Милая женушка, славный малыш

 

Лесси вернулась домой. Ей все‑таки не понадобилась помощь. Она вернулась сама.

Еще темно, не разглядишь, кто это. Лишь фигура, фигура приближается. Но собака узнала.

Реджи чуть не лишилась чувств. Затошнило от химического прилива в организме. Великий адреналиновый водопад рушился сквозь нее, и сердце в груди сжималось тугим жестким узлом. Столько чувств обуревали Реджи – не распутать, не разделить. Облегчение и недоверие. Счастье. И ужас. Бесконечный ужас.

Доктор Траппер шла к ним с деткой на руках. Босая, по‑прежнему в своем костюме, а детка в матроске. Доктор Траппер была вся в крови. От крови слиплись волосы, в крови все лицо, ноги. И на детке тоже потеки и кляксы.

Но это не их кровь. Детка засмеялся, увидев Сейди, а доктор Траппер шла прямая и сильная, точно героиня, королева‑воительница.

Собака ринулась вперед и встретила доктора Траппер первой, шаловливая, как щенок. Приблизившись, детка протянул к Реджи толстые ручки и изобразил морскую звезду. Она поймала его, крепко обняла и сказала:

– Привет, солнце. Мы по тебе скучали.

 

Джексон зашел в дом, вышел позеленевший, потом слил бензин из «тойоты», окатил стены и поджег.

Казалось бы, в такой ситуации вызываешь полицию – похищение, убийство, самозащита, все такое, – но нет, как выяснилось, не вызываешь.

– Я не хочу, чтобы это осталось в деткиной жизни навсегда, – сказала доктор Траппер Джексону. – Понимаете меня? Так, как это осталось в моей.

И видимо, Джексон понял, потому что взял и уничтожил все место преступления; пуф‑ф – и ничего не осталось.

А потом они пошли по грунтовке к машине, и в темном утреннем небе у них за спиной вздымалось пламя. Небось поглядеть на них – как из преисподней выбрались.

 

Джексон отвез их на маленькую стоянку у края поля, и доктор Траппер сказала:

– Высадите нас здесь, – точно он из супермаркета их подвез. – Я уже дом вижу, – сказала она. – С нами все будет хорошо. Спасибо вам.

Детка протянул ему толстую ладошку, Джексон ее пожал, сказал:

– Здравствуйте. – И детка засмеялся.

– До свиданья, мистер Б., – сказала Реджи и поцеловала его в щеку – клюнула легонько, как воробышек.

 

В доме полицейских битком, но они зашли с поля, через дыру в изгороди, потом в сад, в кухню, где единственный признак жизни – угольная пыль для отпечатков пальцев, поэтому доктор Траппер и Реджи поднялись по задней лестнице и пошли в ванную, словно невидимки или заколдованные. Доктор Траппер налила воды в ванну, дала детку Реджи и сказала:

– Помоешь его, пока я душ приму? – И когда оба они помылись, согрелись и завернулись в полотенца, доктор Траппер заметила: – Удивительно, как плохо без мыла и горячей воды. – А потом сказала, будто так и надо: – Ты не могла бы взять нашу одежду, сунуть в рюкзак и выбросить где‑нибудь? – И Реджи, которая уже наловчилась обходиться с окровавленной одеждой, запихала в рюкзак деткину матроску, и костюм доктора Траппер, и ее футболку, и красивое белье – все в крови, уже не спасти. Кровь еще не совсем высохла – Реджи предпочла об этом не думать.

Потом она принесла чистую одежду из спальни и из детской – там тоже повсюду угольная пыль, – и они оба стали как новенькие. А Реджи нет – Реджи была старая, она за день целую жизнь прожила.

 

Когда они сошли вниз, вся полиция в доме совсем ошалела. Один криминалист спросил:

– Вы кто? – И доктор Траппер сказала:

– Джоанна Траппер. – А криминалист сказал:

– Что вы делаете, это место преступления, что вы тут под ногами путаетесь? – И доктор Траппер сказала:

– Какого преступления? – А полицейский сказал:

– Похищения. – И тут до него, видимо, дошло, что он сморозил глупость, потому что жертва похищения сидела перед ним и говорила:

– Реджи, поставишь чайник? – А Реджи отвечала:

– Да, нам всем чаю бы не помешало.

И тут все, понятно, захотели задать доктору Траппер миллион вопросов, а она твердила ужас как вежливо:

– Пожалуйста, простите, я ничего не помню.

Потом они выпили чаю, и Реджи сказала:

– Ну, я пойду, доктор Т. Дел по горло, повидаться кое с кем надо. – А полицейским сказала: – Пока, ребята. – И закинула рюкзак на плечо, будто в рюкзаке у нее книжки, или письма, или что угодно, только не окровавленная одежда.

 

Большие надежды

 

Джексон ждал у больницы, подняв воротник. Она не обратила внимания – прошагала мимо, но он схватил ее за руку. Кожа ее была суха и холодна. Она выдернула руку и пошла дальше. Он ее догнал.

– Очень жалко, что так получилось с мальчиком твоим, Маркусом.

 

Они сидели в ее машине, она плакала, а он ее обнимал. Успокоившись, она вывернулась, точно он ей мешал, и высморкалась.

– Мы ее нашли, ты уже знаешь? – спросила Луиза. – Знаешь?

– Доктора Траппер? Да, слыхал. Реджи сказала.

– Как?

– Позвонила.

– У тебя телефона нет.

– Это правда.

– Ты не мог бы хоть попытаться соврать? – сказала она. – Я знаю, что дело нечисто, у тебя на лице все написано. Ты очень плохо врешь.

Что сказать? Что он выдернул ручку у мужика из глаза, кинул нож в уличный мусорный бак за пару минут до приезда мусорщиков? Поджег дом, уничтожил место преступления и покрывает двойное убийство? Она полицейский, он бывший полицейский. Между ними пропасть, которой не одолеть, потому что он никогда не сможет сказать ей правду. Она всегда будет в его прошлом, а в грядущем – никогда.

– Езжай домой, Луиза.

– И ты тоже.

 

Он сел в междугородний автобус. Непонятно, отчего раньше не додумался. Автобус оказался на удивление удобный – ночной экспресс, который ловко доставил его в Хитроу еще затемно. Одиссея наконец‑то завершилась. Джексон пошел пить кофе и ждать, когда приземлится жена.

 

Судя по табло в терминале 3, рейс 022 сел в Хитроу двадцать минут назад. Нужно время, чтоб высадить всех из этой гигантской птицы, аэробуса А‑340, а потом, само собой, пассажирам предстоит тяжкое испытание – забрать багаж, поэтому Джексон переключился в ждущий режим, бездумное дзэнское состояние, к которому в бытность частным детективом его приучили бесконечные часы в машине – в ожидании, когда на радаре мелькнет пропавший муж или неверная жена.

Выход загородили встречающие. Джексон в жизни не видал такой мешанины национальностей разом – тем более такой благодушной, особенно если учесть ранний час. На внешних подступах расположилась менее жизнерадостная шеренга таксистов и просто водителей с отпечатанными логотипами компаний и рукописными табличками. Говоря технически, Джексон принадлежал к первой группе, но сам себя числил среди братьев по оружию из второй.

На несколько минут наступило затишье – предвкушение в толпе обострилось и внезапно вспыхнуло восторгом, когда автоматические двери зашипели, открылись и вошел пассажирский авангард – люди из первого класса, в костюмах, с ручной кладью, героически равнодушные к толпе встречающих.

– Вы с вашингтонского рейса? – уточнил Джексон у изнуренного человека, который пробормотал «да» так, словно поверить не мог, что в такую рань к нему обращается незнакомец.

Вскоре пассажиры уже текли с самолета и изливались в зал. Затем поток ослаб, почти иссяк – из ворот изредка выходили только замордованные семейства с младенцами и прочими детьми. Инвалиды на колясках замыкали ряды.

Жены – ни следа.

 

Объяснений, понятно, может быть несколько. Потерялся чемодан, и она заполняет бумаги в зоне получения багажа. Задержали на таможне, на иммиграционном контроле, на паспортном контроле, проверка, ошибка. Джексона однажды промурыжили несколько часов, потому что на его затрепанном паспорте отошла ламинация. Он подождал Тессу еще двадцать минут, но буддистского спокойствия как не бывало – только ажитация пастушьей собаки.

Может, на самолет опоздала, сказал он себе. Она бы позвонила, SMS прислала. Может, Эндрю Декер прочел ее бодрое сообщение на «Блэкберри» Джексона (Пришлось поменять рейс или В самолете нет мест! Полечу следующим).

Может, он перепутал номер рейса – после катастрофы в голове все перемешалось, фарш вместо мозгов, как сказала Луиза.

Он попытался позвонить Тессе на мобильный из автомата, но кредитной карты у него не было, а мелочь вскоре закончилась. Почти все деньги Реджи он потратил на автобусный билет.

В конце концов он пошел в представительство авиакомпании, и женщина («Лесли») в форме такого цвета, что можно утонуть в ванне томатного соуса – и никто не заметит, сообщила, что в списке пассажиров Тессы Уэбб не значится.

– Выходит, опоздала на самолет, – сказал Джексон.

– Она и билета не покупала, – сказала Лесли, вглядываясь в экран. – И вообще не покупала билетов ни на какой самолет. В базе данных нет такого имени.

Может, она перепутала авиакомпанию, он же не видел билета, – может, она летела «Бритиш Эйруэйз», а не «Атлантик». Дама в «БЭ» говорила с ним неохотно – видимо, дело в синяках, решил он, или в перевязи, или в том, что он излучал отчаяние, полно ведь причин с ним не связываться, – однако сказала, что следующий рейс из Далласа приземлится через час. Так что Джексон еще подождал. Тессы не было. Он прождал все утро, потом плюнул, сел в экспресс до Паддингтона, а оттуда пешком дошел до Ковент‑Гардена. Заняться‑то больше нечем.

На остатки денег Реджи он купил пакет круассанов. Вот сейчас придет и выпьет хорошего кофе из промышленной кофемашины. Он не пил хорошего кофе с самого отъезда в среду утром.

Поначалу в голову не пришло, а теперь казалось совершенно логичным: наверняка Тесса прилетела рейсом пораньше, а может, и вчера, – прилетела и не понимает теперь, почему его нет дома. Джексон вполне уверил себя, что так дела и обстоят, и оптимистично насвистывал, взбираясь по лестнице в их орлиное гнездо («любовное гнездышко», сказал он однажды, и она расхохоталась – то ли над его сентиментальностью, то ли над клише).

Он громко постучал. Ключей у него не было, но зачем ключи – ведь дома жена. Спит после перелета. Крепко спит. Или выскочила купить пакет круассанов. Свежего кофе любимому, принести свежий кофе в гнездо их любви. Кровля дома их – кедры, потолок их – кипарисы.[159]

Да где ж ее носит‑то?

В свое время, не сообщив соседу внизу, Джексон спрятал лишний ключ за косяком соседской двери. Даже найдя ключ, вор вряд ли сообразит, что это ключ от другой квартиры. Воры, вообще говоря, недалекие оппортунисты. Джексон вспомнил ключи от «приуса» за банкой «Дымчатого жемчуга». Хорошее имя для Джоанны Траппер в другой жизни. В непроницаемой китайской жизни. Она сказала, что убила тех двоих, которые держали ее в доме, потому что они хотели убить ее и детку, но Джексон не был уверен. Она бы выехала на самозащите – это бесспорно, но в доме она учинила кровавую баню, и от этой славы не отмылась бы никогда. На всю жизнь она осталась бы женщиной, убившей своих похитителей, а детка – сыном этой женщины. Джексон ее понимал. Она тридцать лет бежала от одного кошмара – и рыбкой нырнула в другой.

 

Он сунул ключ в замочную скважину – какое облегчение. Ключ повернулся – и Джексон дома. Ну наконец‑то.

Ни следа Тессы. Никакого пакета свежего кофе в кухне. И круассанов тоже нет. Куда пошла возлюбленная твоя?[160]

 

Учуял он прежде, чем увидел. Уж явно не кофе. Судя по скотобойному амбре, оно тут пролежало минимум день. Не оно – человек. У его ног валялся пистолет, русский какой‑то, «Макаров», «Токарев», Джексон не помнил, – в Заливе их было полно, многие привозили домой трофеями. Может, парень – бывший армейский, предпочел уйти чисто, снес себе полбашки. Да нет, не чисто – наоборот. Повсюду кровь, мозги, еще какая‑то мерзость, Джексон не вглядывался – не хотел наследить на месте преступления. Одно он за последние сутки уже уничтожил, – пожалуй, второе лучше не трогать.

У парня не хватало почти всей головы – не разберешь, знает ли Джексон мертвеца. Костюм знакомый – похож на поношенный костюм, что сидел рядом в поезде, обычный Джо по фамилии Никто. Чужой не чужой – с какой радости человеку пришло в голову вломиться и покончить с собой здесь? Джексон был приучен к трупам, в свое время навидался, но вот находить их у себя дома не привык. Да нет, не вламывался парень – двери‑окна вроде не тронуты.

Осторожненько, стараясь не наступить в кровь, Джексон подобрался ближе и двумя пальцами выудил у мертвеца из внутреннего кармана бумажник. В бумажнике – две знакомые фотографии и водительские права. Джексон всмотрелся в портрет на правах. Ему этот снимок никогда не нравился, он и в лучшие времена на фотографиях выходил плохо, а тут просто вылитый беженец из прифронтовой зоны. Подмывало еще покопаться у парня в карманах, но Джексон сдержал себя. Водительских прав хватило – парня звали Джексон Броуди.

Он подумал было звякнуть Луизе, сказать, что Эндрю Декер больше никуда не бежит, но в итоге просто набрал 999.

 

В ожидании новых кредитных карт он попросил Джози перевести ему денег через интернет (А теперь ты что натворил, Джексон?). Если б добраться до паспорта, он бы сходил в банк и снял наличных, но паспорт в квартире, а все, что в квартире, недосягаемо, пока полиция не разрешит вернуться.

– Предположительно место преступления, – сказал один полицейский. – Мы не уверены, что это самоубийство, сэр.

– Ну да, – сказал Джексон, – я когда‑то был полицейским.

 

Сначала он позвонил не Джози, а Джулии, но Джулия его проблемами не заинтересовалась. Ее сестра Амелия умерла в среду на операционном столе («Осложнения, – прорыдала Джулия. – Амелия во всей красе»).

Денег хватит на несколько дней. Пока квартира считается местом преступления, Джексон снял номер в дешевой гостинице в Кингз‑Кросс – не то чтобы он планировал возвращаться в Ковент‑Гарден. Ну как закидывать ноги на диван и открывать пивные банки в комнате, где кто‑то в буквальном смысле вышиб себе мозги?

Гостиница оказалась дыра дырой. Ровно год назад он жил в «Ле Мёрис» с Марли – рождественские закупки в Париже – и по вечерам выходил поглазеть на праздничные витрины «Галери Лафайет». А теперь торчит в блошиной норе в Кингз‑Кросс. Как пали сильные.[161]

 

В понедельник он отправился в Британский музей.

О Тессе Уэбб там слыхом не слыхивали.

– Она здесь куратор, – твердил Джексон. – По Ассирии.

Ни Тессы Уэбб, ни Тессы Броуди. Никто в музее не знал ни о какой конференции в Вашингтоне.

Джексон обратился к мужику по имени Ник, бывшему военному связисту, который трудился теперь в Столичной полиции, а до недавнего времени работал на Берни. Сам Берни куда‑то запропастился.

Ник отрапортовал, что никакой Тессы Уэбб не было ни в школе Святого Павла для девочек, ни в оксфордском Кибл‑колледже, ее нет в системе госстрахования, ей не выдавали водительских прав. Интересно, что ему скажут, если он заявится в полицейский участок и сообщит, что пропала его блудная жена. И как сообщить о пропаже человека, которого, похоже, никогда и не существовало?

 

Детектив‑инспектор, который вел дело, сказал:

– Провели вскрытие. Декер покончил с собой, патологоанатом уверен на все сто.

– В моей квартире?

– Ну, ему же надо было где‑то застрелиться. У него были ваши ключи, ваш адрес. Может, он даже стал с вами идентифицироваться. Где он раздобыл пушку, неизвестно, но последние тридцать лет он путался с уголовниками, вряд ли было сложно.

 

Во вторник Джексона впустили в квартиру. Он взял паспорт, пошел в банк снять деньги и узнал, что денег у него нет. Инвестированных в том числе.

– Эта твоя так называемая жена – ты подумай, какая умная, – восхитился Ник. – Все перевела с твоих счетов на свои – теперь ищи‑свищи. Ловко, очень ловко.

Тесса исчезла, деньги исчезли, Берни исчез. Одна большая подстава, с самой первой «случайной» встречи на Риджент‑стрит. Они вдвоем слепили ее такой, чтоб ему понравилась, – как она выглядела, как себя вела, что говорила, – и он потерял голову как последний дурак. Идеальная разводка, а он – идеальный лох.

Он так устал, что даже не злился. И к тому же он ведь не заработал этих денег – а теперь они просто перешли к другому, кто тоже их не заработал.

 

 

VI

РОЖДЕСТВО