Мая 20ХХ года, 08:50, Знаменский РОВД города Касторово

 

Похоже, Станислав Петрович ждал её и даже репетировал, как поведёт себя при появлении московской девицы.

Сегодня он решил всяко проявлять уважительность, предупредительность и корректность, но не надо было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать всю глубину фальши, которой пропитался сам воздух кабинета. Вот ещё одна такая сладенькая улыбка, и можно с уверенностью сказать, что майор Карский лебезит перед дорогой гостьей, уважаемой коллегой, умницей, красавицей… осталось только вспомнить спортсменку и комсомолку.

Марченко гипнотизировала блокнот и ручку, с которыми пришла в кабинет Карского. За прошедшие полчаса она едва ли сказала что‑то кроме «да», «нет», «не знаю», «не думаю».

А, нет, говорила. Спрашивала, вот как сейчас:

– Что ещё?

И после этого нехитрого вопроса майор утекал в такие дебри словоблудия, что Лена переставала следить за тем, что он говорит, и продолжала обдумывать стратегию и тактику.

Ей казалось очень важным провести следственный эксперимент на месте убийства. И чтобы присутствовали все те, кто был там два года назад.

– …и я так приятно удивлён тем, что вы в столь юном возрасте оказались способны на столь профессиональный подход к делу. Надеюсь, что вчера вы смогли составить полную картину о том, что случилось у нас тут, хе‑хе, всё‑таки подростки…

– Романову было двадцать, – хладнокровно поправила Елена, и майор даже на миг умолк, так его удивил внезапный отклик собеседницы. – Двадцать – это уже, извините, не подросток.

– Ну хорошо‑хорошо, не подросток, молодой, очень уж молодой человек, согласитесь, где пятнадцать, там и двадцать, хе‑хе, да и двадцать восемь недалеко ушли, верно?

В лице Лены не дрогнул ни один мускул.

Примерно такого пассажа она и ожидала от Станислава Петровича.

Как‑то неизящно, грубо, прямолинейно намекал он на то, что у Елены Валерьевны нос не дорос ещё, чтобы совать туда, куда не следует.

– Разницы‑то… Незрелость, максимализм, вот узнал, что она ему изменяла, например, и из ревности застрелил, а…

Карский сглотнул, и Лена не упустила момент, подхватила ровным, бесцветным голосом:

– …потом понял, что совершил непоправимое и застрелился сам от безысходности.

Майор умолк надолго. А ведь Марченко всего лишь повторила то, что говорили он сам и его подчинённые. Вчера. Весь день. Все как один. Как по писаному.

Чем дольше глава РОВД молчал, тем заметнее становилось, что он нервничает. Карский перекладывал с места на место пустую папку для бумаг. Переставлял карандашницу‑ёжика. Перетыкал в ней ручки и линейки.

Лена держала паузу и начинала даже гордиться собой: если б она пошла в театральное, у неё были бы все шансы стать великой актрисой! Ну ничего, никто не мешает представить, что на самом деле Елена сейчас сидит в декорациях на сцене, а зал полон восторженных зрителей. Вот, сейчас они, затаив дыхание, наблюдают за нагнетанием обстановки.

Каждой секундой молчания майор сам себя всё больше накручивал. Наконец, накрутил, вскочил, с грохотом отодвигая стул, и, забыв, что только что нежно пел дифирамбы Лене, громко и резко постановил:

– В общем, я считаю дальнейшие следственные процедуры пустой тратой времени!

Марченко и бровью не повела.

Зрители в зале начали было аплодировать, но поняли, что действие ещё не завершено.

Елена подождала немного, поняла, что больше Карский ничего не намерен добавлять к своему вердикту, и спокойно и вежливо сообщила:

– В данный момент вопросы о целесообразности продолжения или прекращения следствия решаю я как полноправный представитель Следственного Комитета Российской Федерации. То, что я нахожусь здесь, ещё не означает, что вы не справляетесь со своими обязанностями. Но. Не устану вам повторять. Вы обязаны оказывать содействие проводимому мной расследованию. Завтра я буду проводить следственный эксперимент в загородном доме Романовых и прошу вас довести до сведения тех, кто участвовал в деле два года назад, что им следует прибыть на место проведения эксперимента к одиннадцати часам утра. Вам желательно тоже.

Карский потеребил воротничок, словно тот внезапно стал ему тесен и мешал дышать.

Елена молчала. Он тоже.

– Молчание – знак согласия, – усмехнулась Лена. – Хотя я предпочла бы от вас боле живую реакцию. Засим вынуждена откланяться…

Она улыбнулась как можно более мило и процокала каблучками по направлению к выходу. Уже повернула ручку и готовилась потянуть дверь на себя, когда внезапно вспомнила:

– Ах, да! Попросите, пожалуйста, чтобы мне передали контактные телефоны и домашний адрес семьи Романовых. Мне нужно с ними переговорить насчёт завтрашнего мероприятия.

Карский захрипел и кивнул.

Лена вышла под мысленные аплодисменты существующих только в её воображении зрителей, которые просмотрели спектакль «Столичная штучка дрессирует стареющего майора».

Впрочем, надо быть осторожнее в дрессуре. Вдруг его всё же хватит инфаркт, вон как покраснел…