Выплавление сердечной природы

 

Итак, юный Ван Липин вошел в коморку тележного постоялого двора, уселся, как и три даоса, скрестив ноги, а даосы не обратили на него никакого внимания и все так же говорили о чем‑то своем и смеялись чему‑то своему. Ван Липин же чувствовал себя удивительно: хотя он не понимал, о чем говорили и чему смеялись старики, на сердце у него было необыкновенно радостно.

А три старца, хотя и болтали и смеялись, тайком давно уже начали «обследовать» подростка. Они узнали, что у него бывают мигрени и болят глаза, и потихоньку все ему начали налаживать, одно за другим вылечивать. А Ван Липин постепенно ощутил в себе бодрость и радость, в глазах появился блеск. Он понимал, что сидящие перед ним старики необычны, про себя он назвал их не имеющими равных, однако виду тоже не показывал. Посудите сами, каков был этот подросток? Он тоже обладал корнем мудрости, в это время он еще не прошел обучения у учителей, но по своей природной сообразительности уже многое понимал и сейчас сидел неподвижно и безмолвно, решив дождаться какого‑то результата.

Три старца‑даоса, творя про себя заклинания, уже обследовали подростка полностью, узнали, что он всегда был необычным, что он полностью соответствует результатам, полученным ими в трехлетнем гадании, и что это и есть разыскиваемый ими Восемнадцатый патриарх. Хотя корень мудрости у этого подростка глубок, сейчас он пока что безвольный эмбрион, нешлифованная яшма, к тому же долго был в обществе уличных мальчишек, тело его пронизано грязным ци, природа сердца тоже распущенна и слишком своевольна, драгоценность, которую надо получить, пока еще всего‑навсего невинное детское тело, надо как можно раньше приложить к нему руки, тщательно выковывать, упорно шлифовать, с душой воспитывать, день за днем и месяц за месяцем рафинировать, питать сладкой росой, тогда оно сможет стать Великим Сосудом, сможет обрести Великое Дао. Сейчас же нужно прежде всего расширить его кругозор, чтобы укрепить его стремление к Дао.

А внешне всего и было, что самый старший из стариков полуприкрыл глаза, потом очень медленно их открыл и спросил: «Сынок, уже стемнело, до дому далеко, тебе не страшно будет по дороге?»

Ван Липин втайне хотел, чтобы старики наконец обратили на него внимание, и не задумываясь ответил: «А чего бояться? Мы всегда с ребятами играем в прятки в темноте, чем темнее, тем интереснее. Не, не боюсь!»

Услышав такие слова, три старика чуть не заплясали от радости. Они уже давно удалились от суетного мира, но детское в их сердцах не иссякло. В горах, занимаясь «пестованием жизни» и самосовершенствованием, они изредка выкидывали какую‑нибудь шутку, чтобы повеселиться. Но разве была там возможность поиграть с детьми? Спустились с гор – все время в горестях человеческих, пресытились ими глаза и уши, несколько месяцев шли, пропитались с ног до головы пылью и только сегодня обрели истинную детскость. Трехлетние тяжелые труды начали приносить результаты, в тысячелетнюю традицию передачи Дао опять приходит новый человек. А когда собираются вместе учителя и ученики, это поистине великое событие, почему бы по этому поводу не встряхнуться и не повеселиться? В тот же момент Ван Цзяои потянул Липина к выходу: «Пошли, мы с тобой вместе тоже поиграем!»

Три старика и мальчик, смеясь и припрыгивая, выскочили из постоялого двора тележников, а неподалеку от этого места был пустырь. Уже совсем стемнело, в нескольких шагах с трудом различался силуэт человека. Чжан Хэдао сказал: «Давайте прятаться тут на пустыре. Сынок, если ты сможешь найти одного из нас, будет считаться, что мы все трое проиграли. Идет?» Другие два старика присоединились: «Ну, что, сынок? Играем?»

Ван Липин был храбрым мальчиком, многолетний опыт этой игры, естественно, придавал ему самоуверенности, да и как мог он спасовать перед этими стариками? Кроме того, на этот пустырь он часто приходил, каждое дерево и каждая ямка в земле были ему знакомы, куда бы они ни спрятались, трудно будет им от Липина укрыться. Липин не стал больше раздумывать и сказал только: «Ладно. Начали.» И отвернулся к дереву, закрыл обеими руками глаза в ожидании пока старики спрячутся.

Чжан Хэдао развернул его обратно, сказав: «Не надо. Ты только стой здесь и смотри, смотри во все глаза, как мы пойдем прятаться, обязательно надо смотреть внимательно, далеко мы не уйдем.» Сказав это, старики продолжали стоять неподвижно. Ван Липин поторопил их: «Да прячьтесь же скорей!» Старики все не двигались, только голос с их стороны донесся: «Смотри внимательно, мы уже спрятались!» Липин слышал это ясно, глаза были широко открыты, но куда же подевались в одно мгновение силуэты стариков? Про себя подумал, что стариканы слишком уж «сверхъестественные». Как это с помощью слов сделать так, чтобы людей не видно стало? Ведь даже шороха шагов не было слышно? Ван Липин начал искать повсюду, обыскал все «секретные» места, прощупал все места, где только мог человек спрятаться, прошло почти два часа – и никакого результата. Стало еще темнее, людей нигде не было видно. В безветрии даже шороха травинки или листика не слышалось. На пустыре стояла мертвая тишина. Ван Липин не чувствовал страха и все же от волнения из‑за безуспешных поисков он весь вспотел и сейчас уже не знал, как найти этих «мастеров игры в прятки».

И как раз тогда, когда Ван Липин в своих поисках снова вернулся на прежнее место под деревом, три даоса одновременно возникли перед ним и хохоча сказали: «Ну, что, сынок, признаешь, что на этот раз проиграл?» И семь пядей во лбу имея, нельзя было догадаться, откуда они появились, будто духи с неба спустились, Ван Липин, увидев их, на какое‑то время дара речи лишился, только потом пришел в себя и спросил: «Где же вы прятались?» Три старика в один голос ответили: «Да мы же отсюда никуда и не уходили, Велели же тебе глядеть внимательно, а ты не глядел». Ван Липин оторопел.

Посудите сами, как три старика разыграли Ван Липина? На самом деле, они действительно не двигались с места, ведь когда используешь «щит», чтобы скрыть свою форму, зачем отворачиваться и прятаться? Не только ночью тот, кто смотрит, не увидит, но и средь бела дня обычный человек этой формы углядеть не сможет. Этого маленький Ван Липин в то время еще не понимал, но то, что произошло на его глазах, все‑таки заставило его понять многое, он лучше понял, что три старика – необычные люди, и проникся к ним еще большим почтением. Когда же Липин хотел расспросить подробнее, Чжан Хэдао сказал только: «Потом ты сам сумеешь понять. Сегодня уже слишком поздно, сейчас проводим тебя домой, ложись спать, днем учись хорошенько, а вечером можно к нам придти, поиграем вместе». Проучили три даоса Липина, проводили его домой и вернулись к себе.

«Щит» – это искусство прикрываться щитом, в котором используется прием, не известный обычным людям, для сокрытия своей формы. Видится «отсутствие», а в «отсутствии» есть «наличие», очень большое «наличие» или очень маленькое, обычные люди все равно смотрят, но не видят. Главное в этом приеме – перемены, это магическая техника, которой умеют владеть только люди «Среднего из Трех миров».

Итак, Ван Липин вернулся домой. Родители как раз начали о нем беспокоиться, спросили, куда ходил, что делал? Но Ван Липин что‑то там сочинил, они на этом и успокоились. В семье Ван детей было много, да и времена настали трудные, иногда внимания на всех недоставало, а Липин шел вторым по старшинству, родители больше занимались его младшим братьями и сестрами, он‑то уже был в старших классах начальной школы, мог сам о себе позаботиться. Липин наскоро что‑то проглотил и, не чувствуя сильного голода, улегся на кан спать. Только где уж тут было уснуть? Сегодняшняя встреча взбудоражила мысли ребенка, три старика засели в его голове. «Это не простые люди!» В ушах, словно эхо другого мира, звучали разговоры стариков в гостинице тележников. «Искусство щита», продемонстрированное стариками, поистине заставляло задуматься.. Это почище, чем в волшебных сказках. «Немыслимо!» И самочувствие Липина изменилось, обычное недомогание ушло. И в беседе трех стариков он тоже как будто что‑то понял. «Вот это чудо!» Так Ван Липин перебирал в уме события дня, не находил ответов, но ощущал, что какая‑то неведомая сила уже рождалась в нем, эта сила уже связывала его с тремя стариками и сопротивляться ей было невозможно. «Завтра опять пойду!»– решил Ван Липин и заснул, как убитый.

С тех пор, как только кончались уроки, Ван Липин искал способа отделаться от ребят, с которыми раньше всегда играл, свернуть за угол и потихоньку проскользнуть в жилище трех даосов на постоялом дворе тележников. Трем старикам было уже далеко за семьдесят, они пришли в Дунбэй из собственно Китая просить милостыню, и местные жители им очень сочувствовали. Но у них было крепкое здоровье, да плюс к тому, они умели лечить, что, естественно, нравилось людям. Конечно, старики скрывали, кто они такие, даже свои способности врачевания показывали лишь чуть‑чуть. Но местные жители, как только кто‑нибудь заболевал, вместо того, чтобы идти в больницу, приходили сюда к старикам и просили полечить. Хотя болезни были несложные, но не приходилось тратить времени и денег, как сходят, так и выздоровеют. И мало‑помалу местные жители от жалости к старикам перешли к почтению, поэтому у стариков с соседями неприятностей не было. Ван Липин приходил каждый день и прежде всего занимался хозяйственными делами, рубил дрова, подметал, поливал огород, растапливал печку, делал все, что мог. Мальчик он был веселый, живой, да еще и сообразительный, а в таком маленьком хозяйстве дел было не так уж много, очень скоро все бывало чисто убрано. Покончив с делами, он подходил к старикам и смотрел, как они лечат людей, и все это без лишних слов и не болтаясь под ногами. Когда все посторонние уходили и старики оставались с мальчиком наедине, они начинали рассказывать о некоторых чудесных вещах, постепенно подводя Ван Липина к вступлению на Путь.

Вскоре даосы поняли, что этот постоялый двор, куда ходит столько людей, неподходящее место для передачи мастерства и воспитания ученика, надо искать более спокойное пристанище, чтобы выполнить такое великое дело. Приняв решение, старики обследовали окрестности и нашли неподалеку заброшенную кузницу. Ей было лет сто, там давно уже никто не жил, но если прибрать в ней, то это все же защита от ветра и дождя, и от деревни далеко, людей здесь много не будет, а по уединенности и спокойствию это жилье было «идеальным». Багажа никакого старики не имели. Решили переехать – и переехали, встали да пошли. Сначала подремонтировали две разрушенные каморки, чисто их подмели, перед домом посадили несколько молодых деревцев, а позади дома разбили огород. Сменили обстановку, на этом и успокоились. В горных деревушках души у народа простые, нравы чистые, а эти три старика и годами и талантами своими были велики, лечили и спасали людей, поэтому и сельчане о них беспокоились, всегда кто‑нибудь помогал дровами, рисом и другими материальными вещами. И старики имели возможность прожить.

Еще раз скажем, что три старика уже много дней общались с Ван Липином и потихоньку старались привлечь и направить его, а Ван Липин тоже постепенно начинал кое‑что понимать.

Стояла осенняя ночь, ярко сияли луна и звезды. Дул холодный ветер, но в горах было очень тихо. В каморке горела масляная лампа, все четверо сидели вокруг и внимательно слушали, как самый старший даос Чжан Хэдао рассказывал истории о даосах и их учении. Ван Липин с детства рос в деревне, рано узнал волшебные сказки и очень ими восхищался. И сейчас, слушая красочный рассказ старика, он не сводил с него глаз.

Сначала Чжан рассказал историю о Восьми Бессмертных, потом поведал о деяниях Пяти Северных Патриархов, у каждого была необычная жизнь и великая судьба. Еще подробнее говорил он о создателе школы Драконовых Ворот Цю Чуцзи, Истинном Человеке Вечной Молодости. Этот Цю Вечная Молодость был из Дэнчжоу, из местности Цися, девятнадцати лет вступил на Путь, в двадцать стал учеником Ван Чунъяна, после того как патриарх Чунъян вознесся, патриарх Цю ушел на запад и в районе Циньчуани, питаясь подаянием,. совершенствовался в Дао. Несколько дней он прожил в городе Чанъани, но шум и пышность города были неудобны для самосовершенствования. В конце концов он нашел старую кумирню в горах Наньшань и поселился там. В это время как раз был сезон Лундун –Глубокой Зимы, ночью неожиданно подул северный ветер, все затянулось облаками, повалил сильный снег. Он шел без остановки пять дней и ночей, горы побелели, даже птиц не было видно, не то что тропинки или следов путника. Патриарх Цю сидел целыми днями в кумирне, и хотя было в ней холодно, а в животе пусто, он не обращал на это никакого внимания. Продержался так до вечера пятого дня, что было поистине трудно. Про себя думал: «Наверное, придется мне здесь помереть с голоду. Но „Достойный человек и при смерти придерживается Дао“. Даже в смерти от Дао не отвернусь». И приняв такое решение, он погрузился во тьму беспамятства. И во тьме вдруг раздался голос: «Прошу Истинного Человека принять скромную пищу.» Патриарх Цю медленно открыл глаза, увидел, что небо прояснилось и какой‑то старик стоит перед ним и протягивает ему пампушку. Патриарх Цю смущенно спросил: «Добрый старец, снег так глубок, зачем же Вы затрудняли себя, чтобы принести сюда пищу? Ваш слуга поистине этого недостоин! Виноват! Виноват!» Старик остановил его, сказав: «Мой дом недалеко отсюда, мне это ничего не стоило. Ночью я увидел сон, что Истинный Человек в кумирне терпит лишения, поэтому и собрал грубую пищу, чтобы Истинный Человек мог утолить голод, прошу, не отказывайтесь от нее». Сказав это, он вложил пампушку в руку патриарха Цю, повернулся и ушел. Патриарх Цю хотел осведомиться о фамилии и имени и принести благодарность, но старик уже скрылся за дверью. Цю выбежал, осмотрелся –старик исчез. Пригляделся к снегу, повсюду бело, ни следочка. Тогда только понял, что этот старик – дух места.

Когда погода прояснилась и снег сошел, патриарх Цю продолжил путешествие на запад, дошел до Баоцзи у подножья гор Наньшань, там протекала большая река, звавшаяся Паньси. Русло ее было очень широким, когда река разливалась, напор воды был так силен, что невозможно было построить мост, а когда вода отступала, из‑за мелкости ее нельзя было пользоваться лодками. Путникам приходилось переходить реку вброд. Прибыв сюда и увидев, как переход труден, патриарх Цю подумал: «Почему бы мне здесь не сделать доброго дела и не накопить немного заслуг перед Небом. Ведь это корень совершенствования в Дао?» И стал переносить людей через реку на спине. Все люди его хвалили. Недалеко от реки тоже была старая кумирня. Как раз подходящее место для совершенствования в выплавлении. И вот патриарх Цю днем переносил людей через реку, а ночью в кумирне медитировал и тренировался в мастерстве. И так шесть лет без перерыва. За шесть лет, упражняя тело и ум, он семь раз пережил большую смерть. А малых смертей было бесчисленное количество. Умирая, он воскресал, и его воля становилась все крепче, а сердце все честнее, мастерство выросло настолько, что он уже превзошел «Нижний из Трех миров».

Почтенный даос Чжан, оканчивая этот рассказ, напоследок сказал: «У патриарха Цю была поговорка: „Когда ни одна мысль не рождается, –это свобода, когда ни в голове, ни в сердце нет вещей, –это бессмертный будда“. И бессмертные духи и небесные бессмертные получаются в результате такого вот упорного совершенствования и такой упорной тренировки.» Он погладил рукой бороду и бросил взгляд на Ван Липина, словно говоря: «Понял, малец?»

Ван Липин слушал завороженно и, только когда старик на него посмотрел, будто проснулся, словно опомнился, и сказал: «Понял».

«Что ты понял?» – спросил старик.

«Сердце должно быть чистым, воля должна быть крепкой, только тогда можно выковать подлинное мастерство», –без запинки ответил Ван Липин..

«Молодец, сообразительный», – все три старика удовлетворенно улыбнулись.

Затем Чжан Хэдао перестал улыбаться и серьезно сказал: «Липин, ты хочешь учиться Дао?»

«Хочу учиться, – Липин сказал эти два слова очень серьезно, с большим убеждением. –Хочу учиться. Да вот не знаю, как надо заниматься, нет у меня учителя». Откуда было ему знать историю сидящих перед ним стариков?

«Хорошо», –сказав это слово, Чжан Хэдао приостановился и обменялся взглядом с другими двумя стариками. Ясно, что они заранее уже условились и договорились, и сейчас наступал момент, когда этому подростку должна была быть «передана суть».

Чжан Хэдао продолжил свою речь: «Липин, если есть у тебя стремление учиться Дао, не печалься, что нет учителя. Ты знаешь, кто такие мы трое и откуда мы пришли? Мы ученики того самого патриарха Цю, которые существуют в каждом поколении. С его времени доныне прошло семьсот лет, и всего было больше десятка поколений трансляторов традиции, я транслятор шестнадцатого поколения. А они двое – трансляторы семнадцатого. Мы уже состарились. Все, чему мы учились, надо передавать дальше. Если у тебя есть стремление учиться Дао, надо приготовиться к трудностям и лишениям.

Не умея перенести труднейшего из трудных, нельзя стать Человеком из Человеков. И первое правило изучения Дао – именно перенесение трудностей, затем надо научиться быть человеком. То есть совершать хорошие дела и не совершать плохих, это называется накоплением Дэ, накапливая мастерство и накапливая Дэ, потом естественно вступаешь на Путь».

Три даосских старца долго еще говорили о накоплении мастерства и накоплении Дэ, и Ван Липин запечатлел все эти слова в своем сердце. Эта ночь была для Ван Липина необычной. Тогда решилась его судьба.

Три старых даоса понимали,. что хотя Ван Липин и мал годами, но основа у него правильная, способность к пониманию высокая, сердце честное, а природа чистая, и для передачи ему Дао время наступило. Но если хочешь создать великий сосуд, большой труд надо приложить к созданию основы, только тогда он будет стоять крепко. Труд воспитания человека требует методических действий и все нового и нового приложения усилий. Только тогда полное понимание может быть достигнуто.

В трактате «Канон Тайшан Лао Цзюня о постоянстве, чистоте, покое и сокровенности» («Тайшан Лао Цзюнь шо чан, цин, цзин, мяо цзин») говорится:

«В Дао есть чистое и грязное, есть движение и есть покой. Небо чисто, земля грязна, Небо движется, земля покоится. Мужчина чист, женщина грязна, мужчина движется, женщина покоится. Снисходит начало, проистекает конец и рождается Тьма вещей. Чистое – источник грязного, движущееся –основа покоящегося. Если человек постоянно чист и спокоен, к нему приходит знание Неба и земли.

Человеческий дух любит чистоту, а сердце замутняет ее, человеческое сердце любит покой, а желания соблазняют его. Кто постоянно умеет осуждать свои желания, у того сердце от этого успокаивается, он очищает свое сердце, и от этого очищается его дух». Смысл сказанного можно назвать очень глубоким, и он действительно очень глубок; можно назвать его простым, и он действительно очень прост; но осуществить его чрезвычайно трудно. В чем же трудность? В этом «осуждении желаний, очищении сердца, вхождении в покой». Эта философия патриархальной простоты, взгляд на жизнь с точки зрения патриархальной простоты, очень отличаются от философии и взгляда на жизнь, принятых сейчас у обычных людей. Какова нынешняя ситуация? Человеческие желания все более и более развиваются. Различные способы увеселений и формы искусств, обостряющие чувственные желания, все обновляются обновляются, и для этого в большом количестве используются энергетические ресурсы земли. Но чем дальше, тем меньше остается времени на удовлетворение развития желаний. Так в чем же ценность такой философии и такого взгляда на жизнь? В них нет меры для оценки развития желаний, тем более, в них нет никакого устойчивого критерия, с помощью которого можно было бы регулировать отношение человека к самому себе, а также к обществу и природе.

Три даосских старца начали обучение Ван Липина именно с этого основного пункта, и первый шаг мастерства назывался «раскаянием в ошибках».

Что такое «раскаяние в ошибках»? Ты думаешь, это то самое, что мы обычно подразумеваем, когда говорим о раскаянии и исправлении допущенных ошибок? Разумеется, в таком значении понимать это нельзя. По здравому смыслу, в каких «ошибках» может раскаиваться подросток, которому всего тринадцать лет? Но, с точки зрения даосов, даже у этого невинного ребенка, поскольку он родился из материнской утробы и прожил какое‑то время в этом суетном мире, природа сердца заражена немалом количеством грязного ци, это грязное ци и есть «ошибка», от которой прежде всего следует полностью очиститься. Значит, на какое‑то время следует отделить себя от суетного мира, в чем есть весьма определенное сходство с «изоляцией подследственного», а отличие состоит в том, что не другие тебя проверяют, а ты сам по собственной воле пристально вглядываешься в себя, чтобы произвести кардинальную чистку природы сердца и перемениться. Это и есть результат начального «раскаяния в ошибках».

Что касается людей, которые погружены в суетный мир очень глубоко и к тому же не имеют правильного культурного руководства, которые весь свой ум, энергию, способности используют для удовлетворения своихвожделений, гонятся за известностью и корыстью, но при этом основных моральных качеств, делающих человека человеком, у них не хватает, то как же тяжелы и глубоки их «ошибки»? А если они хотят полностью очиститься, то как сложны и трудны их задачи – это ясно без слов! Поэтому первый шаг мастерства «раскаяния в ошибках», в сущности говоря, это первоначальное сопоставление двух видов философии и взглядов на жизнь, но оно носит фундаментальный характер. Без решимости оставить неверную культуру, философию и взгляд на жизнь, свойственные суетному миру и его людям, то есть без желания обновиться как человеку кардинально, стать отличным от людей суетного мира, в этих «ошибках» крайне сложно раскаяться и их исправить. Этот труд «раскаяния в ошибках» делится на три стадии. Сначала человека закрывают в темной комнате, при этом не определяется, что ему нужно делать, просто он изолируется от суетного мира. Если так провести два месяца, то «своеволие» постепенно придет к концу, исчезнет; если первый шаг проделан успешно, наступает время второй стадии, когда надо сидеть в темной комнате со скрещенными ногами, каждый раз увеличивая сроки сидения. Только на третьей стадии условия меняются: сидят со скрещенными ногами в обычной тихой комнате, каждый сеанс сидения должен быть свыше четырех часов.

Как уже упоминалось, три старых даоса временно жили в кузнице, где кроме двух комнатушек была еще одна каморка с маленькой дверью и без окон, которая раньше использовалась как кладовка, где сваливались старые железки. Сейчас ее убрали. Она в качестве места действия была вполне подходящей.

Однажды после завтрака Ван Липин как всегда надел ранец и вышел из дому, но в школу не пошел, а отправился прямо к жилищу трех даосов. Он думал теперь только об изучении Дао, о школьной же учебе уже не беспокоился. Вещи, которым он обучался здесь у трех стариков, представляли для Ван Липина гораздо больший смысл и интерес, чем то, что изучалось в школе, и здешняя притягательная сила превосходила тамошнюю. Другими словами, Ван Липин благодаря своей природной сообразительности понял, что ему дальше нужно делать, раз решил изучать Дао, других забот быть не должно, и на уловки он шел, чтобы так оно и было.

Три старых даоса вставали раньше, чем обычные люди. Поздно ложиться и рано вставать, в соответствующее время заниматься упражнениями – за несколько десятков лет такая жизнь стала для них законом. Все они перешагнули за седьмой десяток лет, однако по виду были моложавы, с блеском в глазах – как могли сравниться с ними обычные старики? Когда Липин вошел в комнату, старики опять сидели со скрещенными ногами, выполняя упражнения, положенные для времени Мао (Зайца). Видя это, Липин тоже сел скрестив ноги и только собрался заняться упражнением, как Чжан Хэдао остановил его, сказав: «Так ты решился с нами учиться Дао? Не пожалеешь?»

«Решился, никогда не пожалею!» Ван Липин широко раскрыл глаза и в голосе чувствовалось волнение.

«Ну, ладно, ладно! Ты пока не садись, встань, послушай, что я скажу. Раз стремишься изучать Дао, то надо начинать изучение с начала. Снова повторю: ты не должен бояться трудностей. Понятно?»

«Понятно. Вы только скажите, как начать с начала.»

Не торопись, будешь торопиться, сущности не постигнешь. Сегодня мы дадим тебе первый урок. В этом уроке ни о каких истинах речи идти не будет, надо только делать – и все, но задача состоит в том, чтобы делать все как я требую. Если этого урока не усвоишь, больше к нам учиться Дао не приходи». Хотя и говорил так Чжан Хэдао, но как же сердце его могло отказаться от Истинного Ребенка, на поиски которого было истрачено столько лет и столько мастерства!

«Хорошо, как скажете, Учитель, так и сделаю». Откуда было знать маленькому и горевшему воодушевлением Ван Липину, что ему предстояло делать? И официальной церемонии принятия в ученики еще не было, а он уже начал употреблять слово «Учитель».

Но Чжан Хэдао не обратил внимания на эту его вольность, сказал только: «Следуй за мной!» – и вышел за дверь. Ван Липин двинулся за ним, и через мгновение они оказались перед входом в темную каморку. Указывая рукой в темноту каморки, Чжан Хэдао сказал: «Входи, молодец. Сиди там смирно, пока тебя не выпустят, кричать и просить выпустить нельзя». Потянув Ван Липина за рукав, он втолкнул его внутрь, запер дверь с другой стороны и ушел.

Ван Липин не предполагал, что «Учитель» может такое выкинуть. В комнате было темным‑темно. «Зачем же меня сюда заперли? – думал он. – Наверное, учитель проверяет, правду ли я сказал. А я буду здесь сидеть, и он увидит, что я сказал правду, и рано или поздно меня выпустит». Все‑таки он был маленький и мыслил очень просто. Но трудности оказались неожиданными. Вскоре, шагая туда‑сюда по комнате, он стукнулся головой об стену, делать было нечего, кроме как тереть да тереть рукой ушибленное место. Надоело ходить – присел отдохнуть. И так много раз, чтобы убить время. Очень нервничал, и полдня показались чуть не годом.

Дверь с лязгом отворилась, луч света заставил Ван Липина зажмуриться.Только услышав голос старика, велевший ему выходить, Липин, потирая глаза, выскочил наружу. Истомился он до невозможности, но делал вид, что ничего не произошло.

Ван Цзяомин спросил его: «Ну, сынок, терпеть можно еще?»

Липин считал, что «учителя» испытывали его, а он честно выдержал испытание, и твердо сказал: «Ничего, это урок легкий, как по‑вашему, у меня ничего получилось?». Он надеялся, что «учителя» поставят ему «удовлетворительно».

«Ничего, – безразлично ответил Ван Цзяомин., – Пойдем с нами кушать».

Ван Липин, терпевший всю первую половину дня, прежде всего побежал за угол пописать. Услышав, что «учитель» сказал «Удовлетворительно», он посчитал, что, хотя отметка и невысокая, но «экзамен» выдержан.

Во время еды, в отличие от обычного, старики говорили очень мало, а о том, как Ван Липин провел это утро, даже не упоминалось На такое важное для Ван Липина дело они, как будто, совсем не обратили внимания. А Ван Липин тоже был очень хитрый. Про себя думал: «Вы притворяетесь, что не обращаете внимания, я тоже притворюсь, что мне совершенно все равно. Этим приемом меня не обмануть, посмотрим, какие у вас еще есть приемчики». Кое‑как поел, потом убрал чашки и палочки и стал ждать нового «экзамена» со стороны «учителей».

Неожиданно Ван Цзяомин все так же безразличным голосом сказал: «Липин, возвращайся опять в ту каморку». И говоря это, на него даже не взглянул, а прямо пошел к чулану. Ничего не поделаешь, пришлось Липину идти за ним. Войдя в каморку, он услышал,, как захлопнулась дверь. Потом щелчок замка и стихающий шум шагов. В каморке темнота, все как утром.

Ван Липин не разгадал, какое лекарство продавали старики в бутылке из тыквы. Про себя подумал: «Разве целого утра для „экзамена“ еще не достаточно? Разве не видно, что я честно сказал? Раз учителя не выдвинули никаких других требований, у меня есть свой прием, чтобы скоротать эту бесконечную „черную ночь“». Подумал так и стал в темноте махать руками и пинать ногами. Побился так сколько‑то, вспотел, силы потратил, задохнулся, снова сел. К сожалению, он никак заранее не подготовился, как все утро писать хотел, терпел, очень нелегко было дождаться, пока «учителя» откроют дверь и выпустят наружу, так и сейчас в животе уже накопилось немало «грязи», сколько времени можно прождать, пока выйдешь? Липин старался не думать об этом, переводить мысли на другое, но давление в животе в скором времени влекло его внимание обратно, терпеть было уже прямо невозможно. Как быть? Кричал «учителям», чтобы открыли дверь, горло надорвал, никто не ответил. Стучал в дверь руками и ногами – будто все вымерло. Только зря силы потратил. «Может человек умереть из‑за переполнения мочевого пузыря или кишечника?» Но в этой крошечной каморке –где здесь пописать? Куда сделать? Сделаешь. так на весь чулан будет вонь, «учителя» придут, стыда не оберешься, засмеют. Нет, в чулане делать нельзя, но как же стерпеть, чтобы не сделать? Этот тринадцатилетний ребенок вел себя героически, но был в конце концов притиснут к стене, такое в жизни с ним случилось в первый раз. Воля у Ван Липина была достаточно крепкая. «Сдержаться, не написать, не наделать, смотрят же, как ты поступишь»..И он не выдержал, оба отверстия открылись одновременно, штаны стали мокрыми, в них и наделал. Но насколько приятно было, что в одно мгновение исчезла телесная мука, настолько серьезно было возникновение муки душевной! Ван Липин, тринадцатилетний подросток, заплакал от горя. Это был первый горький урок, полученный им от борьбы с собой в перипетиях человеческой жизни. Он плакал очень горько, но этого тоже никто не слышал. Но и нельзя было, чтобы кто‑нибудь об этом узнал. Ван Липин сидел теперь совершенно неподвижно. Поплакав, он успокоился, стал ждать, пока высохнут штаны, чтобы когда его выпустят, «учителя» не обнаружили бы «скандала».

Как уже говорилось, три старых даоса днем были заняты тем, что лечили людей, сердца же их все время были рядом с Ван Липином. Все,что случилось с ним в темной каморке, было им ведомо досконально. Когда Ван Липин там бесился, у них сердце болело. Когда он кричал и звал, стучал в дверь руками и ногами, эти звуки разрывали их сердца. Когда же Ван Липин написал и наделал в штаны, они почувствовали, что задыхаются. Однако в «Лао –цзы» сказано: «Побеждающий себя становится сильным». В «Книге Перемен» есть слова: «К Дэ приходят благодаря верности и чести». Хотя методы трех даосов были близки к «жестокости», для создания нового человека они были необходимы. Три даоса чувствовали бесконечную радость от того, что Ван Липин оказался таким терпеливым и честным, про себя они одобряли его.

Когда стемнело, все три старика вместе подошли к двери каморки, открыли ее и велели Липину выходить. Увидев, что на улице уже темно, Ван Липин, подумал, что «учителя», может быть, и не заметят его постыдного состояния, вышел вперед и поприветствовал их. Старики ни о чем не расспрашивали, сказали только: «На сегодня урок закончен, беги скорей домой». Липин, смертельно боявшийся, что «учителя» заметят «проблему», выскользнул и со всех ног помчался к подножью горы.

Прежде всего он бросился к ручейку, снял штаны и чисто их выстирал. Снова надел и тогда уже пошел домой. Родители спросили, почему вернулся в мокрых штанах, а он ответил, что играл с ребятами и неосторожно упал в воду. Обман прошел.

После этого через каждые 3‑5 дней Ван Липин должен был заниматься «раскаянием в ошибках» в темной каморке. Каждый раз время «раскаяния» увеличивалось, от полдня до целого дня, от целого дня до целых суток. В результате многократных «раскаяний в ошибках» он постепенно накопил некоторый опыт, «скандалы» с ним приключались очень редко. Прежнее «своеволие» тоже постепенно исчезало, обучение и упражнения сделали сердце спокойным, как вода, и ясным, как месяц. Он начал работать головой, обдумывать вопросы, и «учителя» сообщили ему, что это называется «рисованием в воображении». Это чрезвычайно важный урок тренировки мозга.

В «Лао‑цзы» сказано: «Движение побеждает холод, покой побеждает жару, чистота и покой делают Поднебесную правильной». И еще: «Достигается предел пустоты, сохраняется покой и искренность, Тьма вещей вместе поднимается и мы благодаря этому их созерцаем». Главная тайна здесь в иероглифе «покой», покой, доходя до предела, рождает движение, и тайна его благодаря этому созерцается.

Так называемое «рисование в воображении» – это «вещь», порождаемая мозгом после того как тело и ум достигнут предела покоя, это может быть картина, человек или событие, их надо передвигать взад‑вперед, заставлять изменяться, чтобы получить некий результат. Процесс передвижения в воображении называется «рисованием в воображении».

Сидя в темной каморке, Ван Липин по указанию учителей занимался медитативным «рисованием в воображении». Сначала он думал: «Я сейчас в темной комнате, телом связан, дух же и воображение запереть невозможно, они могут выходить. Так вот, чем же сейчас занят мой отец? Он на службе, работает, склонившись над столом. На столе находятся рабочие принадлежности, там стаканчик для карандашей, логарифмическая линейка, рейсшина; с левой стороны стоит еще стакан, до половины наполненный кипятком. Над водой горячий пар; радом со стаканом фарфоровая пепельница, в ней несколько окурков. Отец в левой руке сжимает папиросу, он только что сделал затяжку, во рту как раз струйка голубого дыма, а теперь с карандашом в правой руке ставит какой‑то знак на большом листе ватмана. Отец поглощен работой, работа же эта скучная, слишком безрадостная, до самого обеда ее не кончишь, а после обеда надо продолжать,. Надо ее делать несколько дней, это слишком неинтересно». Поменяв «программу», он думает: «Одноклассники сейчас в школе, идет второй урок, на кафедре учитель арифметики объясняет урок, рассказывает об основах бухгалтерского дела, как записывать счета, что такое двойная бухгалтерская запись, на какие рубрики надо разбивать, как в бухгалтерской книге сводить баланс дебита с кредитом, как сверять гроссбух с текущими счетами. Это тоже слишком скучно и неинтересно. Ученики сидят все по своим местам, только мое пустует. Слушают они не очень внимательно, особенно несколько моих дружков. Видя, что меня нет, они думают: „Везет этому парню, он не мучается, как мы. Скорей бы звонок, очень уж скучно“. После уроков они с грохотом выбегут из класса и будут гоняться друг за другом и драться на стадионе, всласть выказывая все свое своеволие. Но вот так беситься и носиться – а зачем? Тоже нет большого интереса». Подумав так, опять остановился.

Теперь Ван Липин принялся мысленно листать книгу. Это учебник языка, начал с первого урока. Вот Великая Стена, рисунок сильный, выразительный, написано тоже очень хорошо, если стоя на вершине горы, смотреть издали на Великую Стену, она похожа на огромного дракона, голова и хвост которого не видны, он извивается по гребням горных хребтов. Стена сложена из гигантских камней и огромных кирпичей. Сооруженная на гребнях, стена имеет высоту в несколько метров. Очень мощная. Сколько в ней пота, крови и ума трудового народа, это символ китайской нации, Хорошо, очень хорошо. «Когда‑нибудь и я, может быть, взберусь на Великую Стену и оттуда огляжу прекрасные горы и реки нашей родины. Испытаю гордость за то, что я китаец!»

Занятия Ван Липина по «рисованию в воображении способствовали развитию его умственных способностей. Маленькая темная каморка уже не походила, как прежде, на тюрьму, в которой он был заключенным, в пространстве и времени она соединилась в одно гигантское целое с внешним миром,, мысль в этом беспредельном, безграничном пространстве и времени свободно парила. Люди, события, вещи, им „увиденные“, были настоящими, живыми, это был мир, полный жизни. И он не чувствовал себя в нем одиноким, не чувствовал больше, что время тянется медленно, ведь ему столько надо было „сделать“.

В темной каморке ему часто случалось голодать. Во время «раскаяния в ошибках» три даоса не приходили звать Ван Липина к столу. В не определенное заранее время они вдруг забрасывали, неизвестно откуда, какую‑нибудь вещь. Ван Липин по звуку старался определить, что это такое. Мог и камень быть, наверное, даосы с ним развлекались. Иногда это была кукурузная пампушка, ощупав, он хватал ее и проглатывал в два‑три приема.

И холод был в каморке обычным. Здесь, в Дунбэе, погода осенью довольно холодная, а ночью особенно, даже мороз прохватывает. По этим колебаниям температуры, по ощущениям тела Ван Липин постоянно «рисовал в воображении», что сейчас, наверное, день или ночь, а позже он научился различать утро, полдень, сумерки, полночь.

Раньше в этой темной каморке кузнец переплавлял железо, а сейчас она стала местом, где три даосских старца переплавляли Ван Липина. Пословица говорит, что хорошую сталь надо переплавлять сто раз. Так же и с человеком, если его не переплавлять снова и снова сто раз, он не станет Великим Сосудом. Как говорят даосы, если хочешь стать Истинным Человеком, важно, чтобы корень Прежнего Неба был посажен крепко, а шлифовка и выплавление в Последующем Небе еще важнее, без них не обойтись. За два месяца заключения в темной каморке Ван Липин приобрел первоначальное представление о Дао, а три старца, видя, что сердце у него честное и что он не может передумать, решили официально принять его в ученики и выбрали счастливый день, чтобы совершить торжественную церемонию.

Этот день был действительно благоприятным для совершения обряда. Небо синело, словно умытое. Круглая луна стояла высоко в северо‑восточной части неба? gроливая на человеческий мир свой чистый и безразличный свет, веял легкий ветерок. По небу плыли небольшие облачка.. Люди, уставшие за день, уже постепенно отходили ко сну, лишь едва‑едва проступали под сиянием луны темно‑синие очертания далеких гор, словно большое стадо скота неподвижно лежало на земле. Спокойно стояли в полях гаолян, кукуруза и соя. И лишь изредка слышался под ветром шелест листвы, многоцветья которой уже нельзя было разглядеть. Земля погружалась в тишину. А в старой кузнице не спали еще три старика и подросток. Под чистыми лучами луны они совершали очень серьезную официальную церемонию, три старых даоса посвящали Ван Липина в сан Восемнадцатого Патриарха даосской школы Драконовых Ворот.

Церемонией руководил Патриарх Восемнадцатого поколения Чжан Хэдао. Все четверо совершили омовение. Три старика были в даосских одеяниях, в руках держали драгоценные мечи. Выстроились в ряд по старшинству. Зажгли даосские благовония, закурился синий дымок. Чжан Хэдао с двумя учениками и Ван Липином преклонили колени лицом к югу и прежде всего принесли жертву небу и земле, а потом жертву основателям даосизма. Закончив жертвоприношение, поднялись на ноги. А затем старики уселись рядом в позе лотоса и велели Ван Липину совершить великий обряд по отношению к ним самим, объяснив при этом их будущие отношения как учителей и ученика. Чжан Хэдао как Шестнадцатый Патриарх школы Драконовых Ворот будет приходиться ему Дедом‑Учителем, а Ван Цзяомин и Цзя Цзяои как Патриархи Семнадцатого Поколения –Отцами‑Учителями. Ван Липин считается Патриархом‑Транслятором Восемнадцатого Поколения. По книге «Бай цзы пай» («Расположение ста иероглифов»)., в которой значился в школе Драконовых Ворот порядок имен поколений дальних потомков, на Ван Липина падал восемнадцатый знак «Юн» – «Вечность», и Чжан Хэдао присвоил ему даосское прозвище Юн Шэн («Вечная Жизнь») и ритуальное имя «Лин Лин‑цзы» («Одухотворенный ребенок»). Далее Чжан Хэдао напомнил Ван Липину о даосских заповедях и правилах, и Ван Липин поклялся Небесному Союзу навечно запечатлеть их в своем сердце. Показывать личный пример в их осуществлении. Уважать учителей и почитать Дао. Служить ему до конца своих дней. Закончив обряд., Чжан Хэдао велел Липину сесть и повел речь о саvой сути даосизма. Чжан Хэдао сказал:

«Великое Дао Прежнего Неба не имело формы и образа, не имело ни начала, ни конца. Произвольно назвали его иероглифом Дао, он таит в себе тьму значений. В иероглифе Дао сначала пишутся две точки, левая представляет солнце, а правая – луну, которые обнимают друг друга, как Инь и Ян на чертеже Великого Предела. Эти две точки – образ Солнца и Луны в небе, Воды и Огня на земле. А в человеке это два его глаза, в часы занятий они горят, словно отблески вечерней заря. Ниже двух точек пишется иероглиф „и“ – „Единое“. Это единое задает всему пример. Еще ниже пишется иероглиф „цзы“ – „сам“, то есть ты сам. Значит, небо и земля, солнце и луна, Тьма вещей собираются вместе в тебе самом, Дао не отдельно от тебя самого. Все эти линии вместе составляют иероглиф „шоу“, т.е. „голова“., смысл такой, что изучение Дао – первое важнейшее дело в Поднебесной., хорошее дело. Последним пишется иероглиф „цзоу“, то есть „идти“. Чтобы вокруг тебя само собой вращалось Колесо Закона, веди себя в соответствии с Дао, и Поднебесная пойдет в соответствии с Дао. Это и есть значение иероглифа „Дао“. Сказав это, старец Чжан Хэдао помолчал. В свете луны он сидел в позе лотоса неподвижно, как статуя божества. Потом продолжил рассказ:

«Наша китайская религия даосизм была создана Тайшан Лао Цзюнем, Лао‑цзы. Квинтэссенция учения в иероглифе „Дао“, при постижении законов Дао главное – покой. Секрет иероглифа „покой“ в том, что его принцип неисчерпаем, вверху он может помогать в творении сущности вещей, внизу может обнимать собой все; небо, земля, человек в нем иссякают. Мирской человек умеет только говорить о покое, но не может по‑настоящему в него погрузиться., потому что не отыскивает корня и источника покоя. Источник покоя – пустота, превращения Тьмы вещей являются временными состояниями, в конечном счете все они возвращаются в небытие, возвращаются в пустоту. Если сердце человека неспокойно, наверняка это происходит из‑за того, что он не отбросил корыстных желаний и мыслей, а это большая помеха совершенствованию и закалке. Когда возникают корыстные желания, создаются препятствия для шэнь и ци Прежнего Неба, заниматься‑то занимаешься, а результата нет. Когда корыстные желания уничтожены, тело и душа погружаются в покой, ци Прежнего Неба вздымается вверх и рождается шэнь Прежнего Неба. Отказ от корыстных желаний и суетных мыслей – врата вхождения в покой, для рождения и роста шэнь и ци Прежнего Неба устраняются препятствия, выравнивается дорога. Это уничтожение одного и рождение другого –великий результат покоя, ничто не сравнится с покоем для утверждения в высшем мастерстве. Когда Тьма вещей движется вовне, а мое сердце не волнуется, это происходит потому, ч то я не знаю, что происходит. А когда цзин, ци и шэнь Прежнего Неба в достатке и в предельном покое есть движение, внешнее волнение непременно ощущается внутри и потом естественно становится известно, что же произошло. Долголетие человека тоже от этого зависит. Ученик „Вечная Жизнь“, входя во врата Дао, тебе надо усвоить этот принцип и стараться использовать его, из этого получится великий результат.

Окончив речь. Чжан Хэдао поднялся на ноги, выпрямился, поклонился, коснувшись рукой земли, и сказал: «Прошу всех встать. Уже кончается Стража Мыши, идите отдыхать.»

Ван Липин, с энтузиазмом слушавший речь Деда‑Учителя, увлекся, но увидев, что все встали, тоже поторопился подняться, поклонился каждому из трех старцев и потом пошел в дом отдыхать.

Все четверо встали рано на рассвете следующего дня, учителя позанимались с Юн Шэном некоторыми приемами борьбы, позавтракали, Человек Беспредельного Дао и Человек Дао Чистой Пустоты спустились с горы, в хижине остались только Человек Дао Чистого Покоя и Юн Шэн.

Ван Цзяомин, Человек Дао Чистого Покоя, в молодости был инструктором в Военной Академии Вампу, он владел очень высоким внешним и внутренним мастерством, был человеком открытым, нрава горячего и к ученикам очень строгим. Сейчас он призвал к себе Ван Липина и сказал ему: «Юн Шэн, сегодня начнем новый урок. Первую заставу „раскаяния в ошибках“ ты уже прошел. Чтобы пройти вторую заставу, надо в темной комнате учиться сидеть со скрещенными ногами. В системе совершенствования школы Драконовых Ворот строго соблюдают правило прочности основы, чтобы обеспечить надежную базу для последующего постижения тонкостей. Мастерство сидения со скрещенными ногами надо тренировать в начале учебы. Надо тренировать его и всю жизнь, до какой бы ступени ты ни дошел. Без этого не обойтись. Научишься делать хорошо – польза будет огромная. Сидение со скрещенными ногами подразделяется на три вида: естественное скрещивание, называемое также свободным скрещиванием; полулотос, когда стопа одной ноги помещается на бедро другой; и лотос, когда обе стопы помещаются на бедрах. Свободное скрещивание считается землей. Полулотос – человеком, а лотос – небом. К этому добавляются различные положения рук. Вариаций поз сидения со скрещенными ногами тысячи. Сегодня будем говорить только о естественном скрещивании. При сидении верхняя часть тела прямая, глаза смотрят прямо перед собой, совершенствуясь в приеме света лучей шэнь, кончик языка на верхнем небе, губы сомкнуты, верхние и нижние зубы легонько сжаты, обе руки лежат на коленях перед собой ладонями вниз. Сосредоточивается дух, успокаивается воображение, отбрасываются все посторонние мысли. В темной комнате помех очень мало. Это благоприятно для занятий, так что ступай.» Человек Дао Чистого Покоя произнес это в своей манере, отчетливо и живо. Закончив говорить, посмотрел Липину прямо в глаза, и тот понял, что это приказ Учителя, которому остается только подчиняться.

Сначала Липин сходил за охапкой сена, постелил его в темной каморке на пол, сам закрыл дверь и принялся на сене тренировать сидение со скрещенными ногами.

К счастью, Учитель не выдвинул никаких других требований, предоставив ему действовать по собственному усмотрению, да и тело было молодое, кости и мышцы еще развивались. Так что все три способа скрещивания ногу него получались, только вот время, которое мог просидеть в такой позе, было недолгим. Липин уже два месяца «совершенствовался, уйдя от мира» в темной каморке. Чтобы он погрузился в покой – такого еще нельзя было сказать, но к обстановке приспособился и чувствовал себя вольготно, он привык. В сидении со скрещенными ногами за целый день было немало перерывов, но он в общем овладел им, получил в этом собственный опыт разного рода. Пройдет несколько дней и в сидении со скрещенными ногами он уже далеко продвинется. Однажды Человек Дао Чистого Покоя призвал Ван Липина и спросил, каковы его успехи в занятиях. Липин очень подробно расписал, что делал и что чувствовал, а под конец сказал: «Да вот только посторонние мысли не могу из головы прогнать, покой не наступает, Прошу у Учителя указаний, как быть.»

Человек Дао Чистого Покоя, который как раз это и имел в виду, сказал: «Так. Чтобы изгнать суетные мысли, прежде всего надо дать им оценку. Как только какая мысль придет, сразу ее оцени – положительно, отрицательно или что надо тут же с ней покончить. Установление оценки не позволяет мыслям растекаться и множиться, и эти суетные мысли сами собой исчезают, а ты в результате погружаешься в покой.

Ван Липин возвратился в темную каморку, сел, скрестив ноги, отрегулировал позу и дыхание, успокоился. Как только возникала какая‑нибудь мысль, он прогонял ее, как научил его учитель. Так повторялось много раз, и всегда эффект был явный. Кроме того, этот тринадцатилетний мальчик был еще и не слишком‑то погружен в суетный мир, желаний у него было немного, а сердце гораздо проще и чище, чем у обычного взрослого, когда мысли приходили, отгонять их было легко. Липин про себя гордился и радовался. Прошло еще несколько дней тренировки. С каждым днем посторонних мыслей становилось все меньше и меньше, постепенно они ослабевали. А мастерство погружения в покой мало‑помалу росло.

За семь недель сидения со скрещенными ногами в темной каморке Ван Липин накопил уже некоторый опыт в сидячей медитации, также приобрел некоторые способности. К этому времени работа по «раскаянию в ошибках» была уже большей частью освоена, своевольные выходки в основном прекратились, Ван Липин стал воздерживаться от многословия. У него был вид маленького даоса, за несколько месяцев его как будто подменили. Чтобы не помешать школьным урокам, он по‑прежнему ходил в школу, а после уроков отправлялся на занятия к Учителям. И в школьной учебе и в обучении Дао появился большой прогресс. Родители начали замечать в Липине перемены. Стали выяснять, в чем дело, узнали., что три старика люди очень хорошие, что они лечат Липина и учат его, хотят поставить на правильный путь, поэтому успокоились и даже обрадовались.

Итак, через семь недель сидения со скрещенными ногами в темной каморке все три старика‑Учителя призвали к себе Ван Липина, а речь, как и раньше, повел Человек Дао Чистого Покоя: «Юн Шэн, с нынешнего дня урок будет новый будешь сидеть в этой комнате в позе лотоса, каждый раз по две стражи, кончишь занятия, можешь идти домой.»

Ван Липин подумал: «Что в этом трудного? Сорок девять дней просидел. Так неужто две стражи не выдержу? Учителя опять меня испытывают, так я вам покажу.» Влез на кан, сел в позу лотоса, закрыл глаза и начал сидячую медитацию. У Липина действительно уже была некоторая база, сидение со скрещенными ногами нужно было начинать именно так. Две стражи – это нынешние четыре часа, это половина рабочего дня. Обычно за полдня работы, если речь идет о сидячей работе, например, в канцелярии, где‑то в середине этого времени надо подвигаться, как минимум, надо изменить позу, иначе кто же выдержит сидение в одной позе? Тем более можно себе представить, как трудно для тринадцатилетнего ребенка просидеть четыре часа в позе лотоса.

Прошел час, Ван Липин сидел, словно каменный истукан, ни одна черточка у него не двигалась, Еще один час прошел, Липин держался по‑прежнему. А дальше пришлось призывать на помощь все свои силы. «Время еще не наступило? Выпрямись, Учителя же смотрят. Надо выдержать во что бы то ни стало». Время опять ползло медленно, секунда за секундой. Что он чувствовал? Опять то же, что и в начале занятий сидением со скрещенными ногами. Ступни начали неметь, голени распухли и болели, пока на седалищные кости можно опираться, держать поясницу прямо – не проблема. А теперь стало плохо, седалищные кости тоже разболелись, поясницу заломило, тело покрылось потом. «Выпрямись, выпрямись, во что бы то ни стало надо выдержать до конца. Нет, не выдержать, пот льет все сильней и сильней, в голове затуманилось. Дело плохо». В конце концов Ван Липин не выдержал и опрокинулся на кан. «Сесть как следует», – Ван Цзяомин отдал приказ, словно командир, обучающий солдат.

Ван Липин пришел в себя, сел, но ноги онемели, скрестить их было невозможно.

«Восстановить позу лотоса», – снова отдал команду Ван Цзяомин.

Ноги не слушались Ван Липина, он как одеревенел. Два Учителя вышли вперед и связали Липину ноги и руки веревками, укрепили в позе лотоса, чтобы он продолжал сидеть. Хотя Ван Липин был мал, воля у него была крепкая. В глазах стояли слезы, но он не позволял им пролиться, сжав зубы, выпрямился и продолжил сидение.

«Я виноват перед ними!» Когда мы нанесли визит господину Ван Липину, то дойдя в рассказе до этого места, он печально задумался, и в глазах его блеснули слезы. В этих горестных думах было безграничное чувство к трем старикам, без учителей, похожих на строгих отцов, не было бы сегодняшнего «Лин Лин‑цзы». В этих слезах выразилась его вина за «ненависть» к старикам, которые в обычное время относились к нему с отеческой лаской, а в ключевые моменты обучения применяли к нежному, как молодой побег, подростку, еще не знавшему бурь и гроз, методы, близкие к пыткам.

Искренне взволнованный, господин Ван Липин погрузился в воспоминания. «Много, очень много было таких вещей за полтора десятка лет занятий по изучению Дао. Но три старика всегда были на высоте! Сейчас я каждый год бываю в горах Лаошань. Учитель Ван Цзяомин уже отправился к бессмертным, а Дед‑Учитель и Учитель Цзя Цзяои живы‑здоровы. Нечего и говорить, встречаемся мы тепло, совсем как прежде, обнимают и целуют меня бесконечно, как маленького. У нынешних учителей и учеников бывают, разве между собой такие чувства? Возвращаясь с гор, я каждый раз заболеваю. Приходится регулировать свое здоровье, мне становится слишком грустно».. И авторы книги, слушая рассказ Ван Липина, и позже, когда писали это, были глубоко взволнованы.

Но вернемся к рассказу. Через полгода суровых тренировок Ван Липин завершил в конце концов этап «раскаяния в ошибках». Он мог уже проводить в сидячей медитации день и ночь, тело его окрепло, а сердце успокоилось. Ни внутри, ни вовне ничто ему не мешало.

 

Глава третья