Люси Кристина не просто была многодетной матерью (у нее было пятеро детей), но она, похоже, и замуж вышла, действительно, по любви. От всего этого изливавшиеся на нее дары благодати не стали меньше. Христос представал перед ней постепенно: сначала как общее очертание, иногда проступали только Его одежды, иной раз брови, порой взгляд, но так, что она не могла уловить Его взгляд, и наконец весь лик целиком. Она знала мистический экстаз и опыт слияния, «духовного брака», считающийся вершиной мистической жизни. Она познала также и испытания: смерть мужа, к которому была очень привязана, и смерть одного из своих детей. Но особенно остро пережила она те часто случающиеся у великих святых периоды тоски и богооставленности, когда у человека возникает ощущение, что он проклят, покинут Богом и не способен любить. Однако, как нам сообщают, «почила она, уносимая волной любви, в Великую субботу перед Пасхой 17 апреля 1908, в возрасте 64 лет»[400]. Ей мы обязаны одним очень точным описаниям, полностью соответствующим той богословской традиции, которую мы обнаружили у отцов:
«Я вижу, что, ради нашего спасения, Господь наш Иисус Христос всецело и полностью приложил Себя к нам. Он приложил к нам свою святую человеческую природу, в которой растворена Божественность, приложил свое Сердце к нашему сердцу, свой Ум к нашему уму, свою Волю к нашей воле, свою Память к нашей памяти, свою Способность страдать к нашей страдающей природе, свою безгрешную плоть и обоженную кровь к нашей нечистой и замутненной, взыгрывающей крови. Так Его любовь распространяется на всех нас. Он нас переделывает, формирует, помогает нам переродиться самым простым и утонченным способом: приложением, дарением всего, чем является Он сам, всему тому, чем являемся мы сами»[401].
В этом тексте мы лишь подошли вплотную к «разъединению». Оно явствует лишь из того момента, что Христос в самом деле получил «Способность страдать», при том что Его Божественность «растворена» в Его человеческой природе и Его кровь «обожена». Оба эти выражения, наоборот, выражают аспект «взаимопроникновения». И, наконец, схема голограммы здесь выражена термином «приложения», возникающим не единожды.
В другом тексте, говоря о своих испытаниях, она, по всей видимости, солидаризируется с тем послушанием, какое было у самого Христа: «Душа моя познала крупицу крестной муки. Она нашла Бога в такой горечи и боли, где, кажется, даже воспоминание о Боге запретно; она увидела, что Его окружают все виды естественного и сверхъестественного бессилия, и небо оказывается за решеткой». То есть она сама во всем этом видит разновидность «разъединения». И далее она продолжает: «Но душа всегда может сказать: “Господи! Да будет воля Твоя!” – и тогда вместо блуждания по этим горьким, грубым тропам, в которых ей уже сотни раз казалось, что она заблудилась, душа должна с любовью узнать, что Тот, Кто остается для нее невидимым, все еще несет ее; что тайный друг работает на нее и в ней тем неотразимым и вглубь проникающим орудием, каким является страдание; что Он уже сразился за нее и что только Он может отвести от нее нападки и козни врага…»[402].






