антифашистской борьбы уровень организованности рабочего движения повысился, увеличилась численность рядов партий рабочего класса, профсоюзов, которые стали серьезным фактором общественно-политической жизни. Социальные сдвиги в Англии, например, нашли также выражение в росте политической активности избирателей.
Во многих странах существенно укрепили свои ряды и влияние в массах коммунистические партии. В 1945 г. во время выборов в парламент за английских коммунистов голосовало свыше 100 тыс. человек (в четыре раза больше, чем в 1935 г.), два коммуниста были избраны в парламент. Рабочая прогрессивная партия Канады получила на выборах 1945 г. более 100 тыс. голосов, впервые депутатом федерального парламента стал коммунист.
1939 — 1945 гг. явились важным этапом и в развитии социал-демократических партий. Возрос политический престиж представителей левых течений социал-демократии, включившихся в общую антифашистскую борьбу. В то же время правые лидеры получили благодаря участию в буржуазных правительствах более широкие возможности для проведения реформистского курса.
Значительным событием в общественной жизни Великобритании явилась победа лейбористов на всеобщих выборах в июле 1945 г. За них было подано около 12 млн. голосов, или 48 процентов общего числа голосовавших. Это позволило им провести в парламент 393 депутата, то есть на 239 человек больше, чем в 1935 г.{138}. Причина такой крупной победы — подъем демократических настроений в широких массах, их стремление к радикальным общественным преобразованиям. Влияние лейбористской партии среди трудящихся особенно усилилось вследствие того, что она выступала за дружбу с СССР. Сильная тяга к идеям социализма, как вынуждены были отметить правительственные органы в 1942 г., получала импульс «благодаря успехам русских»{139} на советско-германском фронте. Итоги выборов 1945 г. отражали общий процесс роста демократических сил и их влияние в массах не только в Великобритании, но и во всем мире.
Следует, однако, учесть, что в годы войны заметный сдвиг влево произошел лишь среди рядовых членов лейбористской партии. Партийный же аппарат, особенно его руководящая верхушка, еще теснее связались с системой государственно-монополистического капитализма. Процесс дифференциации в партии ускорился из-за участия лейбористских лидеров в правительстве. [109]
В США заметным было влияние рабочего движения на демократическую партию. Переизбранию Рузвельта на четвертый срок президентства в немалой степени содействовал созданный Конгрессом производственных профсоюзов Комитет политического действия. Широкие слои американского народа связывали с личностью Рузвельта надежды на активное участие США в разгроме фашизма, установление прочного мира и длительного сотрудничества с СССР.
Однако определенная перегруппировка социально-политических сил не видоизменила основных буржуазно-демократических институтов. Они остались прежними. Смена правящих кругов не отразилась на классовой сущности буржуазного государства, на характере деятельности его законодательных органон. В Великобритании после окончания войны крупный капитал усилил прямой контроль над парламентом. Аналогичное положение наблюдалось и в США.
Несмотря на рост и активизацию демократических сил, политические институты власти в капиталистических странах антигитлеровской коалиции, как и ранее, в первую очередь защищали интересы эксплуататорских классов. Это существенно ограничивало вклад этих государств в общую победу.
В сфере международных отношений они направляли основные усилия на то, чтобы добиться максимального ослабления держав оси как своих конкурентов и претендентов на мировое господство. Черчилль, например, откровенно заявлял, что после войны Англия «намерена в некоторой степени занять место Германии в Европе в качестве производителя товаров для малых европейских стран»{140}.Еще в ходе военных кампаний (в Северной Африке, Западной Европе, Юго-Восточной Азии и т. д.) США и Великобритания пытались обеспечить свои долгосрочные экономические и политические цели, занять выгодные рубежи для послевоенной экспансии.
В своих корыстных интересах Соединенные Штаты собирали данные стратегического характера на театрах военных действий. Убедительным свидетельством в этом отношении является письмо военного министра Г. Стимсона генералу Д. Макартуру от 31 марта 1944 г. В нем говорится: «Для сбора конкретных сведений относительно определенных природных ископаемых, которые могут быть обнаружены на вашем театре, я направляю г-на К. Холла. Ему вменяется лично заняться данным вопросом»{141}. Речь, конечно, идет об урановой руде, ибо в США в это время усиленно работали над созданием ядерного оружия. Дальнейший текст письма не оставляет на этот счет никаких сомнений: «Из-за совершенно особого и абсолютно секретного характера я, к сожалению, не могу посвятить вас сейчас в детали, касающиеся необходимости и цели данной миссии, связанной со сложными международными аспектами»{142}. Так США протягивали свои щупальца к урановым источникам Юго-Восточной Азии.
В действиях американского империализма все отчетливее проявлялись претензии на руководящую роль в мире, стремление включить в сферу национальных интересов многие регионы. В целях подчинения своему контролю, например, политики Франции, ее военно-морского флота и колониальных владений правящие круги США долгое время оказывали поддержку реакционному режиму Виши.
Для укрепления своих позиций в Латинской Америке и в Азии, на Ближнем и Среднем Востоке американский монополистический капитал [110] использовал различные средства: неприкрытое вмешательство во внутренние дела других государств, подрыв их экономических связей и заключение кабальных договоров, создание широкой сети военных баз и опорных пунктов. Соединенные Штаты, опираясь на свой возросший военно-экономический потенциал и временную монополию на атомное оружие, стремились установить после войны новый мировой порядок, который бы соответствовал их глобальным замыслам и планам.
Конечно, правительства США и Англии вплоть до последнего дня борьбы с вермахтом прилагали немало усилий к более длительному сохранению советско-германского фронта. Кроме того, они были заинтересованы в том, чтобы получить согласие СССР и на его вступление в войну против Японии{143}. Зависимость Вашингтона и Лондона от хода и исхода борьбы Вооруженных Сил СССР, а также выступление широких масс многих стран в поддержку советского народа побуждали правящие круги Соединенных Штатов Америки и Великобритании к укреплению отношений с Советским государством.
Вместе с тем глубокая вражда к социализму и желание ослабить позиции СССР на международной арене лежали в основе тех тенденций, которые противоречили интересам совместной борьбы с германским фашизмом и японским милитаризмом. Как только Советская Армия выиграла Курскую битву, представители верховного командования США и Англии стали думать о возможности сговора с гитлеровцами «в случае подавляющего успеха русских». «Захотят ли немцы, — спрашивал своих английских коллег генерал Дж. Маршалл, — содействовать нашему вступлению на территорию их страны, чтобы отразить русских?»{144}. Антисоветские настроения Маршалла разделял и начальник имперского генерального штаба Англии генерал А. Брук.
Большое внимание США и Англия уделяли также мерам, направленным на предотвращение роста рабочего и коммунистического движения во Франции, в Италии и других странах. В странах же Центральной и Юго-Восточной Европы они стремились восстановить старые, лишь слегка модернизированные режимы, активно поддерживали реакционные буржуазно-помещичьи круги в их борьбе против демократических сил.
Интересам войны против фашистского блока препятствовали и усилия западноевропейских государств, направленные на сохранение их колониального господства. Несмотря на рост национально-освободительного движения, монополистические круги всячески пытались увековечить систему колониализма. Они отказывались удовлетворять законные требования народов Азии, Африки, Ближнего и Среднего Востока о предоставлении им независимости. Вот как характеризовал лицемерие политики Запада М. Ганди. «Я продолжаю считать, — писал он 1 июля 1942 г. президенту Рузвельту, — что декларация союзников о том, что они воюют за мир, в котором будут обеспечены свобода человека и демократия, останется пустой фразой до тех пор, пока Великобритания будет эксплуатировать Индию и Африку, а Америка не решит у себя дома негритянскую проблему»{145}.
Правящие круги США, «заигрывая» с лидерами национально-освободительного движения, рассчитывали потеснить в колониях своих европейских конкурентов. Американские государственные деятели любили говорить на тему о скором конце колониальных империй. На деле же, [111] особенно в последние годы войны, США все чаще склонялись к поддержке английского и французского колониализма. Рузвельт, например, воздерживался от оказания серьезного давления на Англию в колониальном вопросе{146}.
На степень вклада капиталистических стран антигитлеровской коалиции в разгром агрессоров своеобразное и противоречивое влияние оказали их идеология и пропаганда. Во время войны Англия и США значительно расширили размах пропаганды, направленной против государств фашистского блока и их армий. Однако она не была да и не могла быть достаточно эффективной. Политические деятели и идеологи западных держав затушевывали наиболее глубокие социально-экономические, классовые корни агрессивной политики фашистских государств. Внимание обращалось главным образом на внешние обстоятельства. Так, фашизм либо отождествлялся с традиционным прусско-германским милитаризмом, либо изображался как «извечное стремление немцев к войне». Аналогичным образом «объяснялись» массам итальянский фашизм и японский милитаризм.
Извращая сущность и характер современной эпохи, буржуазные идеологи утверждали, будто главное ее противоречие — это противоречие между «демократией» и «тоталитаризмом» и борьба между ними составляет ось международной политики. При этом под «демократией» понималась буржуазная многопартийность, а под «тоталитаризмом» — любая однопартийная система. Такая трактовка призвана была затушевать противоречия между пролетариатом и буржуазией, обосновать идею «классового мира» в условиях капитализма, а также претензии США и Англии на господство в послевоенном мире.
Однако конкретные условия борьбы с фашистской Германией и ее союзниками, давление общественного мнения вынуждали правительства Англии и США к известной гибкости в использовании идеологического оружия. Провозглашая антифашистские лозунги, они тщательно маскировали свои истинные политические цели в войне. При этом органы пропаганды оперировали общими понятиями, такими, как «свобода» и «демократия», «христианская добродетель» и т. п. Государственные и политические деятели, идеологи буржуазии в своих выступлениях не скупились на призывы к борьбе с абстрактным злом, за торжество принципов «терпимости, приличия и свободы», за свободу вероисповедания. Все это оказывало воздействие на часть населения, осложняло правильное понимание им целей борьбы с фашизмом. Однако средства массовой информации не могли замалчивать героическую борьбу советского народа и его Вооруженных Сил против общего врага. Вот почему пропагандистские органы США, Англии и других капиталистических стран вынуждены были давать более или менее достоверную информацию о событиях в мире, о вкладе СССР в борьбу с фашизмом и милитаризмом.
В послевоенные годы политики и идеологи империализма, особенно в США, развернули против Советского Союза интенсивную идеологическую борьбу. С помощью различного рода вымыслов они извращают роль СССР в ходе войны и достижении победы над фашистско-милитаристским блоком, стремятся вызвать недоверие к советскому народу и его Вооруженным Силам.
Распространяя мифы о «советской военной угрозе», «руке Москвы» и т. п., идеологи Запада с помощью пропагандистской машины хотят усыпить бдительность народов, оправдать политику наиболее агрессивных кругов империализма и посеять страх и недоверие в отношениях между странами и народами. [112]
Таким образом, хотя США, Англия и другие буржуазные государства антигитлеровской коалиции и внесли большой вклад в разгром германского фашизма и японского милитаризма, они по политическим соображениям не использовали всех возможностей для ускорения общей победы.
2. Военно-политическое сотрудничество СССР и капиталистических стран: опыт и уроки
Накопленный в годы войны опыт сотрудничества показал, что оно формировалось, ширилось и набирало силу прежде всего потому, что за его развитие в интересах скорейшего и полного разгрома противника постоянно выступал Советский Союз. Привлечение на свою сторону многих ранее нейтральных и даже враждебно настроенных буржуазных государств, объединение их в действенный антигитлеровский союз было делом нелегким. Нужно было преодолеть разного рода противоречия, с одной стороны, между СССР и капиталистическими странами, а с другой — внутри буржуазных государств.
Образованию антигитлеровской коалиции как противовеса фашистско-милитаристскому блоку способствовали конкретные условия. В обстановке начавшейся войны военно-политический союз стран, противостоявших фашистской Германии и милитаристской Японии, был нужен и буржуазным государствам, и первой в мире стране социализма. Для буржуазных стран его необходимость диктовалась тем, что в капиталистическом мире, по существу, не нашлось ни одного государства, которое могло бы самостоятельно противостоять агрессору. Это убедительно доказал первый период войны, когда нацистская Германия в короткий срок оккупировала ряд европейских стран.
Угроза нависла над Англией. Немецкие самолеты обрушили на ее столицу мощные бомбовые удары, а торговый флот нес большие потери от действий германских подводных лодок, надводных кораблей и авиации, в результате чего резко сократился жизненно важный для страны импорт. Все реальнее становилась возможность вторжения вермахта на Британские острова.
В тревоге были и Соединенные Штаты Америки. Перед фактом неизбежности войны президент США Рузвельт вопреки позиции изоляционистских кругов «взял общее направление на войну»{147}. Он обосновал этот курс необходимостью заботиться о национальной безопасности. Предупредив американцев о планах нацистов «задушить Соединенные Штаты»{148}, президент заверил своих сограждан, что США будут оказывать помощь всем тем, кто с оружием в руках сражается против гитлеризма.
Выступая за создание системы коллективного отпора агрессору еще в довоенные годы, СССР заявлял о своей готовности участвовать в коллективных действиях в целях устранения усиливавшейся опасности мировой войны. Советское правительство предлагало немедленно приступить к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер по пресечению агрессии. «Завтра может быть уже поздно, — указывал в интервью Народный комиссар иностранных дел 17 марта 1938 г., — но сегодня время для этого еще не прошло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира»{149}. [113]
