Дезинформация по телевизору

 

Я умоляю своих читателей не верить на слово всем тем впечатляющим передачам, которые показывают по телевизору. Хотя и тут все же заметно стало некоторое улучшение. Теперь владельцы телеканалов уже не так панически боятся получить за религиозную передачу тысячи протестов от разъяренных «ученых». Раньше им нужно было тщательно подготовиться заранее и хорошо уравновесить каждого «религиозника» теми, кто любой ценой будет ему противоречить. В идеале таким противовесом должен быть бородатый и маститый профессор, совершенно несведущий в той области, о которой он берется здесь рассуждать. Такая неосведомленность как раз и позволяет ему с уверенностью разносить в пух и прах всех свидетелей. Я видел много таких уверенных бородачей на тех телепередачах, в которых сам участвовал, например, в программах об околосмертных переживаниях. И каждый раз мне приходилось, правда, уже после телеэфира, убедиться в том, о чем я подозревал с самого начала: эти первоклассные и маститые «ученые» говорили всегда очень уверенно и даже властно, но говорили о том, о чем не имели ни малейшего представления! Они заранее нагромоздили себе целую кучу разных объяснений, даже не подозревая, что другие ученые, не менее первоклассные и маститые, с такими же званиями и учеными степенями, годами занимаются этими проблемами и уже давно успели доказать, что такие объяснения здесь не работают. И все‑таки нужно признать, что и на телевидении дело стало меняться к лучшему. Стали появляться передачи, в которых пытаются вести разговор о всех этих «паранормальных» феноменах честно и без предвзятости. И это уже хорошо.

Научный обскурантизм в этом отношении вполне может сравняться с клерикальным обскурантизмом. То же самодовольство и та же ударная сила. Тут нужно еще добавить, что в некоторых странах те, кто в таких передачах исполняет роль зрителей, – это не просто люди с улицы, им за это платят. И поэтому им говорят, как они должны правильно отработать полученную плату: в каких местах аплодировать, а в каких выражать возмущение. Как в разных заранее записанных передачах, где громким смехом вам четко показывают, в каких местах и вам следует смеяться. В мире, где мы с вами живем, все стало заранее сфабрикованной фальшивкой. Сфабрикованной то жадными только до денег фирмами, то государством. И второе еще хуже первого.

 

 

Слава и страдание Христа

 

Но вернемся к тайне Христа. Если Христос был обожен в Своем вочеловечении, от самого момента Его зачатия во чреве Пресвятой Богородицы, не впадаем ли мы тут снова в латинское недомыслие о том «блаженном созерцании Бога», какое было якобы у Христа даже на Кресте? Но нет! Богословие наших православных братьев далеко от этого ушло. Дело в том, что ими было разработано еще и богословие Страстей (страданий) Христовых, значительно отличающееся от привычных нам западных подходов.

В западном восприятии, как мы уже заметили, Христос как бы разделен надвое. Его душа уже пребывает в вечном блаженстве, тогда как тело наделено способностью страдать, чтобы умиротворить праведный гнев Отца, гневающегося на нас. Кроме ужаса, которые просто невольно вызывает такое странное представление о Божественной Любви, тут недопустимо еще и это разделение души и тела Христа. Тут даже не нужно обращаться за помощью к «гуманитарным наукам», нелепость такого подхода и так сразу бросается в глаза.

Традиция древней Церкви, продолженная нашими православными братьями, знает другое разделение. Мне, конечно, сразу придется предупредить, что, к сожалению, если свести всю эту гибкую систему объяснений и толкований к простой схеме, то она не вызовет у вас слишком большого доверия. Но схема латинского богословия, та вообще идет просто против самой сути Евангелия. А эта хотя бы полностью этой сути соответствует. К тому же, как мы еще не раз увидим, похоже, что и святые часто проживали в своих житиях ту же самую тайну.

Итак, предложенное разделение проходит уже не между душой и телом, но прорезает и душу, и тело. Нам предлагают различать и в душе, и в теле Христа две разновидности моментов или аспектов: аспект славы и аспект испытания. На этот раз уже нет никакой угрозы единству Христа, Его души и тела. Тело, как и душа, как мы видели, участвует в обожении, берущем начало в единстве Христа с творческой мощью Бога. Но душа, как и тело, тоже может оказаться заброшенной в условия нашего мира, в удаление от Бога. Линия такого раздела пронзает и тело, и душу.

Однако, оба эти аспекта жизни Христа не придуманы богословами. Мы все это находим и в свидетельствах евангелистов. «Отцы» Церкви просто сделали из них соответствующие выводы. Конечно, их манера выражения кажется временами слишком абстрактной. Но за их словами все же стоит подлинная и реально пережитая ими тайна.

 

Рассказы свидетелей

 

Итак, с одной стороны, Христос может ходить по водам (Мф 14: 22–33). Он повелевает ветру и буре (Мф 8: 23–27), лодка, в которую Он входит, вдруг оказывается сразу на противоположном берегу озера, вместо того, чтобы просто по нему плыть. Сила исходит из Него и исцеляет прикоснувшуюся к Нему с верой кровоточивую женщину (Мф 9: 20–22). Он читает в сердцах людей и говорит им то, что было с ними в жизни (Ин 4: 16–18). Он предсказывает разрушение Иерусалима (Лк 21: 5–7)[350]. Лицо Его вдруг просияло ярче солнца.[351] Наконец, властью от Бога Ему данной, Он прощает грехи (Лк 5:20).

С другой стороны, Он ест, Он пьет, Он страдает, Он «скорбит смертельно» (Мф 26:38; Мк 14:34) и, в конце концов, умирает. Но, что еще более таинственно, невероятно и выглядит фантастически для Бога, это то, что Он проходит через искушение в пустыне, перед выходом на общественное служение, сразу после явного знака благоволения Божия, проявившегося в момент Его Крещения. И там, в пустыне, Его искушали три раза, число тоже символическое. И еще раз, тоже три раза, Он был искушен в самом конце Своей жизни, во время моления о чаше в Гефсиманском саду, перед Страстями.

 

Искушения Христа

 

Три искушения в начале, три искушения в конце. Мы, конечно, узнали здесь все тот же образный язык, условный код. Когда мы читаем в Писании, что Бог сотворил небо и землю, то это не значит, что Он не создавал облаков и птиц, всего того, что будет между небом и землей. Это значит, что Бог сотворил все, начиная с неба и заканчивая землей. Или, когда в Апокалипсисе говорится, что Христос – Альфа и Омега (Откр 1: 8; 21: 6), т. е. первая и последняя буква, на нашем языке это звучало бы: А и Я, – то это вовсе не значит, что Он не будет и М или Р. Это значит, что Он – всё, от начала и до конца.

Следовательно, тут под знаком искушения представлена практически вся жизнь Христа. Рассказывая об искушении Христа в пустыне, св. евангелист Лука использует очень сильное выражение: «И, окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени» (Лк 4:13). В Гефсиманском саду, перед арестом, Христос начинает молиться. Что же тогда произошло на самом деле между Ним и Отцом? Апостолов при этом, как нам сообщают, сморил сон, они уснули. Петр, Иаков и Иоанн должны были следовать за Ним чуть поодаль; те же апостолы, что присутствовали и при Его Преображении на Фаворе. Но они остались чуть в отдалении, на некотором расстоянии. Христос «отошел от них» и остался один, лицом к лицу с Тем, у Кого нет лица, со Своим предвечным Отцом. Молился ли Христос вслух? Могли ли эти трое апостолов слышать Его молитву? Возможно. Видимо, слова, донесенные до нас евангелистами, это уже что‑то вроде краткого пересказа, в котором уже после событий была предпринята попытка восстановить и угадать весь ход драмы.

Но у Христа выступил пот, как при агонии, «и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22:44). Это, похоже, апостолы на самом деле видели. Возможно, всякий раз, как Он подходил к ним. Эта деталь красноречиво говорит о масштабе драмы. Похоже, что феномен этот, кровавый пот, уже немного известен. Он может возникнуть в момент очень сильной, невыносимой боли, например, при ампутации без анестезии. Но в этот момент речь идет еще не о физических страданиях Христа. Он пока еще в Гефсиманском саду. Просто масштаб Его психологических страданий приводит к тем же результатам.

Смысл этой драмы передан нам одной‑единственной фразой, с которой Христос обращается к Отцу: «… не Моя воля, но Твоя да будет!» (Лк 22:42). Вся проблема в этом необходимом переносе центра, когда другой должен стать нашим собственным центром, занять место нашего Я, а этому Я следует уступить все свое место другому. Вся динамика любви только в этом.