2020-07-12
68
ПОНЯТИЕ, ПРИЗНАКИ И ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРИРОДА
ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА
Е.Л. Невзгодина
Исследуются понятие, специфические черты и юридическая природа представительства как гражданско-правового института.
The concept, specific features and the legal nature of representation as civil-law institute are investigated.
Легального определения понятия «представительство» в действующем гражданском законодательстве нет, как не было его ни в одном из ранее действующих гражданских кодексов. Легальное же определение сущностных признаков гражданско-правового представительства и его цели есть и содержится таковое в п. 1 ст. 182 ГК РФ, в силу которого сделка, совершенная одним лицом (представителем) от имени другого лица (представляемого) в силу полномочия, основанного на доверенности, указании закона либо административном акте публично-правового образования, непосредственно создает, изменяет и прекращает гражданские права и обязанности представляемого.
Интересно отметить, что, обобщив взгляды наиболее известных российских цивилистов своего времени, практически то же определение представительства (в выражениях, характерных для той эпохи) дал представительству более века назад К. Анненков, указав, что представительство – это «заступление одного лица другим перед третьими лицами, когда одно лицо совершает юридическое действие именем другого и вместо другого лица – принципала, вследствие чего и последствия юридической сделки, совершенной им вместо и от имени последнего, т. е. установленные ею права и обязанности, должны относиться исключительно к принципалу, а не к представителю» [1].
Таким образом, цель представительства (а не его определение, как полагают некоторые авторы [2]) – это сделка (иногда и иное юридическое действие), совершаемая представителем с третьим лицом от имени представляемого и с непосредственными для него юридическими последствиями [3].
Что же касается признаков гражданско-правового представительства, то из п. 1 ст. 182 ГК РФ следует, что необходимым и специфическим признаком такового является выступление одного лица от имени другого. Само существо представительства состоит в том, что одно лицо отправляет юридическую деятельность вместо другого, замещая его [4]. Содержание выделенного выражения трактуется в литературе как действие по отношению к третьим лицам, как действие, совершенное при осведомленности третьих лиц о представительном характере действия [5], как юридическое целенаправленное действие, или, наконец, как действие, порождающее непосредственный правовой результат для другого лица.
Думается, что каждая из этих трактовок характеризует выступление одного лица от имени другого правильно, но односторонне. Выступление от имени другого лица являет собой:
действие правомерное и направленное на возникновение определенных юридических последствий (сделка или иное целенаправленное действие);
действие, посредством которого приобретаются и осуществляются права и обязанности другого лица (представляемого);
действие, совершаемое в интересах представляемого;
действие, порождающее непосредственный правовой результат для представляемого;
действие, совершаемое по отношению к третьим лицам;
действие, совершаемое при осведомленности третьих лиц о представительном характере действия.
Таким образом, выступление от имени представляемого – это правомерное действие представителя, совершаемое в интересах представляемого по отношению к третьим лицам, осведомленным о представительном характере действия, и направленное на приобретение или осуществление прав и обязанностей представляемого с непосредственным правовым результатом для последнего.
Иными словами, представительство в гражданском праве характеризуется полным замещением [6] представляемого представителем в процессе совершения тех или иных юридических действий.
В ст. 182 ГК РФ сконцентрированы сущностные признаки представительства, которые в свое время были определены и охарактеризованы Л. Казанцевым. Представительство есть понятие юридическое, – писал Л. Казанцев, – оно состоит в заключении юридической сделки, при этом представитель, заключая сделку, действует вместо принципала; имея основанное «на каком-нибудь правовом моменте» полномочие на то от принципала; заключает сделку на имя принципала и с намерением произвести для принципала такие юридические последствия, какие наступили бы, если бы тот сам её совершал («контрагировал»); представительство «основывается на разделении свойств контрагента и субъекта сделки между представителем и принципалом и на мыслимом соединении обоих этих свойств посредством фикции в лице представляемого» [7]. При представительстве действует один субъект права, но имеется в виду, что в его лице действует другой – представляемый, т. е. «воля, выраженная одним, признается волею другого» [8], что позволяет говорить о «фикции воли» [9], квалифицировать представительство как «искусственный юридический институт» [10].
Статья 182 ГК РФ, указывая сущностные признаки гражданско-правового представительства, в то же время не содержит понятия такового. Это обстоятельство, а также многозначность терминов «представитель», «представительство» в обиходном словоупотреблении нашли свое отражение в науке советского гражданского права, в которой не выработано единого понятия представительства.
Имеющиеся в литературе высказывания относительно юридической природы представительства можно подразделить на две основные концепции: концепция «действия» и концепция «правоотношения».
Концепция «действия», обоснованная В.Л. Рясенцевым и разделяемая рядом ученых, трактует представительство как совершение сделок и иных юридических действий одним лицом – представителем в пределах полномочия от имени другого лица – представляемого [11].
Аргументируя данную концепцию, В.А. Рясенцев указывал, что правоотношение между представляемым и представителем («внутреннее») является лишь одной из предпосылок представительства, но само в состав представительства не входит, поскольку при понимании представительства как правоотношения предпосылка представительства отождествляется с самим представительством. Представительство же налицо лишь тогда, когда представитель действует [12].
Не ясно, однако, что подразумевал В.А. Рясенцев под составом представительства. Если представительство – это деятельность по осуществлению полномочия, то получается, что внутреннее правоотношение не входит в состав этой деятельности. Но правоотношение и не может входить в состав деятельности, напротив, деятельность может составлять содержание последнего: из действий слагаются общественные отношения [13]. Если же представительство рассматривать как единство правоотношений, необходимых и достаточных для достижения цели представительства, то внутреннее правоотношение, напротив, входит в состав представительства, хотя наличия этого правоотношения еще не достаточно для достижения цели представительства, ибо полномочие реализуется по отношению к третьим лицам.
Возникновение прав и обязанностей между двумя субъектами при их реализации по отношению к третьему характерно не только для представительства. Так, субъектами договора комиссии являются комитент и комиссионер, а основные их права и обязанности реализуются в правоотношении между комиссионером и третьим лицом, с которым заключается сделка, предполагая тем самым реализацию и комиссионного правоотношения. Из этого, однако, не следует, что комиссия – это только деятельность комиссионера, а правоотношение между комитентом и комиссионером – лишь предпосылка комиссии.
Вообще, при рассмотрении представительства только как деятельности по совершению сделок невозможно разграничить представительство и сделку, совершаемую от имени представляемого, ибо выражение «совершение сделки» и термин «сделка» в конечном счете тождественны по содержанию. Видимо, это тождество и стало причиной определения представительства в ряде источников как сделки, совершаемой представителем [14]. Очевидно, однако, что сделка, совершенная представителем, и само представительство – не тождественные понятия. Думается, что В.А. Рясенцев был более прав в ранней своей работе, определяя представительство как правоотношение [15].
Изложенное свидетельствует о том, что концепция «действия» не раскрывает должным образом юридическую сущность представительства.
Наиболее правильной представляется концепция «правоотношения», сторонники которой рассматривают представительство как правоотношение, в силу которого правомерные юридические действия, совершенные одним лицом (представителем) от имени другого лица (представляемого), непосредственно создают, изменяют или прекращают для последнего гражданские права и обязанности [16]. Деятельность представителя осуществляется в силу имеющегося у него полномочия и порождает непосредственные правовые последствия для строго определенного лица – представляемого, что предполагает наличие правоотношения по представительству, в рамках которого полномочие возникает и реализуется.
Но признание представительства правоотношением еще не решает проблемы в целом. Необходимо установить место представительства в общей системе гражданских правоотношений и его элементы (субъектный состав, содержание, объект).
Основным и специфическим признаком гражданского правоотношения представительства является то, что в рамках этого правоотношения осуществляется выступление одного лица от имени другого, т. е. юридические действия по отношению к третьим лицам совершаются одним лицом, а последствия их совершения ложатся непосредственно на другое лицо.
Представительство связывает воедино трех самостоятельных субъектов: представляемого, чьи права и обязанности устанавливаются или осуществляются представителем, представителя, который эти права и обязанности устанавливает или осуществляет, и третье лицо, непосредственно по отношению к которому они устанавливаются или осуществляются. В этом плане представительство выступает, по справедливому замечанию О.А. Красавчикова, как средство «юридической трансмиссии прав и обязанностей между представляемым и третьим лицом» [17], т. е. как средство организации, упорядочения (возникновения, изменения или прекращения) определенного правоотношения между представляемым и третьим лицом. Указанный признак является отправным для определения места представительства в общей системе гражданских правоотношений.
Гражданские правоотношения по своему социальному (материальному [18]) содержанию общепринято разграничивать на имущественные и неимущественные. Вопрос о том, какие именно из неимущественных отношений входят в состав предмета гражданско-правового регулирования, является традиционно дискуссионным.
Наряду с господствующим мнением о том, что личными отношениями исчерпывается неимущественная часть предмета гражданского права, в литературе сложилась концепция, согласно которой гражданские правоотношения могут опосредовать и иные, «неличные» неимущественные отношения [19]. Неимущественные гражданско-правовые связи подверглись наиболее полной классификации в работах О.А. Красавчикова, выделяющего, кроме личных неимущественных отношений, отношения организационные, которые призваны как бы обслуживать иные общественные отношения и представляют собой определенное организационно-правовое средство, используемое сторонами в целях упорядочения, нормализации своих основных отношений – организуемых [20]. Точка зрения О.А. Красавчикова была поддержана многими учеными [21].
В то же время существует и мнение о том, что организационные права и обязанности не составляют самостоятельного обязательства, а есть лишь стадия создания имущественных отношений, которые в данный момент еще не установлены. Однако сам факт признания прав и обязанностей, направленных на установление имущественных отношений в период, когда последних еще нет, не отрицает, а, напротив, подтверждает наличие организационных связей в гражданском праве. Что же касается утверждения о том, что права и обязанности, например, по заключению договора, обязательного к заключению для одной из сторон (ст. 445 ГК РФ), составляют лишь стадию формирования имущественных отношений, то оно подчеркивает служебный (вспомогательный) характер организационных отношений (что бесспорно), но не опровергает их реальности и относительной самостоятельности. Не случайно сторонники данной точки зрения должны были признать, что в процессе формирования имущественных отношений (когда они еще не возникли) устанавливаются юридические контакты, имеющие гражданско-правовое значение.
Но юридические контакты между субъектами права и есть правовые связи. В иной трактовке эти контакты становятся непознаваемыми. Можно спорить о том, являются ли организационные отношения «равноправным» компонентом предмета гражданско-правового регулирования или лишь «связкой» в системе имущественных отношений [22], но отвергать их реальность – значит игнорировать действительное положение вещей.
Отношения по представительству не являются имущественными, ибо не опосредуют отношения собственности ни в статике, ни в динамике. Через посредство представителя устанавливаются и осуществляются как имущественные, так и неимущественные правовые связи. Неимущественный характер полномочия (основного элемента содержания представительства), данного на приобретение прав и обязанностей представляемого, очевиден. Но правоотношение представительства не становится имущественным и в случае, когда полномочие дано на осуществление имущественных прав или обязанностей. Имущественное право (или обязанность) представляемого и полномочие на их осуществление не тождественны: последнее представляет собой возможность осуществить первое. На неимущественный характер полномочия указывает и то, что и при осуществлении имущественного права (обязанности) представляемого полномочию не соответствует какая-либо имущественная обязанность (право) ни представляемого, ни третьего лица: права и обязанности, возникшие из сделки, заключенной представителем с третьим лицом, не касаются имущества представителя. Сама по себе связь неимущественных прав и обязанностей, составляющих юридическое содержание правоотношения представительства, с правоотношениями имущественными, выражающаяся в том, что в силу полномочия представитель приобретает и осуществляет имущественные права и обязанности представляемого, отнюдь не превращает неимущественные правовые связи в имущественные.
Положение о том, что наделение полномочием не порождает для представителя каких-либо имущественных последствий, всегда последовательно учитывалось в судебной практике. Рассматривая дело по иску К. к Волковой о взыскании суммы вклада, полученного Волковой по доверенности умершего сына истицы, судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ оставила без изменения решение Воронежского областного суда, удовлетворившего иск, указав, что уполномочие не порождает для поверенного права собственности на имущество и денежные суммы доверителя, полученные поверенным на основании выданной ему доверенности. Аналогичную позицию занял суд при рассмотрении дел по иску Ф. к Петровой и по иску Б. к Кравцову о взыскании денежных сумм, полученных ответчиками по доверенностям, выданным истцами.
На практике иногда оптовые закупочные организации, имеющие договоры купли-продажи или поставки с рядом покупателей, дают им доверенности от своего имени на получение предусмотренного договором товара непосредственно от производителя, с которым у оптовой организации в качестве покупателя заключен договор оптовой купли-продажи или поставки. Получив по доверенности товар и не оплатив его, получатели при предъявлении к ним иска об оплате товара и процентов за просрочку оплаты иногда пытаются ссылаться на то, что они действовали всего лишь как представители, т. е. из их действий юридические последствия могут возникнуть лишь у представляемого (в том числе и обязанность оплатить полученный ими по доверенности товар).
Так, закрытое акционерное общество (ЗАО) предъявило к обществу с ограниченной ответственностью (ООО) иск о взыскании задолженности за сухое молоко, поставленное по договору.
Решением арбитражного суда в удовлетворении исковых требований было отказано. Постановлением апелляционной инстанции решение было оставлено без изменения. В протесте предлагалось решение и постановление арбитражного суда области по делу отменить. Президиум протест удовлетворил по следующим основаниям.
Как видно из материалов дела, между сторонами заключен договор, в соответствии с которым поставщик (ЗАО) должен был поставить покупателю (ООО) сухое молоко, а покупатель – уплатить стоимость товара, в том числе часть в порядке предварительной оплаты, а остальную сумму – в течение 40 дней. В день подписания договора поставщик выдал генеральному директору ООО доверенность на получение товара от молочного комбината. На товарно-транспортной накладной имеется подпись указанного лица, подтверждающая получение им груза.
ЗАО, считая свои обязательства по договору исполненными и не получив от покупателя задолженность за товар, обратилось в арбитражный суд с соответствующим иском, который не был удовлетворен, поскольку согласно доверенности и товарно-транспортной накладной груз был получен для самого истца и он не представил доказательств передачи товара ответчику.
Однако при разрешении спора суд не учел, что действия истца были направлены на исполнение договора и доверенность на получение груза выдана органу юридического лица. Необходимо проверить довод истца о том, что лицо, которому была выдана доверенность, действовало в интересах возглавляемого им юридического лица, хотя и имело доверенность акционерного общества. Получив товар и не сдав его на склад истца, оно тем самым приняло исполнение договора.
Учитывая изложенное, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ решение и постановление арбитражного суда области отменил и направил дело на новое рассмотрение [23].
Будучи неимущественным гражданским правоотношением, представительство характеризуется тем, что в результате его реализации происходит «организация» (возникновение, изменение, прекращение) других правоотношений (между представляемым и третьим лицом), что позволяет отнести его к числу организационных правоотношений.
Гражданские организационно-правовые отношения весьма разнообразны. В то же время они образуют определенную систему и потому поддаются классификации в зависимости от избранного критерия. Исходя из особенностей социального содержания данных правоотношений, О.А. Красавчиков разделил их на четыре вида: 1) организационно-предпосылочные, 2) организационно-делегирующие, 3) организационно-контрольные и 4) организационно-информационные[24].
Достоинство данной классификации состоит в том, что она позволяет наиболее последовательно отграничивать организационные социальные связи от иных общественных отношений, регулируемых гражданским правом, способствует более емкому пониманию организационных отношений, дает возможность четко установить направленность и особенности каждого вида организационных связей.
Место же представительства в общей системе организационных правовых связей, предложенной О.Л. Красавчиковым, может быть установлено только после анализа структуры представительства, что требует отдельного исследования.
НАЧАЛЬНЫЙ МОМЕНТ ТЕЧЕНИЯ СРОКА
ИСКОВОЙ ДАВНОСТИ
Е.Л. Невзгодина
The different versions of the period of claim to bring beginning.
Очевидно, что для того, чтобы правильно определить, истек ли срок исковой давности по конкретному спору, нужно точно установить начальный момент течения срока исковой давности. Иногда бывает так, срок исковой давности ещё и не начинал течь, а суд по требованию ответчика выносит решение об отказе в иске в связи с истечением срока исковой давности.
Например, уехал Иванов в длительную зарубежную командировку, оставив свою квартиру на попечение соседа, а вернувшись через четыре года, узнал, что сосед сразу после его отъезда продал наиболее ценное имущество из квартиры и присвоил деньги. Суд отказывает Иванову в иске, считая, что срок исковой давности истек, поскольку право собственности Иванова было нарушено ответчиком более трех лет назад и он требует применения исковой давности).
Между тем срок исковой давности не обязательно начинает течь с момента нарушения права. В силу п.1 ст. 200 ГК РФ течение срока исковой давности начинается со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. Изъятия из этого правила могут устанавливаться только на уровне федерального закона. В приведенном выше примере срок исковой давности по иску Иванова к ответчику о возмещении стоимости проданного имущества не мог начаться ранее, чем Иванов вернулся из зарубежной командировки и узнал (по крайней мере, именно в это время он должен был узнать) о том, что его вещи отсутствуют, т.е. его право собственности нарушено ответчиком. Именно с этого момента (дня) по его нарушенному праву начинает течь трехлетний срок исковой давности.
В международном торговом обороте, в законодательстве ряда зарубежных стран, как правило предусматривающих более длительные давностные сроки, начальным моментом течения срока исковой давности служит день, когда имело место нарушение права. Бесспорно, что этот момент обычно легче поддается определению, чем субъективное по своей природе осознание правонарушения. Тем не менее, и при таком подходе в случае неясности учитывается прежде всего момент, с которого лицо во всяком случае должно было узнать о нарушении своего права.
Как уже было отмечено, из правила п.1 ст. 200 ГК об определении начального момента течения срока исковой давности с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, могут быть установлены изъятия – на уровне не ниже, чем уровень федерального закона.
Такие изъятия содержится, в частности, в ст. 181 ГК РФ. Применительно к искам о признании недействительной оспоримой сделки срок исковой давности должен исчисляться со дня прекращения насилия или угрозы, под влиянием которых была совершена сделка, либо со дня, когда истец узнал или должен был узнать об иных обстоятельствах, являющихся основанием для оспаривания сделки, т.е. для признания её недействительной1. Течение срока исковой давности по искам о применении последствий ничтожной сделки начинается со дня, когда началось исполнение сделки (хотя бы одной из её сторон).
На практике нередки ситуации, когда собственнику, у которого похищено имущество и который знает об этом, не известен правонарушитель и, соответственно, он лишен возможности если не предъявить виндикационный иск, то добиться реальной защиты нарушенного права, если у ответчика отсутствует имущество, за счет которого могло бы быть произведено взыскание на основании решения суда, которым удовлетворены исковые требования.
Как определить в такой ситуации начальный момент течения срока исковой давности?
Если обратиться к зарубежному законодательству и практике его применения, то можно найти различные решения соответствующего вопроса. Так, французская судебная практика исходит из того, что право собственности не погашается вследствие его неосуществления, право на виндикацию не прекращается давностью2. Согласно п. 2 ст. 167 ГК Японии, право собственности не имеет погасительной (исковой) давности3. ГК РФ исключил из «юрисдикции» исковой давности лишь негаторные иски, что, как уже было отмечено выше, лишено смысла, не предусмотрев никаких исключений из общего правила о действии исковой давности применительно к другому виду вещных исков – виндикационному. Насколько это целесообразно? В литературе по данному вопросу нет единства мнений.
Одни ученые полагают, что и в этой ситуации срок исковой давности следует исчислять по общему правилу – с момента, когда собственник узнал или должен был узнать о хищении его имущества4, а если ответчик (похититель) станет известен уже по истечении срока исковой давности, суд может восстановить срок исковой давности по правилам ст. 205 ГК РФ5. Однако по правилам этой статьи в её действующей редакции восстановление срока исковой давности возможно только по отношению к истцам-гражданам и по обстоятельствам, относящимся к истцам (их болезнь, неграмотность и т.п.). В приведенной же ситуации речь идет об обстоятельствах, относящихся к ответчику и, кроме того, в таких обстоятельствах могут оказаться не только граждане, но и другие собственники - юридические лица или индивидуальные предприниматели, по отношению к которым восстановление сроков исковой давности не допускается, а решить проблему, предложив им предъявлять гражданские иски в уголовном деле6, не удастся хотя бы потому, что уголовные дела возбуждаются далеко не во всех случаях лишения собственника имущества неизвестным ему правонарушителем.
Другие авторы считают (и их точка зрения представляется более рациональной, реально гарантирующей собственнику защиту его права собственности против посягнувшего на неё правонарушителя), что срок исковой давности по иску собственника в связи с нарушением его права должен течь только с момента установления правонарушителя. Как справедливо отмечал И.Б. Новицкий, «пока собственнику неизвестно, в чьем фактически владении находится его вещь, не может начаться и течение давности срока, хотя о самом факте потери вещи собственнику известно»7. В современной литературе ту же точку зрения убедительно аргументирует С. Сарбаш, полагающий, что «течение срока исковой давности по требованию собственника об истребовании своего имущества из чужого незаконного владения… не может начаться ранее дня, когда собственник узнал или должен был узнать о нарушении его права и о субъекте, являющемся нарушителем права»8.
Неизвестность правонарушителя не тождественна неизвестности местонахождению ответчика. Если истцу неизвестно местонахождение ответчика, и вещно-правовой, и обязательственно-правовой иск к нему может быть предъявлен по месту нахождения его имущества или по последнему его известному месту жительства в РФ (п.1 ст. 29 ГПК РФ). То же правило было закреплено в ранее действовавшем ГПК РСФСР, поэтому приводимый в литературе довод о том, что срок исковой давности по виндикационному иску должен течь уже с момента, когда собственнику стало известно (или должно было стать известно) о нарушении его права, поскольку и по искам из обязательственных правоотношений иногда невозможно предъявить иск по причине неизвестности местонахождения недобросовестного должника9, - не представляется убедительным.
Наиболее оптимальной представляется позиция В. Кабатова, предложившего компромиссный вариант решения проблемы: признавая общий порядок применения норм об исковой давности к виндикационным искам, в то же время установить в законе достаточно продолжительный временной предел (например, 20-30 лет со дня нарушения права собственника – лишения его владения вещью), в течение которого собственник бы имел право требовать восстановления судом срока исковой давности при рассмотрении иска10. Причем такое право следует предоставить не только гражданам (по действующему законодательству лишь граждане в определенных случаях могут рассчитывать на восстановление судом срока исковой давности – ст. 205 ГК РФ), но и любым субъектам гражданского права, т.е и юридическим лицам, и публично-правовым образованиям.
Предваряя вопрос о том, как такой длительный срок для восстановления нарушенного права собственности будет соотноситься с установленными в ст. 234 ГК РФ пятилетним и пятнадцатилетним сроками приобретательной давности, можно отметить, что согласно действующему законодательству (ст. 301 ГК РФ) предъявление виндикационного иска в принципе возможно только к незаконному владельцу (добросовестному или недобросовестному). Лицо же, которое приобрело право собственности по правилам ст. 234 ГК РФ, уже таковым не является, будучи собственником приобретенной по давности вещи, а потому отсутствует само основание предъявления к нему виндикационного иска. Таким образом, в ситуации, когда владелец вещи уже приобрел на неё право собственности по давности владения, вопрос о восстановлении срока исковой давности вообще не возникает.
Автор статьи не считает изложенное выше мнение бесспорным. Но ясно одно – проблема, связанная с определением начального срока исковой давности по виндикационным искам существует, порождает серьезные трудности для правоприменительной практики и наиболее оптимальное решение этой проблемы непосредственно связано с действенностью гарантий охраны прав собственников и носителей иных вещных прав.
Можно предложить для обсуждения и иной вариант решения данной проблемы. В случаях, когда правонарушитель (лицо, незаконно завладевшее имуществом) неизвестен, могло бы применяться в соответствии с п.1 ст. 202 ГК РФ приостановление течения исковой давности по причине действия непреодолимой силы. Неизвестность правонарушителя – это, несомненно, непреодолимое для потерпевшего (истца) обстоятельство, а что касается его чрезвычайности, то оно в современных условиях стало, пожалуй, не менее чрезвычайным, чем паводки, террористические акты и т.п.
На практике возникал вопрос (который не был обойден и вниманием в юридической литературе11) о начальном моменте течения срока исковой давности в случаях, когда с иском о защите нарушенного права обращается не сам носитель права, а иное, управомоченное на это лицо (например, председатель ликвидационной комиссии или арбитражный управляющий, требующие по суду взыскания долга с контрагентов ликвидируемого юридического лица, причем этот долг может быть ими обнаружен по истечении довольно длительного времени с момента возникновения права на его взыскание. Начинает ли здесь срок исковой давности течь с момента, когда о нарушении права стало известно (или должно было стать известно) ликвидационной комиссии, арбитражному управляющему, или гораздо ранее – с момента, когда о нарушении права (невозврате долга в установленный срок) стало известно данному юридическому лицу? Нередко руководители юридического лица, зная о нарушении права, преследуя какие-либо корыстные интересы, намеренно не обращались в суд с иском о возврате долга (возврате имущества, возмещении убытков и т.п.).
Представляется, что императивный текст п.1 ст. 200 ГК РФ однозначно не дает оснований в таких случаях для отсчета срока исковой давности с момента, когда о нарушении права стало известно иным лицам, кроме самого управомоченного лица, чьё право нарушено. Иными словами, предъявление исков арбитражным управляющим или председателем ликвидационной комиссии (ликвидатором) к третьим лицам в интересах соответствующего юридического лица не изменяет общего порядка определения начального момента течения срока исковой давности, установленного в п.1 ст. 200 ГК, исчисляемого со дня, когда лицу, чье право нарушено, стало 9или должно было стать) известно о таком нарушении. Именно на этих позициях стоит и судебная практика12.
По этим же причинам не имеет значения для начала течения срока исковой давности смена руководства юридического лица, его органов, когда вновь назначенный (избранный) руководитель (орган юридического лица) предъявляет иск, направленный на защиту прав и интересов данного юридического лица. При наличии к тому оснований бывший руководитель юридического лица может быть обязан возместить убытки, причиненные им юридическому лицу в соответствии с п.3 ст. 53 ГК РФ, но течение исковой давности по искам данного юридического лица начинается с момента, когда о нарушении право стало известно (или должно было стать известно) тому руководителю (тому органу), который выполнял соответствующие функции на момент на момент нарушения права.
В соответствии с общим правилом исчисляются и сроки исковой давности на взыскание неустоек, которые по тому или иному обязательству могут взыскиваться периодически – ежемесячно или даже ежедневно (например, пени за просрочку платежа). В таких случаях срок исковой давности начинает течь применительно к каждому просроченному платежу – по истечении установленного срока его уплаты. Кредитору целесообразно “накопить” требования по таким платежам и предъявить их в суд в пределах срока исковой давности, затем опять “накопить” и взыскать (кроме тех случаев, разумеется, когда пени взыскивается в бесспорном порядке).
Те же правила (определение начального момента течения исковой давности по каждому платежу) должны применяться по обязательствам, предусматривающим оплату поставленного товара, выполненных работ или оказанных услуг по частям (т.е. срок исковой давности начинает течь в отношении каждого просроченного платежа со дня, когда в отношении этого платежа началась просрочка уплаты). В целях обеспечения единообразия правоприменительной практики представляется целесообразным данное правило включить непосредственно в ГК РФ.
Если речь идет об обязательстве с известным сроком исполнения по нему обязанности должником, - право на иск возникает у кредитора (и, соответственно, начинает течь срок исковой давности по требованию кредитора к должнику) по окончании срока исполнения. Так, если по договору займа должник был обязан вернуть долг до 10 апреля и не сделал этого, с 11 апреля кредитор имеет право в принудительном (судебном) порядке требовать возврата долга и с этой же даты начинается течение срока исковой давности.
Если срок исполнения в обязательстве не указан или определен моментом востребования, течение исковой давности начинается с момента, когда у кредитора возникает право предъявить требование об исполнении обязательства, а если должнику предоставляется льготный срок для исполнения такого требования, то – исчисление исковой давности начинается по окончании этого льготного срока.
Формулировки п.2 ст. 200 ГК только на первый взгляд представляются достаточно четкими. Действительно, когда речь идет об обязательствах с открытым сроком исполнения, по которым должнику предоставляется льготный срок для исполнения, вопросов не возникает.
Так, если договор займа был заключен вообще без указания срока возврата долга, он должен быть исполнен (долг возвращен) в разумный срок, а если срок возврата был определен моментом востребования долга кредитором, - то долг должен быть возвращен после предъявления такого требования. Причем должнику, если иное не было предусмотрено договором займа, предоставляется льготный тридцатидневный срок для возврата долга (п.1 ст. 810 ГК РФ). По истечении этого тридцатидневного срока кредитор вправе требовать возврата долга в судебном порядке и с этого же момента начинает течь трехлетний срок исковой давности. По иным обязательствам (т.е. когда иное не установлено законом) должнику предоставляется семидневный льготный срок (ст. 341 ГК РФ).
Проблема возникает по отношению к тем обязательствам, срок исполнения которых не определен или определен моментом востребования, по которым должнику не предоставляется льготного срока для их исполнения, т.е. подлежащим исполнению немедленно по требованию кредитора (речь может идти, например, о договоре хранения – п.2 ст. 889 ГК РФ). Очевидно, что право требовать исполнения по таким обязательствам возникает у кредитора уже с момента возникновения обязательства (с момента заключения соответствующего договора), но именно с этого же момента по тексту п.2 ст. 200 ГК РФ начинается и течение срока исковой давности по такому обязательству13.
Представляется, что данное положение п.2 ст. 200 ГК противоречит самой идее установления сроков исковой давности и определения их начальной точки отсчета. Исковая давность – это срок для защиты нарушенного права (ст.195 ГК РФ). А до предъявления кредитором требования должнику о немедленном исполнении обязательства с “открытой датой” нет ни исполнения, ни отказа должника произвести такое исполнение, т.е. вообще нет нарушения права кредитора. По крайней мере, до указанного момента кредитор не знает и не может (не должен) знать, что его право нарушено, а именно это обстоятельство в силу п.1 ст. 200 ГК РФ лежит в основе начального момента течения срока исковой давности. Нельзя не согласиться с высказанным в литературе мнением о том, что с точки зрения логики течение срока исковой давности не может начаться ранее нарушения права, “ибо право ненарушенное нет смысла защищать”14. По справедливому замечанию Д.И. Мейера, “течение давностного срока начинается с момента, когда судебная защита права становится нужной для осуществления его”15.
В плане изложенного представляется целесообразным внести соответствующие изменения в текст п.2 ст. 200 ГК, изложив его в следующей редакции:
“По обязательствам, срок исполнения которых не определен или определен моментом востребования, течение исковой давности начинается с момента предъявления кредитором требования об исполнении обязательства” (далее – по тексту).
При таком решении вопроса применительно, например, к договору хранения (ст. 886 ГК РФ) хранитель, которому вещь сдана на хранение даже без указания срока возврата, обязан будет вернуть вещь (поклажу) по первому требованию поклажедателя – это вытекает из существа договора хранения. Соответственно, если по предъявлении требования о возврате хранитель не вернет вещь, сданную ему на хранение, на следующий день начнется течение срока исковой давности по иску поклажедателя к хранителю о возврате вещи.
Ещё один частный вариант определения начального момента течения срока исковой давности, довольно часто возникающий на практике, определен в п.3 ст. 200 ГК РФ.
Предположим, поставщик швейных изделий не смог произвести их и поставить своим покупателям (например, розничным торговым организациям) в установленный срок по той причине, что его собственный поставщик тканей просрочил поставку этих тканей. За нарушение договора поставки поставщику-швейнику пришлось возместить своим покупателям возникшие у них убытки и заплатить предусмотренные договором неустойки за просрочку поставки швейной продукции в общей сумме 500 тысяч рублей. Это – убытки поставщика-швейника, возникшие у него по вине его собственного поставщика - мануфактурного предприятия. Согласно закону (ст. 15 ГК РФ) он может взыскать эти убытки с причинителя по так называемому регрессному иску, т.е. иску, который он может предъявить только после удовлетворения иска к нему самому о взыскании с него этих 500 тысяч рублей и фактической уплаты этих денег. Предположим, предприятие швейник уплатило эти 500 тысяч рублей своим контрагентам-покупателям 25 апреля. Когда в этом случае начинает течь срок исковой давности по иску предприятия- швейника к своему поставщику тканей о возмещении убытков в размере этих уплаченных 500 тысяч рублей?
Ответ содержится в п.3 ст. 200 ГК РФ: по регрессным обязательствам течение исковой давности начинается с момента исполнения основного обязательства, т.е. в приведенном примере – с 26 апреля.
Это же правило должно применяться, когда покупатель по договору поставки (или оптовой купли-продажи) является розничной торговой организацией (или индивидуальным предпринимателем). Такой покупатель (в быту – “магазин”) обязан вернуть потребителю (покупателю-гражданин) деньги или обменять товар, если проданный гражданину товар оказался ненадлежащего качества. Такая обязанность сохраняется у торговой организации в течение разумного срока (в пределах двухлетнего – ст. 477 ГК РФ), а иногда и дольше – если на товар установлен гарантийный срок продолжительностью более чем два года. Поскольку такие “скрытые” недостатки в товаре возникли по причинам, зависящим от поставщика, то розничная торговая организация вправе предъявить соответствующие требования поставщику этого товара в разумный срок – п.2 ст. 518 ГК (если иное не предусмотрено договором поставки). Этот разумный срок включает в себя, во-первых, срок, в течение которого потребитель имел право предъявить свои требования к продавцу в связи с обнаружившимися недостатками товара, а во-вторых, ещё какое-то (непродолжительное) время, в течение которого розничная торговая организация должна предъявить требование к своему поставщику о замене товара). При отказе поставщика заменить некачественный товар, возвращенный потребителем (с момента, когда, исходя из конкретных обстоятельств истец узнал или должен был узнать об этом) и должно начаться течение трехлетнего срока исковой давности.
В ГК РФ содержится ещё ряд частных правил о начале течения срока исковой давности применительно к отдельным требованиям. Так, как уже было отмечено выше, предусмотренный в ст. 182 ГК РФ десятилетний срок по искам о применении последствий ничтожной сделки начинает течь со дня, когда началось исполнение ничтожной сделки. Если ничтожная сделка была заключена, но не исполнялась ни одной из сторон, то её последствия просто не применяются и потому вопрос об исковой давности вообще не встает.
Имеющееся в юридической литературе указание на то, что для исков, связанных с последствиями ничтожности сделок, началом течения срока исковой давности следует считать при отсутствии специального указания на этот счет в ГК РФ момент, когда сделка была совершена, противоречит правилам п.1 ст. 11 ГК РФ16, и потому не должно применяться на практике.
Годичный срок исковой давности по искам о признании оспоримой сделки недействительной начинает течь со дня прекращения насилия или угрозы, под влиянием которых была заключена сделка, либо со дня, когда истец узнал или должен был узнать об иных обстоятельствах, являющихся основанием для признания сделки недействительной (об обмане, например, или о самом факте совершения сделки, когда иск предъявляет, например, попечитель несовершеннолетнего).
Транспортное законодательство (т.е. транспортные уставы и кодексы) также содержит некоторые особенности определения начального момента течения давностных сроков, в частности, с учетом обязательного предварительного претензионного порядка рассмотрения требований клиентуры к перевозчикам.
Общеизвестно, что в процессе приватизации государственного и муниципального имущества (особенно на первом её этапе, который вполне уместно было бы назвать “варварским” периодом перехода к рыночной экономике) было допущено множество нарушений: государственная собственность нередко отчуждалась в частную собственность незаконно и практически за бесценок, в уставный капитал приватизировавшихся предприятий включалось имущество, приватизация которого запрещена законом.
В связи с этим последние годы в арбитражные суды всё чаще стали предъявляться иски о применении последствий недействительности ничтожной сделки, т.е. иски о деприватизации имущества в государственную или муниципальную собственность (возвращении приватизированного имущества государству). Срок исковой давности по таким сделкам равен 10 годам (ст. 181 ГК РФ). С позиций “высшей” справедливости, такие иски, наверное, следовало бы удовлетворять: отобрать и “всё поделить”. Но столь же очевидно, что во многих случаях эти иски обусловлены отнюдь не заботой о благе государства и народа, а стремлением к переделу собственности, к расправе над неугодными. Нельзя не учитывать и то, что такого рода деприватизация чревата разрушением сложившихся экономических структур, разрухой, дестабилизаций экономики, практически уничтожением многих предприятий, в своё время приватизированных “частниками” в полуразрушенном виде и восстановленных ими, а соответственно, чревата уменьшением поступления налогов в казну, увеличением размеров безработицы и другими негативными явлениями. Соответственно, такая деприватизация во многих случаях может причинить экономике страны (или, по крайней мере, отдельного региона) не меньше, если не больше, вреда, чем имевшая ранее место незаконная приватизация.
Применительно к искам о деприватизации прежде всего возникает вопрос о том, не истек ли срок исковой давности, а он равен десяти годам – ст. 181 ГК РФ применительно к ничтожным сделкам и исчисляется со дня, когда началось исполнение сделки. В качестве такого дня, т.е. начального момента течения срока исковой давности могут выступать день заключения договора купли-продажи арендованного имущества (при приватизации путем аренды с последующим выкупом); дата утверждения плана приватизации; день регистрации акционерного общества если приватизация осуществлялась путем преобразования государственного предприятия в акционерное общество); день издания Комитетом по управлению государственным имуществом распоряжения о преобразовании организации и утверждении акта оценки её имущества (если приватизация осуществлена путем внесения государством имущества в уставный капитал). Возможны и иные варианты установления начального момента течения срока исковой давности в зависимости от способа приватизации государственного и муниципального имущества, но при любом из таких способов в большинстве случаев десятилетний срок исковой давности оказывается уже пропущенным и суды отказывают в удовлетворении иска по заявлению ответчика. Именно по этой причине, например, Фонду имущества Ростовской области не удалось оспорить приватизацию завода “Агат”, а администрация г. Перми не смогла вернуть государству незаконно приватизированное в свое время имущество от ОАО “Пермские моторы”17.
Поскольку же в большинстве случаев иски о деприватизации предъявляются (и могут предъявляться) прокуратурой, в последнее время её представители при предъявлении таких исков для того, чтобы обойти срок исковой давности, стали ссылаться в суде на то, что им стало известно о состоявшейся незаконной приватизации по истечении значительного времени после того, как она состоялась, - во время различного рода плановых и внеплановых проверок, и именно с этого момента (когда прокуратура узнала о незаконной приватизации) и должен бы исчисляться срок исковой давности в соответствии с правилом п. 1 ст. 200 ГК РФ. Понятно, что речь шла о тех случаях, когда со времени установления прокуратурой факта незаконной приватизации десять лет ещё не прошло, а потому и срок исковой давности как бы не истек.
Однако такое обоснование начального момента течения исковой давности не было поддержано высшими судебными инстанциями страны. В п. 11 вышеназванного совместного постановления Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 12, 15 ноября 2001 г. № 15/18 указывается, что течение срока исковой давности начинается со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, независимо от того, кто обратился с судебной защитой: само лицо, право которого нарушено, либо в его интересах другие лица в случаях, когда закон предоставляет им право на такое обращение. Следовательно, если с иском в суд о деприватизации (иными словами, о признании сделки по приватизации ничтожной) обращается прокурор, десятилетний срок исковой давности должен исчисляться с момента, когда о нарушении права государства узнал компетентный государственный орган, представлявший государство в момент приватизации (обычно это комитеты по управлению государственным имуществом). И если с этого момента прошло более десяти лет, суды должны по заявлению ответчика отказывать в удовлетворении иска в связи с истечением срока исковой давности.
Право на обращение с иском в суд является правом на иск в процессуальном смысле слова. Это право не ограничено никакими сроками. По смыслу п.1 ст. 199 Гражданский кодекс РФ18 сколько бы времени ни прошло с момента нарушения права, управомоченный (потерпевший) вправе обратиться с иском в суд и суд обязан рассмотреть иск по существу, и, более того, при наличии к тому оснований обязан удовлетворить исковые требования, если ответчик не заявит требование о применении последствий истечения исковой давности в виде отказа в иске (п.2 ст. 199 ГК РФ).
Однако если обратиться к ряду иных статей ГК РФ и некоторым иным федеральным законам, нельзя не отметить их несоответствие тексту и смыслу ст. 199 ГК РФ. Так, устанавливая правила относительно сроков исковой давности по искам о применении последствий недействительности ничтожной сделки и по искам о признании оспоримой сделки недействительной, законодатель уже говорит о том, что соответствующий иск может быть предъявлен (курсив мой – Е.Л.) в течение десяти лет или одного года. Получается, что по буквальному смыслу приведенной нормы, причем формулированной в императивной форме, по истечении соответствующих сроков погашается право на иск не только в материальном, но и в процессуальном смысле: иск вообще уже не может быть предъявлен в суд. Иными словами, суд должен за пределами установленных в ст. 181 ГК РФ сроков исковой давности отказать в принятии искового заявления, тогда как п.1 ст. 199 ГК РФ содержит прямо противоположное правило, обязывая суды принимать и рассматривать по существу исковые требования о защите нарушенного права независимо от истечения срока исковой давности. То же несоответствие правилу п.1 ст. 199 ГК РФ налицо в п.3 ст. 885 ГК РФ применительно к иску чекодержателя к чекодателю, авалистам, индоссантам («иск чекодержателя… может быть предъявлен в течение шести месяцев…»), в ст. 966 ГК РФ применительно к договору имущественного страхования («иск по требованиям, вытекающим из договора имущественного страхования, может быть предъявлен в течение двух лет»), причем перечень примеров можно продолжить не только статьями ГК РФ, но и других законов (в частности, транспортного законодательства).
Поскольку правило п. 1 ст. 199 ГК РФ сформулировано в императивной форме и не указывает на возможность каких-либо изъятий из этого правила и поскольку на возможность ограничительного толкования данного правила не указывается и в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ, специально посвященном институту исковой давности19, следует признать необходимым привести в соответствие с п.1 ст. 199 ГК РФ формулировки всех иных норм ГК РФ и других законов относительно обязанности суда принимать исковые заявления и рассматривать их по существу независимо от истечения по ним срока исковой давности. Одного лишь указания на имеющуюся в данном случае терминологическую неточность20 явно недостаточно, ибо такая неточность, не будучи устраненной, может повлечь за собой искажение норм об исковой давности при их применении к конкретным спорам.
Если право на иск в процессуальном смысле слова, т.е. право на обращение в суд с иском, не ограничено никакими сроками, то право на иск в материальном смысле (т.е. возможность получить судебную защиту по предъявленному иску) сохраняет действие только в пределах установленного законом срока, который и является сроком исковой давности. По истечении такого срока суд примет и рассмотрит по существу исковое заявление лица и, при наличии к тому оснований, констатирует, что право истца нарушено ответчиком, но откажет в иске только потому, что истек срок исковой давности и ответчик потребовал от суда учета этого обстоятельства (п.2 ст. 199 ГК РФ).
В этом (и только в этом) плане исковую давность можно назвать погасительной давностью. Именно так она именовалась в римском праве, где была введена в 424 году и предусматривала, что иски должны уничтожаться с истечением 30 лет с момента их возникновения21, т.е. истории известен и тридцатилетний срок исковой давности.
