Герб и странные геральдические символы

Ко времени пребывания Акундинова в Италии относится благодарственное письмо, адресованное некоему Анастасию Милярду, жителю Венеции. В витиеватых выражениях благодарил его Тимошка за то, что тот "добро творя нам путешествователям".

На этом письме сохранился оттиск печати Акундинова, которая весьма и весьма примечательна. Она представляет собой геральдический щит с императорской короной и королевской лилией. Особенно интересен щит, на котором изображен мусульманский полумесяц со звездой, мальтийский или тамплиерский крест и подсвечник. Внизу щита помещен всадник с саблей, сражающийся со львом (см. приложения 1, 2).

К сожалению, на печати нет легенды, т. е. письменного сопровождения, которое могло бы несколько прояснить значение всех этих странных символов. Но в целом, как можно предположить, печать соответствует личному гербу Акундинова, которым его удостоили (или же он сам его придумал) в Польше.

Гербы были обязательным элементом польской дворянской культуры, имели подробно разработанную и ясную символику. У нескольких аристократических родов Польши на гербах имелся полумесяц со звездой, и это должно было говорить о том, что основатели этих родов происходили из мусульман. Но что хотел сказать Акундинов, помещая этот символ в центре своего герба? Что обстоятельства на некоторое время заставили его быть мусульманином? Вряд ли этим стоило гордиться в христианских государствах. Может быть, это был намек на то, что его предки происходили из исламских стран?

Нельзя исключать и того, что полумесяц - это заимствование из личного знака коми-пермяцких князей (оксов). Пермь Великая длительное время подчинялась ханам Золотой Орды, и оксы, скорее всего, приняли ислам, и полумесяц стал их личным знаком. Когда в конце XVIII века по указу Екатерины II города Российской империи стали наделяться гербами, некоторые пермские города получили гербы, в которых присутствовал и полумесяц, и крест.

Других вариантов прочтения и объяснения полумесяца и звезды, не связанных с исламом, в геральдике не существует. Поэтому этот символ, помещенный на гербе Акундинова, довольно определенно указывает на то, что его предки были мусульманами.

Труднообъяснимо присутствие на гербе и мальтийского (тамплиерского) креста. Не значит ли это, что Тимошка посетил Мальту, оплот мальтийских рыцарей, и стал кавалером этого ордена? Нам ничего не известно о его путешествиях почти в течение года - со времени смерти Асалах-паши (у которого он был под надзором) и до появления в Сербии. Поэтому не стоит исключать возможность того, что Тимошка побывал на этом острове и удостоился чести стать рыцарем прославленного ордена, героически сопротивлявшегося в течение нескольких веков исламской экспансии.

Подсвечник со свечой, помещенные на гербе Тимошки, можно понимать как символ неустанных научных бдений, как символ учености. Как кажется, это самый простой и понятный геральдический знак на его гербе.

В самой нижней части герба помещен всадник на коне с обнаженной саблей и поднявшийся на задние лапы лев.

Всадник с мечом - герб великих литовских князей, ведущих свой род от Гедимина.

Лев - герб большого числа княжеских родов, в том числе и князя Курбского, который он принял после своего бегства в Польшу. Имел льва на своем гербе и князь Пожарский, герой освобождения Московского государства от поляков и казаков.

Если же считать, что на гербе изображен не лев, а барс, то в этом случае здесь скрыт намек на Казанское царство, графическим символом которого и был барс. Следовательно, среди предков Акундинова были и казанские цари? Как уже упоминалось, Василий Иванович Шуйский имел родство с казанскими царями, прямыми чингизидами. Но эта незначительная примесь татарской крови не могла служить для Акундинова достаточно серьезным основанием отказываться от своего пращура Рюрика (от которого вели свой род Шуйские), отдавая предпочтение Чингисхану.

Не зная подлинных обстоятельств происхождения Акундинова, едва ли можно с уверенностью определить, на родство с какими известными аристократическими фамилиями он намекал своим гербом.

11 У  БОГДАНА  ХМЕЛЬНИЦКОГО
ТАЙНАЯ МИССИЯ

Надо полагать, что не без участия римской курии начался еще один этап в бурной жизни Акундинова.

В поисках союзников против Турции не только папа римский, но и многие республики и королевства Италии обратили свое внимание на Богдана Хмельницкого, добившегося к тому времени значительных успехов в борьбе с Польшей. Воинственных казаков стремились вовлечь в антитурецкий союз. Желательно было для стран антитурецкой коалиции и примирение Украины и королевства, поскольку их взаимная война только усиливала позиции их общего врага - мусульманского мира.

С целью заключения союза у гетмана побывало несколько посольств. Венецианская республика посылала своих эмиссаров дважды. Были у Хмельницкого и представители папы.

Для переговоров с Хмельницким папский нунций в Варшаве Торес рекомендовал венецианского священника Альберта Вимину. В апреле 1649 г. Вимина получил инструкции от венецианского посла в Вене Николая Саградо, после чего выехал на Украину и появился в ставке Хмельницкого в начале 1650 года. В это же время там появился и Акундинов. Подобное совпадение дает повод считать, что Акундинов приехал на Украину в составе посольства Вимины и был им представлен и рекомендован гетману.

Эта дипломатическая активность Рима вызвала беспокойство в Турции, и турецкие послы были так же направлены к Хмельницкому, с целью предотвратить нежелательный для них союз.

Старец Арсений Суханов, сопровождавший Иерусалимского патриарха Паисия, возвращавшегося в Палестину, в своем письме в Москву от 9 мая 1649 г. подробно излагает многочисленные слухи, ходившие среди казаков относительно этих посольств:

…"У турского царя был посол от гетмана Хмельницкого, и строитель Арсений спрашивал у многих людей, для какого дела посол гетмана в Царегороде? И оне сказывают: наперед де прислал к гетману венецкой принцип, чтоб ему гетман дал людей своих в помочь на турского царя и чтоб им идти Черным морем, а они на Белом море готовы, давно стоят и подарки де к гетману присылали и казну де объявлял великую тем людям, коих ему гетман даст, и гетман венецкого посла отпустил ни с чем, а в людях отказал, что люди надобны ему себе. И про то де сведав визирь великий турского царя послал к гетману посла без царева ведома, благодаря ево, что он венецкому людей в помочь на них не дал. И гетман де того посла турсково отправя и с ним послал до царя турского своего посла, и царь де турской почитал вельми гетманова посла и жаловал, что никоим де послом такой не бывало, что им, и как де царь гетманова посла отпустил, да с ним ж и своево посла послал до гетмана от своего лица и подарки, а даров к гетману турской посол вел 2 коня турских, да нес саблю оправную да топор, а зачем турской царь посла прислал к гетману, того впрямь неведомо".

Продолжая путешествие с патриархом Паисием, старец Арсений 7 сентября прибывает в Яссы. Отсюда он вновь пишет в Москву, извещая на этот раз о Тимофее Акундинове:

"В Ясах же был торговый человек из Рыльска с товарами, Григорьем зовут, и, пришед, старцу Арсению говорил: есть ли де хто на Москве Шуйских князей?

И старец Арсений сказал ему, что Шуйских никово на Москве нет. И Григорей говорил: октября де в 24 день сошелся с ним в Ясах человек, говорил по-сербски, Костентином зовут, и показывал ему, Григорью, письмо по-русски, а в нем писано: принял я, Иван Васильев сын Москвитин, в слуги Костянтина и взял у него на харч себе 1000 тарелей, а повинен есмь те тарели отдать ему в Московском государстве, а печать де у того письма воск красной, а другая такова ж печать чернилами на бумаге напечатана, а около клейма вырезано письмо вкруг: Иван Васильевич Шуйский.

Он де, Григорей, у него спросил: где ныне тот Иван Шуйский? И он де ему сказал: живет де в скиту под Венгерскими горами, а был де он в Цареграде и в Риме и в Венгрии, а он де, Костентин, пошел от нево из скиту до Дмитрова дни недели за 2, а тот де что называется Шуйским, как обможется, хотел идти до Киева".

Но, видимо, старец Арсений не все доверил бумаге. Сведения, полученные об Иване Шуйском, показались ему настолько важными, что он покидает патриарха Паисия и спешно уезжает в Москву. Не известно, какие приказы он там посещал и что нового поведал о самозванце, но с этого времени старец Арсений в своих письмах именует Акундинова не иначе как "вором Тимошкою".

После посещения старца царь Алексей Михайлович начал слать к Хмельницкому многочисленные грамоты и посольства с просьбой о выдаче Тимошки.

Через полгода Арсений возвращается к патриарху, и они вновь продолжают путешествие и в середине 1650 г. прибывают в Фукшаны к "мутьянскому воеводе Матвею". И здесь Арсений получает новые сведения о самозванце:

"Августа в 1 день приезжал из Киева бывший киевский протопоп к старцу Арсению сказывал: в великий де пост был у них в Киеве человек, называет себя князь Иван Шуйский, а ныне де он живет при гетмане Богдане Хмельницком и просил де у гетмана людей, чтоб ему ити на Московское государство войною, а на чем де у их меж собою договор положен, того он не ведает".

Находясь в Фукшанах, старец Арсений получает в сентябре другие сведения о самозванце:

"159-го году сентября в 23 день у мунтьянского у Матвея воеводы от гетмана Богдана Хмельницкого посол Иван да ясаул Григорей и сказывал Григорей старцу Арсению: при гетмане де при Богдане ныне живет князь Иван Васильевич Шуйский, и гетман де указал ему давать корм. Да он же де было начал прибирать войско, чтоб ему ити на Московское государство, и то де сведали их начальные казаки и в том ему запретили, чтоб он такой замысел отставил и смуты б не чинил меж православных христиан, а живет де в Лубах в монастыре".

После этих известий Арсений едет в Чигирин к Хмельницкому с царской грамотой о выдаче Акундинова, но и ему отказывают.

По этим источникам можно судить, что Акундинов появился в Малороссии у гетмана Хмельницкого в начале 1650 года. В скором времени он завоевал его дружбу и искреннее расположение. Несомненно, что Хмельницкий имел в отношении Акундинова какие-то свои планы, поэтому и держал его при себе.

Трудно сказать, собирался ли Тимошка "ити на Московское государство войною", как о том писал Арсений, но то, что Хмельницкий доверил ему командование крупным отрядом, подтверждено надежными источниками.

4 августа 1650 года белгородские воеводы Борис Репнин и Дмитрий Карпов послали в Москву отписку, в которой среди прочих дел описывается бурная деятельность Акундинова среди казацкой вольницы, как о том им доносил их посол Василий Струков:

"После тово пришел старый войта Иванец, учал речь говорить: гетман де съехал из Чигирина в Суботино, потом учал говорить: такой де у вас человек есть ли в ведоме, Иваном зовут Васильевич Шуйский? Был де он у гетмана с масленицы и говорил де он гетману и бил челом, а сказывал де у себя в Москве маетности и господы великие, и называет де он себя государичем; и гетман де ево почитал, и ныне де ево отпустил с охочими Литовскими людми до Крыму; а итить де ему на Дон к Донским козакам, и козаков де приводить к себе, чтоб де ему послушны были; а будет де козаки ево не послушают, и ему де с Крымскими и Литовскими людми над Донскими козаками промышлять; а будет де ево промысел не возмет, и ему де поднимать Колмыков, итить к Астрахани.

…гетман-де из Полтавы сам ево отпущал, и войска с ним казачья пошло шесть тысяч да семнадцать громат; а итить де с Крымскими со многими людми войною на Дон и в Роские недели с две спустя".

Стоит обратить особое внимание на численность войск, командование которыми было поручено Тимошке. В отписке воевод сказано, что Хмельницкий отпустил с ним "шесть тысяч" казаков и "семнадцать громат". Надо пояснить, что по понятиям того времени казаками считались только конные воины, которые делились на полки. Вооруженные пешие крестьяне, которых было подавляющее большинство в войске Хмельницкого, делились не на полки, а на "громады" (нерегулярные войска), которые по своему составу могли превосходить и полки. Таким образом, под командование Акундинова вверялось от 20 до 30 тысяч бойцов, и это было необычайно почетное назначение. Трудно понять, чем руководствовался Хмельницкий в своем выборе. Поскольку Тимошка не имел военного опыта и опыта военачальника и вряд ли скрывал это, то следует признать, что причина его назначения кроется только в умении внушать доверие к себе.

Стяжал ли Акундинов славу и лавры на военном поприще? К сожалению, это остается неизвестным. Посол Василий Струков единственный, кто упомянул о том, что самозванец был назначен Хмельницким военачальником над казаками. Возможно, что планы гетмана вскоре изменились и он отменил задуманный поход, не желая ссоры с Россией, которая покровительствовала донским казакам.

"С Дону в Москву дали знать, что летом 1650 года приходил на Дон сын Богдана Хмельницкого да наказной атаман Демка, а с ними запорожцев тысяч с 5 или 6, стояли они две недели на Миюсе, от Черкасского городка за днище, дожидались крымских татар, чтоб вместе идти на донских казаков. Донцы послали им сказать: "Мы с вами люди одной православной веры, и вам, сложась с бусурманами, на нас православных христиан, войною приходить не годится; прежде вы с нами всегда бывали в дружбе и в ссылке и зипуны добывали сообща, и когда у государя с польским королем была ссора и война, то вы и тогда были с нами в мире". Запорожские черкасы отвечали: "Пришли мы на Дон по письму крымского царя, идти нам сообща на горских черкас, а не на вас; а если бы крымский царь велел нам идти не только на вас, но и на государевы города, то мы пойдем, потому что у нас с ним договор - друг другу помогать, и когда у нас была с поляками война, то крымский царь со всею ордою нам помогал". Но пришла грамота от хана, в которой он приказывал казакам возвратиться назад, потому что степь вся выгорела, и ему, за конскою бескормицею, идти нельзя".

Таким образом, основная масса казацкого войска, 20–25 тысяч, так и не появилась на Дону. Видимо, здравый смысл все же возобладал над эмоциями Богдана Хмельницкого, и он удержался от неразумного шага.

Надо полагать, что Акундинов должен был выступить на Дон с основным отрядом. Но поскольку поход не состоялся, то и пребывание его в атаманах не было длительным. Ни один из московских агентов в дальнейшем не подтверждает нового назначения Акундинова. Но сам факт возможного выдвижения его в казацкие атаманы видится не столь уж и фантастичным. Ему тридцать два года, он грамотен, умен, видел мир и побывал в жесточайших жизненных ситуациях, которые закалили его характер. Судьба не обделила его ни мужеством, ни здоровьем - только физически и нравственно сильный человек мог вынести то, что вынес к этому времени Тимошка. И самое главное - прирожденные таланты и жизненные коллизии способствовали появлению в нем удивительной способности необыкновенно быстро учиться, поразительно быстро усваивать до тонкостей все новое и неизвестное: будь то чужая речь, привычки, поведение… Порой даже напрашивается невольное сравнение с каким-то феерическим лицедейством - настолько удивительны его перевоплощения. Но нет, он, конечно же, не лицедей. Он талантлив, и этот талант придает особый блеск всем его деяниям.

Московское правительство настораживали и даже, тревожили таинственные замыслы Хмельницкого и его непонятное внимание и благосклонность к Акундинову. По заданию белгородских воевод Репнина и Карпова сотник Петр Прохоров ездил на Украину, чтобы выведать подробнее о замыслах гетмана и самозванца. Воеводы с его слов доносили 16 ноября в Москву:

"Гетман Богдан Хмельницкий ныне в Чигирине, а с ним тотар с 1000 человек. А русский вор с ним же, гетманом, а ездят с ним для бережения человек с 15. И к тому русскому вору литовские люди прибираютца ли (подбираются ли. - В.К.) и много ль их собралося, про то он ни от кого не слышал".

Олеарий часто повторяет, что Тимошка добивается симпатий окружающих людей только льстивыми речами и обманом. Но в это трудно поверить, так как слишком много людей верят ему, притом искренне, слишком много людей симпатизируют ему. Можно ли так часто и так долго обманывать человеческую проницательность?

В июле 1650 года от гетмана Хмельницкого вернулись в Путивль торговые люди, встречавшиеся и с Акундиновым. Один из них, Антонов, уже в Москве, показал следующее:

"А на Москве путивлец Марко Онтонов сказал: тот де человек, который называется Шуйским, жил у гетмана у Богдана Хмельницкого в Чигирине 3 месяца; а гетман де и все Запорожские Черкасы почитают его за честного человека, и кормы ему давали не скудные. И как де гетман Богдан Хмельницкий поехал из Чигирина в Плотаву, и того де, что называется Шуйским, взял с собою и ехал с ним до Миргородка; а из Миргородка гетман поехал в Плотаву, а тому де человеку велел ехать в город Лубны, в Мгарский монастырь, для того что он хотел ехать к государю к Москве и ему б из того города из Дубны ехать ближе; а пока де места он в том монастыре побудет, и его велено покоить монастырскою пищею. И того де монастыря старцы почитают его за честного человека и надеются от него вперед себе от государя заступления и всякого добра.

А как де они, Марко и Бориско, у того человека в Мгарском монастыре были, и тот де человек казал им грамоту блаженныя памяти царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии, писаны на листу, а написано сначала две парсуны, одна царя Василия Ивановича всея Русии, а другая сына его, а кого именем сына, того он Марко не ведает; а печать де у той грамоты вислая на чорном воску, с одной стороны орел, а с другой стороны человек на коне, а снурок де у той грамоты толковый чорный; да он же казал им грамоту за глухою печатью блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, писана в Пермь Великую к воеводе и наместнику Велико-Пермскому князю Ивану Васильевичу Шуйскому, и та де грамота писана к нему князю Ивану, а писана во 150-м году (т. е. в 1641-м. - В.К.). Да он же сказывал им, что он ныне ни царем, ни царевичем, как наперед сего в смутное время многие назывались цариками, не называется; только де он внук блаженныя памяти царя и великого князя Василья Ивановича всея Русии. А взят де он на бою в Перми Великой, как был бой с татары, и сведен был во Царьград. А платье на том человеке немецкое доброе".

Во время пребывания в Мгарском монастыре Акундинов рассылает многочисленные письма путивльским воеводам, патриарху Иосифу, царю Алексею Михайловичу, у которых просит разрешения вернуться в Москву.

Переписка эта продолжалась долго, и по ее характеру чувствуется, что московскому правительству хочется заполучить самозванца. Но Акундинов был весьма осторожен и просил дать определенные гарантии того, что он в Москве не будет подвергнут наказанию. Московское правительство разрешает дать такие гарантии только в устной форме.

Многие люди в это время ходатайствуют перед Алексеем Михайловичем за Акундинова - среди них Богдан Хмельницкий и коринфский митрополит Иосаф. За очень короткое время Акундинов сумел приобрести влиятельных друзей и немалое уважение. Даже всесильный генеральный писарь казацкого войска, Иван Выговский, был ему друг большой, как о том показал впоследствии на пытке Конюховский.

Акундинов не совершил ничего примечательного за время своего пребывания в Малороссии, чтобы рассчитывать на подобное отношение: не было у него шумной воинской славы, не было у него денег, на которые он мог покупать покровительство влиятельных людей… Но, тем не менее, он пользовался всеобщим уважением! Должно быть, этот человек, кроме ума и талантов, обладал еще и притягательным обаянием, которое и привлекало многих к нему.

Немало способствовал ему в покорении человеческих сердец и особый дар красноречия. Акундинов был прекрасный ритор, мастерски владевший разговорным и литературным языком своего времени. И хотя за три с половиной века русский язык значительно изменился и изменились многие его нормы, в письмах Акундинова до сих пор чувствуется естественная простота и легкость в изложении мыслей и даже немалое изящество в их выражении.

Пересылаясь письмами с Акундиновым, московское правительство в то же время обратилось к польскому королю Яну Казимиру с просьбой содействовать в поимке злодея. Польский дворянин Юрий Ермолин, после официального согласия короля помочь в этом деле, совместно с русским представителем Петром Протасьевым выезжают к Богдану Хмельницкому.

Гетман некоторое время уклонялся от прямых ответов в отношении того, где находится Акундинов, а затем, когда местопребывание его стало известно, отказался выдать самозванца Москве, ссылаясь на то, что не вправе выдавать вольных людей без согласия войска. Возможно, это было намеренное затягивание времени, чтобы дать возможность Акундинову мирно уехать. Но, скорее всего, Хмельницкий не выдавал его Москве по той причине, что хотел ему доверить тайную и деликатную дипломатическую миссию.

К 1650 году Хмельницкий оказался в весьма затруднительном положении. Хотя он и нанес полякам сокрушительное поражение, но заключенный в 1649 г. Зборовский мирный договор не устраивал ни Польшу, ни Украину, и против него раздавались резкие голоса с обеих сторон. Не окрепшая после Смутного времени Россия боялась ввязываться в новую большую войну с Польшей, поэтому не спешила слать свои войска на помощь восставшей Малороссии. Крымский хан, с которым гетман заключил военный союз, оказался шатким и ненадежным союзником. Даже донские казаки, чувствуя свою обособленность от Малороссии, не столь активно помогали восставшим, как того хотелось Хмельницкому. Польша оправилась после нескольких ощутимых поражений и стала наращивать свои военные силы, что грозило длительной и изнурительной войной для обеих сторон.

Гетману, чтобы отстоять казацкую свободу, срочно нужны были надежные и сильные союзники, и невольно взоры его с надеждой обратились на Запад. Там были Венгрия, Австрия, Швеция - исконные враги Польши. Удастся ли их вовлечь в антипольский союз и кто это сможет сделать?

Видимо, Хмельницкий не мог послать в эти страны официальные посольства, поскольку стремился как можно дольше сохранить в тайне свои обширные планы. Разглашение их грозило осложнениями отношений со многими государствами, и в первую очередь с Россией. Поэтому оставался единственный вариант: доверить выполнение этого поручения в частном порядке очень надежному, ловкому и умному человеку, имевшему опыт дипломатических переговоров с высокопоставленными государственными лицами.

Неизвестно, колебался ли Хмельницкий в своем выборе, но неофициальное посольство в Европу было отправлено. Возможно, что ради этого он и отказывался выдавать Акундинова Москве, приберегая его для осуществления своих политических замыслов. В конце 1650 года Тимошка тайно выехал в Трансильванию. Перевернулась еще одна страница бурной жизни 11-го самозванца.



Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow
Сейчас читают про: