Скомканный лист бумаги

 

В кабинете кто‑то был.

Хель поняла это сразу, как только открыла дверь, хотя никого и не увидела. Все было как всегда, все вещи на своих местах, на столе мигает красным глазом передатчик.

За окном неистовствовала снежная буря. Луч прожектора метался, словно птица, которую злые дети облили бензином и подожгли: дрожащее красное пятно среди белых вихрей. Откуда‑то донесся рев – может, зверя, может, одного из ее нефелимов. А может, это завывал ветер.

Хель сняла тонкий плащ и повесила его в стенной шкаф. Туда же отправилась и высокая фуражка – предварительно Хель отряхнула ее от снега.

На минуту Хель задержалась перед простым зеркалом без рамы, висевшим на внутренней дверце шкафа. Усмехнулась, как всегда, когда видела свое лицо. На одной щеке розовел легкий румянец. Снежные крупинки блестели в белых волосах. Прямо красавица… И тут же – зловещий оскал черепа. Порой не верилось, что это ее собственное лицо. Казалось, кто‑то другой поселился в ее теле и теперь следит за каждым ее шагом с неизменной мертвой ухмылкой.

Хель дыхнула на зеркало, но то совсем не запотело. Что ж, наверное, так и должно быть. Все‑таки она вернулась с мороза, прямо из сердца метели.

Последнее время Хель полюбила прогулки под снежными бурями. Она находила их освежающими. Но главное не в этом…

Все чаще и чаще ей казалось, что она слышит голоса. Они едва пробивались сквозь вой ветра, беснующегося среди торосов на бескрайней ледовой равнине. Слов она разобрать не могла. Но порой она была почти уверена, что кто‑то зовет ее. Кто‑то ждет ее там, в самом сердце ледяной страны. Гуляя под буранами, Хель доходила до самых ворот станции и подолгу стояла на границе, пока вокруг ног не вырастали сугробы по колено.

Хель снова усмехнулась. Ждет, конечно, не дождется. Принц в замке из чистого льда. Ну, подождет еще немного – а у нее еще слишком много дел здесь.

Она закрыла шкаф и прошла к своему столу. Сапоги гулко стучали по полу. Если не считать гудения передатчика – единственный звук в кабинете. Тихо скрипнуло кожаное кресло.

Хель привычно просмотрела бумаги: не забыла ли она чего важного? Отчеты, отчеты, радиосводки, отчеты… Ничего нового.

Станция «Пангея‑8» молчала, как ей и полагалось. Нелепое «Интернациональное Сопротивление» больше на связь не выходило. Будто единственной его целью было сыграть в эфире никому не понятную песню. Хотя… Хель знала, кого она оставила на станции, когда пришлось свернуть работы. Похоже, она не зря подстраховалась.

Оставался вопрос: откуда оно вообще появилось? Рашер бился со своей дикаркой, пытаясь научить ее человеческой речи. Как и следовало ожидать, к работе он приступил с особым рвением. Даже забросил свои прямые обязанности. Но требовать от него особых результатов пока было рано – прошло только две недели.

Куда больше Хель раздражали сообщения с остальных рабочих станций проекта «Пангея». Песенка «Интернационального Сопротивления» прошла по открытому каналу – ее услышали все и вся. И сразу же появились вопросы, в первую очередь про саму станцию «Пангея‑8». Вопросы, которых Хель так старалась избежать. Конечно, ответ на все был один: «Закрытая информация». Но сомнения уже появились в головах, а это со временем могло привести к нежелательным последствиям.

Сложив бумаги аккуратной стопочкой, Хель убрала их на край стола. На секунду задумалась, выстукивая двумя пальцами вступление к «Полету валькирий». И только после этого сказала:

– Здравствуй.

Никто ей не ответил, тем не менее Хель продолжила:

– Давненько мы не виделись. Пятнадцать лет? Или больше? Я думала, ты погиб.

Прозрачный человек отвернулся от окна. Казалось, он целую вечность стоял там, глядя на снежную бурю. И не замечала она его так же, как обычно не замечают предметы мебели, подолгу стоящие на одном месте.

– Боюсь, этот буран затянется до утра.

– Боишься? – Хель склонила голову. – Я думала, ты любишь и холод, и ледяные просторы. Такова ваша природа.

За годы, прошедшие с тех пор, как Хель видела его в последний раз, Прозрачный ничуть не изменился. Словно они расстались только вчера. Все то же печальное лицо и тоска во взгляде, все тот же холодный, лишенный каких‑либо эмоций голос. Да и имя наверняка то же – Илаим.

– Люблю холод? – Прозрачный печально улыбнулся. – Да. Так можно сказать.

Хель откинулась на спинку кресла. Вытащила из кармана фигурку Моржа и повертела в пальцах.

– Я начинаю вас понимать. Думаю, это все из‑за этой игрушки.

– Возможно, – сказал Илаим. – Нельзя предугадать, какое воздействие окажут артефакты на представителей вашего вида. Особенно если речь идет о длительном воздействии.

– Никому нельзя верить, так? Даже кусочку серебристого металла… Как думаешь, я становлюсь такой же, как вы?

Прозрачный взглянул в глаза начальника станции. Из всех, кого знала Хель, Илаим был единственным, кто не вздрагивал, когда видел ее лицо.

– Ты меняешься. И с каждым днем все сильнее и сильнее. Вы называете это геометрической прогрессией. Но куда приведет тебя эта дорога – я не знаю.

– Ты не говорил, что будет так. – Хель выпрямилась.

Взгляд начальника станции, казалось, был способен заморозить птицу на лету. Если бы ее сейчас увидел кто‑нибудь из работников станции, то до конца жизни ему было бы обеспечено нервное заикание. Но Прозрачный лишь слегка склонил голову.

– Никому нельзя верить, так?

Хель тихо усмехнулась.

– Конечно.

– Тогда ты так и не открыла ворота, – сказал Илаим.

Хель не услышала упрека, голос Прозрачного остался спокойным и ровным.

– Я знаю, – сказала она. – А ты спустя столько времени пришел, чтобы спросить почему?

– Нет.

– Ты ведь знал, что мы там найдем? Разумеется, знал… Ты же и вывел нас к этому месту.

Илаим промолчал.

– Древние технологии – мы собирали знания по крупицам. Отовсюду, где только можно. Мы фактически заново открыли технологию ускоренных мутаций… И тут такой подарок. Корабль прямиком с самой Пангеи. Это не жалкие игры с золотом, это в самом деле могло все изменить. Мир стал бы совсем другим.

– Возможно, – сказал Илаим.

Хель его не услышала.

– Всего‑то и нужно было – выкопать и взять.

– Но я просил тебя о другом.

– У меня есть долг! Если бы я не воспользовалась такой возможностью, это было бы преступлением.

Илаим едва заметно пожал плечами.

– У нас обоих есть долг. У тебя – перед тем, что будет. У меня – перед тем, что было.

– Мы ведь подготовились… Очень хорошо подготовились: отдельная станция, специально выведенные рабочие, оборудование, материалы… И, как выяснилось, время.

Илаим кивнул. Хель устало облокотилась на стол, сжав виски ладонями. Длинные белые волосы растрепались, скрыв лицо. Будь здесь Рашер или кто‑нибудь еще, она бы никогда себе такого не позволила. Они не должны видеть ее такой… Но как же она устала!

– Я думала, что поступаю правильно.

– Самая распространенная ошибка, – сказал Илаим.

– Я должна была понять сначала. Перебои со связью, отказывающее оборудование, останавливающиеся часы. И чем ближе мы подбирались, тем становилось хуже…

– Ваш вид существует в четырехмерном пространстве, но сами вы способны передвигаться лишь в трех измерениях. Движение во времени вы контролировать не в состоянии. Есть лишь иллюзия контроля.

– Я понимаю, – кивнула Хель. – Это как прогулка по поезду, несущемуся на всей скорости.

– Поезду?

– Такое транспортное средство, – со вздохом сказала Хель. – Когда‑то его использовали… будут использовать для перевозок больших групп людей. Так вот, внутри поезда ты можешь ходить, бегать, скакать на одной ножке – но от этого не зависит, где ты окажешься, когда откроются двери.

– Да, – кивнул Прозрачный. – Это называется «принцип относительности».

– Но ты мог бы сказать! Мог бы предупредить, что тот чертов поезд давно сошел с рельс, падает в пропасть и одновременно с этим летит вверх!

– В результате аварии темпоральный двигатель Ковчега был серьезно поврежден. Невозможно предугадать последствия подобной катастрофы.

– Невозможно… Еще до того, как закрыть станцию, мы сверяли радиосводки. Сообщения передавались со станции с промежутком в полчаса. Простой отсчет – один, два, десять… Здесь же: ответ мог прийти через час или через сутки, один раз разрыв составил три года. Два раза мы получали ответ до того, как тот был отправлен!

– Временная ткань в данном районе крайне нестабильна.

– Как в линзе? – Хель прищурилась.

Илаим чуть склонил голову. Губы его едва заметно шевелились, словно он старательно подбирал слова.

– То, что ты называешь линзой, – это червоточина. Кротовая нора – кратчайший туннель между двумя точками. Пространственно‑временная ткань не линейна, она больше похожа на скомканный лист бумаги. С тем учетом, что приходится оперировать не плоским листом, а двенадцатимерным пространством, находящимся в постоянной динамике. Из‑за этой динамики линзы ненадежны. Они хороши на относительно малых расстояниях, но, когда доходит до больших чисел, полагаться на них нельзя.

– До больших чисел?

– Сотни миллионов световых лет, – сказал Илаим, вновь повернувшись к окну. – Эпохи… Темпоральный двигатель действует иначе, чем линза. Вместо того чтобы использовать естественные искривления пространственно‑временной ткани, он изменял ее сам. Комкал лист бумаги. И судя по всему, продолжает делать это до сих пор – но только это неконтролируемые изменения. Происходят выбросы энергии… Для вашего вида опасно длительное время находиться рядом.

– Опасно? – Хель позволила себе короткий смешок. – Мы никого не могли оттуда забрать. Первый радист проработал на станции месяц. Но когда он поднялся на поверхность… Он сгнил у меня на глазах. Минуты за три, не больше. Он очень сильно кричал, а я не люблю громких звуков.

– Мне очень жаль, – безучастно сказал Илаим.

– Другому работнику спустя два часа пребывания на поверхности разорвало селезенку так, будто внутри него взорвалась граната. Я отправляла людей на станцию, зная, что никто из них не вернется.

Хель не испытывала по этому поводу угрызений совести. Так было нужно. Но это было слишком расточительно и нерационально. Хель не могла отправить на станцию никого из своих лучших работников и ученых, потому что это означало заведомую потерю ценного материала.

– Я не представляю, что там творилось. Не могу представить… Да они сами, похоже, не понимали, что происходит. Как работа, на которую отводилось несколько месяцев, оказывалась выполненной еще до поступления приказа на базу? И никто не мог дать ответа, кто все сделал, когда и как?

– Частичный временной маятник на отработке вероятностей, – сказал Илаим ровным голосом. – Крайняя нестабильность пространственно‑временной ткани. Но ваш вид существует на ином энергетическом уровне, и вы физиологически не способны это отследить.

– Ну да. Мой вид, – эхом повторила Хель.

Мир за окном стал абсолютно белым, исчезло даже пятно света от прожектора. Чистый белый новый мир… И голос. Далекий печальный зов. Еще чуть‑чуть – и она сможет разобрать слова.

– Зачем ты пришел?

– Мне нужен человек. Кто‑то, кто сможет открыть ворота.

– Ты все о том же, – усмехнулась Хель. – Так и не отступился?

– Нет.

– Прости. У меня нет лишних людей. И никого я тебе не дам – станция «Пангея‑8» закрыта.

– Боишься? – спросил Илаим. – Думаешь, они узнают, что там случилось? Узнают, кто за всем этим стоит и почему? Почему станция вдруг оказалась закрыта. Все, кто имел к ней какое‑то отношение, – уничтожены. Заморожены насмерть. Брошено оборудование, золото – все те сотни тонн, которые вы там накопали… А главное – корабль древней цивилизации с такими технологиями, которые вам и не снились.

Хель не ответила.

– Нет, конечно, – сказал Илаим. – Ты никогда не боялась других. Единственный человек, которого ты боишься, – это ты сама. И ты сама боишься узнать, что случилось на «Пангее‑8». Ведь тогда придется отвечать совсем на другой вопрос: кто такая Хель?

– Да иди ты к черту! – Хель с размаху швырнула в Илаима артефакт. Промахнулась; стукнувшись о стекло, фигурка отлетела в дальний угол кабинета.

Прозрачный не шелохнулся. Плечи Хель опустились.

– Прости… Все дело в маятнике, ведь так? Этой твоей крайней нестабильности пространства и времени?

Илаим виновато улыбнулся, будто жалея ее.

– Все брошено и уничтожено. Но так было нужно, и это был единственный выход. Я знаю.

– Возможно, – сказал Прозрачный.

– Никому нельзя верить. В первую очередь себе.

Хель подошла к окну. Остановилась в паре шагов от Илаима, заложив руки за спину. Снег кружился в ладони от лица. И всего‑то между ними – несколько сантиметров стекла.

– Я могу гарантировать, что твой человек не вернется.

– Это я и сама могу гарантировать, – покачала головой Хель. – Когда станцию пришлось закрыть, я оставила на ней Стража. Тогда мне еще казалось, что я вернусь. Может, попросишь его открыть твои ворота?

– Не выйдет. Нужен именно человек. Ворота настроены на представителей вашего вида.

– Ну, в какой‑то мере мы со Стражем принадлежим к одному виду. Можешь мне поверить.

– Малейшие изменения – и ворота не срабатывают.

– Пробовал? – усмехнулась Хель.

– Да.

– Как хитро. И эти ворота, которые способен открыть только человек, ведут к тебе домой? И где же дом находится?

– Ты уже задавала мне этот вопрос.

– Но ты мне не ответил.

– Да.

– Ну, хорошо. Допустим, я тебе дам человека… Но ключ все равно у меня.

Фигурка Моржа незаметно поблескивала на полу.

– Есть и другие ключи, – сказал Илаим. – Любой артефакт может быть ключом.

– Почему же ты пришел только сейчас?

– Потому что другой вариант не сработал.

– Так‑так… А был другой вариант? – Хель сцепила пальцы в замок и тихо ими хрустнула.

– Ты не выполнила обещания. Мне пришлось искать обходные пути.

Ни тени упрека в голосе. Сухая констатация факта. Но Хель почувствовала, как к горлу подступил комок. Тем не менее она взяла себя в руки.

– Значит, обходные пути? Ты что‑нибудь знаешь, про «Интернациональное Сопротивление»? Мы получили сигнал с «Пангеи‑8»… Песню.

– Не думаю, что теперь это имеет значение.

Большего она и не ждала. Ничего, у нее есть свои методы узнать, что случилось. А понять пути Прозрачных человеку невозможно. Как невозможно представить скомканный двенадцатимерный лист бумаги. А она человек. Пока еще человек…

Никому нельзя верить. Даже ему… Особенно ему.

– Хорошо. Я дам тебе человека. По старым долгам надо платить.

– Да, – сказал Илаим.

Они стояли, молча глядя на снежную бурю.

– Я скучала, – наконец сказала Хель. – Но вряд ли ты поймешь.

– Некоторые из ваших чувств мне доступны.

– Некоторые? – Хель сделала вид, что удивилась. – Тоска по дому?

– Месть.

 

Глава 16

Песня для медведя

 

– Медведь. – Рашер старательно проговорил каждую букву слова. – Повторяй за мной – мед‑ведь …

Девушка ничего не сказала. Стояла за спиной, обхватив руками плечи, и дрожала. Губы ее совсем посинели от холода. И это при том, что Рашер позаботился о ней – подобрал и теплый плащ, и обувь почти по размеру. В подобной одежде девушка выглядела нелепо, как ребенок, донашивающий вещи за старшими. Сразу видно, что ничего кроме шкур ей в жизни надевать не приходилось.

Буря, бушевавшая всю ночь, утихла. Сейчас на станции стоял безоблачный морозный день. Снег сверкал разноцветными искорками. За ночь намело огромные сугробы, и станция стала похожа на слащавую рождественскую открытку – домики, присыпанные снегом, в голубом небе тает струйка дыма… Все чисто и бело. На рядах колючей проволоки тонкой пленкой блестел иней.

За оградой барака прямо на снегу лежал медведь, тот самый огромный зверь, которого Хель привезла из лесной экспедиции. Лежал на боку, прикрыв морду лапой. Когда доктор только пришел к загону, он испугался, что зверь издох – то‑то разозлится начальник станции. Но нет – бока и плечи зверя плавно опускались и поднимались, с длинной черной шерсти осыпался снег. Судя по всему, медведь спал. За ночь вокруг пасти, точно борода, выросли короткие сосульки. Рядом с мордой стояло мятое жестяное корыто с кусками обледенелого мяса.

– Ну, давай еще раз, – Рашер стянул рукавицу и ладонью вытер лицо. – Этот зверь называется мед‑ведь …

Дикарка крепче сжала губы. В раздражении Рашер швырнул рукавицу на снег. Разве что не потоптался на ней.

– И что? Так и будем играть в молчанку?!

Девушка отпрянула, будто он собирался ее ударить. Красивое лицо исказилось от страха. Длинные золотые волосы разметались по плечам неуклюжего черного плаща. Доктор увидел, как дикарка нервно сглотнула; жилка на красивой длинной шее дрожала как натянутая струна.

– Извини, – сказал Рашер, опуская руки. – Я не хотел тебя напугать… Просто попробуй повторить: мед‑ведь. Разве это сложно?

Девушка молчала. Дыхание таяло легким облачком морозного пара.

– Я не верю, что ты такая тупая, – сказал доктор, глядя в синие глаза девушки. На ее длинных ресницах блестели кристаллики льда. – Может, ты и дикарка… Кое‑кто на станции считает тебя животным. Но не я… Поверь – я тебе друг.

Рашер дружелюбно улыбнулся, но девушка лишь сильнее сжалась. Да уж… Задачка научить ее говорить оказалась не из легких. Дикарка упрямо не шла на контакт. Хель же требует результатов… Требует немедленно, а злить ее доктору совсем не хотелось.

Последнее время начальник станции была сама не своя. По базе уже поползли слухи – а не тронулась ли она умом? Кто‑то даже видел, как она ходила по территории в такую метель, в которую ни один нормальный человек носа на улицу не высунет. История эта обрастала все большими и большими подробностями. В последней версии, которую довелось слышать Рашеру, начальник станции нагишом плясала по снегу и хохотала, как все черти ада. Бред, конечно: чтобы Хель и смеялась.

– Ну же, девочка моя. – Рашер не сводил глаз с дикарки. – К чему упрямиться? Этим ты ничего не добьешься… Просто скажи: мед‑ведь. Скажешь – я тебе дам сахара…

Чувствуя себя ужасно глупо, Рашер вытащил из кармана кусочек рафинада. Как собачку дрессирует… С другой стороны, это был поистине царский подарок. Проще было подарить ей кольцо с бриллиантом и колье в придачу. А сахар на базе стоил куда дороже золота. Если бы кто увидел, что он тратит его на дикарку, Рашера бы подняли на смех.

За спиной послышался скрип снега. Доктор резко обернулся, но то был всего лишь Йозеф – невысокий и крепкий пятидесятилетний мужчина, который ухаживал за животными. В тяжелом черном тулупе он сам немного походил на уменьшенную копию одного из тех медведей, которых так любил. Йозеф прихрамывал, припадая на левую ногу; с заметным трудом он волочил ведро, полное свежего мяса, чуть припорошенного снегом.

Заметив Рашера и дикарку, Йозеф остановился, поставил ведро и довольно долго разглядывал эту пару. Пыхтел он при этом как паровоз, порой лица было не разглядеть за облаком пара.

– Эй! Так ты ее совсем заморозишь. – Йозеф почесал небритую щеку. – Старые привычки, а?

– Что?

Лицо доктора враз окаменело.

– Ну там, – сказал Йозеф, – когда ты выгонял этих русских голышом на мороз и давай их водой поливать…

– Это были важные медицинские исследования. Вы знаете, сколько наших солдат гибло на Восточном фронте от переохлаждения? И скольких из этих смертей мы могли бы избежать, если бы больше знали о воздействии низких температур на человеческий организм?

Йозеф виновато сложил руки на груди.

– Ну, ты уж прости старика. – Он усмехнулся, показав кривые и гнилые зубы. – Наука – значит, наука. Я в ней ничего не смыслю. Наша фрау Ледышка вон тоже наукой занимается… А я уже старик, мне бы со зверюшками понянькаться – и то радость.

На самом деле никаким стариком Йозеф не был, но ему нравилось считать себя таковым. Подхватив ведро, он заковылял к вольеру.

– Красивая у тебя цаца, – сказал Йозеф, поравнявшись с доктором. – Прям как с картинки… Не староват ты для нее?

– У меня есть приказ начальника станции, – холодно сказал Рашер. – Я должен научить ее говорить. Эта дикарка владеет важной информацией.

– Мне‑то чего? Надо – значит, надо… Приказы, они того, не обсуждаются? – демонстративно медленно Йозеф подмигнул доктору.

Рашер только скрипнул зубами. Будь на месте Йозефа ктолибо другой, за подобное пренебрежение субординацией последовало бы незамедлительное наказание. Но к «старику» на станции было особое отношение. Рашер не знал, откуда пошло такое поверье, но считалось, что если кто‑то обидит Йозефа, то с ним неминуемо что‑то случится. Поговаривали, что охранник, убитый нефелимом, за час до того наорал на «старика». Доктор в приметы не верил – себе он говорил, что просто соблюдает традицию. Йозеф же этим пользовался. В какой‑то мере он старательно играл роль шута при королевском дворе и, не стесняясь, говорил всем, что он думает. Всем, кроме Хель.

Подойдя к вольеру медведя, Йозеф загремел засовами.

– Бедняжка. – «Старик» покачал головой. – Два дня как ничего не ел… Отказывается от еды, и все тут.

– А вы не боитесь входить к нему? – спросил Рашер.

– Чего бояться‑то? – фыркнул Йозеф. – Это легче, чем в кабинет к нашей фрау Ледышке…

– Хм… А если медведь решит на вас напасть? Все‑таки вы заходите в клетку к опасному хищнику, да еще и с мясом в руках… Звери чуют запах крови.

– Напасть? Черныш? – Йозеф расхохотался. – Да ни в жисть. Он и мухи не обидит. Правда, здесь нет мух, но если бы они здесь были, жили бы они с ним в мире и согласии.

Йозеф проковылял к корыту. Медведь, услышав шаги, проснулся и приподнял голову. Послышалось грозное утробное рычание. Медведь привстал, отряхиваясь от снега и льдинок. Рашер заметил, как напряглась девушка‑дикарка.

– Мед‑ведь, – повторил он. И для пущей наглядности прорычал: – Р‑р‑р!

Может, хоть так она поймет? Девушка молчала.

– Да тише ты, зверюга, – прикрикнул «старик». – Еды я тебе принес.

Медведь понуро опустил голову и уставился на ведро в руках Йозефа, но особого энтузиазма в мутных глазах зверя Рашер не увидел. Смотритель ногой перевернул таз, выбрасывая обледенелое мясо, и вытряхнул туда новую порцию. Медведь только понюхал угощение и отвернулся.

– Ну что же ты, бедняжка, не ешь‑то ничего!

Безо всякого страха Йозеф потрепал огромного зверя по загривку. Медведь громко фыркнул.

– Ну, хоть немножечко, а? – продолжил увещевать его Йозеф. – Без жратвы оно никак нельзя, приятель…

Но все его усилия оказались тщетны. Йозеф повернулся к Рашеру.

– Эй, док… А вдруг он заболел, а? Совсем ведь ничего не жрет. Может, осмотрите его? Там, трубочкой послушаете, пульс всякий?

– Я? – Рашер растерялся. – Я же не ветеринар…

– Конечно, – буркнул «старик». – Это оно не девок морозить.

– Простите, Йозеф, но я действительно не знаю, чем здесь можно помочь. Я скажу начальнику станции.

– Фрау Ледышке? – переспросил Йозеф. – Так это из‑за нее он такой. Это все потому, что Ледышка запретила ему песенки играть. А Черныш без музыки никуда. Хиреет бедолага.

Йозеф демонстративно громко вздохнул, и, словно бы вторя ему, медведь шумно выдохнул облако пара.

– Может, того‑этого?

– Что?

– Ну, я поиграю Чернышу песенок? А вы никому не скажете?

– Начальник станции четко сказала, что не желает, чтобы ее зверя превращали в циркового клоуна.

– Циркового клоуна! Я ж не на самокате его учу кататься! Я ж для его блага… Ну сами посмотрите – совсем загибается зверюга. А Черныш, он «Эрику» любит. Слышали бы вы, как он мне подпевает! Нам бы с ним в цирке выступать… Тьфу, простите, герр доктор. Всего одну песенку?

– Если начальник станции узнает…

– Так она и не узнает, – уверенно заявил Йозеф. – Вы же ей не расскажите?

Рашер посмотрел на огромную тушу медведя. А если «старик» прав? Хель ведь не обрадуется, если с медведем что‑нибудь случится.

– Одну песню, Йозеф, – сказал он. – В порядке научного эксперимента. Если медведь и в самом деле начнет после этого есть…

– Вот спасибо, герр доктор. Хороший ты мужик, хоть и девок морозишь.

Откуда‑то из глубин тулупа Йозеф вытащил старенькую губную гармонику. Постучал по ладони, будто выколачивал из нее пыль.

– Ну, старик, – сказал он медведю, – я тут тебе поиграю, а ты давай пожри чего‑нибудь. Тут у нас как в лучших ресторанах – и музыка тебе, и девки вон, гляди, тоже есть… Эх, док, знал я одну шведочку, так на твою цацу была похожа! А плясала как – ух! Может, и твоя попляшет?

– Не увлекайтесь, Йозеф, – резко сказал Рашер.

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся «старик». – Но плясала она – как вспомню, аж зубы сводит. И на столе, и в койке…

Прежде чем Рашер успел что‑либо сказать, Йозеф заиграл начало «Эрики».

При первых звуках гармоники девушка‑дикарка изменилась в лице. В глазах вспыхнул огонь. Она рванулась к ограде вольера, чуть ли не бросилась на колючую проволоку. Рашер едва успел схватить ее за рукав. Девушка обернулась.

– Вимо? – с мольбой в глазах посмотрела она на Рашера.

– Что?

Он уже слышал от девушки это слово, но пока еще не выяснил, что оно означает. Дикарка повторяла его по любому поводу.

– Вимо? – Девушка принялась тереть ладонью губы.

Доктор не понял, что она пытается показать. Йозеф оказался сообразительнее.

– Глянь! – сказал он, прекращая играть. – А девка тож на гармошке играет!

Дикарка убрала руку.

– Уло Вимо? – Голос прозвучал жалобно и обреченно.

– Кажется, вы напугали ее, Йозеф…

– Да бросьте вы, док. Чем я ее напугал? Она, поди, тоже музыку любит… Шведочка моя вон так музыку любила, что специально граммофон на ночь заводила. Чтоб танцевать было сподручнее.

– Йозеф! Продолжайте играть…

Хмыкнув, «старик» продолжил песню. Медведь беспокойно заворочался, уши его задергались. Приподняв голову, он завыл. Только человек, начисто лишенный слуха и чересчур богатый воображением, мог услышать в этом вое мелодию «Эрики». Йозеф подходил по всем параметрам.

– Вимо… – прошептала девушка, отступая от ограды. – Вурл кайле Вимо…

– Проклятье, – выдохнул Рашер. – Скажи ты это все по‑человечески! Что значит «Вимо»? Человек, медведь, музыка, снег, какой‑то вопрос?

Дикарка только захлопала длиннющими ресницами. Рашер ткнул себя пальцем в грудь:

– Вимо? – Девушка в ужасе отшатнулась. Доктор указал на Йозефа: – Вимо?

Дикарка замотала головой. Рашер засопел.

– Вимо? – чуть ли не выкрикнул он, разворачиваясь и указывая на все вокруг. – Ну, где тут твое «вимо»?

Слова застряли в горле. Секунду спустя Йозеф прекратил играть. Дикарка хрипло вскрикнула и попятилась.

– Зигмунд, надеюсь, вы объясните, что за концерт вы здесь устроили? – спросила Хель.

– Я? – Рашер сглотнул.

Откуда? Он должен был услышать скрип снега, должен был заметить, как она подходит, еще издали.

– Я учу дикарку говорить…

– Разумеется.

Хель повернулась к девушке, оглядела ее сверху вниз. Дикарка замерла. Лицо ее совсем побелело.

– Что это? – спросила Хель, указав на загон.

– Мед‑ведь, – отчетливо произнесла девушка.

Хель усмехнулась.

– Хорошо, Зигмунд. Вижу, ваше обучение продвигается.

– Да, мы добились определенных успехов, – торопливо начал Рашер, но Хель остановила его взмахом руки.

– Но вы не ответили на мой вопрос. Что это за концерт?

– Концерт?

– Если я не ошибаюсь, – сказала Хель, сверля Рашера взглядом, – я просила удалить этого человека от работ с моим медведем?

– Да, но… – Рашер не знал, что сказать. Глядя на лицо Хель, он чувствовал себя как человек, который посреди замерзшего озера вдруг услышал треск ломающегося льда.

– Но фрау начальник станции! – послышался голос Йозефа. – Я ж просто… Черныш, он совсем не ел, а под песни он…

– Как я вижу, аппетит у зверя в норме, – перебила его Хель.

Рашер рискнул повернуться. Медведь был единственным, кто никак не отреагировал на появление начальника станции. Уткнувшись мордой в корыто, он усиленно поглощал мясо, заглатывая его огромными кусками.

– Вот видите! – обрадовался «старик». – Всего одна песенка, и он…

– Следуйте за мной, Йозеф. – Хель опустила голову, разглядывая собственные сапоги.

– Но… – подхватив ведро, Йозеф поплелся к выходу из вольера. – Я же…

Вид у него был как у заключенного, идущего на казнь. Рашер заметил, что «старик» обронил гармонику и та осталась лежать на снегу вольера. Оторвавшись от корыта с едой, медведь что‑то проревел ему вслед.

– Прости, старик, – тихо сказал Йозеф. – Может, в другой раз?

– Не задерживайтесь, Йозеф, – сказала Хель. – Вы нужны мне для особого дела.

 

Пальцы совсем окоченели. Двумя руками Аска держала теплую миску, пытаясь хоть немного согреться. Казалось, мороз пробрался ей глубоко под кожу, добрался до самых костей и превратил их в ледышки. Одежда, которую дал ей старый Сигмун, совсем не согревала. Аска могла лишь с тоской вспоминать накидку из лисьего меха, в которой было тепло даже в самые сильные морозы. И двойные мокасины – мехом внутрь и мехом наружу… Все это осталось в Длинном Доме на берегах Большого Озера. Люди же в черных шкурах ничего не смыслили в том, как нужно одеваться зимой.

Девушка сидела на полу, кутаясь в тонкие сырые шкуры. Чтобы было теплее, приходилось укрываться сразу пятью или шестью. Рядом, также кутаясь, сидели Силки, Тайда и Ули. Над головой тихо гудела светящаяся палка, но тепла от нее не было никакого.

– Ну, – голос Силки дрожал от волнения, – у тебя получилось?

– Я не видела у него ножа, – сказала Аска, опустив голову.

Коричневое месиво в миске сегодня выглядело особо противно. К тому же от еды несло тухлятиной. Но выбирать не приходилось – зачерпнув горсть липкого месива, Аска отправила ее в рот.

– Как нет ножа? – растерялась Силки.

Аска пожала плечами.

– Совсем. Ни ножа, ни копья, ни палицы я у него не увидела. Он совсем без оружия ходит.

Девушки переглянулись. Молчаливая Тайда громко и презрительно фыркнула. Синяк, прежде красовавшийся под ее глазом, почти сошел – осталось лишь темное пятно противного желто‑зеленого цвета.

– Верно, подруга. – Ули сплюнула под ноги. – Плохой охотник твой мужчина… И старый, и жирный, и ножа у него нет. Такого звери увидят, так со смеху и передохнут.

– Он не мой мужчина! – Лицо Аски вспыхнуло.

– Ну конечно. – Ули состроила гримасу и тут же принялась яростно чесать живот. – Знаем мы про твоего мужчину, уже в ушах звенит – Вим, Вим, Вим… Где он сейчас, твой мужчина то?

– Он придет. – Аска опустила взгляд.

– Придет, придет, да не торопится. Скорей бы уже явился – глядишь, и меня заодно отогреет. А то я тут уже до кишок окоченела…

– Ули! – возмущенно воскликнула Силки.

– Ага, – хмыкнула светловолосая девушка. – Ули – это я. А что, ей жалко? Раз ее Вим такой хороший охотник, его на всех нас хватит… Тебе первой не помешало бы отогреться.

– Молчи! – резко сказала Силки.

Ули тут же изменилась в лице.

– Прости, прости! – запричитала она. – Я не хотела тебя обидеть. А что она? Сама – Вим да Вим, а со старым все равно ходит… Поди, он не такой, как другие. Может, он ей и еду хорошую дает, а мы все своей с ней делимся?

– Я… – Аска чуть не задохнулась от возмущения.

– Он подарил тебе одежду, – принялась загибать пальцы Ули. – Каждый день он куда‑то тебя уводит…

– Он учит меня своему языку!

– Да слышали… Учит‑учит, а не получит!

Силки тихо кашлянула, и Ули тут же замолчала. Все девушки повернулись к Силки. Хоть и не намного, но та была старше остальных, и потому ее слово было главнее. Но девушка ничего не сказала. Она снова кашлянула, раз, другой, а потом уже не смогла остановиться. Сил хватило лишь на то, чтобы прикрыть рот ладонью.

Кашляла Силки мучительно долго и громко. Миска выпала у нее из рук, глаза блестели от слез. Остальные девушки сидели, боясь дышать. Все они переживали за подругу, хотели ей помочь, но не представляли, что здесь можно сделать.

Наконец Силки остановилась. Когда девушка убрала руку, оказалось, что ее губы и щеки вымазаны кровью. Ладонь тоже была полной крови – Силки вылила ее на пол.

Некоторое время девушка сидела, уставившись под ноги. Каждый вдох давался ей с трудом. Остальные не проронили ни звука.

– Мы должны скорее уходить отсюда, – наконец сказала Силки. – Иначе… Иначе мы перемрем здесь все, как умерла Дука из рода Росомахи и другие… Или они придут и заберут нас туда, откуда не возвращаются.

Тайда зашипела и тряхнула непослушной челкой. Хоть она не сказала ни слова, было ясно, что она полностью поддерживает подругу.

– Уходить? – спросила Аска. – Но куда? Я видела – вокруг этого селения только снег и лед.

– И что с того? – фыркнула Ули. – Лед не вода, ходить по нему можно.

– Но Вим… – начала было Аска

– Вим‑Вим, – передразнила ее Ули. – Где он, твой Вим? Что‑то он не торопится, пока нас тут…

– Он придет, – сказала Аска и впервые не услышала уверенности в собственном голосе. Вим ведь придет? Надо лишь чуть‑чуть подождать… Но прошло уже так много дней…

– Нельзя больше ждать, Аска из племени навси, – сказала Силки. Она все еще сидела, опустив голову, то и дело сплевывая кровавой слюной.

– Ты ж не знаешь, – сказала Ули, поворачиваясь к Аске, – пока ты со своим лысым язык учила, они опять приходили.

– Они… – Аска проглотила вставший поперек горла комок.

– Нет, – сказала Ули. – Они никого не тронули. Твой старик хорошенько их припугнул… Но они еще вернутся, по рожам было видно. Вот тогда они за все и поквитаются. Тайде не жить; ты уж прости, подруга, но больно крепко ты его за руку тяпнула – не любят они такого.

Ули рассмеялась, но Аска не услышала в ее смехе ни радости, ни веселья. Молчаливая девушка оскалилась. Глаз, не скрытый челкой, сверкнул злыми искорками; шрамы на щеке и шее покраснели. Аска ничуть не сомневалась, что Тайда жалеет лишь о том, что тогда не смогла добраться до горла парня. И второй раз она справится – пусть это и будет стоить ей жизни.

– Мы не сможем уйти, – сказала Аска. – Они… Она нас не отпустит. Она найдет нас, куда бы мы ни пошли…

– Она?

– Женщина‑призрак, – сказала Аска. – У нее лицо самой смерти, а в глазах – злоба и ненависть. Даже старик Сигмун ее боится. Разве вы ее не видели?

– Видели, – тихо проговорила Силки. – Они все ее боятся. И ты права – она нас не отпустит. Поэтому мы должны ее убить.

Аске стало жутко. Будто дверь сама собой распахнулась и в дом ворвался ледяной ветер.

– А разве вы не боитесь ее?

– Аска из племени навси, – Силки покачала головой, – не забывай, что мы – кайя. А кайя ничего не боятся.

– Я знаю, – тихо сказала Аска.

Она уже слышала эти слова – их говорила Белка, девочка из племени кайя, перед тем как без оружия выйти против ужасного великана.

– Жаль, что ты не добыла нож, – вздохнула Силки. – Без него нам будет сложнее.

Силки всхлипнула и легла на тонкие сырые шкуры, дрожа как в лихорадке. Глаза ее закрылись, зубы громко стучали. На корточках Ули подползла к подруге и крепко обняла, пытаясь хоть немного согреть.

– Я добуду нож. – Аска сжала кулаки. – Мы убьем ее и уйдем отсюда. Мы… Мы пленим громовых птиц и прикажем им вернуть нас домой…

Силки через силу улыбнулась. По ее подбородку стекала тонкая струйка черной крови.

– Конечно, Аска, так и будет.

 

Глава 17

Рыба в джунглях

 

Сон никак не мог закончиться. Всеми силами Вим пытался проснуться, но вместо того лишь глубже и глубже погружался в бездны диковинных кошмаров.

Ему вновь снилось, что он рыба – сильная серебристая форель. Медленно шевеля плавниками, Вим плыл по затопленному лесу. Повсюду он видел деревья – черные стволы, оплетенные извивающимися лианами. На голых ветвях один за другим распускались разноцветные цветы, вмиг превращаясь в стайки шустрых рыбок. В мутной зеленой воде лопались огромные пузыри.

Теплая и вязкая вода походила на болотную тину. Вим не столько плыл, сколько полз сквозь нее, как червяк сквозь плотную глину. Он задыхался, зеленая слизь обволакивала жабры. Казалось, еще немного – и вода раздавит его, перетрет, точно мельничными жерновами.

Повсюду, куда бы он ни плыл, были лишь затопленные джунгли. Среди черных деревьев виднелись какие‑то руины: разбитые мраморные колонны и безголовые статуи, тянущие вверх изломанные руки… Все это выглядело безжизненным и давно заброшенным, но Вим не сомневался, что стоит ему спуститься ниже – и каменные руки схватят его, вцепятся мертвой хваткой и уже никогда не отпустят. Извивающиеся лианы опутают тело, а прекрасные разноцветные рыбки будут рвать его на части.

Наверх… Нужно плыть наверх, навстречу солнцу, туда, где вода холодна и быстра. Но как Вим ни старался, что‑то продолжало тянуть его в глубины.

Внизу мелькнула черная тень. Вим не увидел ее, просто почувствовал, как всколыхнулась вода, как ледяная волна поднялась из бездны, подхватила его и закружила в водовороте. Вода вокруг забурлила, как в кипящем чайнике.

Из самых глубин подводных джунглей что‑то неспешно двинулось ему навстречу. Что‑то очень и очень большое… Вим увидел круглый глаз размером с апельсин, похожую на таран лобастую голову и сильное мускулистое тело, заключенное в панцирь из черных пластин. Разноцветные рыбки вились вокруг распахнутой пасти с белыми треугольными зубами.

Это была огромная доисторическая рыба. Древнее чудовище, само существование которого казалось какой‑то нелепостью.

Виму вдруг стало нестерпимо смешно, пусть рыбам и неведом смех. Не в силах сдерживаться, он расхохотался – все сильнее и сильнее; его чешуйчатое тело затряслось от разрывающего его смеха. Чудовище приближалось, огромные челюсти смыкались и размыкались, а он не мог сдвинуться с места.

Огромный пузырь воздуха вырвался из пасти древней рыбины. Сила, которой Вим не мог сопротивляться, подхватила его, потащила вверх, прочь от щелкающих челюстей чудовища… Мир закружился в безумном калейдоскопе, взрывался осколками цветного стекла. Что‑то сжало его горло. Вим задергался, пытаясь вдохнуть, замолотил по воздуху плавниками… Руками!

Вим не понял, когда он вывалился из царства сновидений. В какой‑то момент вдруг осознал, что больше нет никаких подводных джунглей и нет доисторической рыбы, плывущей за ним по пятам. Он лежал среди мягких подушек в просторной и светлой комнате.

Тонкое, похожее на шелковое, покрывало обвилось вокруг шеи, как удавка. Заплетающимися пальцами Вим сорвал петлю и еще долго лежал, пытаясь отдышаться. Где‑то над головой щебетали невидимые птицы, но никогда еще их пение не казалось таким раздражающим.

Медленно, вдох за вдохом, чувство реальности возвращалось. По крайней мере, он смог четко ответить на два вопроса. Кто он: Вильгельм Вегенер, Странник. Где он: в затерянном городе амазонок, последнем городе древней Атлантиды, где‑то на доисторической земле. Не самые точные координаты, но для начала сойдет.

С воспоминаниями вышло сложнее. Последнее, что Вим помнил, – прием у царицы амазонок. Как же ее звали? Ипполита? Нет… Ишта… то есть Рашти. И на этом приеме что‑то случилось. Но вот что именно, наверняка сказать Вим не мог. Кажется, съел что‑то не то. Судя по нелепым видениям и снам и по цветным пятнам, все еще мелькающим на краю зрения, – это был кактус‑пейотль. Вим нахмурился, тщетно пытаясь восстановить цепочку событий. С чего это он стал есть кактусы? Так можно язык уколоть… И как потом разговаривать?

Вим зажмурился, пытаясь удержать последние остатки сна. Джунгли, рыбы, доисторические чудовища – что бы это могло означать? Видения таяли быстрее, чем облачко сигаретного дыма на ветру. В вещие сны Вим не верил, но тем не менее не сомневался, что иногда через сны подсознание пытается достучаться до мозга. Сказать что‑то важное – пусть и языком нелепых символов. Жаль, под рукой нет подходящей линзы. Сейчас бы ему не помешало наведаться в Вену начала XX века и поговорить с одним известным человеком. Что бы он сказал по поводу его видений? Впрочем… Бывают ведь и просто сны?

Ладно. Придется действовать по обстоятельствам и надеяться, что в нужный момент он поймет, что к чему.

Вим перевернулся на бок и попытался встать, что оказалось не так‑то легко: постель походила на какое‑то подушечное болото. Вим, привыкший спать в условиях куда менее комфортных, терпеть не мог подобных излишеств. Сама комната, судя по всему, находилась на вершине башни. Сквозь прозрачные стены открывался потрясающий вид на город амазонок. Тонкие шпили башен, изящные лестницы и мостики – все это искрилось и сверкало. Солнечные лучи, преломляясь в ажурных стеклянных стенах, распадались на сотни крошечных радуг. Город походил на воплотившийся мираж; по крайней мере, Вим бы ничуть не удивился, если бы все это великолепие вдруг задрожало и растаяло в воздухе.

В самой комнате хватило места для небольшого сада. Вокруг ложа из подушек росли невысокие деревья, полностью покрытые крупными розовыми цветами. Ветра не было, и огромные лепестки опадали медленно и плавно, будто плыли по воде. В воздухе витал легкий аромат ванили. Если не считать разноцветных птиц, рядом не было ни одного живого существа.

Вим поморщился. Место выглядело слишком идиллически красивым, чтобы не быть опасным. В груди что‑то сжалось от гнетущего чувства тревоги. Словно где‑то на самом краю слышимости запищала пожарная сигнализация. Дело не в том, что рядом не оказалось людей, а в том, что кое‑кто обязан быть здесь.

Где Белка? Проклятье… Куда могла запропаститься эта девчонка? Она не могла уйти. Белка бы сидела рядом, дожидаясь, пока он придет в себя. Что‑то случилось на приеме у королевы амазонок. Но Вим не мог вспомнить, что именно.

Вим быстро оглядел себя. Одежда на месте, что уже радовало. Гармоника? Ага, вот она, в кармане… Ну что ж, он во всеоружии и готов лицом к лицу встретиться с любыми опасностями. Осталось только выяснить, где эти опасности прячутся.

– Эй! – позвал Вим. – Здесь кто‑нибудь есть? Белка?

Ответом ему был лишь птичий щебет. Разгребая подушки, точно болотную тину, Вим выбрался из ложа. Все‑таки на твердой почве он чувствовал себя гораздо уверенней, пусть его и немного пошатывало.

– Ау! – снова позвал он. – Доброе утро! Кто‑нибудь есть дома?

Тишина. Вим по кругу обошел комнату, но не нашел ничего похожего на двери. Сразу за прозрачными стенами начиналась гладкая отвесная стена из зеленого стекла. По такой и муха бы побоялась спускаться. Далеко внизу Вим разглядел крошечные фигурки людей. Но без толку даже пытаться до них докричаться – отсюда его голос будет не слышнее комариного писка.

Вим отошел от стены, задумчиво потирая подбородок. И что теперь? Растить бороду, до тех пор пока он не превратится в мужскую версию принцессы Рапунцель? По крайней мере, другого пути выбраться из башни он не видел. Хотя… А если распороть все подушки и попытаться сделать что‑нибудь вроде парашюта или дельтаплана? Нет, с бородой надежней и безопасней.

Послышалось негромкое журчание, будто кто‑то переливал воду из одного стакана в другой. Вим обернулся и увидел, как участок одной из стен быстро наполняется зеленой жидкостью. Сама же стена при этом стала плавно опускаться, уходя в невидимый паз. Похоже, это был какой‑то гидравлический механизм.

На пороге, широко улыбаясь, стояла девушка – одна из амазонок. Девушка? Вим нахмурился, подумав о том, сколько же ей на самом деле лет. Если верить царице Рашти, то не меньше нескольких тысяч. Для своего возраста девица одевалась, пожалуй, слишком вызывающе… Вернее же, не одевалась: кроме тонкого пояса, украшенного цветами, другой одежды на ней не было.

Вим нахмурился, пытаясь понять, кого же она ему напоминает, кроме куклы. Вовсе не гурию[17], при всей соответствующей обстановке. Думай, Вильгельм: Авалон, остров женщин… прекрасные фейри[18], сиды[19]. Ну, конечно же! Все же очевидней некуда и все сходится. Даже прекрасный город, из которого нет возврата. Попал так попал.

Сирена. Девушка улыбнулась еще шире, хотя казалось, это в принципе невозможно. Сверкнули белоснежные зубы; Вим удивился, когда не увидел острых клыков.

– Здравствуйте, – сказал Вим. – Вопрос всего один – где Белка?

– Белка? – Девица удивленно захлопала ресницами.

– Со мной была девочка: рыжая, тощая, глаза в пол‑лица. Ее зовут Белка, пока во всяком случае. Так вот – где она?

– О! С ней все в порядке… Вы чего‑нибудь хотите?

– Конечно, – сказал Вим. – Я хочу знать, где Белка.

Девица нахмурилась.

– А разве…

– Этого вполне достаточно. Простой вопрос – простой ответ.

Остальное излишне.

Девушка оглядела Вима с головы до ног. Поморщилась лишь на мгновение, но он успел заметить.

– Следуйте за мной, – жестко сказала она. – Царица‑мать ждет вас.

– Чтобы опять накормить какой‑то дрянью? – Вим закатил глаза. – Нет уж, увольте… У меня аллергия на галлюциногены.

Амазонка молча вышла из комнаты. Некоторое время Вим стоял, скрестив руки, но ничего не происходило. Только птицы над головой защебетали еще громче.

Тихо выругавшись, Вим направился следом за девицей.

 

Идти пришлось недолго. По лестнице без перил они спустились на пару этажей, затем прошли по короткому коридору и оказались у очередной прозрачной стены. Как только амазонка остановилась, внутри стен вновь зажурчала вода, приводя в движение невидимый гидравлический механизм. Стена плавно поползла вверх, открывая проход в просторную комнату. За все это время девица даже не обернулась, чтобы проверить, идет ли Вим следом.

Комната за стеной мало отличалась от той, в которой Вим проснулся. За тем лишь исключением, что вместо ложа из подушек здесь было два длинных стеклянных стола. В остальном – те же цветущие деревья и порхающие птицы.

Рашти он увидел сразу же. Когда открылась гидравлическая дверь, царица что‑то делала, склонившись над одним из столов. Что именно – Вим не понял. Он разглядел лишь спутанный клубок из толстых стеблей и листьев, издалека похожий на препарированного осьминога. Сходство подчеркивалось и тем, что стебли шевелились, будто тварь перебирала щупальцами.

Рашти обернулась на звук открывающейся двери, и Вим увидел в руках царицы длинный изогнутый нож. На полупрозрачном лезвии блестели густые, похожие на сироп капли. Этот нож в сочетании с рассеянной улыбкой придавал Рашти вид жуткий и зловещий – так мог бы выглядеть маньяк‑убийца в каком‑нибудь особо извращенном фильме ужасов.

Когда царица заметила Вима, то лишь слегка приподняла бровь. Может, она и удивилась, но быстро взяла себя в руки.

– Солори, – сказала Рашти, повернувшись к амазонке, – можешь иди.

– Но… – начала было девица, но Рашти наградила ее таким взглядом, что даже у Вима мурашки побежали по спине.

– Позже, – резко сказала царица. И тут же голос ее смягчился: – К чему спешить, милая?

Амазонка склонила голову и, пятясь, вышла из комнаты. Вим проводил ее мрачным взглядом; гидравлическая дверь плавно опустилась на место.

– Не знаю, что вы там задумали, – сказал Вим. – Хотя и догадываюсь. И сразу говорю – я в эти игры играть не собираюсь.

Он развернулся к царице. Все еще улыбаясь, Рашти провела двумя пальцами по прозрачному лезвию и повертела клинок перед глазами, любуясь радужными переливами. Пучок стеблей за ее спиной продолжал копошиться, будто пытался уползти. Вим поежился, вспоминая первую встречу с Рашти. Тогда царица сказала, что многие из диковинных фруктов на столе она сделала сама. Но не так же – стеклянным скальпелем на стеклянном лабораторном столе? Вим плохо разбирался в садоводстве, но сомневался, что подобное в принципе возможно.

– Вижу, вы уже проснулись, Вильгельм, – сказала Рашти, глядя куда‑то в сторону.

– Добрый день, ваше величество, – сказал Вим.

Вежливость превыше всего, особенно когда в руках у собеседника длинный и острый нож. Рашти рассеянно кивнула.

– Быстрее, чем я думала, – вздохнула она.

– Быстрее? Вы меня отравили! – сказал Вим. – Кажется.

– Отравила? – Рашти посмотрела на Вима так, что ему стало неловко. – Но вы же ходите и разговариваете. Если бы я вас отравила, подобное было бы невозможно. Можете мне поверить.

Она засмеялась. Видимо, это была шутка, хотя Вим и не видел ничего смешного. Царица отвернулась и пару раз взмахнула скальпелем над растительным осьминогом. Веточка, больше похожая на щупальце, упала ей под ноги и принялась корчиться, как в предсмертных судорогах. Зрелище одновременно и завораживающее, и вызывающее отвращение. На срезе набухала крупная капля темно‑зеленого сока – точно капля крови.

– Нет ничего проще, чем создать ядовитое растение, Вильгельм. Смерть – самое легкое, чего можно добиться от человека.

– Самое легкое? – переспросил Вим, не в силах отвести взгляд от извивающейся ветки‑щупальца.

– Легче только несварение желудка, – рассмеялась царица. – Добиться этого у меня получается лучше всего. С остальным приходится повозиться.

Склонившись над корчащимся растением, она сорвала пучок длинных стрельчатых листочков.

– Вот эти листья, если хорошенько их разжевать, должны вызывать длительное ощущение счастья и гармонии с миром. Я так думаю… Хотите попробовать?

– Спасибо, не надо. – Вим скривился, отстраняясь от царицы. Едва не врезался затылком в прозрачную стену. – А что должны были вызвать те фрукты, которыми вы меня накормили? Кроме галлюцинаций и, подозреваю, глупого поведения?

Рашти покачала головой. Отщипнув один листочек, она отправила его в рот. Однако задумчивое выражение, появившееся у нее на лице, отнюдь не свидетельствовало о гармонии с миром.

– Ничего плохого, – вздохнула она. – Любовь. Желание…

Вим громко закашлялся.

– Ну, знаете…

Он вспомнил о спутниках Одиссея в гостях у волшебницы Кирки. Та ведь тоже накормила их какими‑то фруктами, после чего те превратились в свиней. Видимо, подобным образом Гомер мягко намекнул на их поведение.

– Ничего, – улыбнулась царица. – У нас достаточно времени, чтобы подобрать нужные ингредиенты.

– Нет уж, увольте. Как‑нибудь без меня – у меня были на жизнь совсем иные планы.

Рашти вздохнула, будто разговаривала с маленьким ребенком. Впрочем, учитывая разницу в возрасте, так и было.

– Забудьте, Вильгельм. Ваше прошлое не имеет значения. А будущее… Вы здесь навсегда. Мои дочери уже любят вас. И вы полюбите их. Главное – это подобрать соответствующие ингредиенты.

Корешок под ее ногами прекратил извиваться, и Рашти раздавила его пяткой.

– Дочери? – Вим почувствовал, что в горле у него пересохло. – Все?

– Они ведь прекрасны, – с нежностью в голосе сказала Рашти. – Как цветы. Лучшие из моих цветов…

Вим сглотнул. Конечно, как цветы. Особенно с учетом того, что в этом городе цветы с клыками и ярко выраженными людоедскими наклонностями.

– Зачем вам это?

– Я забочусь о своих детях, – сказала Рашти. – И о своем городе. Нам нужна свежая кровь – Империя должна возродиться.

Сказано это было таким тоном, словно кровь была нужна им в прямом смысле слова – для какого‑нибудь особо жуткого жертвоприношения.

Вим глубоко вдохнул. Так, спокойно… Помни о главном правиле: не паникуй. Он медленно сосчитал до десяти. Хоть немного, но это помогло взять себя в руки.

– Где Белка? – спросил Вим.

– Девочка, с которой ты пришел? С ней все в порядке.

– Это не ответ на вопрос, – сказал Вим.

Рашти сердито нахмурилась.

– Скоро ты ее увидишь.

– И это не ответ на вопрос.

– А вы упрямы, Вильгельм. – Царица амазонок улыбнулась, но в голосе прозвучало едва сдерживаемое раздражение. – Я же сказала – с ней все в порядке. О ней позаботились. Думаю, этого более чем достаточно.

Вим нахмурился. Чем закончилась первая встреча с Рашти, он совсем не помнил. Будто этот кусок его жизни старательно стерли ластиком, как карандашный рисунок с бумаги. Но как ни три, следы на бумаге все равно остаются. Надо только сосредоточиться…

– Медведь! У Белки был предмет, и вы забрали его. Отняли силой.

Улыбка мигом исчезла с лица царицы амазонок.

– Отняла? Нет… Я лишь вернула то, что принадлежит мне по праву.

– По какому еще праву? Этот артефакт принадлежит Белке. Это Хранитель ее рода. В смысле, Медведь – Хранитель ее рода, а артефакт – это его воплощение.

– Все предметы – собственность Империи, – жестко сказала Рашти. – Мы владели ими изначально.

– И что с того? Вашей Империи больше не существует.

Вим увидел, как побелели пальцы царицы, сжимавшие рукоять стеклянного ножа. Казалось, еще немного – и Рашти набросится на него. Однако она сдержалась. И снова улыбнулась – медленно, будто натягивала тесную резиновую маску. Но как она ни старалась, улыбка все равно оставалась фальшивой, и это было видно.

– Это только вопрос времени, – сказала Рашти. – Придет срок, и все вернется. А мой долг – собирать осколки и хранить их.

Вим едва не ляпнул, что ближайшие двадцать тысяч лет ни о какой возродившейся Империи речи быть не может, но вовремя прикусил язык. Да и что ей эти тысячелетия, когда у нее даже дочери старше? Вместо этого он сказал совершенно другое:

– И много вы насобирали осколков? Сидя‑то в своем городе?

– Меньше, чем нужно. Но достаточно для того, чтобы поддерживать жизнь в моем городе.

Вим хмыкнул.

– Ну конечно. Я так и знал, что без артефактов здесь не обошлось.

– Вас ведь они тоже привлекают, Вильгельм, – протянула Рашти. – Я понимаю, почему вам неинтересны мои дочери… Вы же ищете совсем другого – власти. Власти над теми силами, которые дает обладание предметами. Конечно, иначе бы вы не смогли попасть сюда.

– Я… – начал было Вим и замолчал. Смысл? С этой женщиной они говорили на разных языках.

– А ведь я могу вам ее дать. Хотите взглянуть на мое собрание предметов?

Подобного вопроса Вим не ожидал.

– Я хочу знать, где Белка. Но раз вам так хочется похвастаться…

Рашти прошла к противоположной стене, совсем позабыв о копошащейся на столе помеси осьминога с петунией. К счастью, это создание не попыталось никуда уползти.

Рашти протянула руку, и внутри стены забурлила зеленая жидкость, заполняя не различимые с первого взгляда полости. Одна панель уползла вниз, уступив место другой: по сути это было что‑то вроде стенного шкафа с множеством изящных стеклянных полочек.

– Чего же вы ждете, Вильгельм? – нетерпеливо сказала Рашти – Подходите ближе.

Вим решил, что возражать бессмысленно. Царица вела себя подобно султану, открывающему двери сокровищницы перед иностранными послами. Будто коллекцией предметов она гордилась больше, чем своим многочисленным семейством.

На стеклянных полочках стояли десятка два разнообразных артефактов. Вим увидел Летучую Мышь и Лягушку, но про остальные он даже и не слышал: Стрекоза, какая‑то многоножка, птица, похожая на цаплю… Заметил он и Медведя Белки на одной из верхних полок.

По правде говоря, коллекция не особо впечатляла. Если верить слухам, то собрание предметов, хранившееся в Ватикане, было на порядок‑другой больше. Однако Рашти смотрела на нее, не скрывая гордости.

– Нравится? – спросила она с легким придыханием.

Вим пожал плечами.

– Дело ведь не в самих предметах, а в их свойствах. Возможностях, которые открываются перед владельцем. А так это просто поделки из блестящего металла.

– Разумеется, – Рашти аккуратно сняла с полки Стрекозу, – свойства…

Она смотрела куда‑то за спину Вима. Тот невольно обернулся – и вздрогнул, когда увидел, что куст‑осьминог парит в воздухе метрах в двух над поверхностью стола. Длинные ветки‑щупальца свисали вниз подобно мочалке. Сейчас он поразительно походил на Летающего Макаронного Монстра[20]

– Левитация? – догадался Вим.

– Да. Хотите попробовать? Ничего сложного, главное – не отрываясь смотреть на объект. Возьмите…

Она отвернулась, и бедный куст тут же упал на стол с влажным шлепком.

– Ну… – начал Вим, но Рашти, похоже, уже забыла о своем предложении. Она отложила Стрекозу и взяла другой артефакт.

– А вот это – рыба, – сказала царица. – Мы пришлось повозиться, выясняя ее свойства.

Она так настойчиво протягивала ему фигурку, что Вим не стал противиться.

– Кит? – Вим повертел артефакт в пальцах. Ему послышался тяжелый низкий гул, похожий на рокот далекого прибоя. – Так какие же у него свойства?

– Собственных – никаких, – сказала Рашти, забирая артефакт. Мол, посмотрел – и хватит. – Существует целый ряд предметов, действие которых направлено исключительно на другие предметы. Они могут блокировать их, изменять или ослаблять. Этот артефакт значительно усиливает действие других. Не всех, но многих.

– Какое, однако, полезное свойство…

Рашти кивнула.

– Кит, – сказала она, разглядывая артефакт. Слово прозвучало так, будто она впервые его произнесла. – Интересная, должно быть, рыба.

– Хм… – Вим откашлялся в кулак. – На самом деле это не рыба, а животное. Млекопитающее, хотя и живущее в воде.

– Правда? – похоже, царица искренне удивилась. – Я думала, это выдуманное животное, как и большинство предметов. А оно существует на самом деле?

Вим кивнул. Где‑то на краю сознания тревожный колокольчик прозвонил один раз.

– И что, это животное тоже существует на самом деле? – Рашти сняла с полки новый предмет. Изысканное тонконогое животное. Длинношее.

– Вообще‑то да, – сказал Вим. – Хотя иногда в это сложно поверить. Если бы я сам его не видел, то наверняка бы решил что это чья‑то шутка. Этот зверь называется жираф.

– Жираф… – протянула Рашти. – Хотела бы я посмотреть на это существо.

Тревожный колокольчик прозвонил дважды. Что‑то было не так.

– А разве… – начал Вим, но царица его перебила:

– Смотрите! – Сжимая фигурку в кулаке, она вновь повернулась к измученному кусту‑осьминогу.

Ветви‑щупальца вдруг закопошились с удвоенной силой. Куст стал быстро набухать, разрастаясь во все стороны. За доли секунды листья увеличились в размере; ветви устремились вниз, зарываясь в песчаный пол, – мгновение назад они были толщиной с мизинец, а вот уже толщиной с руку. Но главное – на нем распустился огромный голубой цветок с мясистыми лепестками. Вим и глазом не успел моргнуть, как лепестки опали, а на месте цветка покачивался синий плод, похожий на грушу.

Все действо заняло меньше минуты. Как в знаменитой иллюзии с апельсиновым деревцем, вырастающим из шляпы фокусника на глазах изумленной публики. Но в стеклянном столе точно не было никаких секретных механизмов.

– Этот предмет, он…

– Влияет на рост растений, – сказала Рашти. – Без него нам бы здесь пришлось туго. А так, нужным образом комбинируя действия различных предметов, мы создали то, что вы видите. Наши сады не были бы и вполовину столь прекрасны, если бы у нас не было этого… жирафа.

Третий звонок и… Бинго! Вим едва удержался, чтобы не произнести вопрос вслух. Ну конечно, история не сходилась в деталях. Если артефакты принадлежат Империи, то почему большая их часть – это фигурки существ, которых в те времена попросту не существовало?

Дверь‑стена опустилась, и на пороге появилась одна из амазонок. Вима аж передернуло от ее оценивающего взгляда.

– Она готова, – сказала девушка, поворачиваясь к царице. – Мы можем начинать.

Что‑то в ее интонациях Виму совсем не понравилось. Да и губы изогнулись слишком уж хищно.

– Готова? Кто? – Впрочем, он сразу понял, какой будет ответ.

– Твоя спутница, – сказала Рашти, и голос ее прозвучал зловеще. – Девочка.

– Готова к чему? – тихо проговорил Вим.

– К испытаниям, – сказала царица. – Прежде чем стать одной из нас, она еще должна доказать, что достойна этого.

– Доказать?! Какого… Какие еще, к черту, испытания?

– Игры. Она воин, но Империи нужны лишь лучшие. Мне рассказали о ее схватке в оранжерее. Игры обещают быть интересными.

– Схватке? Вы что, рехнулись? Она же еще совсем ребенок!

Сжав кулаки, он бросился на Рашти. С кошачьей грацией царица амазонок увернулась, и в ту же секунду Вим понял, что к его шее прижат нож. Он не понял, как все произошло. Глаза Рашти разве что не искрились – голубой и зеленый.

– Успокойтесь, Вильгельм. – Царица чуть надавила на нож. Укол легкий, как укус комара, но достаточный, чтобы Вим понял: еще чуть‑чуть – и он еще долго не сможет разговаривать. Вим попятился, но наткнулся на стену. Отступать было некуда.

– Я не хочу твоей смерти… Смерть – самое легкое, чего можно добиться от человека. Ты же меня понимаешь?

Вим осторожно кивнул. Он заметил, что амазонка, принесшая вести, даже не попыталась помочь своей царице‑матери. Будто заранее знала, чем закончится схватка.

– Вот и хорошо. – Царица снова улыбнулась.

За спиной, практически бесшумно, стена с коллекцией артефактов уползла вверх.

– Пойдем. – Рашти убирала оружие. – Я же обещала, что скоро ты ее увидишь? Нас уже ждут.

– Конечно, – процедил Вим.

В глубине кармана едва ощутимо вибрировал артефакт. Вим тоже умел играть не по правилам.

 

Глава 18