Эпоха Просвещения: французский материализм

Трудами Я.А.Коменского /1592-1670/ и Дж.Локка /1632-1704/ была заложена европейская система образования, которая в зна­чительной степени начала ориентироваться на науку. А новоевро­пейская наука, в свою очередь, уже достаточно основательно оп­ределилась в своей ориентации на древнегреческу атомистику Де­мокрита-Эпикура. Под влиянием системы образования и атомисти­ческой науки стала складываться определенная философская сис­тема, которая получила название "материализм". Своего наивыс­шего выражения эта система нашла в "Энциклопедии" французских просветителей, к изданию которой привлекалось много ученых. Инициатором "Энциклопедии" был Дени Дидро /1713-1784/, а его ближайшим соратником - Д`Аламбер, знаменитый математик.

Начало философской системы материализма было положено итальянскими гуманистами, затем эстафета перешла к англичанам /Ф.Бэкон, Т.Гоббс, Дж.Локк/, и, наконец, во Франции благодаря усилиям энциклопедистов материализм стал восприниматься как само собою разумеющееся научное мировоззрение. Его характерны­ми чертами стали, во-первых, ориентация на науку, во-вторых, отрицание Бога /а-теизм/, в-третьих, приоритет книжного зна­ния. Если итальянский материализм основывался на живописном восприятии "натуры", а английский - на практическом отношении к организации промышленного производства, то французский мате­риализм эпохи "Энциклопедии" являет собой прежде всего систему книжного знания, главным обоснованием которого является само наличие системности.

Система, как уже отмечалось, предполагает этапы, их пос­ледовательность, движение от простого к сложному, от низшего к высшему. Для того, чтобы материализм представить системой зна­ния, необходимо было связать подобным образом учение о приро­де, учение об обществе, учение о человеке и учение о душе. Рассмотрим, каким образом это было сделано.

Исторически первое разделение было проведено между знани­ем о природе и всем остальным знанием, то есть произвели дихо­томическое деление на знание о природе и о не-природе. К пос­леднему относилось знание о Боге, о человеке, о душе, об об­ществе. Знание о Боге было просто отброшено, а из остальных областей знания внимание привлекло общество. Природа и общест­во стали основными объектами научного рассмотрения. В резуль­тате все науки разделились на два больших класса: науки о при­роде /естествознание/ и науки об обществе /общественные науки/.

Богословские науки, а это целый ряд очень серьезных дисциплин, требующих высокого образовательного ценза, из числа наук иск­лючились по молчаливому согласию большинства. Что касается знания о человеке и о душе, то оно, как предполагалось, должно было стать производным от данных естественных и общественных наук. /Забегая вперед, скажу, что это предположение оказалось ложным/.

Разделив знание на естественное и общественное, разделили и предмет изучения на "природу" и "общество", проведя между ними грань абсолютного различия. Чтобы привести все знание в систему, потребовалось объединить класс предметов природы и класс явлений общества. Оба класса логически пересекаются в понятии "человек". Еще Аристотель определял человека как "жи­вотного общественного". Получается, что человек принадлежит одновременно двум мирам: природе и обществу. В таком случае возникает мыслишка "вывести" человека из природы, а общество - из природного человека, а в результате и все общество будет "выведено" из природы. Nota notae est nota rei /"признак приз­нака есть признак вещи"/. Далее, если "душу" /дух, разум, рас­судок, воображение, память, - короче, все "высшие психические функции"/ рассматривать как "признак человека", то свести ее к обществу или природе остается уже делом техники.

Из истории античной философии мы уже прекрасно знаем всю каверзность самого понятия "Природа". Не трудно все свести к природе, трудно определиться в том, что это такое. Если же этого не сделать, то придется определять неизвестное через еще более неизвестное /в логике это рассматривается как один из видов логической ошибки/. Однако, то, что понятно философам и логикам, может быть непонятным /или неизвестным/ ученым-ес­тественникам. Они не выбирают начал, не осознают их, а начина­ют с той традиции, которую застают в своем образовании. А тра­дицией ученых того времени стала философская атомистика Демок­рита-Эпикура /платонизм, пифагореизм и все другие философские направления оказались невостребованными/.

Атомистика внедрялась в научное сознание итальянскими гу­манистами /в том числе Дж.Бруно и Леонардо да Винчи/. Но окон­чательно "узаконил" атомистику для науки Исаак Ньютон /1643-1727/. Прозошло это благодаря введенному Ньютоном поня­тию "массы". Раньше физики говорили о "теле" и искали пропор-

ции в натуре. При этои при составлении пропорциональных отно­шений в самых разных отношениях "натуры" не хватало какого-то члена отношения. Первым, кто осознал эту "недостачу", был сын небогатого английского еврея, сельского фермера, Исаак Ньютон. Он не только выявил "недостачу" в пропорциональных отношениях "натуры", но и четко определил ее. Неизвестный, обязательный член всех физических пропорций Ньютон назвал "массой" /анало­гично массе сдаваемой сельхозпродукции или массе денег в де­нежном обороте/. А еденицей измерения "массы" в физике Ньютон выбрал "атом". Количество атомов в единице объема есть "масса" тела.

Далее все пошло как по маслу. Если и до Ньютона знали, что чем большую силу приложить к телу, тем большее ускорение оно получит, то Ньютон отношение неравенства превратил в отно­шение равенства: сила равна произведению массы на ускорение. Переход от неравенства к равенству имел огромное значение для теоретического развития физики: равенство /пропорция/ при од­ном неизвестном превращалось в уравнение. Решение уравнений открывало дорогу теоретическим расчетам и, в более общем слу­чае, дорогу теоретической физике.

Колоссальный успех математической физики после работ Нью­тона закрепил авторитет атомистического видения природы, а дальнейшее развитие химии сделало этот авторитет едва ли не абсолютным. Между тем, в физике отказались от ньютоновского представления о массе фактически сразу после его введения. Де­ло в том, что измерять массу гораздо проще через измерение си­лы, приложенной к телу, а не через подсчет "атомов" в данном теле /что в принципе невозможно, ибо под атомом Ньютон понимал маленький твердый "кусочек вещества"/. В итоге сила определя­ется через массу, а масса - через силу. То, что в логике по­добное определение рассматривается как ошибка под названием idem per idem /то же через то же/, физиков мало заботило вплоть

до двадцатого века, поскольку на результативность расчетов это

не влияло /аналогично со случаем "теплорода"/. Атомистики

вполне достаточно для перехода от явления к сущности /закону/,

но недостаточно для понимания природы, для перехода от сущнос­ти к понятию /Гегель/, не говоря уже о понимании идеи /Платон, Гегель/.

Природа с атомистической точки зрения была представлена в виде примитива, способного на хитрости /"хитрость" по гречески "технэ", отсюда термины техника, технология/. С одной стороны, в мире нет ничего, кроме атомов, которые распределены в пусто­те. С другой стороны, эти атомы исхитряются так ловко сцепить­ся друг с другом, что возникают живые тела и даже тела мысля­щие. Откуда в атомах столько хитрости, тяги к технологии, к дисциплине жить организовано в природном техническом устройс­тве, каким является любое физическое тело /солнечная система, живая клетка, кристалл и пр./? Сам Ньютон большую часть жизни думал над этим вопросом, потом плюнул на него со словами "Hipotesis non fingo" /"гипотез не измышляю"/ и пришел к выво­ду, что вопрос постален неверно: нет в атомах никакой хитрос­ти, не могут они сами по себе сформироваться в живое тело и нет в них никакой тяги к субъективности: субъект природы вне природы и называется он старинным словом "Бог". А что такое "Бог" могут определить только богословские науки, которые поэ­тому быть должны, наряду с естествознанием. В конце своей жиз­ни Ньютон занимался только богословием.

В отличие от Исаака Ньютона и Блеза Паскаля, которые осознали философскую примитивность естествознания, многие ес­тествоиспытатели, особенно врачи, горели пламенным желанием понять техническую конструкцию человека и животных. Наиболее ярко это "научное" устремление было выражено французским пол­ковым врачом-философом Жюльеном Ламетри /1709-1751/ в знамени­том трактате "Человек-машина" /1747/. Как следует из названия, человек есть машина, техническое устройство природы, самозаво­дящийся автомат. Кости, мышцы, органы, мозг - все есть элемен­ты конструкции. Мозг-экран отражает внешний мир, сознание есть переработка полученной информации. Лечить больного - значит ремонтировать его.

Конечно, возникают каверзные вопросы: чем живой автомат отличается от неживого, чем сознание человека отличается от психики животных, откуда живые и неживые автоматы получают энергию, "толчок к движению"? Ответы были такими. Источником движения для всех технических устройств природы /физических тел/ является способность материи к самодвижению и к самораз­витию. Доказательство велось методом от противного: если кроме материи /атомов и пустоты/ в мире ничего нет, а все существую­щее движется, значит, движение должно быть атрибутом материи.

Далее, если живое возникает из неживого /родители питают­ся, детеныши рождаются/, то делается многозначительное утверж­дение: живое есть продукт эволюции материи. И человек тоже продукт эволюции материи. После Ч.Дарвина эта материалистичес­кая догма стала радостно уточняться: "человек произошел от обезъяны". На своем опыте мне пришлось убедиться, что те, кто говорят подобные "истины", не могут ответить на аналогичный вопрос: "А от кого произошла обезьяна?"

Наконец, чтобы обойти каверзный вопрос о происхождении сознания, медики с беспечном выражением лица роняют фра­зу:"сознание - функция мозга". При этом не уточняют, какая именно и почему только мозга. Таким способом лучше всего да­вать прогнозы погоды: сказать, что будет дождь, но не сказать, когда именно, зимой или летом.

Учение ученых-натуралистов и примкнувших к ним "филосо­фов" о природе и человеке все построено только на остроумии, так что заниматься его серьезной критикой - значит нарушать стилистику жанра. Как сказал один поэт, есть люди, рядом с ко­торыми быть умным не прилично. Во всяком случае, материалисты относятся именно к таким людям. В их присутствии говорить о трансцендентных вещах - значит вызывать смех. Они будут ост­рить и смеяться своим остротам. И все. Атомистику, как Вы пом­ните, создал "смеющийся философ" Демокрит. Когда его спросили, что такое человек, он ответил:"Человек - это то, что мы все знаем". Остроумия у Демокрита было не меньше французского. Бе­да только в том, что остроумие перебегает дорогу уму. Оно по­лезно для деятельности, для принятия решения, но вредно для созерцательности и размышления. Стертые от частого повторения остроты проще всего превращаются в самую тупую догму и "руко­водство к действию".

Итак, природа - атомы, образующие собой материю, сущест­вующую в пространстве, времени и движении и спосубныю к эволю­ции. Человек-машина есть продукт эволюции атомированной мате­рии, и сознание человека - "функция мозга" и "отражение" мира. Природа и человек могут изучаться объективно только научными методами. Познать - значит познать строение /структуру, состав атомов, свойства, функции и пр./. Этим может заниматься только наука. Философия должна стать либо частью науки, либо пользо­аться научными методами,- чтобы сохранить свое хотя бы мало­мальское значение. Б.Спиноза свой космологический трактат "Этика" изложил математическим методом: аксиома, теорема, до­казательство, аксиома, теорема, доказательство и т.д.

Учение об обществе /"политология"/ рассматривалось как

систематическое продолжение учения о природе и учения о чело­веке. Если еще гуманисты связывали учение об обществе с исто­рией и другими гуманитарными науками /археологией, филологи­ей/, то новое естествознание ставило себе задачей понять об­щество из "природы человека".

"Природа человека" - важнейшее понятие материалистическо­го обществоведения. Аристотель считал человека общественным животным; чтобы жить вне общества, надо быть или богом, или зверем. Прямо противоположную доктрину выдвинул Томас Гоббс: человек по природе эгоист, он совсем не общественен. "Homo homini lupus est",- скажет Гоббс /"человек человеку волк"/. Живя в "естественном состоянии", человек вынужден быть в ситу­ации "войны всех против всех". И только под угрозой полного самоистребления человек, обратившись к разуму, ограничивает свой эгоизм путем заключения "общественного договора", по ко­торому создается особая организация с правом всеобщего принуж­дения - "государство". Общественным человек становится только в государстве. Государство и есть источник нравственных норм, мерило и гарант справедливости и добра. Жизнь в государстве создает цивилизацию, жизнь вне государства есть дикость и зверство.

Для того, чтобы государство само не превратилось в дикого зверя, пожирающего людей, оно должно быть соответствующим об­разом устроено. В нормальных условиях государство существует для людей, а не люди для государства. Вопросу о том, как прак­тически можно соблюсти эти условия, много внимания уделяли Джон Локк /1632-1704/ в Англии и Шарль Луи Монтескье /1689-1755/ во Франции /юрист, государственный служащий, фило­соф/. Их главная идея была сформулирована на основе политичес­кого опыта Англии в так называемом принципе разделения властей.

Если законодательную, исполнительную и судебную власть разде­лить между разными и независимыми друг от друга государствен­ными служащими, и поставить их в зависимость от выбора наро­дом, то государственная деспотия станет невозможной.

Жить в государстве и быть свободным от деспотии государс­тва - вот идеал цивилизованной свободы. Свободы в государстве будет тем больше, чем более правильными будут законы. Ш.Мон­тескье в конце своей жизни написал трактат "О духе законов", в котором стремился показать, что законы государства должны не навязывать человеку какой-либо образ жизни, а закреплять в письменном виде сложившиеся отношения между людьми в их ес­тественном отношении к природе: климату, ландшафту, характеру почвы, размерам территории. Отношение к природе вместе со сло­жившимся образом жизни /земледелие, охота, промышленность, торговля/ и выражают "дух законов". Например, если страна име­ет небольшую территорию, то власть должна быть демократичной. Если территория достаточно большая, то лучшей организацией власти будет монархия. Если территория слишком большая, то власть вынужденно будет стремиться к деспотии.

Идея Монтескье о том, что природа человека и нравствен­ность зависят от природных условий среды обитания, а законы должны выражать собою эту зависимость встретила резкое сопро­тивление со стороны Клода Гельвеция /1715-1771/. Гельвеций ро­дился в еврейской семье, отец его был врачом, а сам будущий философ получил юридическое образование и первоначально рабо­тал сборщиком налогов. Для Гельвеция "природа человека" опре­деляется не природной средой, а средой общественного прожива­ния. Среди кого живешь, такой ты и человек. Общественная среда определяется, во-первых, личным интересом /вечным стремлением к собственности и удовольствиям/ и, во-вторых, принятыми зако­нами государства. Человек от рождения, полагает Гельвеций, не обладает никакими моральными качествами /он состоит, вспомним Демокрита, из атомов и пустоты/, поэтому "пороки и добродетели народа являются всегда неизбежным следствием его законодатель­ства". "Наука о нравственности есть не что иное, как наука о законодательстве",- добавляет Гельвеций. Тем самым вопрос о нравственности фактически исчезал. Жадность человеческую, мел­кий личный интерес, страстное вожделение к собственности пере­делать невозможно /такова "природа человека"/, поэтому проще

изменить государство и общественный строй. Изменить их, имеет­ся в виду, таким образом, чтобы государства разных стран и на­родов соответствовали бы "природе человека" /Адама/. Свобода в таком случае трактуется как свобода удовлетворять в государс­тве и законными методами личный "интерес", без "притеснения".

С иной трактовкой свободы и естественного образа жизни выступил истинный сын французской нации Жан Жак Руссо /1712- 1778/. В отличие от Гельвеция, никогда не страдавшего отсутс­твием денег, Руссо вырос в беднейшей семье и на себе испытал все тяжести социального неравенства. Цивилизация не столько открывает дорогу добрым и талантливым людям, сколько перекры­вает им все пути к достойному существованию. Человек вынужден скрывать свое существо, казаться а не быть. Цивилизация извра­щает человеческую природу и действительное бытие, уничтожает нравственность.

Люди с развитым чувством собственности и "личного интере­са" много способствуют развитию цивилизаци,но и, одновременно, извращению природы человека. "Тот человек,- пишет Руссо,- ко­торый заселил определенный клочок земли, провозгласил:"Это мое!"- и нашел достаточно простодушных людей, которые ему по­верили, был действительным основателем гражданского общества. Сколько преступлений, войн, убийств и ужасов не коснулось бы человечества, если бы некто вырвал колья, засыпал рвы и обра­тился к своим друзьям:"Опасайтесь слушать этого мошенника. Вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля никому". Цивилизация исходит из ложной "природы человека" и формирует ложные потребности и интересы. Наука и профессио­нальная культура способствуют удовлетворению ложных потребнос­тей. Люди не становятся лучше или счастливее от технического прогресса. Чтобы не исправлять нравы законами, не надо портить их цивилизацией.

Для того, чтобы направить общество по пути естественного развития человека, общество должно как можно больше внимания уделять воспитанию и образованию. В системе образования на первом месте должна стоять нравственная деятельность, а препо­даванию знаний /"научных"/ должна отводиться достаточно скром­ная роль /эта идея высказывалась еще Дж.Локком в его "Мыслях о воспитании"/.

В соответсвии с ориентацией на нравственность, а не на свободное удовлетворение "личного интереса", Ж.-Ж.Руссо разли­чает "общую волю" и "волю всех". Воля всех есть сумма индиви­дуальных воль, но общая воля к ним не сводится. Государство должно принимать во внимание /оформлять в законодательстве/ именно "общую волю", а не "волю всех". При этом общая воля, говоря словами Канта, будет трансцендентальной по отношению к любому проявлению воли каждого. Гражданская свобода не есть свобода индивидума; это вообще не эмпирическое понятие. Граж­данская свобода есть право каждого на нравственное бытие - да­же в условиях такого общества, в котором преследуются частные эгоистические цели.

Благодаря философии Руссо европейское просвещенное созна­ние стало постепенно выходить из-под влияния аморализма /и атеизма/ примитивного материализма. Общая воля не есть сумма воли каждого. И вещь не есть сумма ее частей. И нравственность не сводима к сумме природных потребностей и законов государс­тва. В человеке есть нечто большее, чем просто природа и прос­то общество. Вспомним для примера, как в философии Платона идея человека есть нечто большее, чем его тело /вместе со все­ми "функциями": хоть телесными, хоть социальными/.

Ж.-Ж.Руссо стал одним из любимых философов Канта и Геге­ля. Под его влиянием, равно как и под влиянием философии Берк­кли, стала складываться классическая немецкая философия. Кри­тическое отношение Руссо к цивилизации и критическое отношение Беркли к сенсуалистической теории познания способствовали по­ляризации европейской философии на два противоположных направ­ления: "материализм" и "идеализм",- каждое из которых приняло характер "системы". Постепенно материализм стал объединяться с естествознанием, а идеализм - с гуманитарным знанием и искусс­твом. Уже к концу девятнадцатого века материализм стал путами на ногах науки, камнем на ее шее. Но и к концу двадцатого века естествознание не научилось различать в философии друзей и врагов.