К проблеме исследования речи больных шизофренией

 

При изучении речи психически больных, в частности больных шизофренией, объектом исследования является, во-первых, речевое поведение и, во-вторых, речевая продукция больных, т.е. устные или письменные тексты. Предполагается, что речевое поведение индивида является частным случаем его поведения в целом, одной из реализации общей стратегии поведения человека. В норме выбор человеком именно речевого поведения обусловлен ситуациями, когда целью поведения является «социальная связь» (в широком смысле слова), поскольку основной функцией речи является «функция сообщения, социальной связи, воздействия на окружающих» [Выготский, 1956 ].

Из сказанного следует, что анализ речевого поведения психически больных предполагает в первую очередь привлечение клинических понятий, принятых для описания разнообразных расстройств поведения больных. Экспериментальное исследование речевого поведения психически больных, в частности больных шизофренией, потребовало бы учета таких факторов, как потребности, установка, мотивация, характер функционирования тех или иных физиологических механизмов, тип межличностных отношений и т. п. Совершенно ясно, что такой анализ не является непосредственной задачей лингвистики. Тем не менее некоторые аспекты речевого поведения больных (например, вероятностная организация речевого поведения, феномены хезитации в речи и т.п.) безусловно могут изучаться в рамках задач психолингвистики. Так, исследование вероятностной организации речевого поведения больных шизофренией с помощью методики субъективных оценок частот слов и методики восстановления «зашумленных» слов позволило показать, что речевое поведение больных характеризуется нарушением механизмов опоры на прошлый речевой опыт, при том что сама вероятностная структура речевого опыта оказывается сохранной [Фрумкина, Василевич, Добрович, Герганов, 1970 ].

Исследование речевой продукции, т.е. устных или письменных текстов, полученных от больных шизофренией, в рамках лингвистики и патопсихолингвистики предполагает сопоставление этих текстов с текстами, полученными от здоровых лиц, с целью установления специфических особенностей речи больных. Такой анализ позволил бы создать систематическое описание лингвистических особенностей речи при шизофрении. Возникает, однако, вопрос о том, в каких аспектах должен проводиться такой анализ.

Дело в том, что особенности речи больных шизофренией далеко не всегда проявляются в грубых нарушениях грамматического или синтаксического строя языка. Фонологический уровень, за исключением некоторых просодических особенностей, вообще остается сохранным. В сущности, речь больных шизофренией в большинстве случаев характеризуется не столько «неправильностью», сколько «странностью», «непонятностью», «причудливостью». В этом смысле нарушения речи при шизофрении могут быть, по-видимому, противопоставлены речевым нарушениям при афазии [Судомир, 1927; Татаренко, 1938]. Если при афазии нарушается главным образом фонологический, грамматический и синтаксический уровни языка, то при шизофрении на первом плане, как правило, оказываются нарушения лексико-семантического уровня. За этим фактом стоит коренное различие в механизмах, обусловливающих нарушения речи при шизофрении и афазии. Наиболее определенно эти различия выявляются при сопоставлении речевой продукции больных шизофренией с образцами речи больных с так называемой семантической афазией (при поражениях теменно-височно-затылочной области), при которой задетым оказывается именно семантический уровень языка.

Как указывает А.Р. Лурия, при семантической афазии нарушение механизмов симультанного синтеза ведет к нарушениям «смыслового строения» слова: «непосредственная предметная отнесенность (слова) остается сохранной, вся же кроющаяся за словом система связей и отношений оказывается глубоко нарушенной» [Лурия, 1947, стр. 154]. В результате автоматизированный в норме поиск слова нарушается. Тестом, выявляющим нарушения этого типа, является предъявление больному картинки с изображением предмета, с просьбой назвать предмет. Например, в ответ на предъявление изображения ласточки больной с семантической афазией отвечает: «Птица. Специально. Она разная... Такая, другая. Ну, как она называется...» (Цит. по [Иванов, 1962]).

* Здесь и ниже мы будем называть «патопсихолингвистикой» приложения лингвистики к психиатрии. Данный термин мы вводим по аналогии с термином «нейролингвистика», предложенным А. Р. Лурия [Лурия, 19681, для наименования направления, возникшего в результате приложения психолингвистики к неврологии.

 

Больной шизофренией на предъявление той же картинки дает следующий ответ: «Существенно среди пернатых: обладает аэродинамическими свойствами тела... Ласточка – эта птица называется» (ср. типичный ответ больного шизофренией на одну из карточек теста Роршаха: «художественный эскиз ноги мухи»).

По современным представлениям, афазия связана с фундаментальным нарушением собственно речевых механизмов (при относительной сохранности мышления) [Лурия, 1947; Бейн, 1957 ], между тем как особенности речи при шизофрении отражают в первую очередь расстройства мышления [Kasanin, 1946; Попов, 1959; Рохлин и Гребенцова, 1959].

Заметим, что в рамках клинического подхода особенности речевой продукции больных шизофренией рассматриваются в непосредственной связи с расстройствами мышления и поведения в целом. Понятия, которыми при этом пользуется психиатрия, обычно охватывают более широкий круг феноменов, чем особенности собственно речевой продукции. Эти понятия одновременно описывают и характер речевого поведения, и особенности речевой продукции, причем все эти феномены рассматриваются не изолированно, в плане нарушений речи как таковой, а в тесной связи со всеми прочими расстройствами поведения и мышления, характеризующими некоторый синдром заболевания, т.е. комплекс симптомов, типичный для того или иного этапа болезненного процесса [Снежневский, 1969].

Например, термином «шизофазия» в клинике описывается не столько определенный тип речевой продукции, сколько хорошо известный синдром. Приведем стандартное толкование этого термина содержащееся в Справочнике невропатолога и психиатра [1969]: шизофазия характеризуется «речевым распадом, симптомом монолога, характерным сочетанием бессмысленности речи с относительно правильным построением фраз. Поведение больных при этом остается относительно правильным: они успешно выполняют различную работу в подсобных хозяйствах, мастерских и т.п.»

Стремясь передать специфику собственно речевой продукции при шизофрении, психиатры обычно прибегают к образным выражениям, наиболее удачные из которых постепенно стали использоваться как термины, хотя отчетливого лингвистического содержания эти термины не имеют. Так, нередко употребляемое в немецкой психиатрической литературе выражение Verschro-benheit – дословно «выкрутасы» [Gruhle, 1924], соответствует представлению о «необычности», «витиеватости», «вычурности» речи больных. Представление о полном распаде речи часто передается термином Wortsalat – дословно 'словесный салат'.

В силу такого подхода существующая систематика речевых нарушений при шизофрении является клинической, а не лингвистической систематикой.

Следует отметить, что попытки исследовать особенности речевого поведения и речевой продукции больных шизофренией методами лингвистики и психолингвистики достаточно многочисленны. Эти исследования в основном можно разделить на две группы. К первой группе мы относим работы, авторы которых исследуют те или иные формальные характеристики речевой продукции больных. Можно, например, указать значительное число работ, где исследуются статистические характеристики речи больных: средняя длина фразы, число личных местоимений на 100 слов текста, доля многосложных слов, средняя повторяемость слов на 100 слов текста и т.д. [Baker, 1951; Whitehorn and Zipf, 1943; Lorenz and Cobb, 1954; Hammer and Salzinger, 1967; Salzinger a. o., 1964]. В ряде случаев получено, что по этим характеристикам речевая продукция больных отличается от речевой продукции здоровых индивидов. Такой подход к исследованию речи больных имеет определенную традицию и восходит к работам Ципфа [Whitehorn and Zipf, 1943; Zipf, 1949 ]. Следует, однако, отметить, что перечисленные статистические характеристики, даже взятые в совокупности, не обладают дифференцирующей силой, т.е. не позволяют определить, какие тексты принадлежат больным шизофренией в отличие от больных других групп,— например, от больных с лобным синдромом [Salzinger, 1967].

С другой стороны, большая часть упомянутых исследований проводилась вне каких-либо содержательных гипотез – лингвистических, психологических или клинических – о природе особенностей речевой продукции при шизофрении. Так, в большинстве работ нет обоснования того, почему для исследования были выбраны именно эти, а не другие статистические характеристики текста. Наконец, в ряде случаев результаты таких исследований имеют достаточно тривиальную интерпретацию. Так, данные о том, что у некоторых больных шизофренией весьма высок коэффициент повторяемости слов [Hammer and Salzinger, 1964], являются лишь иллюстрацией общеизвестного в клинике шизофрении явления персеверации в речи.

Ко второй группе исследований можно отнести работы, где исследуются смысловые аспекты речевой продукции больных шизофренией. Имеется целый цикл работ, рассматривающих в качестве основных характеристик текстов число «смысловых единиц», указывающих на личное отношение говорящего к предмету беседы, на его склонность обсуждать себя и других, предъявлять жалобы на свое самочувствие или плохое отношение к нему других лиц и т. п. При этом установлено, что по количеству таких «смысловых единиц» тексты, полученные от больных шизофренией, отличаются от текстов здоровых лиц и соматических больных [Gottshalk, 1967].

Другой распространенный метод исследования заключается в том, что больным предлагается давать толкование значений слов.

При этом обнаруживается, что толкование слов, даваемое больными, зачастую отличается от толкования, даваемого здоровыми лицами: в толкованиях больных, как правило, проявляется патологичность их мышления, тенденция к соскальзыванию на побочные темы, склонность употреблять слова в не свойственном им значении и т.п. [Попов, 1959; Зейгарник, 1934; Moran, 1954; Feifel, 1949; Ferreira, I960].

Для исследования достаточно длинных текстов, полученных от больных шизофренией, нередко применяется методика «cloze procedure» — метод заполнения пробелов. Методика состоит в том, что из текста вычеркивается, например, каждое 8-е слово, после чего экспертам предлагается восстановить смысл данного текста. При этом можно констатировать, что «поврежденные» (damaged) тексты больных шизофренией представляют существенно большие трудности для восстановления, чем тексты здоровых лиц с той же долей пропущенных слов [Feldstein and Jaffe, 1963; Honigsfeld, 1967; Salzinger а. о., 1964].

Рассматривая эту группу исследований, следует отметить, что в них по существу изучается не собственно речь больных, а характер их мышления. В центре внимания исследователей оказывается содержание текста, а не его языковая структура. Например, исследование числа «смысловых единиц» (работы Готтшалька и соавторов) представляет собой своего рода контент-аналпз (content analysis), не лишенный ценности с точки зрения клиники, но не имеющий, с нашей точки зрения, отношения к речи как таковой.

Итак, мы видим, что первый из упомянутых нами подходов оказывается неплодотворным потому, что он проводится на уровне произвольно выбранных формальных характеристик, которые не поддаются интерпретации, если не учитывать особенности мышления больных. Что же касается второй группы работ, то в них исследование речи в действительности подменяется исследованием особенностей мышления больных.

Такое положение вещей, с нашей точки зрения, является не случайным. Оно отражает специфические трудности, возникающие при изучении речи больных шизофренией. Выходом из положения явилось бы отыскание такого метода исследования, в рамках которого анализ структуры текста позволил бы проследить, как особенности мышления больного результируют в специфику его речи.

Как можно в самом общем виде охарактеризовать те особенности мышления больных шизофренией, которые могут отражаться в речевой продукции больных?

Ответ на этот вопрос следует искать в данных общей психопатологии, освещающих некоторые фундаментальные нарушения поведения и мышления больных шизофренией. Согласно этим данным, одной из наиболее существенных черт динамики шизофрении является неуклонное нарастание у больных аутизма.

Аутизм представляет собой ослабление связей с реальностью, отгороженность от внешнего мира. Конвенциональная картина мира для аутичного субъекта замещена частной, единичной картиной мира; иными словами, аутизм означает нарушение коммуникации в широком смысле слова. Это нарушение коммуникации при аутизме имеет и весьма наглядное проявление в нарастающей утрате коммуникативной направленности речи. Как известно, для нормальной коммуникативной направленности речи характерно, во-первых, наличие реального адресата коммуникации — собеседника и, во-вторых, существенно то, что целью коммуникации является передача собеседнику некоторого сообщения. Между тем при нарастающей аутизации больного, во-первых, место реального адресата коммуникации начинают занимать воображаемые собеседники—галлюцинаторные «голоса»; во-вторых, целью коммуникации все меньше оказывается передача какого-либо сообщения. По остроумному замечанию Ферейра, больной шизофренией говорит совсем не для того, чтобы быть понятым [Ferreira, I960]. В конечном счете, речь вообще перестает служить каким-либо коммуникативным целям. Примером может служить ситуация «словесного салата» — речевого феномена, наблюдаемого у больных в конечных состояниях шизофренического процесса.

«Словесный салат» представляет собой набор отрывочных слов и словосочетаний, не объединенных во фразы и не связанных какими-либо грамматическими отношениями. В составе такого набора нередки неологизмы, стереотипные повторения одних и тех же слов, слогов или неосмысленных комбинаций слогов, отдельных звуков, невнятных выкриков (персеверации); типичны рифмующиеся комбинации слогов и слов, расчленения слов на отдельные элементы с перестановками и замещениями этих элементов (вербигерация). Речевая продукция при этом временами напоминает речь ребенка во время игры в одиночестве («эгоцентрическая речь», по Выготскому).

Точно так же нарушение коммуникации в более широком смысле слова с чрезвычайной отчетливостью проявляется в мышлении больных. Аутистическое мышление утрачивает конвенциональные логические связи, целенаправленность, обычную эмоциональную окраску; в нем появляется собственная «кривая логика»; оно все больше определяется галлюцинаторными и бредовыми переживаниями больного.

Каким же образом эти особенности мышления могут проявляться в речевой продукции больных? В этой связи выскажем следующие соображения.

Язык можно рассматривать как систему конвенциональных правил; только следование индивида этим правилам делает его речь, с одной стороны, понятной для окружающих, с другой стороны — соответствующей нормам языка.

Принято считать, например, что при нормальном использовании индивидом языка как системы конвенциональных правил каждое слово имеет фиксированный набор значений, который реализуется через разные виды контекста. Обычно на основе контекста удается установить, какое именно значение слова в данном случае реализовано; существенно при этом то, что для заданного контекста оказывается возможным указать одно значение (один смысл слова); двусмысленность же (ambiguity) является в норме исключением, а не правилом. В отличие от этого, у больных шизофренией в одном определенном контексте слово, по-видимому, может иметь более чем одно значение [Выготский, 1956]. Характерно следующее утверждение одного из больных шизофренией [Лебединский, 1938]: «У меня на каждое слово три значения: то, что оно означает; то, что оно может означать; и то, что подразумевается». Эта множественность смыслов, одновременно сосуществующих в пределах одного определенного контекста, т.е. эта специфика неконвенционального использования семантического уровня языка вытекает, как можно думать, из самой природы аутизма.

Таким образом, аутизм можно рассматривать как ключевой момент, определяющий как характерные для шизофрении расстройства мышления и поведения, так и вытекающие из этих особенностей способы использования языка в его коммуникативной функции.

Из сказанного следует, что лингвистический подход к речевой продукции больных шизофренией должен быть таким подходом, который позволяет анализировать текст прежде всего с точки зрения сохранности в речи ее основной коммуникативной функции, т.е. выполнения конвенциональных правил перехода от смысла к тексту. Можно подумать, что неконвенциональный характер содержания мышления больных (т. е. тех знаний о действительности, которые должны быть переданы в сообщении) так или иначе результирует в неконвенциональный способ воплощения этого содержания. Мы полагаем тем самым, что в речевом поведении и речевой продукции больных будут специфическим образом отражены те нарушения, которые типичны для мышления и поведения больных шизофренией.

Проблема заключается в том, чтобы найти способ описания, с помощью которого специфические особенности речи больных были бы представлены в терминах лингвистики, а не психологии пли психиатрии.

Представляется, что среди существующих в современной лингвистике подходов поставленным задачам в наибольшей степени соответствует модель «смысл – текст», разрабатывавшаяся И.А. Мельчуком и А.К. Жолковским.

В рамках данной модели внимание исследователя сосредоточено на способности носителя языка выразить одно и то же содержание многочисленными способами и, обратно, усматривать одно и то же содержание в формально разных высказываниях. Значение трактуется операционно – как инвариант синонимичных преобразований, в разработке которых и состоит моделирование «смыслового» владения языком.

С точки зрения авторов данной модели, вопрос об «осмысленности», а также о характере языкового выражения смысловой аномальности не входит в компетенцию лингвистики. Анализ смысла как такового, «очищенного» от языковой оболочки, должен выполняться не над языковыми выражениями, т.е. не над текстом, а над некоторой специальной «смысловой записью». Лингвистический же анализ направлен на отыскание правил извлечения смысла из текста и воплощения смысла в текст, т.е. его задача — моделирование такого владения смыслом, которое связано именно со знанием языка, а не со знаниями о действительности.

Авторы модели отмечают, что это разграничение далеко не всегда может быть проведено бесспорным образом [Жолковский и Мельчук, 1969 ]. Нам представляется, что найти способ провести такое разграничение для речевых нарушений, наблюдаемых у больных шизофренией,— это по существу и означало бы дать адекватное описание специфики речи при шизофрении.

Очевидно, что реализация такой программы работы потребует длительных совместных усилий лингвистов и психиатров. Можно думать, что исследования речи больных шизофренией окажутся источником новых подходов, которые могли бы и не возникнуть при изучении только «правильных» текстов.

Примечание: Сведения, представленные в виде словарных статей и названные фоновыми знаниями носят факультативный характер.

 

Задание для самоконтроля.

При выполнении задания излагайте информацию своими словами

Внимание!