Ересь Косого и Башкина- проявление протестантизма

«Религиозные вопросы волновали всех в то время в России. Стоглавый собор был созван, между прочим, и для того, чтобы оказать противодействие идеям протестантства, шедшим в Россию с Запада. Уже в 1523 г. протестантство проникло в Ригу. В 1550 г. реформатство является в Белоруссии, затем проникает в уезды Подольский, Киевский и Русский, а в 1560 г. реформатский собор уже решает послать двух миссионеров в Россию»[78].

В борьбе с жидовствующими внутри Церкви сформировалось два направления- Так называемые «стяжатели» во главе с Преподобным Иосифом Волоцким и «нестяжатели» во главе с Преподобным Нилом Сорским. XV и XVI века проходили под знаком борьбы этих направлений.

«Тогда как еретическое направление, начавши нападками на злоупотребления в иерархии, дошло, наконец, до отрицания основных начал веры, в недрах строго верного догматам православия явилось направление, расходившееся с усвоенным на Руси складом религиозных воззрений. Направление это преимущественно нашло себе приют и развивалось в северном крае, соседнем Белоозеру, отчего последователи его в XVI столетии носили название белозерских или заволжских старцев. Первым представителем этого направления был преподобный Нил Сорский»^[79].

Нил взял себе за образец так –называемое «скитское житье», существовавшее в некоторых местах на востоке, но неизвестное до той поры на Руси, в то время как Преподобный Иосиф Волоцкий защищал монастыри как единственную форму духовного делания. В принципе, и тот, и другой виды монашества взаимно дополняли друг друга, но и на все иные вещи взгляды разделялись. Беда однако заключалась в том, что на базе воззрений святых старцев «заволжских», на базе отрицания формы, понимания, что внутреннее выше внешнего, критики существующих порядков, уважения свободы мысли, возникли еретические толкования.

«Всегда и везде подобные зародыши несогласия с существующим порядком в области религии, с порядком, освященным веками, открывали путь к дальнейшим попыткам критики, приводившим, наконец, к полному отпадению от авторитета, к тому, что на церковно-историческом языке называется ересью. Уже «иосифляне» старались набросить тень неправославия на самого Нила. Ученика его Вассиана и единомышленника Максима Грека они обвинили в ереси, хотя и неосновательно с нынешней точки зрения. Но с тех пор образовалось мнение, что в Ниловой пустыни и в других монастырях Белозерья гнездятся еретические мнения между старцами и оттуда распространяются по всей Руси»^[80].

В порядке следования идеям Преподобного Нила Сорского и как противоположность жидовствующему лжеучению с четвертого десятилетия 16-го века московский мещанин Матвей Семенович Башкин проповедывал совершенно рационалистическую систему.

Царь Иван Васильевич Грозный (1534—1584), обратил на него внимание по указанию своего придворного священника Сильвестра.

Тем не менее, допрошенный митрополитом Макарием (1542 — 1560), Башкин отрицал все и утверждал, что он  -истинный христианин. Несмотря на это, он был ввергнут в темницу, в которой двум заботившимся об его обращении монахам —Герасиму и Филофею он открыл все свое учение; при этом он объяснил, что он учит этому не сам собою, но что он был соблазнен римскими католиками, аптекарем Матвеем Литвином и Андреем Хотоевым. Своими последователями он назвал Ивана и Григория Борисовых, монаха Белобаева, равно как и игумена Сергиевой Лавры, Артемия. Дабы он также мог отвечать и публично, в 1553 году царь Иван Васильевич и митрополит Макарий созвали собор, на котором Башкин свободно изложил свое учение^.[81]

Открылся новый собор в 7062 (1553) году на защиту православного учения и церковных порядков и на попрание еретиков. Кроме Башкина, на собор предстали в качестве подсудимых бывший троицкий игумен Артемий, его преданнейший ученик Порфирий, просветитель лопарей— святой Феодорит кольский, почтенные старцы Иоасаф Белобаев и Савва Шах и многие другие. По приговору собора все они были осуждены на монастырское заточение. С осуждением и ссылкой названных личностей дело не прекратилось. На заволжские пустыни этим следствием наброшена была подозрительная тень.

Ведь оттуда были взяты и Башкин, и Артемий.

 Каждый год давал кого-нибудь на суд соборный, и эти соборы тянулись непрерывно с 1558 года^[82].

Осуждение и ссылка Башкина последовала в декабре 1553 года, а Артемия и относящихся к нему лиц в январе того же года (т. е. уже в 1554 г.).

«Лета 7065» производилось соборное дело «на Новоозерских чернецов, Артемьевых учеников, на Иону чернца и на попа Оникея Елиянского. Лета 7066 дело торопчан (из г. Торопца) на Федка Жирина с товарищами; обыск белозерца Тимошки Оергеева, список чернеца Сергея, что прислал из Смоленска владыка Симеон ; дело старца Нила Бурлятева и иных.

Сохранились одни загадочные имена подсудимых, а дела исчезли без следа. В числе указанных имен обращают на себя внимание чернец Иона и поп Аника Елянский, которые называются учениками Артемия.

 

В этот же период был представлен на собор и Феодосий Косой, который  до своего монашества был рабом у одного московского боярина. «Косой москвитянин есть, говорили о нем клирошане, раб единого от честных слуг царевых» В одно время он тайком собрал свое имущество и на принадлежавшем ему коне убежал в пределы Белозерские. С ним бежали и другие рабы. Там они приняли пострижение в монашество. Это избавляло их от преследования их владельцев и от всякого наказания за побег. Феодосию даже угождал в монашеском звании бывший его господин. Бежавшие рабы потом соединились на Новоозере; именно указываются Феодосий, Игнатий.

 Уже одно то, что Косой был грамотным, может говорить в его пользу. На исключительное положение Косого в доме его господина указывает то, что он имел своего коня и некоторую движимую собственность (имущество). Все это могло образоваться или через подарки его господина, или же было результатом его личных заработков. Наконец, сообщается, что «во мнишестве ему бе угождал господин его»^[83].

 Феодосий Косой был сначала белозерским монахом, а потом (1555) за распространение безбожного учения был заключен в монастырь в Москве. Из него он бежал в Литву с монахом Игнатием; здесь он женился и проповедовал учение Башкина. В 1575 году оба появились на Волыни и в имении Чаплиева нашли многих приверженцев. В северной России они также имели учеников, как, например, между певцами Хутынского монастыря, которые, впрочем, были снова обращены высокодаровитым монахом Отенского монастыря (в Новгородской губернии), Зиновием, одним из знаменитейших учеников Максима Грека. Полемические сочинения, написанные Зиновием против Косого, озаглавлены так: «Доказательство истины вопрошающим о новом учении и в опровержение безбожной ереси»,—последнее особенно касается почитания мощей и святых икон. Его опровержение по основательности и доказательности превосходит даже «Просветителя» Иосифа Волоколамского, ибо у Зиновия принципы христианской философии развиты глубже и точнее, чем у Иосифа^[84].

В чем состояла ересь Косого в это время—определенно неизвестно, за отсутствием соборных актов. Отрывочные сведения мы находим только в двух похвальных словах на открытие мощей святителя Никиты, принадлежащих игумену Иоасафу и иноку Зиновию (Отенскому). В их сообщениях отразились те сведения о Косом и его учении, какие циркулировали в народе после соборного разбирательства. Здесь Косому приписывается роль главного пропагандиста, причем Иоасаф называет его учеником Артемия, а Зиновий видит в нем последователя лютеранства, оба они свидетельствуют о большой распространенности ереси не только среди простого народа, но и между духовенства. В числе пунктов еретичества указывается отрицание святых мощей, неверие в чудеса от них, непочитание святых и Богоматери.

Обстоятельства были благоприятны для распространении ереси Косого. В Литве и нынешней Белоруссии в половине 50х годов царил протестантизм, преимущественно в форме кальвинизма Укоренению здесь протестантских идей благоприятствовало правление великого князя литовского Сигизмунда Августа, жившего с 1544 г. в Вильне. Воспитанный на протестантских идеях и неуважении к католичеству, он тем не менее проявлял терпимость к религии. Из его библиотеки в Вильне ходили по рукам сочинения Лютера, Меланхтона, Кальвина и др., а его придворные проповедники Иоанн Козьминчик и Лаврентий Пражницкий проповедовали народу их учение. Такие же проповедники ходили и по всей Литве. В том же направлении действовал и его преемник по управлению и шурин виленский воевода Николай Радзивил Черный. Сделавшись в 1553 г. кальвинистом, он с ревностью начал распространять кальвинизм сначала в своей семье, потом поместьях и наконец по всей Литве. Этому много помогало его влияние как при дворе короля, так и в Литовском княжестве. «Он принимал под свое покровительство всех отступников от веры предков, как в Польше, так и в Литве, и даже некоторым из них, особенно ученым, назначал жалованье из собственного кармана... Деятельность еретиков в Витебске не прошла бесследно: они оставили по себе последователей. По всей вероятности, здесь образовалась кальвинистская община, и проповедниками были кальвинисты^[85].

К делу Башкина привлечен был троицкий игумен Артемий. Об этом человеке мы знаем то, что он был родом из Пскова, избран в игумены Троицкого монастыря, приобрел там общую любовь,. но вскоре на него пало подозрение в вольнодумстве. Он снял с себя игуменство и удалился в Нилову пустынь с другом своим Порфирием^[86]. Когда началось дело Башкина, их обоих хитростью вызвали оттуда, как будто затем, чтобы присутствовать на соборе. Башкин, как видно, не сознавался, а Артемия побуждали спорить с ним и обличать его. Артемий уклонялся от спора и говорил: «это не мое дело». Но когда Башкин пришел в расстройство и начал оговаривать и себя, и других, Артемий ушел из Москвы в свою пустынь, но был возвращен и предан соборному суду. Ему ставили в вину эту самовольную отлучку. Он оправдывался, что убежал «от наветующих на него», но не хотел указывать, кто эти наветующие. Повидимому, Артемий не признавал Башкина еретиком и говорил только, что это ребячество Матвея. «Меня,—говорил он,—призвали судить еретиков, а еретиков нет»— «Как же Матвей не еретик? — сказал митрополит,—когда он написал молитву единому началу, Богу Отцу, а Сына и Святого Духа отставил». «Нечего ему и врать, — сказал Артемий,- такая молитва готова, молитва Манассии к Вседержителю».

«To было до Христова пришествия, -отвечали ему, -а теперь кто напишет молитву к единому началу, тот еретик. Ты виноват, кайся».

«Мне нечего каяться, я верую в единосущную Троицу»,- сказал Артемий.

Эти ответы Артемия поставили ему в обвинение. Затем явился доносчик на Артемия, игумен Ферапонтова монастыря, Нектарий, который обвинил Артемия в том, что он в постные дни ел рыбу.

«Я ел рыбу, — отвечал Артемий, — когда мне приходилось быть у христолюбцев, и у царя ел за столом рыбу».

«Это ты чинил не гораздо, -сказал митрополит от лица собора -это тебе вина: значит, ты сам, вопреки божественных уставов и священных правил, разрешаешь себе пост, а на тебя смотря, и люди соблазняются».

«Артемий,—продолжал Нектарий,— ездил из Пскова-Печерского монастыря в немецкий Новый-Городок, говорил там с немецким князем и хвалил там немецкую веру».

Другой обвинитель, троицкий игумен Иона, поднялся на Артемия.

«Артемий, -показывал он, -произносил такие слова: нет в том ничего, что не положить на себя крестное знамение. Прежде клали на чело иное знамение, а нынче большие кресты кладут; на соборе о крестном знамении толковали, да ни на чем не порешили».

Артемий отвечал: «Я только говорил о соборе (1551 года), что на нем ничего не порешили о крестном знамении, а про самое крестное знамение так не говорил».

Собор дал такой приговор: «Ты сам сознаешься, что говорил о соборе; стало быть, и то говорил, что в крестном знамении нет ничего; надобно поверить Ионе. Это тебе вина»^[87].

Но Артемий не долго пробыл на Соловках, убежал оттуда и очутился в Литве. Там он ратовал за православие и писал опровержения против еретика Симона Будного, отвергавшаго божество Иисуса Христа: это оправдывает отзыв о нем князя Курбского, называющаго Артемия «мудрым и честным мужем» лукавства злых и любостяжательных монахов, оклеветавших его из зависти за то, что царь любил Артемия и слушал его советы.

Известный писатель Захарий Копыстенский утверждает, что «преподобный инок Артемий в Литве от ереси арианской и лютеранской многих отвернул» Всего же более служит к оправданию Артемия весьма редкая или лучше сказать единственная, никому не известная рукопись: «Артемия старца послания против Будного и других еретиков». В этих посланиях, на имя князя Чарторисского и других лиц, излагается учение чисто православное, без всяких примесей ереси и опровергаются лжеучения Лютера и Кальвина. В замечательном послании к царю Иоанну, Артемий упоминает о епископе, который советовал ему: «не чти много книг, да не во ересь впадешь» Вообще в личности Артемия скорее можно видеть жертву невежества того темного времени, нежели соумышленника еретиков[88].

На соборе 1553 -1554 г. рассматривалось огромное число лиц, обвиненных в ереси. Видимо, митрополиту Макарию хотелось отучить простых людей от рассуждения о богослужебных предметах, потому что в соборном уложении сказано: «всякий человек должен ведать свой чин, когда ты овца, не твори из себя пастыря. Когда ты нога, не воображай, что ты голова, но повинуйся установленному от Бога чину; отверзай свои уши на слушание благодатных учительских словес»^[89].

Афанасий холмогорский предостерегал свою паству «от таких вольнодумцев, лютеров и кальвинов, также как и от латин» и указывал на умножение их в России. «Видех бо некие кроме закона и заповедания и предания ходящие в чужеземные некие обычаи, паче же прелести еретические и приобщаются им. Нововводные чужестранные обычаи по малу вкрадываются тайно в святую нашу православную восточную церковь от еретичества латин, и лютеров, и кальвинов…»[90]

А осуждение ни в чем неповинных служителей Церкви, грамотных и истинно православных (таких как Максим Грек, архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Дионисий либо игумен Лавры Артемий) вносит дополнительно полную неразбериху в основные догматы, как их следует понимать.

Любое свободомыслие в полностью неграмотной стране оборачивалось еретичеством. Вот уж поистине, смутное время для русской Церкви началось задолго до эпохи Патриарха Никона и разобраться в этих сложностях смог только такой гений и святой подвижник веры как Святейший Патриарх Никон.