Там, где чисто, светло

 

«Приуса» в гараже больше не было. Из заднего окна лился свет. Шесть утра, суббота, – может, Нил Траппер рано встал, но, скорее, и не ложился. Сквозь французские окна она видела, как он, закрыв глаза, сгорбился на диване в гостиной. Луиза легонько постучала в стекло – призрак мисс Джессел,[158] – и Нил Траппер в ужасе подпрыгнул; потом узнал ее, и ужас отпустил. Нил Траппер нестойко поднялся, отпер дверь.

– Ничего не говорите – и снова вы, – сказал он. Не человек, а пустыня выжженная.

– Не хотите рассказать, кто эти ваши друзья? – спросила она, войдя, и он мрачно засмеялся:

– Друзья? Какие друзья? У меня, как выяснилось, нет друзей. – Живой мертвец, одно слово.

– А ваша жена? Что с ней, мистер Траппер? Мне кажется, мы уже достаточно морочили друг другу голову, вы как думаете? Она не вызывала машину, чтобы поехать в Йоркшир, ей не звонила тетя, и вообще – это в некотором роде решающий аргумент, – ее тетя умерла две недели назад. Так что же творится?

Нил Траппер рухнул в кресло и закрыл лицо руками. Луиза присела перед ним и мягко сказала:

– Просто скажите, ее похитили? Да или нет?

Он шумно втянул воздух и промолчал.

Луиза встала и как можно официальнее произнесла:

– Нил Траппер, я сейчас задам вам несколько вопросов. Вы имеете право не отвечать, но все, что вы скажете, будет зафиксировано письменно и может быть использовано в суде.

И тут он разрыдался.

 

Луиза стояла на парадном крыльце Трапперов, вдыхая морозный утренний воздух. В такие вот минуты она жалела, что не курит, – если б курила, ее не тянуло бы так отчаянно устроить налет на Трапперовы запасы «Лафройга».

Утро разгорелось, на улице полиция кишмя кишит. На ум приходят драка и кулаки, которыми машут.

Нила Траппера увезли на допрос, но он нес околесицу; полиция Стрэтклайда постучалась в роскошный пентхаус Андерсона, но тот весь обложился юристами. Никто понятия не имел, где искать Джоанну Траппер. На М8 нашли «ниссан» с номером, который назвала Реджи, но люди из «ниссана» тоже помалкивали.

Джоанна Траппер мертва, Луиза в этом не сомневалась. И детка мертв. Лежат где‑нибудь в канаве или стали кормом для свиней. Траппер сказал, что, когда он пришел вечером в среду, ее уже не было, а спустя час ему позвонили и сказали, что, если обратится в полицию, жену больше не увидит.

– Велели найти деньги, заплатить Андерсону, или переписать на него все, – сказал он Луизе перед тем, как его повезли в участок.

– И это было в среду? – спросила она. – А сегодня суббота, и вы не переписали на него все в ту же секунду?

– Я пытался деньги найти.

– Вы не переписали на него все в ту же секунду?

– Не надо намекать, будто мне плевать на мою семью.

– Вы. Не переписали. На него. Все. В ту же. Секунду.

– Вы не понимаете.

– Я понимаю – вы не переписали на него все в ту же секунду. Над этими документами суд хохотал бы до упаду. Вы бы все сохранили и получили бы шанс спасти жену и ребенка.

– А он бы достал меня еще как‑нибудь. Андерсон – маньяк, и подручные у него маньяки. Если запустил зубы, челюсти уже не разожмет. Если б я потащил его в суд, он взял бы нас в оборот, убил бы наверняка.

 

Из дома вышел полицейский и сказал:

– Босс? – У него на лбу было написано «важные вести», и Луиза подумала: ну вот, Джоанна Траппер мертва, но тут полицейский расплылся в улыбке до ушей. – Вы не поверите, босс. Она вернулась. Она в доме.

– Кто? Доктор Траппер?

– Доктор Траппер и детка. И девочка.

– Девочка?

 

Это что еще за фокусы? Джоанна Траппер сидела на диване в некогда прелестной гостиной. Чистые джинсы, мягкий бледно‑голубой свитер – вроде бы кашемировый. С жемчужными пуговками на манжетах. Эти детали не лезли ни в какие ворота. Вымыта дочиста. Волосы влажные, – похоже, она только что из душа.

– Детка спит в кроватке, – сказала она, не успела Луиза спросить.

Рядом на диване сидела Реджи – лицо сияющее и пустое, точно она полна решимости ни слова не сказать вообще ни о чем. Джоанна Траппер, напротив, держалась непринужденно.

– Простите, если у вас из‑за меня возникли сложности, – сказала она (можно подумать, за опоздание к стоматологу извинялась). – Я уезжала на пару дней. Боюсь, я ничего не помню. Какая‑то временная амнезия. Формально это называется, если я правильно помню, «диссоциативная реакция бегства». Травма, причиненная воспоминанием о прошлой травме. Эндрю Декер, очевидно. И так далее.

– И так далее? – повторила Луиза.

Она соображала, как подступиться к допросу двух виртуозных лгунов, – не поймешь, как отыскать правду, не говоря о том, как ее понять, – но от этой проблемы ее спас стук в дверь. В комнату ввалилась Карен Уорнер.

– Прости, что прерываю, босс.

Она дышала тяжело, как будто бежала. Чудесного возвращения Джоанны Траппер она толком и не заметила. Лицо мрачно – ясно, что случилось нечто ужасное.

– О господи, – сказала Луиза, хватаясь за сердце. – Нидлер, да? Он вернулся? – И Карен сказала:

– Да. Вернулся.

– Кто‑то погиб, – сказала Луиза. – Я по лицу вижу. Кто? Элисон? Ребенок? Все?

– Не они, босс. Маркус.

 

На волоске. Смешное выражение, если вдуматься. Маркус был в операционной. Луиза и Карен сидели в опустевшем «Святилище» Королевского лазарета. В честь Рождества здесь стояла какая‑то общехристианская растительность.

– Что произошло? – спросила Луиза.

– Не знаю, все очень запутанно. Он услышал вызов и ответил, – по‑моему, он был на кольце, на работу ехал. Местные уже примчались, и это все было как‑то между делом, понимаете, она ведь столько раз кричала «волки».

– Между делом. Господи.

 

Нидлер всю ночь продержал семейство на мушке. Один из детей добрался до тревожной кнопки, местная полиция ответила, «первый офицер, оказавшийся на месте происшествия», позвонил в дверь, Нидлер открыл и выстрелил ему в грудь. Этим первым офицером был Маркус.

– Он пошел без жилета, – сказала Карен. – Надо было спасательского фургона дождаться. Идиот.

– Дурак дороги не разбирает, – сказала Луиза. – Хотел помочь.

Когда прибыли Карен и Луиза, все было кончено.

Нидлер вышел из дома, дав спасателям возможность прицелиться, но они не успели – Нидлер застрелился сам.

– Сволочь, – сказала Луиза. Она хотела видеть, как его убьют, хотела разорвать его на куски голыми руками, словно очумелая менада.

 

Маркуса доставили в больницу Святого Иоанна в Ливингстоне, потом перевезли в Королевский лазарет Эдинбурга и там прооперировали.

Хирург вышел из операционной, узнал Луизу и слегка поднял брови – чуточный жест, мать Маркуса не заметила, а Луиза уловила.

– О господи, – простонала она.

– Вряд ли Он поможет, – сказала Карен.

 

Луиза стояла в изножье. Мать Маркуса сидела у постели, сжимая руку сына. Его подключили к системе жизнеобеспечения в отделении реанимации.

– Он мой единственный ребенок, – сказала его мать. Ее звали Джудит, но невозможно называть ее никак иначе – только «мать Маркуса». – Его отец умер, – сказала она. – Я всегда боялась, что со мной что‑нибудь случится и он останется один.

Ребенок без матери. А теперь она будет матерью без ребенка. И Луиза тоже его теряла, славного своего мальчика.

Появилась девушка – ее привела медсестра; девушка села напротив его матери.

– Это Элли, – сказала мать Маркуса.

Элли даже не взглянула на них обеих – если б она умела вернуть Маркуса силой мысли, он бы уже встал и пошел. Его мать протянула руку через койку, взяла девушку за руку. Свободной рукой погладила его коротко остриженные кудри.

– Он такой хороший мальчик, – сказала она. – Он как будто спит.

– Да, – сказала Луиза. Нет. Непохоже было, что он спит, никто так не спит, но елки‑палки.

Он уже ушел, он просто ждал, когда они попрощаются. К бесконечности и дальше.