Традиция восточных «отцов»

Вы знаете, что Христа часто называют Словом Божиим. Выражение, видимо, относится к божественной природе Христа. Оно пришло к нам из пролога к Евангелию от Иоанна (Ин 1:14). Потому что Христос ведь и в самом деле стал для нас как бы «рупором» Бога, внешним проявлением Божественного могущества и Любви[358]. Святой Ириней Лионский[359] задавался тем же вопросом, что и мы с вами, но ему удалось удачно его сформулировать: «Слово умолкало, чтобы Он мог быть искушен, поруган, распят и смог умереть»[360]. Вы видите теперь, что сила и могущество Бога перестали действовать в Нем не только для того, чтобы Он смог пострадать, но и для того, чтобы Он был «искушен». Это еще один вариант «разъединения». И наоборот, победа Христа над страданием и искушением выражается у святого Иринея в словах, что человек в Нем был «поглощен» Богом. А это еще один способ выразить «взаимопроникновение».

Итак, Христос не выдает нам спасение извне. Он «восстанавливает» нас в Себе, говорит Ириней. Эта идея «восстановления» всего человечества во Христе вообще лежит в сердцевине богословской мысли. Но именно ее я и попытался вам передать в более современных выражениях с помощью образа голограммы. Потому что мы не спасаемся автоматически, как бы без нашего ведома и не по нашей воле, через этот механизм «восстановления». Но Христос в Себе «укрепил Своею силою Человека, который пребывал в тлене, и восстановил его на пути нетленности». Такую возможность вернул нам Христос. Теперь мы вернулись на правильный путь, снова вступили в процесс, который может привести нас к бессмертию[361].

Еще один из отцов Церкви, св. Григорий Назианзин, считает, что Христос, видя мое «непослушание», даже и его тоже принимает на Себя[362]. Вот вам пример «разъединения». И даже более того, тут проходят одновременно, одним махом, и аспект «разъединения», и аспект голограммы: «Он сделался для иудеев иудеем, чтобы приобрести иудеев… Он сделался для немощных немощным, чтобы спасти немощных… иногда и сон вкушает, чтобы и сон благословить; иногда утруждается, чтобы и труд освятить, иногда и плачет, чтобы и слезы сделать похвальными»[363]. Или еще: «Но, “приняв образ раба”, Он [Христос], снисходит на уровень братьев по рабству, рабов, приемлет на Себя чужое подобие, представляя в Себе меня и все мое, чтоб истощить в Себе мое худшее, подобно тому, как огонь истребляет воск, или солнце – земной пар, и чтоб мне, чрез соединение с Ним, приобщиться свойственного Ему»[364].

Как обычно, западные комментаторы, как правило, ослабляют этот текст, видят в нем всего лишь образ, символ, в обедненном значении этого слова. Они не понимают, что для Отцов, как и для апостола Иоанна, как и для апостола Павла, время и пространство на этом уровне реальности уже не играют никакой роли. Если этого не понять, не принять как ключ к пониманию, тогда фразы типа «Он носит меня в Себе, целиком, со всеми моими слабостями» не будут иметь никакого смысла. Такие комментарии приводят комментаторов к привычной им западной схеме: Христос берет на Себя все мои долги, Он мой представитель, предстатель за меня перед Отцом!.. К счастью, некоторые богословы все же лучше понимают подлинный смысл такого богословия. Уже по моей первой книге вы видите, что я тут не одинок. Но нам до сих пор не хватает синтеза таких идей. Именно этот пробел я и пытаюсь восполнить. Но продолжу цитировать св. Григория: «Поэтому собственным Своим примером возвышает Он цену послушания, и испытывает Его в страдании; потому что недостаточно бывает одного расположения, как недостаточно бывает и нам, если не сопровождаем его делами, ибо дело служит доказательством расположения»[365]. Итак, для реальной помощи нам недостаточно просто общего расположения Христа как Бога. Оно должно еще развернуться в поступки, чтобы придать нам тот динамизм, который способен нас увлечь:

«Он поставил против дерева – дерево[366], и руки Свои против иных рук: руки Его великодушно открыты в сравнении с теми руками, что протянуты с алчностью, Его руки пригвождены, а те опущены в отчаянии, Его руки обнимают всю землю, а те заставили изгнать Адама»[367].

Другой святой Григорий, Григорий Нисский[368], в свою очередь, поясняет, что Христос не только освободил наше тело от смерти, но и «рассеял в нем всю природу зла»[369]. Во Христе наша человеческая природа соединяется с Его божественной природой, но тут «дело не в том, что бесстрастная природа (божественная) сделалась подверженной страстям, но в том, что то, что было изменчиво и подчинено страстям, благодаря сообщению с незыблемым, превратилось в бесстрастное»[370]. Современным языком это можно выразить примерно следующим образом: такое единение двух природ происходит не так, что в нем оказывается ослабленной божественная природа, а так, что в нем наша, человеческая природа усиливается и выпрямляется. Тут отражены одновременно и аспекты взаимопроникновения, и аспекты голограммы.

Чуть позднее Псевдо‑Дионисий Ареопагит так опишет ту духовную битву, которую всем нам приходится вести: «Христос, как Бог, возглавляет поединок; как Премудрый, Он положил законы; как Совершеннейший, Он уготовил победителям заслуженные ими награды; и, что еще божественнее, как Благой, Он Сам стал в ряду подвижников вместе с ними, приняв священный подвиг за их свободу и победу…»[371]. Христос, таким образом, сражается одновременно и за нас, и внутри нас.

А вот еще один интересный богослов, которого только сейчас начинают по‑настоящему ценить и открывать, и все из‑за тех слишком ожесточенных богословских споров и распрей, которых было так много в истории Церкви. Это Филоксен Маббогский: «Нужно было, чтобы мы возвысились над страстями… и не было другого способа, кроме того, чтобы Тот, Кто по природе своей выше их, стал бы для нас нашим образом и разделил наши страсти»[372]. То есть нужно было, чтобы Христос разделил с нами даже «наши страсти»! Вот вам и аспект разъединения. В другом тексте тот же автор говорит от имени Христа: «…Я освятил в Себе природу, Я сделал ее выше страсти, поползновений греха… До Меня никто не мог победить мир; …но после Меня кто хочет, его победит…»[373]. Христос, таким образом, божественной силой Своей любви (взаимопроникновение) ввел в нашу человеческую природу (вот вам снова голограмма) новый динамизм, способный победить «поползновения греха».

Тот же автор особенно подчеркивает роль такого динамизма: «Все болезни излечиваются своей противоположностью… Приготовим же против каждой из страстей лекарство, которое противоположно этой страсти: против сомнения приготовим веру; против заблуждения – истину; против…»[374]. Этот динамизм, Христос ввел его в человеческую природу всю целиком. Наш автор особенно подчеркивает этот момент: Христос взял на Себя не просто природу одного «какого‑то отдельного человека», но всю «человеческую природу»[375]. В итоге, Филоксен утверждает, что Христос уже по Своему божественному рождению был «свободен от страстей и болезней, голода, жажды, сна, боли и страха»[376]; и в то же время этот автор, может быть, даже убедительнее всех остальных показывает, как Христос через такое разъединение Своих природ, стал до конца солидарен с нами, несущими на себе все наши страсти: «Более, чем человек, Он страдал и уставал… для того, чтобы более кого бы то ни было испытать труд и усталость. Его страх был большим, чем у человека, так, что в Его молитву просачивался не обычный пот, но тот, что становился как капли крови. Он испытывал сильнее, чем человек, боль, грусть, душевную тревогу… в момент Страстей он страдал более кого‑либо и проник более всех людей в Свою телесную немощь»[377].

Простите, но все‑таки приведу еще несколько цитат. Я, конечно, понимаю, что они немного тяжелы для восприятия, поскольку написаны на языке уже давно ушедших в прошлое времен. Именно поэтому я для начала и пересказал вам все эти мысли в вольной форме, своими словами. Но чтобы показать, что я ничего не придумываю, мне все‑таки придется привести полностью еще несколько цитат. Если этого вам кажется недостаточно, то проще всего обратиться к той моей книге, на которую я тут все время ссылаюсь («Чтобы человек стал Богом»), там подробно указаны все ссылки и источники цитат. А здесь же приведу только еще несколько штрихов.

Итак, вот еще один великий, настоящий богослов. Речь идет о св. Максиме Исповеднике, которого я уже не раз упоминал. В ожесточенных бого словских спорах своего времени он сыграл решающую роль. Порой, правда, он занимал слишком уж непримиримую, на мой взгляд, позицию по некоторым вопросам. Но искренность этой позиции уж точно не вызывает никаких сомнений. Его стали именовать «Исповедником» после того, как он тяжело пострадал за свои убеждения от других христиан, при том, что был тогда уже совсем стариком. Его подвергли бичеванию, как Христа, и отрезали ему язык, чтобы заставить, наконец, замолчать. Но осталось все, им написанное, так что он продолжает говорить нам до сих пор.

Написав, что Христос «берет на Себя» наши «противоборства» и присущий нам «принцип недостоинства», «как врач лечит болезни больного», св. Максим добавляет: «для того, чтобы подобно огню, топящему воск, или солнцу, рассеивающему туман, Он смог разрушить все, что есть от нас, и дать нам во владение все, что есть от Него»[378]. Эти образы вы здесь уже встречали. Св. Максим позаимствовал их, через века, у св. Григория Назианзина. Это все та же, не прерывающаяся Традиция.

А сейчас я приведу вам самый красивый отрывок. Здесь св. Максим комментирует одно из самых известных и основополагающих изречений Христа, по Евангелию от Матфея: «…истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:40).

«Если меньший является Богом, вследствие снисхождения Бога, Который сделался меньшим для нас[379], и Который Своими страданиями берет на Себя страдания каждого из нас и таинственным образом страдает из любви до скончания времен, в соответствии со страданием каждого из нас…». Страдание Христа, таким образом, через века приходит в соответствие со страданием каждого из нас; и это соответствие столь далеко заходит, что Христос, в Своем страдании, страдает вместе с каждым из нас, делит с нами наши страдания. Точно ту же мысль мы найдем потом и у наших мистиков, несмотря на то, что писали они на несколько веков позже и прямого влияния Отцов не испытали. Я бы добавил тут, что, судя по концовке евангельской фразы, с Христом здесь отождествляется и тот, кто дает милостыню, ведь, раз он способен подражать Богу, облегчая страдания братьев своих, то ведь не собственными силами, а лишь присущей ему силой Самого Бога[380].

И наконец, чтобы завершить всю эту серию цитат, еще один автор VIII века – св. Иоанн Дамаскин. Это одновременно и крупный богослов, вступившийся в свое время за иконопочитание, и мыслитель, размышляв ший о Преображении Господнем. Но вы увидите, что разрабатываемое им богословие Славы Господней не помешало ему понять также и тайну страдания и Страстей. Вот одни такой текст, в котором хорошо заметно это уловленное Иоанном Дамаскиным несовпадение двух природ во Христе. Речь идет о сцене в Гефсиманском саду:

«Когда Он просил в молитве, чтобы миновала Его чаша сия, чтобы смерть отошла от Него, то хотела этого Его Божественная воля, в соответствии с Его (Божественной) природой, и она же разрешила Ему это желание уйти от смерти, эту борьбу и ужас». И вот, наконец, второй этап, когда происходит взаимопроникновение, и сила Божественной любви соединяется с человеческой волей, что позволяет Ему встретить смерть лицом к лицу:

«И когда Божественная воля Его восхотела, чтобы человеческая Его воля избрала смерть, тогда и Его человеческая воля тоже возжелала Страстей; поскольку Он хотел встретить смерть не только как Бог, но и как человек»[381]. А вот и третий этап, логическое завершение прежних двух: распространение такой позиции Христа на все человечество, от прародителей до самого Иоанна Дамаскина. А сегодня мы бы сказали: «до нас с вами»:

«Ибо первого Адама[382], каким он был еще до грехопадения, свободным от греха, Ты его взял в Себя целиком, Господи, по доброте милосердия Твоего, взял тело, душу, разум, со всеми их естественными способностями, чтобы вознаградить спасением все моей существо. Ибо верно, что то, “что не взято, не исцелится”»… Приговоренного пребывать под землею в аду… усадил Ты на царский трон, в Твоем лице»[383]. Это «в Тебе самом» тут принципиально важно.

Здесь я привожу, конечно, лишь штрихи и отрывки всего этого богословского богатства. Есть и много других авторов, цитирование которых потребовало бы слишком пространных комментариев. Читатель найдет все эти цитаты в моей первой книге. Следовало бы также проследить само развитие этой богословской мысли, сквозь века, от самой зари христианства вплоть до наших дней. Кроме того, есть еще и другие богословские и психологические проблемы, касающиеся взаимодействия разных уровней сознания во Христе. Я также затрагивал эти вопросы в первой книге и не буду обращаться к ним здесь. Но всего вышесказанного должно уже хватить для понимания постоянства традиции богословской мысли в православии.