Штабс-капитан Щеголев

147

нению общих нам не только с Австрией, но и с Францией и Великобританией основ, является для нас законом; мы не должны уклоняться от этих основ и избегать всего, что могло бы вызвать подозрительность лондонского и парижского дворов и толкнуть их, следуя нашему примеру, к изолированным действиям в смысле безвозвратного поколебания вероятности мирного исхода».

Прусский кабинет, озабоченный содействием восстановления мира, отклонил, по словам барона Будберга¹², предложение морских держав заключить ввиду возникшего кризиса соглашение с прочими германскими государствами относительно общего образа действий.

Король внимательно читал представленные ему бароном Будбергом записки Петербургского кабинета, которые разъясняли цели и основания политики императора Николая. В марте 1854 г. в Париж и Лондон отправился, по поручению короля, принц Гогенцоллерн-Зигмаринген, миссия которого состояла в склонении императора французов и королевы Виктории к примирительному образу действий. Миссия эта не увенчалась успехом. Барон Будберг сообщал, со слов ее участника графа Гребена¹³, что в Лондоне решено, по-видимому, энергично вести войну, а император французов явно стремится не только к нашему отказу от предъявленных Порте требований, но и к решительному ослаблению России и разрушению того влияния, которое она оказывает на судьбы Европы. Заявление о прусском нейтралитете в Лондоне было спокойно принято к сведению; император же Наполеон высказал, что он нейтралитет не считает возможным и что Австрия и Пруссия будут увлечены в общий с Францией стан. Ответное письмо Людовика-Наполеона к королю прусскому приглашало последнего примкнуть для предупреждения роста русского влияния на Западную Европу к общему соглашению «всех западных держав»¹⁴.

К концу марта в Берлин прибыл австрийский генерал Гесс. Ему было поручено склонить прусский двор к заключению с Австрией приведенного выше союзного трактата. Исполнение поручения не оказалось трудным. Уверенность императора французов в привлечении обеих великих германских держав в англо-французский стан имела некоторое основание. Из донесений графа Бенкендорфа о беседах с представителями прусской армии¹⁵ можно было убедиться, что люди, наиболее преданные идее прусско-русского братства по оружию, пессимистически смотрели в будущее. «Никто,— говорил нашему военному агенту прусский генерал Врангель,— не предан императору и союзу с Россией более, чем наш король, чем мы — прусская армия. Я и мои товарищи готовы пролить кровь за вашего императора, как за нашего короля... Тем не менее не верьте никаким заверениям и будьте убеждены, что, несмотря на усилия короля и наши, мы подчинимся фатальности и кончим тем, что дадим вовлечь себя в войну против вас...»

148

Граф Бенкендорф предполагал, однако, что генерал Врангель ошибался. Наш военный представитель пользовался такой симпатией среди прусских офицеров, что ему казалось невозможным, чтобы в конце концов не взяли верх «старые предания союза с Россией», имеющие столь глубокие корни¹⁶.

Положение становилось столь серьезным, что император Николай решился принести еще одну жертву, сделать еще одну попытку избежать необходимости войны с западными державами. Он поручил герцогу Георгу Мекленбургскому отправиться в марте в Берлин для сообщения королю прусскому, что государь согласен присоединиться к заключенной между морскими державами и Портой конвенции на нижеследующих условиях¹⁷:

1) конвенция будет сообщена государю от имени договорившихся сторон при посредничестве прусского короля; 2) нам будет сообщено, в чем состоят гарантии Порты в верном исполнении договора; 3) этот акт не отменит ни религиозных прав, которыми пользуются православные христиане в Оттоманской империи, ни обязательств Порты в ее прежних заявлениях о том, что эти христиане будут пользоваться преимуществами, признаваемыми за христианами других исповеданий, как это изложено в венской ноте и в ольмюцких разъяснениях; 4) наши прежние трактаты, от КучукКайнарджийского до Адрианопольского, будут сохранены и подтверждены.

Инструкция уполномочивала герцога Мекленбургского заявить, что император Николай готов, принимая на вышеизложенных условиях участие в конференции, которая должна собраться в Берлине, прекратить военные действия и повелеть своим войскам очистить Придунайские княжества одновременно с оставлением англо-французскими сухопутными и морскими силами Черного моря и проливов.

Герцог Мекленбургский, приехав в Берлин, встретил самый дружественный прием у короля, который немедленно выразил согласие сообщить западным Кабинетам и поддержать перед ними наши предложения. Он просил герцога остаться в Берлине до получения ответов и старался оправдать образ действий Австрии ее опасениями и отсутствием решительности. Король указывал на необходимость связать ее с Пруссией, так как в противном случае Австрии останется лишь броситься в англо-французские объятия, а Пруссия останется окончательно изолированной¹⁸. Беседы герцога Мекленбургского с королем и с приближенными к нему лицами вращались вокруг прусско-австрийского союзного договора, о заключении которого хлопотал приехавший в то время в Берлин генерал Гесс. Герцог пытался убедить своих собеседников, что заключение договора, которым Австрия сохраняет за собой свободу действий, по необходимости вовлечет Пруссию в сферу чуждых ей

149

интриг, но попытки его имели лишь частичный успех. Король «оплакивал» подписание Венского протокола 9 апреля, но решительно заявил, что ему невозможно устраниться от венских конференций. Удалось достигнуть лишь только того, что договор не принял характера прямо неприязненного по отношению к нам акта и что Пруссия уклонилась в заключенной 20 апреля конвенции от обязательства воо Прислуга щеголевской         руженной поддержки Австрии батареи                   вне случайностей, точно определенных в добавочной статье договора. Отрицательные ответы Лондонского и Парижского кабинетов на примирительные предложения русского правительства не заставили себя ждать. Наш кабинет был извещен о них целым рядом сообщений через прусского посла генерала Рохова. Граф Нессельроде, представляя государю эти документы, выразил мнение, что всякая дальнейшая с нашей стороны попытка к примирению не может более привести к какому-либо результату. Император Николай разделил мнение своего канцлера, написав на докладе: «Вполне разделяю ваш взгляд. Все это смешно и недопустимо, словом, лишено здравого смысла. Я сделал все, что был должен и мог сделать. Я не могу сделать ничего более. Бог решит дело, и я подчинюсь Его воле»¹⁹.

Когда же вслед за тем государю была представлена копия Венского протокола 9 апреля, сообщенная нашему кабинету прусским поверенным в делах, то он ограничился замечанием: «Это достойно жалости (pitoyable), но ни в чем не изменяет моих решений»²⁰. Несколько дней спустя был заключен и австро-прусский наступательный и оборонительный договор. Король доверил копию этого акта герцогу Мекленбургскому, а наш посол в Берлине барон Будберг прислал канцлеру²¹ прусский проект договора с изменениями, введенными в его текст по настоянию Австрии²². Барон Будберг отмечал, что сравнение текстов указывает на различие в целях, которые преследовались сторонами. В то время как Австрия стремилась к возобновлению конвенции 1851 года и к обеспечению себе вооруженной помощи Пруссии, эта последняя имела в виду лишь удержать Австрию от дальнейшего сближения с западными державами. Барон Будберг в своем толковании умиротворяющего поведения Пруссии ссылался на ст. V договора, которая

150

запрещала сторонам самостоятельно вступать в соглашения, противные его началам. Это обстоятельство предупреждало будто бы возможное сближение Австрии с Францией и Англией. Приведенное доказательство не показалось императору Николаю убедительным, и государь, читая депешу барона Будберга, отметил соответствующее место двумя восклицательными знаками.

Герцог Мекленбургский дождался в Берлине подписания австропрусского союзного договора. Он донес государю письмом от 11 (23) апреля²³, что король прусский смотрит на заключение этого договора как на единственное средство отвести Австрию от союза с нашими врагами. Прусский кабинет, писал он, и генерал Гесс заключили не только договор, но и добавочную статью, а также и особое «толкование», которое, впрочем, наши друзья находят недостаточным, хотя все зависит от того, насколько король будет тверд в своих намерениях. В конце своего письма герцог Мекленбургский прибавлял, что король Фридрих-Вильгельм отправит в Вену заявление, излагающее прусскую точку зрения на значение заключенного договора. Несмотря на несогласие короля последовать совету герцога и отказаться от подписания добавочной статьи, этот последний поздравлял герцога с существованием австро-прусского договора, так как «все новые известия плохи». Действительно, обстановка была, по словам герцога, такова, что второстепенные германские государства, и в особенности Бавария и Виртенберг, хотя и склонные к нейтралитету Германского союза, отказались бы последовать за одной Пруссией. К тому же в Вену к этому времени прибыли австрийский посол в Париже и личный друг Людовика-Наполеона барон Гюбнер и из Лондона герцог Кембриджский. Очевидно, что в этом случайном центре европейской политики что-то совершалось. Отказ Пруссии в заключении договора с Австрией или привел бы ее к необходимости подписать этот договор под совместным давлением Франции и Австрии, или же оставил бы Пруссию изолированной, бросая Австрию в направленные против нас объятия Франции.

Барон Мантейфель определенно заявил нашему послу барону Будбергу, что договор в том виде, в каком он был заключен, не связывал Пруссию до такой степени, чтобы лишить ее возможности поддерживать с нами дружественные отношения²⁴. Прусский министр утверждал далее, что Австрия будет настаивать перед нами на очищении княжеств, но должна будет, получив наше согласие, предъявить аналогичное требование и западным державам. Австрия могла добиваться от нас обещания приостановить военные действия, она могла даже в крайнем случае активно вмешаться в войну, но как барон Мантейфель, так и генерал Герлях уверяли барона Будберга, что Австрия категорически обязалась не предпринимать наступления на русскую территорию и не занимать своими войсками Сербию и Боснию.

151

В крайнем случае она могла лишь оккупировать Валахию. Вообще же целью этой державы был вызов в нашем Кабинете неуверенности, которая могла бы способствовать скорейшему заключению мира.

Заслуживает внимание донесение графа Бенкендорфа²⁵, который во время свидания с генералом Врангелем услышал от последнего в высшей степени тревожные известия. Генерал виделся с возвратившимся из Вены владетельным герцогом Саксен-Кобургским, который ему передал, что Австрия дольше ждать не может. «Ей необходима,— говорил герцог,— эвакуация княжеств. Если Россия не склонится к этому, то Австрия решила объявить ей войну. К 20 июня у нее в Венгрии, Трансильвании, Буковине и Галиции будет 275-тысячная армия, готовая перейти границу. Сам император станет во главе ее, обратившись за содействием к Пруссии и к Германскому союзу и приглашая их перевести армию на военное положение. Едва ли Пруссия последует этому приглашению, но часть Германии сделает это, и тогда Пруссия волей-неволей принуждена будет вступить в борьбу с Россией». Герцог добавлял, что приведенные слова он слышал непосредственно от императора Франца-Иосифа.

Несмотря на то что сообщение о принятых в Вене решениях исходило от лица, известного своей неприязнью по отношению к императору Николаю (герцог Саксен-Кобургский был автором памфлета, направленного против государя), оно имело все признаки достоверности. Австрия была решительным противником освободительных планов императора Николая на Балканском полуострове и опасалась как роста русского влияния среди тамошних славян, так и особенно возбуждения подвластных ей самой славянских народностей.

Император Франц-Иосиф пригласил прусского короля в Тешен. Свидание монархов ни в чем не изменило, как сообщал барон Будберг²⁶, ни взглядов австрийского императора, ни политики графа Буоля, «для которого жалобы на нас являются лишь предлогом для сближения с Францией».

В действительности дело обстояло несколько иначе. Из сообщенной нашему Кабинету депеши прусского посла в Париже графа Гацфельда барону Мантейфелю²⁷ видно, что хотя французское правительство и радовалось заключению австро-прусского союзного трактата, надеясь, что обе германские державы будут вовлечены ходом событий далее, чем предполагают, но сомневалось, однако, в этом. «Было бы величайшим несчастьем,— говорил Друэн де Люис Гацфельду,— если бы Петербургский кабинет удовлетворил Австрию ранее, чем русское могущество будет значительно ослаблено». Французский министр даже запугивал Австрию тем, что если Россия не будет ослаблена, то ничто не помешает ей по заключении мира с западными

152

державами отомстить германским дворам. «Надо довести ослабление России,— повторял Друэн де Люис,— до того, чтобы отмщение стало невозможным».

Приведенного достаточно, чтобы заключить, что Австрия в то время не преследовала общих с западными державами целей, а исключительно заботилась о своих собственных, правильно или неправильно понимаемых, интересах. Прусское