А) Девиантное поведение: проблемы мотивации «вне имиджа»

Любая форма объединения людей опосредована временем его существования, и ни одна из них не является вечной. Сам факт неизбежного существования кризисных состояний любой социальной группы показывает, как кажется автору, безнадежный сентиментализм теорий, апеллирующих к некоей «внутренней гармонии» как идеалу групповых объединений. Гармония, видимо, вообще есть особая форма существования противоречия, и особенность эта каким-то образом связана с попаданием событий на идеальную временную шкалу саморазвертывания логики групповых отношений. Глубинные основы такой логики темны, и прикосновения к ним часто вызывает чувство опасности. Во всяком случае, при беседах с руководителями разного ранга автор, чаще всего, встречал попытки объяснить кризисы в трудовых коллективах не только очевидными причинами, но и тем, что такие кризисы вовсе непредсказуемы и выражают зависимость, которую можно сформулировать примерно так: «Если управленческие воздействия логичны и кажутся правильными и очевидными, но сделаны не вовремя, слишком рано или поздно — значит, они суть неправильные и непродуманные воздействия».

Выделим потому с самого начала, и в качестве еще одной аксиомы, тезис о том, что кризисные состояния в жизни социальных групп, помимо частных связей и зависимостей, выражают и общую необходимость взрывных процессов в бытии любой системы. Разрушение сингулярности, образование планет, самой жизни (по крайней мере, в теориях биогенеза и направленной панспермии К.Сагана, У.Крика и др.), разума, государственности, и прежде всего российской, дают достаточные основания для размышлений по такому поводу. Необходимость взрывных процессов в группе связана, как кажется автору, с накоплением образцов поведения, лишь виртуально присутствующего в устоявшихся групповых нормах и ритуалах (будем далее называть такое поведение девиантным[133]).

Такие образцы поведения неустранимы, хотя бы потому, что они постоянно «проверяют», испытывают жизнеспособность чисто социальных стереотипов поведения в группе, как бы «тренируя» таким образом группу на выживаемость.

Качество же и структура имиджей в группе являются еще и своеобразным индикатором накопления девиантного поведения и их групповой оценки.

Разумеется, таков лишь общий тезис к началу разговора о роли имиджей в кризисных состояниях группы[134]. Формальная потенция, необходимость кризисных состояний группы в данном случае объясняется, прежде всего, но не исключительно[135], через вызревание, неравноускоренное и противоречивое, взрывных процессов, которые либо превращают группу во что-то новое (скажем, в коллектив или элемент социального фрагмента), либо губят.

Кризисные состояния группы выражают, исходя из предыдущих посылок, опосредованные временем, средой и ситуацией взрывные и энтропийные процессы. При данной трактовке общие черты таких кризисных состояний очевидны:

• бурное выплескивание социальной и психической энергии в небольшой промежуток времени;

• падение почти до нуля вероятности возврата к старым мотивам и практике функционирования после окончания кризисного состояния;

• плавная, или тоже взрывная, децентрализация власти, включая групповые нормы, ритуалы, имиджи и т.д.;

• почти неизбежное падение производительности труда;

• падение (а не рост, что, казалось бы, логично), объема актов девиантного поведения, поскольку негативные групповые оценки многих образцов такого поведения при кризисных состояниях группы пересматриваются;

• резкое изменение мотивов вхождения в группу. Например, у многих членов группы провоцируются сомнения в полезности для них именно данной группы;

• невозможность открытого единоличного лидерства, смена внешних ориентаций, и т.д.

По представлениям автора, всей системой таких характеристик обладают лишь масштабный социальный конфликт, вплоть до состояния аномии.

Определим позиции относительно более конкретных причин самого факта девиантного группового поведения. Представляется целесообразным классифицировать такие причины по трем группам: генные, или врожденные, социальные и психические.

Рассмотрим их подробнее.

1. Генные (врожденные) источники девиантного поведения. Вопрос о мере врожденности девиантного поведения — в сущности, вопрос о мере фатальности, предопределенности особого типа поведенческих актов, в том числе и в социальной группе.

Оговоримся сразу относительно попыток объяснения девиантного группового поведения через фрейдистскую гипотезу либидо, тем более что сейчас в России такие попытки куда более популярны, чем на Западе.

По представлениям автора, термин девиантного поведения полностью бессмысленен, как и любое конвенциальное понятие вне конвенции, вне группы, или иной формы человеческого общежития.

Проще всего было бы сводить сложнейшую диалектику духовной жизни группы к простому противостоянию животного родового начала в человеке и родового опыта ограничения такого начала в группе. Вообще, фрейдистская трактовка личности как некоего «приводного ремня», не имеющего высокой значимости в психике, между первым и вторым, не представляется автору исчерпывающей.

Исходя из целого ряда данных, гипотез и теорий, автор представляет себе формирование ярких предрасположенностей к девиантному поведению примерно следующим образом. Самый механизм формирования мозга плода[136] показывает целый ряд врожденных комплексов человека:

• Р-комплекс (или так называемый рептильный комплекс), обнаруженный не так давно[137] и характеризующий вынужденные механизмы приспособления млекопитающих к жизни рядом с рептилиями (некоторые механизмы сна, врожденные боязни змей, или того, что прямо ассоциируются с ним, аффективные апелляции именно к правому полушарию и др.);

• выраженные физиологические и психические предрасположенности (темперамент, мускульная сила, быстрота реакции, мощность фантазий и др.);

• интуитивное чувствование пространства и времени («трансценденты»);

• мощный комплекс боязни личности своих же собственных основ в психике, что описывалось и аргументировалось выше, результатом чего является врожденная склонность человека к приоритету простого подражания, копирования, над самоанализом (своеобразный психический эквивалент «принципа экономии сил» в имидже);

• архетипы (типа «анима», «анимус», «тень», «персона», «самость», описанные в неофрейдизме[138]), выражающие хранение опыта разнополых предков в индивидуальной психике и, возможно, общий ментальный настрой человека, о чем речь пойдет ниже, и др.

Такие врожденные комплексы человека сложным образом переплетаются в первом акте индивидуального поведения человека.

• выработке исходной эгоистической ориентации. Уже в акте рождения человек испытывает резкий дискомфорт от фундаментальной смены среды, и одно из первых ощущений, видимо, — чувствование полной зависимости от другого.

Подчеркнем, что ребенок не способен на рассуждение — «мама отошла, но скоро вернется». Его первое отношение к миру вообще не знает слова «Я». Первое отношение к миру глубоко пессимистично, основано на вынужденном пользовании полезным, пока оно есть.

Результатом, — например, по описаниям неофрейдистов, — является формирование орального и анального рефлексов. Первый (от слова «орать») выражает бурный рост императивных требований к миру быть полезным для ребенка, второй — закрепляет опыт первых, чисто физиологических, удовольствий в психике (искусственное сдерживание естественных отправлений с последующим внезапным, взрывным прекращением такого сдерживания).

Оба таких процесса переплетаются в общеизвестном, с легкой руки З. Фрейда, Эдиповом комплексе[139], суть которого, не повторяя известных, и ставшим едва ли не общим местом, интеллектуальных упражнений в данной области, можно, видимо, сформулировать так: неизбежность одновременного поиска поведенческого эталона («отца»), чтобы, не прибегая к анализу, достичь эгоистической цели, и обида на факт такого эталона, являются символом своей неполноценности.

Эдипов комплекс, выступающий, кстати, и как формальная основа тяги к иррациональному, религии, далее шифруется в фундаментальных способах социализации индивида, приспособления его к общению; конформность, садизм, мазохизм, любовь и др., что подробно описано Э. Фроммом в работе «Бегство от свободы»[140].

Не рассматривая отдельно такие способы социализации, что далеко увело бы нас от основной линии исследования, отметим главное, исходя из уже приведенных, и далеко не исчерпывающих, характеристик, врожденных причин девиантного поведения как одною из редких вариантов «жизни вне имиджа»:

•девиантное поведение неизбежно уже потому, что само социализированное, опосредованное стереотипными для данной группы нормами, общение, дает слишком узкие рамки реализации даже для врожденных комплексов человека, а сублимировать такие комплексы в уже готовые формы социального поведения удается далеко не всегда;

• чем больше время жизни человека в группе, тем больше накапливается в нем нереализованный потенциал, и тем больше вспышечно, рывком, реализуется он в девиантном поведении;

• самореализация человека в девиантном поведении бурно провоцирует в нем тревожность, понимая под тревогой чувствование анонимной, неопредмеченной опасности, проявляющееся в ожидании нежелательного развития событий, что постепенно блокируется опредмечиванием тревоги на чем-либо (феномен «враг»);

• девиантное поведение не является «нравственной альтернативой» поведению социальному, оно может быть гораздо более агрессивно и эгоистично; во всяком случае, мысли П.Кропоткина[141] о врожденном гуманизме человеческого разума, имеющем, таким образом, биологическую основу, кажутся автору слишком сентиментальными. Такой гуманизм может возникать только искусственно, как осмысление страданий конкретного человека и допущения аналогов у других;

• символы девиантного поведения непременно шифруются в имиджах как второстепенный, подавленный элемент; ослабление же, по каким-то причинам, власти в группе, должно вести к пересмотру оценок таких шифров в группе, и т.д.

2. Социальные причины девиантного поведения. Отчасти о таких причинах речь шла ниже. Подчеркнем лишь очевидные, зависимости:

• наличие образцов девиантного поведения подразумевается самой централизацией власти, которая никогда не бывает централизованной абсолютно, и, как ни парадоксально, и не нуждается в этом. Такую зависимость можно выразить в предельно абстрактной и простой формуле:

Е а.р.в. — сумма актов реализации властных полномочий за определенное время;

н — коэффициент погрешности измерений (средний);

А — сумма актов реализации властных полномочий официальной лидирующей группировки;

В — «уступленная власть», те акты реализации власти, которые провоцируют, или прямо определяют, лидирующие группировки («А»), для того, чтобы скрыть свои реальные полномочия, создать якобы стихийный настрой группы, видимость демократизма, и т.д.;

С — власть оппозиционных группировок, стремящихся к статусу «А», но пока не достигших этого;

Д — власть авторитетных («референтных») лиц и группировок, не входящих ни в «А», ни в«В»; не формализуемый остаток.

Очевидность факта существования блоков «В», «С», «Д» сама по себе показывает необходимость типов поведения, которые не подавляются в группе полностью ни при каких условиях, ибо, в конечном счете, это невыгодно ни группе, ни лидерам, особенно опытным. Символы такого поведения всегда присутствуют в группе и шифруются в группе целым рядом имиджей. Как уже отмечалось, передать такие символы вербально трудно, но, так или иначе, они могут быть описаны прямыми ассоциациями читателя на фразы описания имиджей: «Многообещающий, но свободомыслящий сторонник лидера», «тайный оппозиционер», «авантюрист, безразличный к официальной групповой идеологии», «странный человек, безразличный к власти», «неуправляемая женщина — вамп» и др.

• девиантное поведение в группе провоцируется, как уже отмечалось, имманентной для любой групповой нормы пластичности, необходимостью утверждения только тех норм, которые не стимулируют гибель, распад группы. Имиджи такого поведения могут быть описаны примерно так: «странный, но не опасный никому человек, наивно верящий в групповые нормы больше обычного», и др. Скажем, в романе Азольского «Степан Сергеевич» описывается герой, снабженец крупного завода, убежденный коммунист, пробующий решить проблемы снабжения, уже в брежневскую эпоху, прямо апеллируя к партийной совести чиновников - и иногда, как ни парадоксально, весьма успешно;

• прямыми стимулами девиантного поведения в группе являются неврозы, общая необходимость внутригрупповых конфликтов, о чем речь пойдет ниже, воспроизводство особенно тревожащих ситуаций — от естественных (много тревожного цвета, шумов неоптимальной высоты и др.) до спровоцированных внешними факторами — слухи об увольнении, банкротстве, и др.

Даже столь общий обзор социальных факторов внутригруппового девиантного поведения позволяет, видимо, считать достаточно резонным вывод о том, что наиболее глубокие основы объединения людей в группе основаны не на абсолютном подавлении образцов, не подразумевавшихся в управленческих планах лидеров, а на провоцировании своеобразной «ниши» таких процессов, которая как бы «взрывается» при кризисе группы.

3. Психические основы девиантного поведения.

Анализу психических основ имиджа был посвящен специальный раздел в данной работе (см. выше). Не повторяя основных его идей, отметим лишь, что общая необходимость девиантного поведения закреплена в принципиальной несовместимости, как уже отмечалось, огромного потенциала человеческой психики и тех возможностей для его реализации, которые представляет система социальных ролей и норм. Такое положение вещей фиксируется в упоминавшейся выше «экзистенциальной точке» любого, даже самого социализированного, имиджа, оно регламентирует интервал, пластичность имиджей в группе. Естественно, что некоторые из имиджей, просто по закону статистической вероятности, выходят за пределы регламентации и оцениваются как символы девиантного, отклоняющегося поведения. Желание психической защиты, как естественная основа имиджа, не может быть полностью реализована в «меню» поведенческих решений и образцов, предлагаемых конкретной группой; столь же естественен, видимо, и поиск, открытый или тайный, лучших вариантов, который часто оценивается как девиантное поведение.

Отметим также возможность психических состояний, где вероятность девиантного поведения резко растет, никогда не равна нулю даже у самых ярких конформистов. Таковы, например, состояния страстей, тяги к риску, дистресса, ревности, и др.

Даже в самых спокойных по части девиантного поведения группах возможны, следовательно, вспышки конфликтов, вроде бы ничем особенно не спровоцированные, особенно, если такие состояния проявляются в стабильной части группы, включая лидеров. Автор вполне признает фрагментарность приведенного выше обзора главных, как ему показалось, аспектов детерминации группового девиантного поведения[142]. Он был необходим, как комментарий нескольких новых для основной линии исследования, положений:

• по представлениям автора, любой имидж есть выражение опыта социализации людей. Но такой опыт содержит в себе и практику вынужденного приспособления групповых, социальных ролей к своему формальному (но не фундаментальному) отрицанию — девиантному поведению;

• девиантное поведение возникает не только стихийно, из простого столкновения индивидуального и родового в жизни группы, но и осознанно, усилиями лидеров и их сторонников, заинтересованных, например, в воспроизводстве феномена «враги» и общем апробировании правильности внедряемых норм, исходя из конъюнктуры борьбы и сотрудничества с другими группами. В опосредованном виде такие зависимости сохраняются и на уровне социальных фрагментов и сословий — достаточно вспомнить макиавеллистские тенденции сталинской группировки по отношению к оппозиции;

• девиантное поведение столь же древнее, как и поведение социальное, и потому в имиджах в группе всегда есть своеобразные метки формально осуждаемых, но практически разрешенных групповыми нормами акцентов — скажем акцент «любитель выпить», «бабник», «картежник», «болтун» и др. На уровне макроструктур такая зависимость проявляется в приспособлении централизованной государственной власти к наклонностям людей, провоцирующих их к девиантному поведению — азарт, тяга к риску, насилию компенсируются, хотя бы отчасти, индустрией развлечений, разрешением рискованных видов спорта, секс-шоу и т.д.;

• учет влияния девиантного поведения на жизнь группы есть важнейший признак зрелого управления; сам же по себе объем, «ниша», такого поведения, и понимается автором под термином «социально-психологическая напряженность жизни группы» (далее — «СПН»).

Девиантное и социальное поведение не альтернативы, они суть проявления единого и колоссально многостороннего процесса реализации человека с его экзистенциальными страхами и социальными мотивами, в технологизации всей среды общения, вынесении, как писал Ж.-П. Сартр, своей сути в систему очеловечивания друг друга в единых формах общежития.

Подчеркнем, что девиантное поведение суть основа любых групповых сценариев, нарушающих обычную логику бытия групповых имиджей — примерами могут служить высшие точки группового конфликта, феномены омассовленного сознания и т.д.

Девиантное поведение вообще, и динамика социально-психологической напряженности, в частности, как бы испытывают их на прочность, на умение вводить мир человека в мир социума. Те морфемы социальных процессов, которые не проходят таких тестов, гибнут с течением времени. Зарождение и гибель таких морфем, включая групповые имиджи, и есть, видимо, сторона социального прогресса.