Глава V. Единство космоса

 

Всё в одном, одно во всём

 

К новому этапу

 

Итак, мы с вами видели, что есть очень много самых разных подходов к вопросу о том, что же собой представляют круговорот жизни и смерти и карма, влияющая на нашу жизнь. У меня создалось впечатление, что и наши дорогие умершие знают об этом не на много больше нашего, по крайнее мере, сразу после смерти, и что каждый из них создает свой собственный синтез на основе своего личного опыта и всего того, что ему удалось увидеть в том уголке мира иного, в котором он оказался.

Но это не мешает им говорить с такой живостью воображения и убежденностью, что нам остается лишь разводить руками от недоумения. И снова мы оказываемся здесь все в том же, уже знакомом нам климате многочисленных гностических учений первых веков нашей эры с их детально разработанными и довольно сложными системами.

Однако одно уточнение сразу напрашивается само собой: все эти самые разнообразные западные варианты понятия карма всегда довольно далеки от восточных концепций. Наш Запад просто не может разделить с Индией ее фундаментальный пессимизм перед лицом творения, жизни, материи. Отсюда и совсем другая тональность рассуждения, даже в тех случаях, где доктрины кажутся весьма похожими.

Затем, как мы видели, все эти учения развивались далее даже и в самой Индии, теперь уже как ответ на влияние Запада. Так что новейшие учения о карме не имеют уже почти ничего общего с древними упрощениями. Но поэтому и загадки, которые они пытались объяснить, снова всплывают наружу. Само это кипение идей, бурление всевозможных гипотез, уже говорит о том, что никакое решение не приходится считать удовлетворительным и исчерпывающим.

Но что мне кажется тут самым примечательным, это тот факт, что некоторые из наших собеседников в мире ином или из тех, кто принимает их сообщениях в мире этом, пришли, пусть даже не отдавая себе в этом отчета, к тому, что в чем‑то уже выше понятия кармы: к идее разделенной кармы.

 

Разделенная карма?

 

Первым на этот путь вступил, на мой взгляд, Рудольф Штайнер. Для него, на последнем витке эволюции, в конце времен, реинкарнация будет уже не нужна, и мы придем к подлинному «общению святых[155]».

«В конце, когда Земля достигнет своей цели, итоги разных культур, мало по малу воплотившиеся в ходе общей эволюции человечества, принесут плоды и для всех отдельных индивидов, каковы бы ни были при этом их частные судьбы… индивидуальность, конечно, стоит всемерно поддерживать, но в то же время она будет пронизана всем тем, что было приобретено человечеством как единым целым. Эту цель, одновременно общую и индивидуальную, сможет ясно очертить и приблизить только антропософская культура души»[156].

Речь тут идет, действительно, о разделенности, о приобщенности к одному и тому же благу, и тогда тот, кто это благо заслужил, получит от этого не больше преимуществ, чем тот, кто просто получил его в дар. Но Рудольф Штайнер, как и Аллан Кардек, все свое учение выстраивает вокруг личности Христа.

Ту же идею «общения святых» мы находим и в учении знаменитого «Кружка Флоренция 77» («Cerchio Firenze 77»):

«Ваше будущее существование задумано не для увековечивания ваших границ, той узкой дуалистической концепции реальности, которой вы обзавелись, того “Я”, которое уже будет ограничением; но для экспансии вашего “бытия”, извержения, общения со всем, что существует»[157].

«Любовь, к которой мы в итоге приходим, и которая может постепенно привести всех к подлинному общению, это не привычная нам солидарность, но способность для каждого “быть еще и другим”, взаимообогащать друг друга своим опытом, достигать уровня, на котором двое могут стать одним существом»[158].

«Вы знаете, что бывает то, что называют “общением святых”, общением сознаний всех живых существ, всех жизней, к нему мы и устремлены, пытаясь воссоздать в едином сознании одну общую жизнь, огромную, духовную, единое космическое бытие»[159].

Кружок Флоренция 77 не считает себя христианским, но, конечно, такое учение могло возникнуть только под влиянием христианского учения и идеала. Мы тут отошли весьма далеко от ментального универсума Индии, в котором, парадоксальным образом, индивид едва существует как индивид и при этом вынужден в абсолютном одиночестве добиваться своего спасения. Здесь же открывается неслыханная перспектива, совершенно новая надежда. Полное общение в бытии, в общей жизни, без исчезновения личностей. Тогда в конце эволюции одиночества больше не будет. И если в ходе нашей эволюции, нашего продвижения из одной жизни в другую, «совершенно невозможно, чтобы один человек взял на себя карму другого», то в конце, когда каждый уже завершит свою собственную эволюцию, тогда мы сможем, наконец, поделиться друг с другом опытом, накопленным за столь долгий путь.

 

К встрече

 

Майстер Экхарт (1260–1329) говорил примерно о том же. Этот великий немецкий мистик ничего не диктовал медиумам после своей смерти. И вовсе не претендовал на получение экстраординарных откровений или же паранормальных феноменов. Он был «простым» доминиканцем, профессором теологии в парижском университете и великим пророком, его деятельность протекала главным образом между Колонью и Страсбургом. Его учение вписано в давнюю традицию христианских мистиков[160]. Но вот Авиньонский Папа и его двор мистиками отнюдь не были. На Майстера Экхарта благочестивые люди не преминули донести, и несколько фраз его сочинений, вырванные из контекста, были осуждены. Основная часть его сочинений все же появилась под заголовком «Tauler», так что многие монахи и монахини могли спокойно продолжать черпать из этих сочинений помощь для своей духовной жизни.

Но недавно этот великий богослов и мистик стал объектом не слишком афишируемой частичной реабилитации. Один из современных специалистов по его творчеству высказал это со всей определенностью: «Несмотря на то, что формулировка его мыслей часто оказывается вызывающей, чрезмерной или парадоксальной, учение Экхарта было и остается ортодоксальным»[161]. А за несколько лет до этого свое недоумение выразила Жанна Анселе‑Юсташ, заметившая, что на витраже в церкви святого Андрея в Колони Экхарт изображен без нимба[162].

Это восстановление его в рядах великих христианских духовных писателей прошло почти подпольно. Недавно глава ордена доминиканцев попросил о реабилитации Экхарта. Но кардинал Ратцингер, хорошо знакомый с учением Экхарта, ответил примерно следующее: «Он никогда и не был осужден лично, поэтому и не нуждается в личной реабилитации». И все же церковное руководство веками считала Экхарта еретиком; поэтому я лично предпочел бы более торжественные и официальные заверения, омывающие Майстера Экхарта от всяких подозрений, тем более что он, вместе с Жаном де Сен‑Самсоном[163], бесспорно, является одним из тех западных мистиков, кому под силу помочь нам перебросить мостик к индуизму[164].

Потому что Майстер Экхарт тоже был совершенно убежден в наличии глубокого общения всех людей, наделенных единой человеческой природой:

«Я говорю воистину: все то благо, которым обладали все святые, и Пресвятая Богородица, Дева Мария, и Христос по Своему человечеству, все это благо принадлежит и мне по этой природе»[165].

Перед лицом все того же обещания общения святых, которое мы находим и в Кружке Флоренция, и у Рудольфа Штайнера, но обещания, относящегося к вечной жизни, отложенного на потом, на конец времен, я невольно задаюсь вопросом: а сами‑то мы уверены, что такого общения, такого симбиоза нет в наличии прямо сейчас, в наше с вами время? Разве невозможно, что по тут сторону видимостей, несмотря на видимость, на более глубинном уровне, по ту сторону наших привычных восприятий, что‑то из этого общения уже реализовано, уже подспудно присутствует, скрыто за нашим опытом? И в этом отношении мысль Майстера Экхарта, прозвучавшая несколько веков назад, кажется мне гораздо актуальнее многих сегодняшних «откровений», полученных из мира иного.