Рынок и государство: новые аспекты взаимодействия

Новейшая эволюционная логика либерализма требует внесения принципиальных уточнений и в канонические определения взаимозависимости "рынок — государство". Понять ее перспективы можно лишь исходя из того, что рынок — это первооснова не только экономики, но и общества. Учитывая противоречивость этого тезиса, целесообразно остановиться на нем подробнее. Рынок — патриарх общества. Он принимает на себя коммуникативную функцию — линии взаимодействия человека и общества формируются через сетевую структуру рынка. Известно, что связь человека и общества осуществляется также по другим коммуникационным каналам, однако рынок в этом (по крайней мере в течение всего цивилизационного развития человечества) играет системообразующую функцию — энергетические потоки общества формируются и направляются через рыночные механизмы.

В этом контексте важно подняться еще на одну ступень методологии — посмотреть на общество как на живой функционирующий организм, в котором рынок реализуется как "живая паутина" как ячейка разума. Речь идет о методологической конструкции ноогенетического анализа, в соответствии с которым разум присущ не только живым организмам, и прежде всего человеку, но и природе, социальным системам. Разум рынка идентифицируется, с одной стороны, с его сетевой структурой, реализующей себя как специфическая "нервная система" общества, а с другой - с рефлексивностью, способностью рынка к самоконтролю и самозащите, его возможностью не только накапливать информацию, но и адекватно реагировать на ее содержательные флуктуации, отвечать на внешние раздражители, а следовательно - быть способным, как отмечал А. Бергсон, к "творческой эволюции", самосовершенствованию.

Эта констатация крайне важна с позиции нашего понимания перспектив рынка, логики его трансформаций. Результатом процесса усложнения всей системы общественных отношений, вызванного ростом самодостаточности и свободы человека как первоосновы рыночных отношений, является не угнетение, а наоборот — обогащение "интеллектуального" потенциала рынка. Разум — это атрибут сложных систем. Существует прямая зависимость между уровнем сложности и степенью "интеллектуализации" системы. Это общее правило. Рынок не является и не может быть в этом исключением. Иная ситуация, когда речь идет о регулирующих возможностях государства - они девальвируются адекватно усложнению экономических процессов. То, что государство было способно делать в условиях индустриальной (структурно простой) экономики, становится невозможным в экономике высшего порядка — в постиндустриальной, информационной (виртуальной по своему определению).

В этой взаимозависимости существует еще один принципиальный аспект. Как и любому живому организму, рынку присуще качество цикличности. Это известная истина. Однако, в отличие от существующих (канонических) представлений, рынок в своей эволюции стремится к равновесию. Состояние равновесия минимизирует энергетический потенциал рынка. Инновационные возможности рынка проявляются на расстоянии, удаленном от равновесия. Чем дальше от равновесия, тем рынок становится инновационно более дееспособным, усиливаются его обратные связи с нерыночными, прежде всего социальными, политическими, духовными и другими факторами общества. На этой основе актуализируются механизмы самосовершенствования - рынок становится не только сложнее, но и структурно более дифференцированным, гибким. Когда мы говорим о регулирующей функции государства, то должны учитывать и эту специфику рынка.

И наконец, еще одно концептуальное определение. Рассматривая дееспособность рынка, необходимо всегда учитывать его протяженность - рынок небезграничен, он имеет объективные рамки. Рынок не поглощает, как на этом настаивают Л. Евстигнеева и Р. Евстигнеев, всю экономику. Отсутствие в теории четких разграничений между рынком и нерынком - основа искаженных толкований его конструктивности. Дж. Сорос называет соответствующую ситуацию "рыночным фундаментализмом", и в этом есть смысл. Что такое нерынок в экономике, насколько естественными являются существующие процессы проникновения рынка в систему собственно социальных и политических отношений, в сферу духовной жизни - это вопрос не экспансивности рынка, а проблема другого уровня - сформированных государством институциональных (прежде всего правовых) механизмов. Они могут отвечать саморегулирующим началам рынка и отрицать их, усиливать их энергетику, и наоборот, минимизировать ее потенциал, однако при всем этом государство, с учетом своих сущностных определений, чисто политической специфики (рынок, как и экономика в целом, аполитичны), никогда не могло и не способно в условиях современных преобразований принимать на себя функцию мозгового центра экономики, которая в процессе естественной эволюции закрепилась за рынком.

На первый взгляд складывается впечатление, что кризис 2008-2009 гг. отрицает эту определенность - он преодолевался с помощью государственных регуляторов, огосударствления отдельных экономических структур, однако остается вопрос перспективности этих шагов. Что касается причин этого кризиса, то существуют вещи, которые очевидны: в основе кризиса - "долговая пирамида", фактическим мультипликатором которой была не ипотека, а игнорирование любых пределов долговых обязательств государства. Речь идет не только о таких странах, как Греция, Португалия, Испания. В начале февраля текущего года Б. Обама представил в Конгресс США проект бюджета на 2011 г. с рекордным за всю историю страны дефицитом в 1,6 трлн. дол. (2007 г. - 573,7 млрд. дол.). Это составляет 9,9% ВВП, то есть не оптимальные 2—3, а почти 10%. У Японии — та же ситуация. Выводы из этого очевидны: современные параметры государства уже давно превысили оптимальные пределы. Экономика даже самых развитых стран мира не способна обслуживать ежедневно растущие потребности. Кризис лишь подтверждает этот вывод. Ренессанс идеологии либерализма корреспондирует и с этой ситуацией.

Акцентируя на этом, я не имею в виду реанимацию смитовского определения государства как "ночного сторожа". Речь не идет, по существу, и о доминирующей в обществоведческой литературе позиции относительно девальвации (самоотрицания) в условиях возрастающей глобализации государства в целом. В действительности исчезает традиционное (классическое) государство индустриального общества - привычное для нас государство модернистской культуры. В то же время в больших муках, еще полностью не определив свои основы, рождается государство нового типа — государство постиндустриализма.

Соответственно изменяется и субординация "рынок — государство". Государство все больше утрачивает функцию непосредственного участника экономического процесса, значимость институционального менеджера экономики, перестает быть ее функциональным регулятором. Можно полностью согласиться с позицией известного российского экономиста В. May, который отмечал, что постиндустриальный мир "плохо воспринимает централизованное регулирование и бюрократическое вмешательство в свою тонкую ткань интересов. Даже если признать необходимость более точного регулирования финансовых рынков, было бы большой ошибкой переносить регулятивные выводы (и, соответственно, регулятивную практику) в сферу производства". В этой ситуации формируется иная взаимозависимость: регулирующие функции государства принимает на себя информационная сеть, которая естественнее и органичнее дополняет рынок, не сужает (как это обычно имеет место в условиях применения административных регуляторов), а наоборот — углубляет его рефлексивные способности, разумные начала ^и. Конвергенция рынка и информационной сети — это та реальная (объективная) основа, на которой трансформируется (наполняется новым содержанием) экономическая роль государства. Оно во все большей мере "вытесняется" в более естественную для него сферу общественных отношений - сугубо социальных и гуманитарных преобразований, воздействует на экономические процессы через соответствующие механизмы.

Это не делает государство более слабым, скорее всего, речь идет об обратной тенденции. Логика этого процесса довольно очевидна — в условиях современного глобального развития место человека в той или иной иерархии перестает определяться чисто экономическими и материальными прерогативами, которые опускаются в фундамент общественных отношений. Вместо этого знания, информация и социальный капитал, непосредственным носителем которых является человек, приобретают статус основной формы богатства общества, его системообразующего трансформатора. Современное государство все больше начинает заботиться о развитии именно этой сферы общественных отношений и тем самым интегрируется в процесс либеральных преобразований — не ослабляет, а наоборот, усиливает потенциал свободы выбора личности.

Государство интегрируется в систему либеральных ценностей иным образом. Анализируя эту проблему, известный американский ученый, лауреат Нобелевской премии в области экономики за 2008 г. П. Кругман в недавно опубликованной книге "Кредо либерала" затрагивает вопрос о ренессансе государства всеобщего благоденствия, основы которого получили развитие в 30-х годах в связи с "новым курсом" Ф. Рузвельта и в послевоенные годы определили принципы социальной политики в странах Западной Европы. "Новый курс" оценивается ученым как грандиозный либеральный проект XX в. Благодаря его реализации в США, отмечает П. Кругман, было не только создано общество среднего класса, но и приближена Америка к демократическому идеалу. Каким образом эта позиция корреспондирует с общими принципами либерализма, логикой его обновления? Учитывая особую значимость этого вопроса с точки зрения реализации либерального проекта в Украине, рассмотрим его более предметно.