Мало на свете по-настоящему важных вещей.
Мари Дресслер
Мне следовало бы молиться чаще. Но две недели назад я все же молилась, когда моего мужа Боба с сильной болью в груди увезли на «Скорой» в больницу Кейп-Кода.
В мгновения на рубеже между жизнью и смертью большинство вещей отправляется в корзину «Какая разница?».
Есть удивительная простота и чистота в словах «Я люблю тебя», которыми люди обмениваются, возможно, в последний раз. В это мгновение все остальное – все мысли, все поступки, все другие сферы твоей жизни – отправляется в корзину «Какая разница?».
Я хочу рассказать вам кое-что очень важное. Нет ничего особенного в том, чтобы позвонить в «Скорую». Вы звоните. Они приезжают. Гудят сирены, но вы радуетесь им. Фельдшеры не тянут, чтобы удостовериться, что что-то не так.
Боб лежал на диване и видел, как мне нелегко своим хриплым голосом быстро отвечать на их вопросы. Дышала я тоже с трудом. Он одними губами сказал: «Прости» – отчего мне, конечно же, стало лишь хуже. А потом его забрали.
|
|
Через десять минут я уже шла по больничной парковке, повторяя про себя: «Только не дай ему умереть».
И мои молитвы были услышаны.
Я радостно села в кресло возле его койки. Судя по всему, проблема была не в сердце. Мы оба светились от счастья.
Сестра размещала электроды ЭКГ-аппарата на груди у Боба. Когда она расстегнула ему рубашку, он взглянул на меня и засмеялся. Тут я вспомнила о его недавнем решении закрасить седину в бороде. Опасаясь сделать только хуже, он сначала попробовал покрасить волосы на груди, из-за чего теперь весь был в коричневую крапинку. Сестра хранила невозмутимое молчание, хотя мы с Бобом едва сдерживали хохот.
– Что вы сегодня ели? – спросила она, прежде чем взять кровь.
– Мармелад, – ответил Боб и окончательно потерял в ее глазах свой статус взрослого человека.
После ЭКГ ему сделали рентген. Потом выдали маленькую пластиковую баночку для анализа мочи. Он чертовски долго не выходил из туалета.
– Ты что так долго? – спросила я, когда он наконец-то вернулся в палату. – Разве у них нет фривольных журналов?
– Это не такой анализ, – ответил он, озираясь по сторонам в надежде, что меня никто не слышал.
Все шло хорошо, пока мы не поехали домой. Боб чувствовал себя нормально и сам сел за руль, но на полпути я заметила, что он опять коснулся груди.
– Что такое? – испуганно спросила я.
Он ощупывал грудь:
– Они забыли там эти штуки.
– Какие штуки?
– Мне закрыли соски, чтобы на снимках не спутать их с уплотнениями. Но накладки приклеились намертво – никак не могу их снять.
Я запаниковала:
– Снимай скорее! Что, если мы попадем в аварию? Что люди подумают, когда увидят?
|
|
Протянув руку, я попыталась оторвать накладки. Боб съехал на обочину и остановился.
И вот я уже лежала у Боба на груди, зарывшись носом промеж его сосков, и пыталась сорвать злополучные накладки. Мимо прошли родители с тремя детьми. Заглянув в нашу машину, они перекинулись парой слов и поспешили ретироваться.
Молитва для меня – это способ оценки, который позволяет понять, что важно, а что нет.
Я учусь молиться чаще. В последнее время я поняла, что молитвы нужно выбирать с умом. «Действительно ли это важно?» – спрашиваю я себя и отбрасываю все незначительное и излишне эгоистичное. Возможно, молитва для меня – это способ оценки, который позволяет понять, что важно, а что нет.
Скажу вам еще кое-что. Большинство вещей, которые в ужасные мгновения на рубеже жизни и смерти отправляются в корзину «Какая разница?»… остаются там навсегда.
Если уж разобраться, именно там им и место.
Сарали Перел
Детские удовольствия
Наша человеческая жизнь умирает на корню и все же простирает свой зеленый росток в бесконечность.
Генри Дэвид Торо
Я не обращала внимания на изменения в поведении моей матери до того момента, пока ей наконец не поставили диагноз «болезнь Альцгеймера». Я привыкла вполуха слушать истории, которые она повторяла снова и снова, и вставлять недостающие слова в ее предложения.
Думаю, я могла бы и дальше отрицать очевидное, если бы ее ненадолго не положили в больницу. В ту ночь она, похоже, проснулась и не поняла, где находится, и сестры в конце концов нашли ее в коридоре. Последовала консультация невролога, и доктор сказал мне, что у мамы средняя стадия болезни Альцгеймера.
Я оказалась в ловушке мыслей об испытаниях, которые нам предстояли.
Мы сидели в переговорной комнате больницы, и врач был очень добр к нам. Он объяснил, что при деменции память уже не восстанавливается, как после инсульта. Мне показалось, что я это поняла, но в последующие месяцы мне не раз приходилось сдерживаться, чтобы не сказать: «Я ведь уже говорила!»
Мама поселилась с нами после выхода на пенсию. Мы крепко дружили, и она вела довольно независимую жизнь, полную интересных занятий. Все это изменилось в одночасье, как только прозвучало единственное слово: «Альцгеймер».
Мгновенно забыв о счастливых, активных днях, я оказалась в ловушке мыслей об испытаниях, которые нам предстояли. Пока я слушала и принимала диагноз, в моем сознании произошел сдвиг: вместо того чтобы дружить с мамой, теперь мне нужно было о ней заботиться.
Каждый день таил в себе новое открытие: я узнавала, что мама знала и что уже не могла вспомнить. К примеру, у меня внутри что-то оборвалось, когда я поняла, что она больше не может читать инструкции. Она стояла перед микроволновкой, держа в руках замороженные полуфабрикаты, и не знала, что с ними делать. В тот же день я поняла, что кто-то должен с ней сидеть, пока я на работе. Только так я могла убедиться, что она сможет поесть, пока меня нет рядом.
Я постоянно искала способ обеспечить маме как можно лучший уход и внимательно наблюдала за ней, не подавая виду. Оглядываясь назад, я гадаю, не была ли я слишком бесцеремонна, принимая все решения за нее. Да, у меня были благие намерения, но вполне вероятно, что в процессе я попрала ее независимость и отказалась признавать ее способность выражать свои мысли и чувства.
Мне сложно было решить, что делать с ее машиной. Я не могла оценить, сумеет ли она доехать до магазина и затем найти дорогу домой. Не пора ли было забрать ключи у нее из сумочки? К счастью, в этом вопросе мы смогли прийти к соглашению, когда она позвонила мне из торгового центра и сказала: «Я не могу найти свою машину. Помоги!» Слава богу, она помнила хотя бы мой номер – наверное, он впечатался ей в память, потому что она набирала его сотни раз.
|
|
Это решение стало для нас обеих большим ударом. Оно обозначало существенную потерю самостоятельности для мамы и рост ее зависимости от меня. Я также начала гадать, смогу ли убедить маму носить медицинский браслет с именем и адресом, не задев тем самым ее гордости.
С каждым днем терялось все больше воспоминаний, но я постепенно убеждалась, что нет худа без добра. Поскольку у мамы не было воспоминаний о прошлом, я смогла увидеть ее в новом свете, когда она освободилась от груза, который многие из нас всю жизнь носят с собой. Она забыла о своих обидах на невестку и снова говорила с ней по телефону. Она могла ходить в парикмахерскую по вторникам, а не по субботам, потому что каждый ее день начинался с чистого листа.
Поскольку у мамы не было воспоминаний о прошлом, я смогла увидеть ее в новом свете.
Постепенно меня перестала тяготить необходимость заботиться о маме и постоянно быть рядом. У нас установились товарищеские отношения. Мы часто занимались каким-то делом, и для нее это словно было впервые. Я видела, с какой радостью она задувает свечи на торте в свой день рождения, раскрашивает картинки цветными карандашами и рвет цветы в парке.
Поразительно, как изменилось ее поведение. Она забыла о боли в спине, и мне больше не приходилось ездить по парковке в поисках ближайшего к магазину свободного места. Она даже начала гулять по нашей улице.
Однажды мы пошли в буфет со шведским столом, и я, признаюсь, была шокирована и смущена, когда мама запустила руки в миску с салатом и навалила на свою тарелку целую гору еды. Она не помнила, что ей нравится, а что не нравится, и я удивленно смотрела, как она пробует одно блюдо за другим.
Со временем я заметила, что мама стала по-новому следить за собой. Она одевалась сама, но не обращала внимания на сочетаемость вещей. И это тот же человек, который когда-то покупал мне юбки в складку и подходящие по цвету кардиганы и гольфы! С некоторой грустью я увидела, что она завладела пультом от телевизора и вместо некогда любимой классики Голливуда теперь смотрела одни вестерны.
|
|
Она не знала, что в мой распорядок дня добавляется все больше дел. Она уже не платила по счетам, не готовила ужин, не ездила по врачам, не стирала и не делала множество других вещей, занимающих наш день.
В основном она просто была рада находиться рядом со мной. Она ходила за мной из комнаты в комнату и всегда была готова сесть в машину, чтобы поехать за покупками или в ресторан. Я постепенно узнавала ее заново, когда она показывала, что ей нравится и не нравится, и проявляла целый спектр непредсказуемых эмоций. Она была моей мамой, а не просто каким-то больным человеком.
Я часто вспоминаю, как взяла ее с собой на концерт. Группа играла музыку эры свинга прямо на свежем воздухе. К этому времени мама едва могла поддержать разговор, но стоило ей услышать первые аккорды, как она стала подпевать почти каждой песне! Более сорока пяти минут я восхищалась ею и радовалась, что глубоко внутри у нее по-прежнему оставался мостик во внешний мир. Я до сих пор помню, как ее лицо светилось от радости.
Болезнь Альцгеймера научила меня ценить маму, а не просто заботиться о ней. Память покидала ее, и она была почти по-детски невинной. Мама помогла мне взглянуть на мир иначе и ценить каждую минуту. По иронии судьбы чем меньше она помнила, тем более крепкую связь с миром мы ощущали.
Джин Ферратьер
Люди превыше всего
Я предпочитаю верить в лучшее в людях – это делает жизнь проще.
Редьярд Киплинг
Придя на родительский день в школе сына, я изучила доску объявлений возле его класса. В море цветных бумажек, приколотых к доске, я заметила творение Коди. Улыбка застыла у меня на губах.
В одном кружке он должен был написать, что ему не нравится.
Добродетельны они или нет – люди превыше всего.
«ЗЛЫЕ», – заглавными буквами вывел он.
Я перепугалась. Где Коди успел столкнуться со злом? Может, кто-то обидел мое чадо?!
– Коди, – спокойно сказала я, – расскажи-ка, что ты тут написал?
– Мне… не нравятся… злые, – медленно произнес Коди.
Это упражнение должно было показать, как дети воспринимают мир, поделенный на две части: хорошее и плохое.
Им не важно, как выглядит человек. Он либо хороший, либо плохой. Вот, например, наша соседка. Она хорошая, она всегда угощает детишек конфетами. А тот мальчишка, который пнул Коди ногой в живот, когда они ехали на автобусе в школу?
– Он злой, мам! – плакал Коди. – Он плохой!
– Он не плохой, – ответила я, вытирая ему слезы. – Он просто ПОСТУПИЛ плохо. Есть разница.
Так нам советуют говорить в журналах для родителей. И это логично, ведь так мы начинаем понимать, что «люди превыше всего».
Не важно, здоровы они или больны.
Не важно, работают они или нет.
Есть ли у них дом.
Добродетельны ли они.
Люди все равно превыше всего.
Но я сомневалась, что Коди понимал мою логику.
Пока не наступило одно теплое воскресное утро.
Мы с Коди приехали в пиццерию, где праздновала свой день рождения одна из его одноклассниц, Кристи.
– Коди! – воскликнула Кристи, подходя к нему в облаке розовых рюшей.
Ее густые светлые волосы были заплетены в длинную косу. Сияя, она обняла друга.
– Кристи, – сказала я, – ты чудесно выглядишь!
– Спасибо, – ответила она и немного повертелась передо мной. – Коди, пойдем играть!
Нисколько не стесняясь быть единственным мальчиком среди присутствующих на празднике, Коди играл в одну игру за другой и кормил жетонами голодные автоматы.
Когда на украшенных шариками столах появилось несколько пицц, Кристи попросила Коди сесть рядом с ней. Когда Коди заказал себе розовый лимонад, она властно сообщила официантке:
– Я буду то же самое.
Настало время открывать подарки, и Кристи объявила:
– Я хочу открыть подарок Коди первым!
Я вручила ей небольшой сверток, в котором была розовая игрушка, издававшая забавные и грубоватые звуки, если потянуть ее за хвост.
– Это тебе на рюкзак, – смущенно пояснил сын.
– Здорово! – воскликнула Кристи и обняла Коди. – Спасибо!
Когда все ели торт, Кристи нагнулась ко мне и сказала:
– Миссис Оливер, Коди всегда так добр ко мне в школе. Он единственный, кто ни разу меня не обижал.
Я едва сдержала слезы. Не только потому, что эта малышка догадалась похвалить доброту Коди его матери, но и потому, что я вдруг поняла, какими жестокими могут быть дети, особенно по отношению к полным девочкам вроде Кристи.
Это поразило меня до глубины души – и я стала еще сильнее гордиться сыном.
В голове у меня крутилась лишь одна мысль: он понял.
Коди все понял.
Люди превыше всего.
Дженнифер Оливер