Задание на половину лета

Вам предстоит сдавать экзамены, а значит, надо что-то прочитать. К сожалению, никакие экзамены, книги, музеи, театры сами по себе не делают нас культурными, образованными, высокодуховными и т.п. Культура – это преодоление культуры, т.е. превосхождение себя в живом акте. Надо меняться. Это страшно – ведь гарантий нет, там вы еще не были, и что откроется за поворотом – не обеспечивается здесь. Если вы боитесь выйти ночью в сад – выйдите. Если вам страшно заняться химией – займитесь. Если страшно сказать что-то родителям – скажите. Надо идти навстречу своим страхам. Там тайна. А в тайне – вы. Только смелым покоряются моря. Подумайте смело – почему мы читаем. Вы скажете – интересно. Что такое – интересно? Это единственный вопрос вам на лето. Что-то придет вам в голову, через неделю придет другое, поэтому записывайте. Не бойтесь глупостей. Самая глупая глупость – бояться собственных мыслей. Вы их хозяева, а не они ваши.

Откровение

Если бы я был политиком, я провел бы медицинскую экспертизу экзаменов и потребовал у Конституционного суда приравнять их к пыткам.

Стандарт 3

Прерывая удовольствие незрятекущей жизни, иногда появляется вдруг тяга поучать других – и, несмотря на прекрасную погоду, начинаешь критиковать эту жизнь, покладистый и добродушный, ибо она некоторыми установлениями грозит самому источнику покладистости и добродушности нешуточно. Задаешь пространству глупые вопросы, риторические и расплывчато-незлобные, предполагая ответы теплые, как июльское солнце, или не предполагая их вовсе, как пусты бывают окончания июльских дождей в городе, вдруг сухом и ничего не помнящем. Я, вслед за Холмсом, не помню, Земля вращается вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, – это не влияет на мое восприятие утреннего света, бьющего мне в глаза сквозь тройную занавесь штор и тюлей. Неужели существуют сведения, которые должны знать все? Кто это сказал? Знания не ультимативны, это не религиозный катехизис, не система опознавания «свой-чужой», скорее наоборот: чем больше я знаю, или лучше сказать – чем «знайнее» мои знания, тем от большего числа людей я отличен.

Что будет с миллиардоголовым человечеством, если все будут знать одно или хотя бы стремиться к этому? Ответ завсегда у нас перед глазами: религиозная конфессия. Это как бы тело. Точнее говоря, голова. Которая – одна. Религии не нужны две головы, они будут воевать между собой не на жизнь, а на смерть, обвиняя друг друга в безбожии. То, что творится сегодня с образованием – это превращение его в религиозный орден. Сами они могут называть себя «системой», «государством», как угодно, суть дела от этого не меняется. В аббревиатуре ЕГЭ главная буква – Е. В генеральном лозунге о выравнивании шансов скрывается адская недомолвка: под выравниванием понимается одна на всех голова. Такое образование, религиозное по структуре информации, нужно было и царскому правительству, и советскому, и нынешнему ясно почему: управлять одной головой значительно легче, чем миллионом. Дело не в злонамеренности правящих особ, они автоматически шли по пути эффективного управления, преобразуя управляемых в еще более управляемых. Кончалось это катастрофой, потому что управлять было уже некем. Ведь никого больше не оставалось. (Для правительства не было народа, для народа не было правительства)

Школа является церковью и стилистически: сначала она внушает человеку, что ему плохо (ты не умеешь, не знаешь, ты не воспитан, не культурен и т.п.), а потом подсовывает рецепт – что сделать, чтобы было хорошо – естественно, исключительно со своей помощью. Манипуляция сознанием, подсознанием и всем на свете – полная антонимичность настоящему делу школы: выявлять в человеке настоящее.

Однако ж проблема обсуждения школьных улучшений проста, но непреодолима. Обсуждение так или иначе оказывается предложением методик, схем, режимов работы, матриц, а это дело пустое. Мне (предположим, я учитель) дается некая схема деятельности и говорится: «Вот тебе прекрасная (необходимая, единственно возможная, утвержденная-переутвержденная в самых компетентных-перекомпетентных инстанциях) методика, информация для внедрения в головы учеников, тебе остается ее одушевить, и будет всем счастье. Но это-то и невозможно.

Первая причина – это просто свойство души: она одна и неделима, я не могу ее отдать, не расставшись с ней. Кому нужен бездушный учитель? Можно уж сразу применить комп – он воспроизведет методику без усталости, упущений и всеобщим для всей страны образом. Вторая причина – она же первая с другой стороны: почему это я должен хотеть удовлетворять руководящие амбиции руководящих товарищей и детские амбиции наивных родителей? Завороженность вторых (первые не стоят разговора) баллами и рейтингами, престижностью вузов (со слов других родителей) или перспективностью «национальных программ» (со слов телеведущих) превосходит очарованность древних греков величием Олимпа.

Продолжая влачить радостную старость в сфере услуг, школа держится в тренде, придумывая то профильные классы, то классные профили, то классическое(!) советское образование, то еще какую-нибудь умнозвучную диковину. Мы в школе были профилированы на физиков и математиков. Кто из нас потом сохранил заводские настройки, стал физиком или математиком? Никто. По-моему, это веское основание относиться к профильности классов слегка недоверчиво. Специализация в школе – для укладывающихся в нее – полуспортивная веселуха, для не укладывающихся – примитивное средство устрашения. Кто-то взрослеет в пятнадцать лет, кто-то в двадцать пять, кто-то не взрослеет никогда. Бессмысленно тянуть всех за макушку или поливать из лейки для ускорения и выравнивания процесса. Поэтому всеобщее среднее образование – очевидный фантом, никакое оно не всеобщее и никакое не образование, и как таковой фантом есть безусловное зло.

Ученик сам должен придти к учителю. А учитель должен быть ленивым и великодушным – чтобы, оставляя без внимания зряпришедших, иногда прерывать удовольствие незрятекущей жизни и отдаваться внезапной тяге поучать других, несмотря на прекрасную погоду.