Великий мистик, мирянка: Адриана фон Шпейр

Как и Тереза‑Елена и Люси Кристина, Адриана[403] не была монахиней. Она вела самую обычную жизнь в миру: работала врачом, была два раза замужем, оба ее мужа, и первый, и второй, были известными профессорами.

У нее было нелегкое детство. Мать плохо с ней обращалась, и она нашла себе убежище от материнской нелюбви в молитве и тесном общении со своим ангелом‑хранителем. Это была швейцарская протестантская семья, поэтому очень скоро она почувствовала неудовлетворенность той верой, той религиозностью, которая была принята в семье. Ее встреча с отцом Урсом фон Бальтазаром, в то время иезуитом и будущим кардиналом, оказалось поворотной для них обоих. Она принимает католичество и становится его духовной дочерью, а он, благодаря ей и ее мыслям, смог в своих лекциях выйти к новым рубежам богословия.

Как рассказывает Урс фон Бальтазар, уже с самого момента обращения Адрианы, на нее посыпался «водопад благодатных мистических даров: ей являлись Богородица, некоторые святые, затем апостолы, отцы Церкви, вплоть до Терезы из Лизье и кюре из Арса: видения, диалоги, внезапные и необъяснимые исцеления больных, стигматы». Каждый раз, когда мы начинаем изучать жизнь кого‑нибудь из подобных мистиков, возникает впечатление, что вот у этого мистика жизнь еще необычнее, чем у всех остальных.

Когда однажды она возвращалась домой с работы на машине, ее вдруг остановил внезапно упавший с неба свет, и она услышала голос, произнесший: «Ты будешь жить на небе и на земле».

Одной из ее привилегий, если можно так выразиться, было то, что она видела в видениях не просто события прошлого, но и духовные и психологические особенности тех, кто в этих событиях участвовал. Вот, например, как она увидела некоторые нюансы происходящего во время Страстей Христовых. Я остановлюсь здесь на текстах, в которых явно показано, что Христос одновременно и истинный Бог, и истинный человек. В начале следующего отрывка к этому есть отсылки:

«Конечно, даже и в Гефсиманском саду Сын смотрел на все глазами Отца. Но для Него самого самым главным в тот момент было то, что Он всецело и полностью стал человеком, ограничив Себя человеческими способностями… Он избрал волю Отца, зная, что она несет с собой страдание, и что послушное принятие этой воли страдания не уменьшит, скорее, наоборот… И поскольку Ему была хорошо известная Отцовская воля, открыта сполна и она сама, и то, как нужно по‑божески ее исполнить, Он знал и то, до какого предела страдания придется Ему дойти, что предел этот не ограничится человеческими нормами, но далеко их превзойдет, как если бы человеческой субстанции, человеческой кожи не хватило на то, чтобы такое страдание покрыть»[404].

А вот тут она входит в самую сердцевину той драмы, которую заметили еще Отцы Церкви, и которую пережили на собственном опыте многие мистики:

«Из любви к Отцу Сын отказывается от Его любви, отказывается даже от понимания того, для чего нужен этот отказ. Он доверяет Ему, согласившись на то, что должно совершиться, без четкого видения происходящего, без просветления, утратив даже чувство связи с Отцом… Теперь Он стал всего лишь объектом послушания, потерявшим самосознание и даже способность размышлять, потому что даже размышляющий субъект остался у Него в прошлом, и теперь Его покинутость и одиночество стали всеобъемлющими. Такое одиночество необъяснимо одним лишь отсутствием Отца, в него входит еще и полное отсутствие вообще каких бы то ни было знаков одобрения, хоть какого‑то подтверждения, что именно в этом сейчас воля Отца»[405].

Адриана фон Шпейр показывает так же, как Христос, живя одновременно во многих планах, на каждом из этих планов проходит через искушение грехом:

«Будучи человеком, Христос воспринимает при этом грех как таковой точно так же, как его воспринимает Бог, Тот, Кто есть сама абсолютная чистота. Обладая кроме того целостностью, какая была у Адама до грехопадения, Он воспринимает грех с чистотой человека, ни разу не согрешившего. Но, в процессе своей земной жизни, Он приобрел, впитал, нарастил, как еще одну кожу, третий, дополнительный подход ко греху: внутренний опыт. Он чувствует и знает, какое отчуждение вызывает в человеке грех. Он на опыте познал различие между чистотой и греховным состоянием. Он знает, как чувствуют себя грешники». Она поясняет далее, что все это «не просто выражение того, что всего лишь возможно, всего лишь может быть [если вдруг согрешить], но самой реальности, настоящего положения вещей [не того, что возможно, а того, что есть]»[406].

В ее богословии мы сполна находим и нашу схему голограммы. Прочитайте внимательно следующую цитату, обращая внимание на оценочное значение слов:

«Христиане призваны не только к тому, чтобы чувствовать свою зависимость от Христа и единство с Ним, но еще и к тому, чтобы узнавать себя в Нем, быть с Ним единым Телом, предлагать Ему на обмен свое тело, получая взамен Его, как дар. Вертикаль Воплощения, сверху вниз ударившая в грудь Богородицы, теперь претворяется в горизонталь, потому что единородный Сын Отца, в виде обычного человека, анонимно и инкогнито, в глазах Отца предстает теперь скрытым в каждом из нас, в любом человеке… В этой тайне “одного Тела” сокрыта тайна участия членов в этом теле, участия, которое в пределе своем становится “со‑искуплением” не только у Девы Марии, которой здесь отведено особое место, но и при каждом проявлении живой веры»[407].

Это все потому, что наше присутствие во всём, в едином Теле, динамично. Мы призваны к соучастию в деле Христовом и тем самым должны стать со‑искупителями друг для друга, т. е. не только спасаться самим, но и спасать других.

Глава XI. Общение святых