Исправление богослужебных книг при Михаиле Федоровиче

Царь Михаил Федорович Романов (1613 —1645) 8-го ноября 1617 года издал особый указ, в котором он поручал архимандриту Троице-Сергиевой лавры Дионисию, герою борьбы с поляками, и некоторым из его монашествующих - Арсению, Антону Крылову, Закхею, Ивану Наседке точный пересмотр богослужебных книг, которые должны быть вновь изданы по древнегреческим и древнеславянским первотекстам и по предшествовавшим работам Максима Грека[48].

Беда была в том, что книги уже один раз «исправлялись» игуменом Троицкой Лавры Филаретом и уставщиком Логгиным. Но эти так называемые исправления никуда не годились, на что и указал Преподобный Дионисий, в результате чего Филарет стал его злейшим врагом. В некоторых изданиях прямо указано, что Филарет и Логгин были из жидовствующих.[49]

Формальным поводом для возмущения Филарета явилось то, что в водосвятном молебне после «Святым Духом» новые справщики опустили «и огнем». Сам патриарх Иов (1618) отказал в напечатании добросовестной работы справщиков и даже собрал собор для осуждения справщиков[50]..

Одним из ересеучителей того времени явился также старец Антоний (Подольский). Судя по прозвищу его, он, вероятно, пришел в Москву из Подолии. Он проходил как обвинитель по делу преп. Дионисия и его правщиков, Ивана Наседки и др., осужденных за исключения из книг прибавки «и огнем». Антоний везде и всем называл Наседку еретиком как не приемлющего будто бы «благодати Духа Святого, явившейся на апостолах огненными языками», и всюду учил «об огни просветительном, яко от Божия существа исходит, и той есть и огонь и свет просветительный». Ходил по московским торжищам, рассуждал с калачниками, пирожниками и другими об этом просветительном огне и «многих научил», потому что на торгу в Москве

Дело дошло до местоблюстителя патриаршего престола в период межпатриаршества Крутицкого архимандрита Ионы.

Еще ранее, около 1616 г. протопоп вологодского Софийского собора Василий сделал какой-то донос на своего архиепископа Нектария. Этот Нектарий, родом грек, был прежде архиепископом в Ахриде, а 25 июня 1613 г. по воле Михаила Федоровича определен на Вологодскую кафедру и присутствовал в числе наших архиереев при короновании нового государя. Иона, получив донос на Нектария, не произвел никакого расследования дела, в котором обвинялся последний, и прямо «без сыску и неповинно» осудил Нектария, лишил его архиерейского сана и сослал на заточение в Кирилло-Белозерский монастырь простым чернецом. Все это раскрылось через несколько лет, когда Иона уже не правил русскою иерархией, и послужило для него справедливым укором[51].

Однако, еще более он «прославился» участием в качестве главного церковного судьи в деле архиепископа Дионисия.

Иван по фамилии Наседка или Наседкин священствовал прежде в Москве, но в 1611 г., когда она была сожжена поляками, бежал из нее со всем своим семейством в Троице- Сергиеву лавру, куда бежали тогда и многие тысячи московских жителей. Здесь ему поручили совершать службы и требы для мирян в церкви архимандрита Сергия над монастырскими воротами и дали небольшую келью в монастырской стене. Наседка расположил архимандрита Дионисия, проводил с ним в беседах не только дни, но иногда и ночи, много помогал ему в переписке и рассылке известных патриотических воззваний к народу для изгнания поляков из отечества, еще более потрудился по поручению Дионисия, когда обходил окрестные места и селения, наполненные беглецами из Москвы, и исповедовал, причащал и предавал земле несколько тысяч несчастных, погибших от голода, ран и болезней.

Они работали с великим усердием и, как выражается Арсений, «безо всякия хитрости, сидели полтора года день и ночь». Для исправления Потребника 1602 г. они имели под руками около двадцати списков этой книги славянских, двенадцать письменных и один печатный, между письменными иные восходили за полтораста, за двести лет и более, и находился список с перевода Максима Грека, и пять списков или печатных книг греческих, в том числе принадлежавший архиепископу Елассонскому Арсению, бывшему тогда уже Суздальским. Этими греческими списками пользовались только Дионисий и Арсений, как знавшие греческий язык, но поп Наседка не пользовался по незнанию греческого языка.

В печатном Потребнике справщики нашли следующие прибавления и изменения или искажения: 1) в чине освящения воды на день Богоявления Господня напечатано было в молитве: «Сам и ныне, Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем». Слово «и огнем» признано было справщиками за прибавку, потому что оно не оказалось ни в греческих списках Требника, ни в славянских, кроме двух, и притом в одном приписано было на стороне, а в другом — поверх строки. Прибавлены были также в печатном Требнике целые две молитвы, не оказавшиеся ни в греческих, ни в славянских списках, между молитвами священника пред совершением литургии, обе перенесены были сюда из чина исповеди, с тою только разностью, что там ими священник разрешает кающегося грешника, а здесь разрешал самого себя.

Во многих молитвах искажены были конечные славословия и противоречили содержанию молитв и православию. Так, молитвы, обращенные к лицу одного Отца или Сына, оканчивались словами: «И Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу». В молитве, например, за умерших конечный возглас был такой: «Яко Ты еси воскресение и живот, Христе Боже наш, и Тебе славу воссылаем Отцу и Сыну и Святому Духу». Было найдено огромное множество погрешностей.

Исправив погрешности, замеченные в печатном Потребнике, Дионисий и его сотрудники пересмотрели и некоторые другие печатные книги, в том числе и изданные во время междупатриаршества с благословения митрополита Ионы и прочих духовных властей: цветную Триодь, Октоих, общую Минею, месячную Минею, Псалтирь, Канонник и церковный Устав, и во всех нашли множество ошибок, особенно много их оказалось в церковном Уставе, который издан был в 1610 г. головщиком Сергиевой лавры Логгином.

 Получается, что все эти погрешности были внесены намеренно при поддержке все того же митрополита Ионы[52].

 «По поводу исправления книг Преподобным Дионисием, архимандритом Троицкой Сергиевой Лавры, и его незабвенными сподвижниками, опять выступили люди вполне раскольнического направления, совершенно подобные Аввакуму, Лазарю. Никите, явные зачинщики раскольнических мыслей. В борьбе с ними Преподобный Дионисий и его сподвижники, явились, подобно Максиму Греку, исповедниками истины церковной.

Вот как характеризует ситуацию Преподобный  в своей челобитной боярину Борису Михайловичу Салтыкову: «Есть, государь Борис Михайлович, иные таковы, которые на нас ересь возвели, кои едва азбуке умеют и то думаю, что не знают, кои в азбуке письмена гласные, а кои согласные»[53].

Здесь следует обратить внимание, кто такой «боярин Борис Салтыков»? А это тот самый родственник инокини Марфы, которого не хотел пожаловать дворянством Спаситель Отечества князь Дмитрий Пожарский и которому князь был «выдан с головой», т.е. подвергся унизительному обряду. [54] Он то и был призван судить, кто еретик, а кто нет.

Архимандрит Дионисий по отношению к братии отличался величайшею кротостью и снисходительностью, к оскорбляющим его был всегда терпелив и незлобив, старался действовать на всех только словами любви, вразумления, убеждения. С такими-то словами он неоднократно обращался и к Логгину и Филарету, которые вообще любили своевольничать, и каждый раз встречал со стороны их ожесточенное упорство и противоречие. Свою неприязнь к нему они выражали иногда крайне дерзко и грубо. Однажды, когда Дионисий читал в церкви поучение к братии и народу, Логгин подошел к нему, вырвал у него книгу и уронил аналой, к соблазну всех. Дионисий, не сказав ни слова, только перекрестился и пошел на клирос. Но дерзкий головщик начал еще кричать и плевать на своего настоятеля, вырвал у него посох, изломал и бросил ему в лицо. Дионисий оставил клирос, пошел к образу Пресвятой Богородицы и проплакал пред ним всю утреню[55].

18 июля 1618 года митрополит Иона собрал собор, на котором осудил Архимандрита Дионисия и его товарищей как еретиков.

Митрополит Макарий (Булгаков), изложивший эту историю, полагает, что все дело в том, что Иону настроили против Дионисия. Такое не слишком убедительное замечание, совершенно не соответствующее уровню и всенародному почитанию Архимандрита Дионисия.

На Соборе председательствовал сам Иона и присутствовали не архиереи, а только чудовский архимандрит Авраамий и другие лица из высшего московского духовенства. Главными обвинителями Дионисия и его сотрудников явились уставщик Филарет и головщик Логгин. Дионисия обвиняли и обвинили в том, что он со своими товарищами «имя Святой Троицы велел в книгах марать, и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть», т. е. будто Дионисий незаконно исправил конечные славословия в некоторых молитвах, явно несообразные с православным учением о Пресвятой Троице, и незаконно опустил в молитве слово «и огнем». Сколько ни старались справщики Дионисий, Арсений и Наседка объяснять и доказывать основательность и справедливость сделанных ими исправлений, все эти объяснения и доказательства никого не убеждали. Четыре дня призывали обвиняемых на патриарший двор, потом истязали их в Вознесенском монастыре, в кельях матери царя Михаила Федоровича инокини Марфы Ивановны[56].

Инокиня Марфа, подозреваемая в некоторых отравлениях, перешедшая на сторону поляков и сидевшая в Кремле вместе с осажденными поляками, пытками святого мужа особенно много к своему в целом неприятному образу не добавила.

Через год после восшествия Михаила, по поводу пожалования боярином родственника матери царской, Бориса Михайловича Салтыкова, царь (конечно, инокиня Марфа, так как именно она управляла в первое время царствования Михаила Федоровича), а князь Дмитрий Пожарский, Спаситель Отечества, не был с этим согласен, тогда князь выдан был Салтыкову головою. Это был унизительный обряд, которому подвергались воры, бесчестные люди. Понятно, что ни юный царь, ни его мать, не признавали заслуг ни Пожарского, ни Дионисия.[57]

Помимо этого, обличители Дионисия и сами грамоте не умели, «хитрость грамматическую и философство книжное называли epeтичеством», вносили только дополнительную неразбериху своими ложными аргументами[58].

Со временем мы наверняка узнаем, что и Борис Годунов неспроста применил к супружеской паре Захарьевых-Юрьевых Марфе и Федору не слишком суровые, но меры наказания. То там, то здесь проскальзывают неблаговидные, либо странные поступки «инокини Марфы». Широко известна ее неблаговидная роль в отравлении невесты Михаила - Марии Хлоповой. И она, и ее родня Салтыковы, нагромоздили столько лжи и вероломства вокруг этой истории, что ожидать от «инокини» благовидных поступков не приходится.

Но мучить избавителей Отечества от польской оккупации- это уже за гранью. Итак, после того, как казнили одного из бояр семибоярщины и после братания инокини с поляками в Кремле, убегая от возможного возмездия она с сыном-подростком- Михаилом Романовым спряталась в Ипатьевском монастыре. Понятно и логично, что прятались они там не от поляков. Но придумать на этой базе абсолютно нелепую легенду со спасением их Иваном Сусаниным- это уже странно. Как будто у поляков был один единственный отряд, который завяз в болоте.

Характерно, что с Дионисия просили «некоторые» (вероятно, инокиня) пятьсот рублей, обещаясь прекратить дело, но он отвечал: «Денег не имею, да и давать не за что». Наконец, Собор решил: «Архимандрита Дионисия и попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют». Кроме того, определили сослать окованного Дионисия в Кириллов монастырь, но как все дороги туда были еще заняты поляками, то заключили его на смирение в Новоспасской обители и наложили на него епитимию по тысяче поклонов в день. И велено было его здесь бить и мучить сорок дней и в дыму ставить на полатях, и заставляли его класть ежедневно по тысяче поклонов, а он прибавлял еще от своего усердия по другой тысяче. Митрополит Иона нередко в праздничные и торговые дни приказывал приводить узника на патриарший двор, а иногда привозить верхом на плохой лошади и здесь заставлял его класть поклоны под открытым небом, пред собравшимися толпами народа, тогда как сам вместе со властями пировал в доме за трапезой[59].

Иногда Дионисий стоял скованным в подсенье дома митрополита от утра до вечера и ему не давали ни капли воды, чтобы утолить жажду в жаркие летние дни. И такие страдания продолжались для Дионисия целый год[60].. Несмотря на основательное оправдание, Дионисий вместе со своими товарищами был заключен в цепи, и за свое позднейшее освобождение они должны были быть благодарными особенной просьбе случайно прибывшего патриарха Иерусалимского Феофана[61].

О судьбе Аврамия Палицына, героя борьбы с поляками, известно то, что он умер в 1627 году, 13 сентября, проживши в Соловках семь лет. Из дел Соловецкого монастыря видно, что существовала царская грамота о его погребении, в которой он назван «присланным». Это выражение в старину употреблялось о сосланных и дает повод заключить, что келарь Аврамий попал в Соловецкий монастырь не добровольно. Должно быть, он подвергся опале, и так как отправка его в Соловецкий монастырь произошла вскоре после возведения Филарета на патриарший престол, то, вероятно, ссылка эта была делом рук Филарета, быть может припомнившего ему то время, когда он под Смоленском покинул посольство и вернулся в Москву.[62]

Нет ничего удивительного в том, что при первом царе- Михаиле Романове и таком малограмотном патриархе, как Филарет, ереси расцвели пышным цветом.