Вы боитесь жизни, поэтому хотите верить, будто существует официальный путь к успеху, да и сам успех – некое официальное состояние, снабженное определенным в компетентных инстанциях перечнем подтверждающих удостоверений. Но это полбеды, верьте во что хотите, дело хозяйское, главная неприятность в том, что вам жизненно необходимо думать, что все вокруг тоже в это верят. То есть, чтобы в один прекрасный день попав на прием, скажем, к Маше, директору какого-нибудь института или депутату, я поклонился ей в ножки, онемев от восхищения проделанной ею за жизнь работой (слово-то какое) по собиранию дипломов различных олимпиад и диссертаций. Это выглядит смешно в описании, но страшно на практике, если судить по омертвению детей к окончанию школ и по деятельности разнообразных наших администраций, самовлюбленных несказанно.
Вы пугаете детей ложными целями и ложными расплатами, но дети видят вас, и картонно-пластилиновый мир ваших мечт грозит рассыпаться при первом же самодеятельном шаге ребенка, поэтому вы оттягиваете этот шаг как можно дальше – до конца института как минимум, чтобы максимально его затруднить: авось пронесет, авось он забудет, что – человек и согласится быть вашим домашним роботом, обслуживая ваш невроз до конца жизни. К тому времени он сам выйдет на пенсию, и тут случится невозможное, он ощутит свободу и даже позволит себе выйти на демонстрацию по какому-нибудь пенсионному поводу, чтобы с чистой совестью рассказывать внукам, какой он был всю жизнь свободномыслящий и самостоятельный.
Почему я говорю о неврозе, ложных целях и ложных страхах – потому что в голове у вас очевидная каша: одной рукой вы толкаете ребенка к успешной жизни, что означает получение хороших оценок ради хорошей работы, что означает поступление в успешную фирму, что означает продажу ею своей продукции огромному количеству потребителей; другой рукой вы хотите извлечь ребенка из мира потребления, из всех этих успешных гаджетов и девайсов, материалистичности взглядов и потребительства быта – ради высокой духовности или чего-то такого, что вам мерещится под этим словом. Я не представляю, как посредством олимпиад возвысится духом и посредством высокой духовности побеждать на олимпиадах. Этот вопрос вас не волнует, вам же надо подпитывать свою мучительную как бы озабоченность детским будущим, и противоречивые, несовместимые желания для этого как нельзя лучше подходят. А мучитесь вы, собственно говоря, тем, что сами, благодаря вашим родителям, остаетесь детьми, боитесь жить и верите, что существует официальный путь к счастью.

Ясность
Руслан Салимгареев поставил рекорд, набрав 400 баллов на Едином госэкзамене. Школьник сдавал русский язык, профильную математику, химию и биологию. Результат (все 4 предмета по 100 баллов) уникален за всю историю проведения ЕГЭ.
Да здравствует ЕГЭ: теперь можно с уверенностью сказать, что Руслан Салимгареев не станет ни лингвистом, ни математиком, ни химиком, ни биологом. Хоть какую-то определенность ЕГЭ вносит.
Ведь Руслану Салимгарееву уже все ясно.

Строгость
Строгость, вопреки провозглашаемым радостям образованности, используется вовсе не для просвещения юных соотечественников, а для удушения в зародыше сомнения ведомого в праве ведущего на истину. Ученик должен слепо верить, что учитель сидит на некоей вышке в центре мира и видит истины и заблуждения, начала и концы, пути и смыслы насквозь, объективно и беспристрастно, за ученика, помимо ученика, независимо от ученика, пребывающего во тьме неведения, и время от времени делится своими божественными наблюдениями.
Нелегко учителю уклониться от соблазна такого положения, тем более что и он воспитан подобным образом: где-то над ним есть всевидящее око, лучше него зрящее, как надо и как не надо. Это око может быть рационализировано в образе Министерства, Эйнштейна, Льва Толстого, собственного бывшего учителя – кого угодно, не важно, главное – оно есть, его не может не быть. Причем его существование изнутри осознается как благородное дело сохранения традиций, попробуй тут уклонись неизвестно куда неизвестно зачем.
А затем, что строгость не дидактична. Она может научить только самой себе. Строгий учитель – вообще говоря – нонсенс, поскольку преподает не предмет, а отсутствие в нем проблем. Нормальный учитель весел, потому что понимает, что в любой момент сказанное может оказаться глупостью, иногда больше, иногда меньше санкционированной здравым смыслом. Право на глупость – неотъемлемое свойство нормального образования.
Современное (не капиталистическое – требующее заполнения вакансий на производственных и научных конвейерах, не социалистическое – требующее безвозмездного труда на благо туманного будущего, и уж совсем не схоластическое – требующее ощущать себя как пустой диск компьютера) образование подразумевает свободу мысли, не совместимую со строгостью внешнего давления. Ученик должен сам понимать свою учебу и творить ее сообразно своему пониманию. Здесь не имеется в виду, что ученик все делает сам – такое сегодня вообще невозможно. Независимость и самостоятельность образования – это просто право и возможность самому, без внешнего насилия или внеобразовательных критериев понимать форму и смысл своего образования и проживать его в соответствии с этим смыслом, а не с привходящими соображениями, показателями и строгостями. Существует еще серьезность, это хороший зверь, но это другой разговор.
Кем будет ушедший из-под строгостей человек – страшно представить, но страшно – тем, кто соответствует этому страху, тут уж что уж.

Почти заявление
Товарищи господа братья и сестры. Мне скучно заниматься так называемой обязательной программой. Исполнять некий ритуальный танец под государственную дудочку. Машина должна работать, иначе она ржавеет и крошится, и может быть, скоро всех граждан обяжут болеть – ради того, чтобы государственные больницы могли работать, но мне физически нехорошо от необходимости воспитывать в детях двоемыслие: надо, дескать, отработать барщину, а потом уж можно заняться собой – в таком контексте, что барщина – это и есть свое, а свое – каприз избалованного ребенка. Священный долг против необязательной роскоши, само собой разумеющееся насущное против туманных глупостей своеволия, когда на самом деле как раз наоборот: общеобязательное – это туманная глупость, а своеволие – насущная необходимость.
Дети ничего государству не должны, они еще ни в чем не виноваты. Это государство должно – оно для этого и создано: строить школы, нанимать охранников и т.д., а не понукать, понуждать и требовать от детей недетского. Оценками, экзаменами, грантами, ажиотажем вокруг выпусков и поступлений государство воспитывает потребительское отношение к знанию: ученик лихо выучит путь света сквозь призму – чтобы сдать экзамен, чтобы то и чтобы сё, но ему в голову не придет спросить, что такое преломление – это ведь не применишь ни к какой поступленческо-выпускной нужде, ему это не надо, чтобы порадовать маму – и слава богу. То есть знания потребляют не из внутренней необходимости, а из подчинения причинно-следственным связям чисто карьерного свойства.
Поэтому о свободе речь просто не идет. Можно разрешить носить что угодно, пропускать уроки, сидеть в гаджетах, но ученики останутся рабами – внушенных причин и следствий. И наоборот: если хорошо сдававший экзамены ребенок начинает сдавать их плохо – значит, ситуация у него в жизни стала достаточно счастливой, пришла внутренняя свобода, чтобы подумать о чем-то своем. Такого ребенка надо вовсе не выгонять из школы, а подвести к формулированию этого своего.
Но я что-то отвлекся от главного – от себя. Может быть, на следующий год мне заняться только кружком? Я мог бы, конечно, при этом быть и классным руководителем, или классным братом или назовите как хотите, и кем-нибудь еще – чтобы минимально иметь дело с государством, с его инструкциями, учебниками, аттестациями, электронными журналами и прочими несуразностями. Или нет. Или да. Или что.







