Обожение, как его понимали и проживали мистики

 

А теперь, наоборот, давайте посмотрим, как воспринимают такое вхождение в вечную жизнь некоторые из наших мистиков. И тут нас ждет настоящий сюрприз, потому что оказывается, что точно так же это воспринимают и многие нехристианские мистики, и многие из тех, кому довелось испытать на себе опыт временной смерти и околосмертных переживаний.

 

«Мы – это Он, и Он равен Себе»

 

Приведем сначала один текст аббата Делажа. Не стоит забывать, что он преподавал в семинарии, так что должен был хранить верность богословию святого Фомы Аквинского! Тем ценнее нам его свидетельство, потому что, из верности тому, что ему довелось испытать и познать на опыте, ему приходится все же высказывать мысли, никак в эту систему не вписывающиеся.

Речь идет о том моменте, когда душа, после долгих поисков Бога, наконец, приходит к участию в жизни и в самом бытии Бога:

«Когда прекращается поиск, начинается обладание. Душа и Бог, не в плане бытия, но в плане познания и любви, образуют одно целое[488]. Две природы в одном духе, в одной любви. Это предельная близость; это совершенное общение и общность, это слияние без смешения и путаницы[489]. Мы – это Он, и Он равен Себе. Мы становимся всем тем, чем является Он. У нас есть все то, чем обладает Он[490]. Мы Его знаем, мы Его почти видим. Мы Его обоняем, пробуем на вкус, наслаждаемся, живем Им, умираем с Ним. Да, это может оказаться часом нашей смерти, если Он не захочет, чтобы мы еще пожили в мире сем»[491].

В другом месте он поясняет свою мысль:

«Чем больше Бог овладевает мною, тем больше и я овладеваю Им. Все Его богатства становятся моими. Я участвую в Его Знании, Его Мудрости, Его Могуществе, Его Благости. Никто не может понять это таинственное общение и общность благ. Это разновидность равенства, или вернее, единства. У души появляется очень четкое ощущение, что она обожена. Она у Бога[492], она и есть Бог, насколько это возможно для бедной твари[493]. Не довольствуясь только приобщением ее к Своей природе и внутренней жизни, Господь Бог порой приобщает ее еще и к правлению миром. Именно в ней держит Пресвятая Троица свой предвечный совет, и она принимает в нем участие, замирая от восхищения и поклонения»[494].

 

«В простом единстве нас двоих»

 

А вот текст еще одного великого мистика, труды и значение которого у нас, к сожалению, только‑только начинают открывать и ценить. Жан де Сен‑Самсон родился в Сансе в 1571. В трехлетнем возрасте он переболел ветрянкой, после чего ослеп и так и прожил до конца своих дней слепым. В десять лет он потерял родителей и переехал к своему дяде. Его новая семья оказалась, видимо, вполне зажиточной и всячески способствовала развитию имевшихся у мальчика музыкальных способностей. Он научился играть на многих музыкальных инструментов, и большим успехом стали пользоваться его выступления: он играл и на церковном органе, и на балах и концертах. Но такая фривольная жизнь его совсем не интересовала. Он уже успел прочесть «Подражание Иисусу Христу» и сборник текстов мистиков рейнландско‑фламандской школы, изданный под именем Таулера.

В 1600 он уже в Париже. Он часто бывает в кармелитском монастыре на площади Мобер. Живет в жуткой бедности, ночуя то у одних, то у других, целиком полагаясь на милость Провидения. В конце концов, несмотря на слепоту, его все же принимают послушником в кармелитский монастырь в Доль‑де‑Бретань. Но большую часть своей жизни он проведет в монастыре в Ренне, простым монахом: его физический недостаток не позволял ему совершать таинства. Но он не помешал ему стать душой реформы Кармеля во Франции и даже далеко за ее пределами. Он почти беспрестанно болел и покинул этот мир в 1636.

Произведения его читать довольно трудно, может быть, этим и объясняется, почему они до сих пор у нас полностью не изданы. Ведь он не сам их записывал! Он диктовал их писцам‑добровольцам, у которых было горячее желание ему помочь, но мало опыта в оказании такой помощи. Фразы наползают друг на друга, разбухают и становятся слишком длинными, так что конец их иногда просто теряется, и они обрываются ни на чем. И это при том, что, когда он говорит о личном опыте, то заново его переживает и во время рассказа снова впадает в экстаз. Невозможность выразить средствами языка пережитый опыт настолько угнетала Жана де Сен‑Самсона, что он отбрасывает слова, как негодные, едва успев их произнести. Но, может быть, именно благодаря такому мучению с языком, в его словах просвечивает то, что ему так и не удается выразить до конца.

Одной из основных особенностей этих текстов будет то, что в них описан этот, знакомый нам и с такой силой пережитый автором опыт: когда мы ощущаем, что двое стали одним, две личности в одном, едином бытии. И чувствуется то мощное ликование, какое он при этом испытывает:

«Вы владеете мною, и я владею вами, весь и всеми вами, совсем и до конца, и мы уже не двое, а одно, стали одним‑едииым, получившимся из нас двоих, одинаково восхищенных любовью и красотой друг друга, друг в друге, и через невыразимое и несказанное лобзание друг друга, одного и другого, так что мы поровну владеем наслаждением, поровну простотой, в простой любви, в нашей простой и в простоте единой сущности, поверх действия, поверх страсти, поверх наваждения, поверх самой любви, в любви к самой любви без любви, в этом очень простом, очень едином и очень внимательном взаимовидении друг друга в нас двоих, в простом единстве нас двоих…»[495]

«В простом единстве нас двоих», «в нашей простой и в простоте единой сущности», «мы стали одним‑единым, получившимся из нас двоих», все эти повторяющиеся выражения показывают, до какой степени счастье Христа и Жана состоит в том, чтобы чувствовать, что они уже стали одним единым бытием.

 

«Нас двое, тело одно»

 

Мы находим практически одни и те же выражения у всех крупных мистиков всех времен и всех религий. Но для более серьезного разговора об этом понадобилась бы еще одна книга, с гораздо более детальными сопоставлениями и подробным изложением всех сходств и различий, с внимательным отношением к понятийному аппарату и языку, присущим каждому крупному религиозному течению. И это при том, что таких течений в каждой религии неслыханное множество. Но я просто не могу в конце этой книги не упомянуть, пусть вскользь и неизбежно упрощая ситуацию, о таких потрясающих совпадениях и точках соприкосновения.

И, еще и еще раз, я не могу не сказать здесь о своих предпочтениях. Индуизм, в лучших образцах своей ученой и утонченной мысли, в личном почитании одного бога видит всего лишь уступку нашей слабости. И при этом нас убеждают, что речь тут идет всего лишь о промежуточном этапе, может быть, и необходимом некоторым, неспособным напрямую достичь единения с безличным Брахманом.

Что же касается меня, то, как христианин, в опыте мистиков я, наоборот, вижу преодоление ученых спекуляций и победу интуиции Божественной любви. Для любви необходимо личное отношение, обмен. Вот несколько восклицаний одного необычного мистика, чудесного бедняка, так и не научившегося читать, Тукарама[496]. При всем при этом, он не был необразованным, потому что, обучаясь у брахманов, выучил наизусть тысячи стихов.

Он сочинил более 4000 стихов, из которых 101 были переведены на французский язык. Конечно, он их не записывал. Он диктовал их, и они передавались из уст в уста. Похоже, что и сегодня тысячи паломников, бредущих по дорогам Индии, повторяют про себя эти мистические стихи. Вот как Тукарам выражает свое отношение к Богу:

 

«Я даю тебе лицо

Ты делаешь меня бесконечным.

«Нас двое, тело одно.

Родилось новое бытие,

Ты‑Я, Я‑Ты.

«Между нами больше нет разницы,

Я Ты, Ты Тука»[497].

 

Я, конечно, мог бы вам бесконечно цитировать еще множество авторов. Но, поскольку это невозможно, буду краток и сразу перейду к «Молитвам» Рамдаса:

«О, Рам! Ты двое, но Ты одно. Любящий и Возлюбленный, слившиеся в тесном объятии, становятся одним. Двое становятся одним, и остается Единое, вечное, бесконечное, Любовь»[498].

«Тот, Кого я отправился искать, вышел мне навстречу, Он стал мною, и я зову Его Другим»[499].

С таким же успехом я могу процитировать вам здесь и мусульманских мистиков:

«Воистину, мы одна душа, я и ты…

Потому что, между мною и Тобою, уже нет ни меня, ни Тебя»[500].

«Каждый раз, когда я говорил “Я”, речь на самом деле шла всегда о Тебе»[501].

Я мог бы также привести вам и свидетельства тех, кто, побывав ненадолго за чертой, на пороге смерти, вернулся потом к жизни, у них часто бывает очень похожий опыт: «Я стал единым целым с чистым светом и с любовью. Я был одно с Богом и в то же время вообще со всем»[502].

Брюс Грейсон замечает по поводу опыта Барбары Харрис: «Бог одновременно и был с ней, и был частью ее. Она была с Богом и, одновременно, частью Бога»[503].

Я еще раз обращаю ваше внимание на такое совпадение, вернее, тождество опыта мистиков и опыта временного прохождения через смерть, околосмертных переживаний, о котором я писал во многих своих книгах: в уже переведенной на русский язык книге «Расслышать умерших», и в других: «Святой апостол Павел: свидетельство мистика» (Saint Paul, le temoignage mystique), «Мои встречи с умершими» (Mes entretiens avec les morts) и пр.