Необыкновенный подарок 3 страница

С этими мыслями Костя принялся за работу. Прежде всего он решил взять несколько проб воды. Но пробирки оказались разбитыми. Измерить сечение русла он тоже не мог, потому что при падении сломал рейку. Тогда он побрел вдоль потока, в поисках более удобного места для измерения скорости течения. Шел медленно, присматриваясь к воде, и вскоре заметил, что она прибывает и поток уже заливает почти всё ущелье. Повидимому, в горах снег стал таять очень быстро.

Скоро Костя устал и, вернувшись на старое место, закусил хлебом и мясом, запил холодной водой свой завтрак и приободрился. Обдумав создавшееся положение, он решил вернуться на станцию, а на следующий день, взяв новые пробирки и рейку, снова прийти в ущелье. Говорить товарищам о своем падении ему не хотелось. Ведь он не проверил веревку и один был во всем виноват.

Решив возвратиться, Костя снова побрел вдоль потока, чтобы найти выход из ущелья. Но с обеих сторон отвесными стенами поднимались скалы. В них почти не было трещин и кустов на близком расстоянии друг от друга, чтобы ухватиться руками. Путь наверх был отрезан.

Больше двух часов шел молодой гидролог, но отвесные стены не делались ниже. Воды прибавилось настолько, что всё ущелье было залито и ему приходилось прыгать по мокрым камням. Он устал и присел отдохнуть, но отдыхал недолго. Солнце скрылось за стеной ущелья, стало сыро, холодно, и молодой человек снова пошел вниз по течению.

Неожиданно он услыхал впереди какой‑то шум. Этот шум становился всё сильнее с каждым шагом и постепенно превратился в оглушительный рев. Ущелье сделалось уже. Скользкие камни всё время вырывались из‑под ног. Быстро темнело, и скоро Костя перестал что‑либо видеть. Усталость давала себя знать. Тело ломило, болели избитые камнями ноги, и он почти не мог больше передвигаться. Тогда, нащупав среди потока плоский камень, Костя лег на него и почти тотчас заснул.

Проснулся молодой человек от яркого горячего солнца, которое светило ему прямо в лицо. Хотелось есть, но все запасы он съел еще накануне. Тогда он выпил немного холодной воды и осмотрелся. С двух сторон, суживаясь кверху, поднимались каменные стены ущелья, а прямо перед ним был обрыв и далеко впереди виднелись высокие снежные горы.

Костя застыл от удивления и ужаса. Недалеко от камня, на котором он ночевал, горный поток со страшным ревом падал в глубокую пропасть. Если бы накануне он сделал всего несколько шагов, то слетел бы вниз и разбился насмерть.

«В этом конце выхода нет. Надо идти вверх по течению…» – решил Костя и быстро, насколько мог, зашагал вдоль потока обратно, пользуясь тем, что с утра воды было мало.

Его мучил голод. Он приглядывался к стенам ущелья, но на них не было ни травинки, ни кустика. Всё камень, один только камень!

«Должен же быть где‑то выход!» – думал молодой человек в отчаянье и ускорял шаг. Но солнце становилось горячее, снег в горах начал таять, и вода опять стала быстро прибывать. Снова пришлось прыгать с камня на камень. Костя уже не выбирал, куда ставить ноги. Он часто проваливался в глубокую воду, промок до пояса, но упрямо продвигался вперед. Солнце жгло спину и голову, ноги почти теряли чувствительность в ледяной воде, голова временами кружилась не то от голода, не то оттого, что он всё время смотрел на бегущую воду.

Через некоторое время Костя заметил, что ущелье опять стало суживаться и снова стал нарастать шум. Потом пахнуло сыростью и он вошел в облако мелких брызг. Гидролог остановился, поднял голову и прямо перед собой увидел низвергающийся сверху водопад.

Выход из ущелья был заперт и с этого конца.

Тогда молодой человек уныло побрел назад и снова стал всматриваться в каменные стены своей тюрьмы. Но было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться: подъем наверх невозможен. И даже если б была веревка, то как ее закинуть и за что закрепить наверху?

Голод продолжал мучить. Вода немного успокаивала голодную боль в желудке, но ненадолго. Солнце опять скрылось за стеной ущелья, и скоро наступил вечер. Кончался второй мучительный день в каменной ловушке, и Костя впервые почувствовал безнадежность своего положения.

Он лег в изнеможении на большой камень среди бушующей воды и стал смотреть в небо. Там далеко, далеко, в воздушной бездне парил орел. Лежа в глубине каменной расселины, человек завидовал птице, что она могла летать и была на свободе.

Орел улетел. Голубое небо постепенно синело. Потом зажглись первые звезды, а Костя всё лежал на камнях.

Наверное, товарищи уже вышли на поиски. Они не бросят его в беде. Но почему же их нет так долго?… И вдруг у Кости промелькнула догадка: а что, если Саид нарочно перерезал веревку, чтобы его погубить? А потом вернулся к палаткам и напал на оставшихся.

Костя вспомнил всё, что читал и слышал о диверсантах в горах. Может быть, Саид совсем и не охотник. Может быть, он намеренно завел его в эту каменную ловушку? Но почему он просто не столкнул его в пропасть, когда шли по тропинке? Впрочем, его гибель в ущелье покажется более правдоподобной… Может быть, и товарищей Саид погубит так же хитро? Уничтожать наблюдателей гидрометеорологических станций в горах Памира выгодно диверсантам. Это затормозит разведение плантаций в степях Средней Азии. И зачем они так неосторожно рассказали горцу о цели своей экспедиции?

«Пока мы шли, Саид‑ака почти со мной не разговаривал, – вспоминал Костя, – он выспросил у нас всё, а сам всё время молчал. В сущности, мы ничего про него не знаем и сразу поверили, что он охотник из горного колхоза… А где доказательства?»

Полный жажды деятельности и мщения, Костя схватился за нож, который был у него за поясом и, к счастью, не потерялся. И тут у него блеснула удачная мысль: что, если попробовать с помощью ножа выдолбить углубления в каменной стене и, цепляясь за них, как‑нибудь выбраться из ущелья? Но для этого надо было дождаться утра. Обдумав как следует план работы, Костя заснул на своем каменном ложе.

На следующее утро солнце еще не показывалось, а Костя уже был за работой. Он натаскал груду больших камней и сложил из них подобие столба или башни под тем местом стены, над которым вверху торчали какие‑то ветки. Дотянуться до них не было никакой возможности, но каменная груда хоть немного сокращала расстояние. Костя влез на нее и стал ножом ковырять трещину в скале. С большим трудом сделав несколько углублений, он попробовал взобраться по ним, но сорвался и упал. Снова полез и снова сорвался. После больших усилий ему удалось, наконец, подняться на целый метр над каменной грудой. Но до куста было еще далеко, и, когда он долбил скалу на уровне вытянутых рук, он снова упал и больно расшибся.

Костя лежал на камнях обессиленный голодом и разбитый. Встать он больше не мог. Он с ужасом думал, что скоро в горах начнет таять снег и бурный поток снесет его к водопаду в конце ущелья и сбросит в еще более глубокую пропасть.

…Саид‑ака, конечно, был предателем и диверсантом. Теперь ясно, что он погубил товарищей, а то кто‑нибудь уже давно бы пришел на помощь. Если ему, Косте, удастся выбраться из этого каменного мешка, то он обязательно выследит Саида, даже если на это придется потратить всю жизнь!

Когда сверху раздался крик, молодой человек лежал уже без всяких мыслей и без надежды на спасение.

– Костя‑а!.. Эй!.. Костя‑а!

Это был голос Владимира Семеновича. Костя слышал крик, но не обратил на него внимания. Он был уверен, что ему почудилось, и молчал. Зов повторился еще раз, потом голос стал удаляться. Тогда молодой человек вдруг понял, что это действительно пришло спасение.

И Костя стал кричать насколько мог громко.

Через минуту к его ногам упал конец веревки, и Владимир Семенович вытащил его из ущелья. Когда Костя окончательно пришел в себя, поел, отдохнул и они собрались в обратный путь, Владимир Семенович осторожно спросил:

– Как могла с тобой приключиться такая история? Где твоя веревка?

– Она оборвалась! – ответил Костя. – Подождите минутку…

Он больше ничего не сказал, ему хотелось с доказательствами в руках убедить старшего товарища в том, что веревка оборвалась не по его вине.

Костя быстро пошел к тому месту, где спускался в ущелье. Он нашел выступ скалы, вокруг которого обматывал веревку, но веревки не было.

– Неужели она не оборвалась, а соскочила? Нет, этого не может быть… – И Костя внимательно осмотрел все уступы скал над ущельем, но никаких следов веревки не нашел.

Он рассказал начальнику отряда о своих подозрениях насчет Саида.

– Всё может быть… Теперь ты понимаешь, почему я не хотел пускать тебя с непроверенным человеком?… Конечно, я один виноват..

И Владимир Семенович рассказал, что приключилось с экспедицией:

– Долина, в которой мы расположились, была днем почти затоплена горными потоками. Дождь, шедший накануне, усилил таянье снега, и вода, низвергаясь с камнями и вывороченными деревьями, стала угрожать нашим палаткам. Нам с трудом удалось спасти все приборы и втащить их на одиноко торчащую скалу. Я неосмотрительно доверился нашему проводнику‑горцу. Он должен был знать, что эта долина затопляется водой. Саид‑ака, кто бы он ни был, – тоже опытный горец и тоже мог бы предупредить нас!..

– Однако он не предупредил… Неужели он действительно хотел нашей гибели?

Когда Владимир Семенович с Костей благополучно добрались до своих товарищей, они узнали, что после ухода Владимира Семеновича на лагерь было совершено нападение. Двое неизвестных горцев незаметно подползли к скале. Когда их обнаружили, началась перестрелка. Один из нападавших был ранен. Тогда другой схватил его на руки и исчез вместе с ним.

Еще несколько дней четверо исследователей опасались нового нападения, но оно так и не повторилось.

Через некоторое время к экспедиции подошел небольшой караван. Вьючные лошади привезли составные части деревянного домика для метеостанции. Рабочие‑туркмены и узбеки, пришедшие с караваном, быстро построили домик, заботясь о том, чтобы остающимся в горах исследователям было удобно и тепло зимой.

Когда метеорологи рассказали им о Саиде и о произведенном на них нападении, старый туркмен рабочий сказал:

– Плохой человек… верно басмач, который прячется в горах. Он не из нашего народа! Разве можно нападать на людей, которые желают добра нашей стране?! Откуда он пришел, – не знаешь? – спросил туркмен Владимира Семеновича.

– Не знаю. Сказал, что из горного колхоза.

– В колхозах нет таких волков. Будь осторожен! Граница близко… Мало ли кто может встретиться!

Пожелав удачи исследователям, рабочие дружески простились с ними и отправились в обратный путь.

На широкой площадке скалы одиноко стоял деревянный домик вновь основанной гидрометеорологической станции. Невдалеке от него сверкали своей белизной метеорологические будки с приборами, и верхушка радиоантенны прорезала несущиеся мимо облака.

Приближалась осень. Внизу было лето, но в горах уже выпал снег. Однажды к вечеру подул ветер, и домик, затерявшийся на вершине, окутала белая пелена мелкого, сухого, слепящего глаза снега. Деревянные стены дрожали под ударами ветра, холод проникал во все щели, и ветер на разные голоса завывал в трубе.

После трудного рабочего дня, когда продрогшие наблюдатели собрались в жарко натопленной комнате и с жадностью ловили по радио передачу из Москвы, неожиданно раздался громкий стук в наружную дверь. Все схватились за оружие. Но тревога оказалась напрасной: на станцию заехал отряд пограничников.

Метеорологи были рады неожиданным гостям.

Костя быстро приготовил горячий ужин, Владимир Семенович принес вина. За столом начальник погранотряда рассказал, что они возвращаются после удачно выполненного задания: им удалось, наконец, поймать в горах трех диверсантов – нарушителей границы, с месяц назад пришедших из Афганистана.

– Отличительной приметой одного из них были шрамы, пересекавшие лицо.

– Шрамы от когтей барса? – воскликнул Костя.

– Нет… Не когти барса, а советский клинок изуродовал его, когда он еще в молодости здесь басмачил, – ответил пограничник. – Тогда ему удалось бежать в Афганистан, но теперь уж он не уйдет! Крепко попался на этот раз Саид‑ака!

– Значит, она не сорвалась и не была гнилой! – воскликнул Костя.

– Кто? – спросили все в один голос и посмотрели на гидролога с удивлением.

– Веревка! – ответил молодой человек и рассказал пограничникам, как с месяц назад он попал в каменную ловушку.

 

Н. Грудинина

Чудесный чугун

 

 

1

 

Случилась крупная неприятность: всезнающая нянька Вера обнаружила и открыла бабушке, куда задевался пропавший третьего дня старый чугунный котелок.

Бабушкина кухня – это целая коллекция разнообразной посуды. Старушка славится своей любовью к кухонной утвари. Если кто‑нибудь едет в Москву в командировку, она дает деньги и говорит:

– Увидишь что‑нибудь интересное из посуды, – покупай.

У нее есть печка‑«чудо» самой новомодной конструкции, штамп для вырезывания фигурок из моркови и картофеля, аппарат для выжимания лимонов. Да что! Всего не перечислить! Соседки от зависти лопаются, глядя на бабушкины кухонные полки.

И как эта толстуха Вера умудряется всё на свете углядеть и услышать! Ведь день‑деньской возится она с Нюськой – Толиной сестрой, которая недавно появилась на свет. Ну, а Нюська – человек настойчивый. Она никогда не желает спать, хотя все взрослые только этого от нее и требуют. Вера качает ее то в люльке, то на руках, и Толя диву дается, как сестренка до сих пор не заболела морской болезнью. Казалось бы, что нет и не может быть у няньки времени, чтобы чинить людям неприятности. Но уж, видно, такова обязанность всех нянь: младших детей опекать, а за старшими подглядывать и, чуть что, – ябедничать на них взрослым. Вот и на этот раз Вера таинственными, ей одной ведомыми путями дозналась до всей истории с котелком. А история вот какая.

В одном из домов заводского поселка, в том, что стоит рядом с Толиным, живет ремесленник Семен Туркин. Вернее, там живут его родители, а Семен обитает в общежитии ремесленного училища и только по воскресеньям да еще в каникулы бывает дома.

Из всех Толиных товарищей это самый несносный и самый увлекательный человек. Несносный потому, что зазнайка и считает, что школьник перед ремесленником – это младенец, даже если школьник этот перешел уже в шестой класс. А увлекательный потому, что знает массу интересных вещей, которые новоиспеченный шестиклассник знать, конечно, не может. Семен, например, умеет работать на всех станках, которые видны из окна ремесленного училища. Он сам пускает эти станки и сам останавливает. Кроме того, он может починить электричество, поправить водопровод и приделать моторчик к простому велосипеду, превратив его чуть ли не в мотоцикл.

Взгляды на жизнь у Толи с Сеней очень разные: Сеня считает, что работать надо идти на свой местный завод и жить в своем родном заводском поселке. Ну, а Толя намерен прожить свой век в дальних краях и работать над созданием межпланетного самолета. Соглашения между приятелями нет, но это когда дело касается их будущего. А пока Сеня всегда подчиняет себе Толю во всех играх. Ведь и в самом деле: межпланетный самолет вдвоем не построишь, а шалаш – пожалуйста, и плиту возле шалаша тоже можно сложить.

Вот с этой‑то плиты и началась злосчастная история с котелком. Сложили плиту мальчики на славу, вымазали кирпичи глиной, сделали настоящую трубу и поддувало. А затем Семен принес лукошко с живыми раками, и решено было сварить раковый суп. Тут‑то и пришлось позаимствовать посудину из бабушкиной коллекции.

Толю в момент «заимствования» немножко погрызла совесть. Ведь бабушка строго‑настрого запретила таскать из кухни посуду для всяких игр. Но ведь не печку‑«чудо» унес Толя, а всего‑навсего старый котел! Он, конечно, не мог знать, что больше всех своих диковинных новинок бабушка ценила именно этот древний чугунок. Одно дело – коллекция, а другое – старая испытанная посуда, доставшаяся по наследству.

Можно всю кухню заставить новинками, а предпочтение отдавать вещам прадедовским, привычным для глаза и рук.

Итак, раки были сварены и съедены. Сенька изловчился и насадил чугун Толе на голову.

– Вот теперь у тебя не голова, а пустой котел, что и требовалось доказать! – ликовал Семен.

Разом ослепнув, потому что котел был насажен по самую шею, Толя пыхтел, катался по земле. Наконец чугунок стукнулся обо что‑то твердое, и тогда мальчик увидел разом и солнце, и небо, и Сенькино вспотевшее от хохота лицо.

Впрочем, это лицо сразу же сделалось испуганным, потому что от бабкиного чугунка остались одни черепки. Они были черными, а в местах слома серыми и крупичатыми, как обломки булыжника.

– Склеить можно? – спросил Толя с ненавистью в голосе.

– Неуч! – сказал Сеня с деланным спокойствием. – Разве металл клеят?

– Тебе хорошо говорить, а я что делать буду?

– Ничего. Моя вина – мой и ответ. Осенью начнется у нас практика на заводе. Дождусь первой получки и откуплю твоей бабке чугун. А пока – молчок.

«Молчка» не получилось из‑за Верки, и Толя в наказание лишился сразу двух радостей жизни: во‑первых, ему не дали денег на воскресное кино; во‑вторых, ему запретили на целых два воскресенья принимать физкультурные позы перед фотоаппаратом дяди Пети.

Первое наказание можно пережить, но второе!..

Нет ничего величественнее того момента, когда Толин дядя, неукротимый фотолюбитель, скажет племяннику:

– А ну‑ка, покажи свое умение!

И Толя забирается на стул, приготовившись делать сальто в воздухе.

Дядя Петя зажигает тем временем щепотку серого металла, который называется магний. Комната озаряется ослепительным белым сиянием, и в его лучах фотоаппарат запечатлевает великолепный Толин прыжок.

У Толи есть уже с десяток таких снимков.

Да, скверное дело получилось. И хуже всего то, что дядя Петя один на один отругал Толю. Не за чугун, а за нечестные действия, – так он сказал.

 

2

 

Дядя Петя – идеал всех ребят поселка. Он – младший брат Толиного отца, врача городской больницы. Работает он литейщиком на турбинном заводе.

По воскресеньям дядя Петя собирает ребят, дает сеансы одновременной игры в шахматы и приручает голубей. Взрослые посмеиваются над молодым рабочим – сам, мол, из детского возраста еще не вышел, вот и забавляется. Но ребята прекрасно знают, что не в этом дело. Дядя Петя – передовик на производстве. Он каждый месяц получает то благодарность, то премию от директора завода, а это значит, что, несмотря на свои девятнадцать лет, он повзрослее иных сорокалетних. И доказательства своей любви к ребятам он дает вещественные, – ведь юная команда словам не очень‑то верит!

Один раз он спас Сеньку Туркина от бешеной собаки, да как спас! – кинулся на пса и задушил его собственными руками.

В другой раз он так пристыдил Славика Романенко, ученика пятого класса, что тот из озорников сразу стал образцовым парнем. Вот как это случилось.

Сидит однажды дядя Петя во дворе на скамейке и рассказывает ребятам о шахматном матче Ботвинника со Смысловым. Вдруг из подъезда вылетает Славка: уши красные, губы кусает.

– Что с тобой стряслось? – спрашивают ребята.

– От матери, – говорит, – влетело. Послала мать за сахаром, дала пятьдесят рублей – мельче у нее не было. Сахар я купил, а сдачи – сорок один рубль семьдесят копеек – ну, убей бог, не знаю, куда дел. Не то на прилавке оставил, не то мимо кармана сунул.

– Вот как? – говорит дядя Петя, а сам достает из пиджака деньги. – Если ты и в самом деле потерял сдачу, то на вот, возьми и отдай своей матери. Ну, а если не потерял, а просто утаил, то пусть мои трудовые деньги на твоей совести останутся.

Славка остолбенел. И вдруг, задергав губами и всхлипывая, признался, что сдачу сунул под камень возле магазина, чтобы потом ее взять и купить футбольный мяч.

Дядя Петя нахмурился, но деньги свои обратно не взял.

– Иди, – говорит, – отдай матери. А на те, что под камнем, купи футбольный мяч для общего пользования. Пусть это тебе наградой будет за то, что хоть напоследок правду сказал.

И с тех пор играют ребята в футбол настоящим мячом, который, по молчаливому уговору, стали называть «мячом честности».

От дяди Пети ребята знают, что завод делает водяные турбины, что отправляются они на большие и малые реки страны и там вырабатывают электрический ток. Ребята очень интересуются заводом. Им непонятно, например, почему все заводские корпуса вечером и ночью темные, а один круглые сутки светится всеми своими окнами. Ребята называют его «светлым домом», а дядя Петя говорит, что это – его цех, литейный. В цехе этом есть печи‑вагранки, плавящие чугун. В вагранку загружают металлический лом и еще разные примеси. Когда всё это расплавится, то на поверхность варева всплывает отход плавки – так называемый шлак. В вагранке две дыры – одна повыше, другая пониже. Через верхнюю выпускают шлак, через нижнюю – готовый чугун. Выливаясь, металл своим солнечным свечением затмевает электролампы, и тогда по окнам цеха бежит белое летучее сияние наподобие молнии. Бабушка уверяет, что плавить чугун – это всё равно, что варить суп: чтобы бульон получился чистым, надо удалить накипь, всплывающую на поверхности.

Толя очень гордится своим дядей. Не всякому удается иметь такого. Есть правда в дядином Петином поведении одна обидная сторона: со школьниками он говорит о заводе простым языком, называя турбину турбиной, а станок – станком. В разговорах же с Семеном и другими ремесленниками к слову «турбина» дядя Петя обязательно добавляет «осевая», «поворотнолопастная» или еще что‑нибудь в этом роде. Школьникам в таких случаях приходится только ушами хлопать да, стиснув зубы, выдерживать высокомерные взгляды ремесленников.

Сенька Туркин больше всех щеголяет перед шестиклассниками своими техническими познаниями. Он заводит с дядей Петей ученые споры, пересыпая их мудреными словечками. Иногда Толю одолевает такая обида, что он начинает мстить приятелю на свой лад.

Однажды, в самом начале учебного года, он пришел к Семену в общежитие, списав из задачника на листок три самые сложные задачи.

– Семенчик, – умильно попросил Толя, – никак не выходит, помоги!

Семен две задачи решил, а на третьей застрял. Он надулся и спросил Толю:

– А ты знаешь, из чего турбины делают?

– Конечно, знаю, – из стали.

– А вот и нет. Из чугуна!

– Как это так?

– А не знаешь, так и не приставай с глупыми задачами.

Толя был удивлен. От дяди Пети он не раз слышал о том, как работают турбины. Огромные стальные колеса с лопастями, похожими на крылья, вращаются под напором воды. Целая Волга ударяет в турбину. Так как же хрупкий, бьющийся чугун может выдержать такие удары?

 

3

 

Ох уж эти старухи! До чего же они злопамятны! Никак не может забыть бабушка про свой разбитый котелок. Правда, внук от своего и Семенова имени пообещал ей, что или стоимость посудины будет возмещена или будет возвращен котелок; но беда вот в чем: в посудной лавке кастрюль видимо‑невидимо: и алюминиевые, и эмалированные, и даже из небьющегося стекла. А чугунных котелков нет. Продавщица говорит, что чугунок – вещь устаревшая, теперь ими мало кто пользуется, а потому и в продаже они бывают очень редко.

Но разве бабушку переубедишь? Твердит свое да и только:

– Пусть твой пакостник Сенька чугунок мне откупит. Нигде как в чугунке щи получаются наваристыми.

Толя готов вообще никогда не есть щей, лишь бы старушка отвязалась. Да нет, не отвязывается…

И вдруг бабка совсем прекратила свои зловредные разговоры. Ходит как в воду опущенная. На няньку ворчит и даже кашу пересолила.

Что бы это могло означать?

Выяснилось всё самым неожиданным образом. Однажды, придя из школы, Толя застал такую картину.

Бабушка, всхлипывая и утирая фартуком морщинистые щеки, говорила своему старшему сыну, Толиному отцу:

– Сережа, ну подействуй ты на Петьку, как старший брат. Подумать только, какое дело он затеял! Какой‑то новый чугун в цехе плавит, от которого огонь и дым под самую крышу бьет. А ну как сгорит эта самая его вагранка и он вместе с нею? Соседка Клава, та, что подсобницей в литейном работает, говорит, что видела первую плавку и чуть со страху не умерла. И Петр – самый главный зачинщик. Он эти плавки проводит.

– Ничего, ничего, – отмахивался отец. – Ты, мама, будь спокойна. Петр знает, что делает. Он инициативу проявил, предложил новый сорт чугуна плавить на нашем заводе. Так что же, по‑твоему, – предложить предложил, а от дела в сторону? Петр не трус. И нет тут ничего опасного. Это вам, женщинам, всё кажется опасным да страшным.

Бабушка аж вскипела вся.

– Ну, сыновья у меня! Материнских слез не чувствуют, материнского покоя не берегут. «Не опасно»! Ты вот тоже, поди, так считал, когда под бомбами на фронте раненых оперировал. Помню, писал письма: «У нас тут всё спокойно, если не считать обычной фронтовой обстановки». А обстановка эта – ох!

Снова залилась бабушка слезами, а Толя опрометью бросился из дому. Он побежал в общежитие к Сеньке. Он готов был вытерпеть двойную дозу насмешек, лишь бы узнать от Семена, что делает дядя Петя в цехе.

Приятеля он встретил на полдороге.

– А я к тебе, – заявил Семен. – По важному делу.

Мальчики пришли в огород, где на раскопанных пустых грядках кое‑где торчали голые стебли гороха. У забора стоял сооруженный по Сенькиному проекту шалаш. Четыре кола вбиты в землю, крыша выложена пустыми консервными банками. Здесь летом любили приятели помечтать. Сейчас сквозь просветы крыши скупо сочилось на пол холодное солнце, а глиняный пол совсем размяк от дождей.

Ребята уселись на камни у входа, и Семен, помолчав для важности, начал так:

– Помнишь, я тебе говорил, что турбины теперь из чугуна делаются? Это я в одной книге прочитал. Ну, а теперь чугун этот из книги перебрался на наш завод. Его льет литейный цех. Чугун этот очень прочный; его можно сколько угодно ронять – не бьется. Для этого вагранщики добавляют в обычный чугун несколько килограммов магния. Происходит модификация чугуна магнием.

– Как ты сказал? Моти… моти…

– Мо‑ди‑фи‑кация.

Толя не выдержал.

– Говори понятнее… если умеешь.

– Я‑то умею, а вот ты…

Толя спохватился. Совсем неумно было сейчас ссориться.

– Я, Сеня, так просто, я ничего. Говори, что хотел.

– Так вот, – великодушно продолжил Семен, – дядя Петя ежедневно сжигает в чугуне двадцать килограммов магния. От этого чугун становится прочным, как сталь. Из такого чугуна можно даже турбины делать. Мое же предложение заключается в том, чтобы попросить дядю Петю отлить в цехе чугунный котелок из такого высокопрочного небьющегося чугуна. Этот котел мы отдадим твоей бабке взамен того, разбитого. То‑то обрадуется! Здорово придумал?

– Здорово. Бабушка перед всеми соседками хвастаться будет…

Толя вдруг осекся:

– Сенька! Да ведь дядя Петя меня фотографировал при вспышке магния. Он только одну маленькую щепотку сжигал, а сколько было свету и шуму!.. А тут – двадцать килограммов…

– Да еще в расплавленном чугуне…

– Сеня, да ведь он погибнуть может… Не зря бабушка плачет…

– Ерунда. Просто дядя Петя – герой.

Толя больше не хотел ничего слушать.

Пусть Сенька рассуждает, сколько ему нравится, о своей моти… мити… кации. На то он и есть чужой. А он, Толя, родной дядин Петин племянник, должен во что бы то ни стало выяснить, что грозит дяде Пете и как избавить его от опасности.

Толя никак не мог уснуть. Он дождался, лежа в постели, двух часов ночи, когда с вечерней смены пришел дядя Петя. Высунув нос из‑под одеяла, мальчик спросил:.

– Опять высокопрочный чугун делал?

– Опять. А ты откуда знаешь?

– Все об этом говорят… А страшно было, а?

– Ничуть. Кстати, на днях наш завод организует день открытых дверей для школьников. Попадешь в литейный цех, – всё увидишь своими глазами.

И Толя стал ждать…

 

4

 

Утром этого, навсегда запомнившегося дня директор школы собрал в общем зале всех школьников от шестого до десятого класса и прочитал такое письмо:

«Дорогие ребята! Наш завод нуждается в людях, умеющих строить турбины. Мы хотим познакомить вас, школьников, с нашим производством, чтобы отличной учебой вы подготовляли себя к решению важных технических вопросов. 28 сентября мы объявляем днем открытых дверей!

Добро пожаловать на завод, будущие турбостроители!»

Под письмом подписалось всё заводское начальство.

Школьники громко зааплодировали, а Толя даже закричал: «Ура!»

Сегодня он узнает тайну чудесного чугуна!

 

* * *

 

Толе всегда казалось, что за высоким заводским забором всё должно быть каменным и металлическим, что и трава‑то на заводском дворе не растет, а воздух пропитан запахом угля и мазута. Как же он был удивлен, когда открылись заводские ворота и длинная колонна школьников вошла в пестрый осенний сад! Подростки‑клены и тополи низко кланялись под напором влажного резкого ветра. Длинные газоны и пятиконечные звезды клумб пестрели красными, лиловыми и желтыми, густо посаженными астрами. Кусты шиповника, жасмина и сирени, хоть и облетевшие наполовину, всё же напоминали о том, что весной и летом здесь стоит пряный аромат.