Поверить в любовь других

 

Святая Гертруда Хельфтская, уже будучи тяжело больной и немощной, как‑то спросила, должна ли она всегда вставать при чтении Евангелия. И тогда она услышала внутренним слухом ответ самого Христа, сообщившего ей, что всякий раз, когда она совершает что‑то крайне трудное, выходящее за пределы человеческих сил, Он принимает такое усилие от нее, словно чудесный подарок. Но всякий раз, когда она отступает перед невыносимой болью, Он воспринимает это так, как если бы Ему самому пришлось на этот раз уступить и отступить. «Я воспринимаю это так, сказал Он, как если бы Я сам был болен и Мне пришлось бы прибегнуть к такому щадящему отношению к Себе»[472]. Вот как деликатен Бог в своей любви к нам! Если бы мы только осмелились в это поверить, то, я уверен, мы бы точно смогли измениться.

В такой оптике, действительно, работники одиннадцатого часа примут ту же награду, что и те, кто работали с самого утра (см. Мф 20: 1‑16). Ведь здесь уже даже не встает вопрос о том, кто чего заслужил. Это уже совсем не важно.

Но чтобы добиться такого зрения, нужно дерзнуть поверить в любовь других. И я знаю, что это еще труднее, чем поверить в любовь Божию. И все же и к этому нужно прийти. Без этого «общение святых» для вас не станет раем.

Ведь такое общение в одном, едином бытии может быть расценено двояко, как и сам Бог, в зависимости от того, какой степени духовного роста достиг каждый из нас. Оно может стать для нас либо адом, либо раем.

 

«Ад – это другие»

 

Жан‑Поль Сартр хорошо это понял. В пьесе «За закрытыми дверями» персонажи предстают вообще без декора, без окон, без выхода. Они чувствуют себя обреченными и думают, что находятся в своеобразной прихожей, откуда их поведут на пытки и мучения. Но никто за ними не приходит. Чтобы хоть как‑то провести время, они пытаются завязать разговор. Очень скоро они понимают, что готовы прямо‑таки растерзать друг друга. И внезапно до одного из персонажей доходит, что никаких других пыток ждать и не нужно. Все уже здесь. Ведь для каждого из них «ад – это другие».

Так, заика никогда не заикается в одиночестве. Нужен взгляд других, который и помешает ему выразить себя. Некоторые в итоге приходят к полной самоизоляции в молчании. Как же нам недостает любви, если мы бываем способны стать для других адом! Это ведь ужасно!

Я помню одну поразившую меня телепередачу о близнецах. Там выступали друг за другом пары и даже тройки близнецов. Конечно, близнецы еще не составляют одно целое бытие. Но они живут уже часто в таком тесном жизненном сообщении и прозрачности друг для друга, которая к этому уже немножко подводит. Я помню, что некоторые из них уже смогли пережить такое общение любви. Некоторые даже объясняли, что не могут вступить в брак, настолько их переполняет интимная близость друг с другом. А другие же, наоборот, говорили об этой интимной близости с обидой и ненавистью. Они говорили об этом и телезрителям, и прямо в лицо друг другу: «Такого несчастья мы не пожелаем даже злейшим врагам! Знать, чувствовать, не имея ни малейшей возможности увернуться или соврать, потому что в каждое мгновение другой точно знает все, что вы чувствуете, как вы на все внутри себя реагируете, и это ужасно», – говорили они. Такая тесная связь друг с другом стала для них адом.

 

«Я – это мы»

 

Дело в том, что всякий любящий рано или поздно оказывается охвачен сильным желанием стать одним целым с любимым, преодолеть разделяющую дистанцию. Платон в своем знаменитом диалоге «Пир» это прекрасно понял. Но все влюбленные снова и снова все это испытывают и выражают своими словами. Вот вам несколько примеров, которые я позаимствовал из сборника, опубликованного в результате призыва, прозвучавшего на телевидении: «Лучшее любовное письмо, полученное или отправленное вами…». Люди достали из шкатулок и чердаков сотни и сотни писем. И некоторые из них были опубликованы. То, что я сейчас процитирую, может показаться вам банальным, настолько речь здесь идет об универсальных, общепринятых вещах.

«В одном ли ритме бьются наши с тобой сердца?»

«Я иду по жизни, я вдыхаю твою душу, ты всегда у меня на руках…»

«Я уже не просто я, теперь я – это мы… Ты у меня в сердце, в душе, в теле».

«Да, действительно, я даже расплакался, настолько остро вдруг почувствовал… что мы с тобой образуем одно целое и нерушимое бытие».

«И еще я надеюсь, что сумею и дальше любить тебя, как сейчас, в полноте наших взаимодополняющих друг друга жизней; потому что ты – это я, а я – это ты, через века и века, в вечности нашей нежности»[473].

 

 

Постепенное расширение голограммы

 

Теория «объединения»

 

Возможно, такое последовательное научение любви начинается сначала в любовной паре, постепенно разрастающейся в семью. И продолжается оно в веках, все расширяя и расширяя круг, который затем включает в себя уже и родственников, и соседей, и коллег по работе. Возможно, такую картину можно наложить на одну научную модель, которую принято называть Принстонским гнозисом, или теорией объединения[474]. Начало сознания и свободы она определяет на уровне элементарных частиц.

Несколько частиц объединяются и образуют атом, которому соответствует уже более высокий уровень сознания и свободы. Несколько атомов образуют молекулу, и это знаменует собой переход на еще более высокий уровень и т. д. Такова «теория объединения» Принстонского гнозиса. Артур Кёстлер[475] пришел к похожей концепции, хотя и выраженной в совсем других терминах. Он называл такие объединения «холонами», а их иерархию «холархией». А Руперт Шелдрейк[476] предпочитает для этого выражение «морфическая единица».

Точно так же и многие люди образуют вместе первый круг из более пространного объединения людей[477]. Многие из таких кругов, возможно, затем перегруппировываются на более высоких уровнях, в зависимости от политической, национальной, языковой, религиозной принадлежности, пока такое объединение не расширится до того, что обнимет собой уже все человечество в целом, тогда как Христос таинственным образом сияет на каждом из этих уровней и светит каждому человеку из такой общности человечества[478].