Последний синклит Оберона

 

I

Коль на поляне встретишь круг травы,

Что много гуще и темней соседней,

То знай, прохожий — не сочти за бредни,

Прислушайся к словам людской молвы —

 

Что это, быстроноги и резвы,

Лесные эльфы были там намедни,

Когда на луг явились для последней,

Прощальной встречи на земле, увы!

 

Они ушли; хотя все так же свет

Роняет блики, горести не зная,

И белки так же по ветвям снуют;

 

Волшебного народца больше нет

В орешнике, где горлица лесная

Все ладит немудреный свой приют.

 

Оберон — в средневековом западноевропейском фольклоре король фей и эльфов, повелитель волшебной страны. Он является персонажем французских героических поэм из цикла «Гуон Бордосский» (конец XIII — начало XIV в.), упоминается в комедии «Сон в летнюю ночь» В. Шекспира, трагедии «Фауст» И. В. Гёте и многих других литературных произведениях.

Коль на поляне встретишь круг травы — там, где ночью эльфы водили свои хороводы, образуются «эльфийские круги» — места, в которых по непонятным причинам трава растет особенно буйно.

 

 

II

Созвал своих вассалов Оберон

В чащобе для последней ассамблеи;

И эльфы собралися там, и феи,

И даже гномы, кинув тайный схрон.

 

«Людскою верой был наш род силен, —

Сказал он, — долго мы питались ею;

Но вера все слабее и слабее,

И каждый здесь на гибель обречен.

 

Так говорят священные декреты:

Покинет вера смертные умы,

И злая стужа нас сживет со света.

 

В сердцах деревьев долго жили мы,

Отныне будем жить в душе поэта —

Лишь там для нас ни глада, ни зимы».

 

 

In memoriam

 

 

Не мертв Россетти, и не нужно слез,

Мой Марстон, над закрытой крышкой гроба;

Поглотит тело вечности утроба,

Душа взлетит под пение стрекоз.

 

Я помню, резкость в прошлом произнес —

Давай теперь ее забудем оба.

Сплету венок, какой сумею, чтобы

На камень бросить, как прощальный взнос.

 

Когда дохнул зимою Азраил,

Придуло лист к той пожелтелой груде,

Где спят давно Шекспир и Алигьери.

 

Не плачь. Твой друг лежит среди могил,

Над коими грустить приходят люди.

Он жив, пока им тяжела потеря.

 

14 апреля 1882 г.

 

In memoriam (лат.) — здесь «эпитафия».

Филипп Бёрк Марстон (1850–1887) — английский поэт, практически слепой с детства, близкий друг и единомышленник Данте Габриэля Россетти, один из немногих постоянных корреспондентов Ли-Гамильтона. Россетти умер 9 апреля 1882 г.

 

Римские бани

 

 

Мы в римских банях время провели;

Был зеленью затянут камень старый

Тех двориков, где в поисках нектара

Гудели над лужайками шмели.

 

Однажды под поверхностью земли,

Всё повидавшей — войны и пожары,

Узорные сыскались тротуары,

На них — тритоны, рыбы, корабли.

 

Вот так под дерном нынешнего дня

Лежит Вчера — до времени забыто,

Но не боится тлена и огня:

 

Траву Сегодня вытопчут копыта,

И быстро сгинет хрупкая стерня,

А Прошлое незыблемей гранита.

 

 

Весна

 

 

Печаль таится в воздухе апреля

Для тех, кто знает путь вещей земных;

Чреваты ложным чаяньем для них

Надежды, что вокруг зазеленели.

 

Пеан листвы и стрекот свиристеля

Содержат примесь пеней потайных;

И Смерть летит на крыльях сурьмяных,

Рождая ветер, в коем запах прели.

 

Поет в лесу ликующая птица;

Струится сок в глуби древесных вен;

Пчелиный звон как нежная цевница;

 

Но скрытый вздох в тех звуках нам явлен;

И каждый лист, что по весне родится, —

Свидетельство грядущих перемен.

 

 

Филипу Марстону

 

 

Идти во тьме сквозь освещенный лес,

Листвы иной не ведать, кроме палой,

Когда в отрадном блеске карнавала

Весна приходит с ворохом чудес;

 

По звукам узнавать, что день воскрес,

А ночь на время притупила жало;

Вот вечер, коль вокруг похолодало —

Закат не льется пламенем с небес.

 

Лиц дружеских твои не видят очи —

Одни лишь голоса летят вослед,

Как души, что-то смутное пророча.

 

Сказал Господь во Тьме: «Да будет Свет!»,

И тут же спрыгнул День с коленей Ночи.

Но свет его не про тебя, поэт.

 

См. прим. к сонету 182.

 

Оксфорд

 

 

Вам предстоит увидеть то, что я

Уж не увижу: каменные стены,

И стекла витражей, и гобелены,

И башни, и зеленые поля.

 

Вам у реки, дыханье затая,

Смотреть, как машут веслами спортсмены;

Приветствует восьмерки в клочьях пены

Болельщиков кричащих толчея.

 

Но мчится год за годом надо мною…

Унесены береты и плащи

В минувшее текущею волною;

 

На стенах башен темные плющи,

Теряя очертание земное,

Истаивают призраком в нощи.

 

Восьмерки — лодки, на которых с 1829 г. проводятся традиционные состязания по гребле между студентами Оксфорда и Кембриджа.

Берет и плащ — форменная одежда английских профессоров и студентов.

 

Луидор Мюссе

 

 

Спала на гальке как-то в день погожий

Дочь рыбака, и ветерок-фланер

Ласкал ее растрепанный вихор,

Легко касался загорелой кожи.

 

Поэт шел мимо, и на жалком ложе,

На рубище ее замедлил взор;

Потом, вложив ей в губы луидор,

Он удалился, спящей не тревожа.

 

Что стало с той монетою потом?

Принес доход семейству дар поэта,

Которым горд по праву скромный дом?

 

Иль жадность копит новые монеты —

Желанные, пропитанные злом

Любви продажной? Не узнать ответа.

 

Сонет основан на эпизоде, который произошел с А. Мюссе в рыбачьем поселке на бретонском побережьи Атлантики, недалеко от Нанта: «В Лё Круазике, на морском берегу, он однажды увидел подле лачуги бедного солевара девочку в лохмотьях, которая спала на солнце, положив голову на клок соломы. Он подошел и осторожно вложил луидор ей в губы, а потом на цыпочках удалился, восторгаясь своей проделкой и предвкушая радость, которую испытает дитя, когда проснется» (Paul de Musset. The biography of Alfred de Musset, translated by H. W. Preston. — Boston: Robert Brothers, 1877. P. 307; перевод мой. — Ю. Л.).