Требование вывешивать в течение Русальной недели одежду, принадлежащую умершей дочери

«От, ў кого поумирають мал ы  е, — завсегда гуляють на ету Навську Тройцу, после Тройцы ў чэтверг. То выносять одэжу, вешають де на дворе. Это русалочки будуть по жыту гулять. Оны ў ноч гуляють по жыту и ету одэжу накладають. Моя мати вын о  сила, бувало, на грушу повешае… „Это, — каа, — мои девочкы прыдуть да будут убирацца да по жыту гулять, — русалкы“» (Радчицк).

«Выкыдають на ноч платьечки, хусточки выносять на двор, ў кого девочки помруть. Вона <русалка> походить, погуляе да и назад повесить. Цэ ў первый день Петровского поста… Если ў мене умерла девочка, — тую ее одежу выносять. Русаўка пор о  сицца и зменивае одежу» (Радчицк).

<Родители умершей девочки вывешивают на заборе ее одежду на Р о  зыгры> «Як заручацца молодые да попаде, шчо помре которэе, — дак тоже вона ходыть и русаўкою. И расказывають, шчо уже як дочк а  , например, умрэ, то старые люди николи вешають на двори платте ее. Казали, шчо было и мокрэе, — ходила <русалка> по росе…» (Ласицк).

«Ум е  рла деўка на Русалном тыжни. И маци я е   вельми стала плакаць… А як ум е  рла, — не надели ей таг о   плаття, што вона хотела. Аж чэрэз некот о  рэ врэмья прышла ета диўка <к своему дому>. Бр а  циха доила корову ў сарае, дак вона и прышла да говорэ до ёй: „Ты мени иды прынеси тэ платте мое, я надену, бо сёдни ў нас празнык“. Та кажэ: „Маци ж будэ ругаць“. <Пришедшая> кажэ: „Я прынесу и тоби оддам, шоб вона не бачыла, ты положиш“. И вот вона пушла, прынесла юй это платте. <Умершая> надила и пушла гуляць. Утром… вона прыносидь тэ платте, платте зам а  занэ. Брациха говорыть: „Дэ ты ёго так замазала?“ — „Сыро було на вулицы!“. Ну, положила она тэ платте, а маци го глянула да кажэ: „Зачым ты так платте ум а  зала? Это ж и и  , той дочкы моий“. А вона говорыць: „Это ж твоя дочк а   и вумазала это платте“. — „Што ты непраўду говорыш!“ Та кажэ: „Як я буду корову ў вэчэри доиць, то прыдите да пусмотрите“. И вот вона пушла ў хлив, аж вот эта диўка зноў прышла… А маци в у  скочыла ж да: „Вот моя, дочэчко, ходим у хату“. Прывели ии у хату, да яна як села там, де ее посадили и окаменела… И села, сидела год — ни с места. А як вушоў год — дэ воно й д и  лося! У хате ее не стало» (Стодоличи).

«Умерла дочь на Русалном тыждне. Як помирала, казала, шчоб сподницу на нее такую г а  рну наклалы. А баба наклала ей другую. Прошоў год. Вышла ее братиха ў вечери коровы доить и бачыт ту дивчынку. Вона кажэ: „Вынеси мне тую спудницу!“ А братиха: „Ты маты знаешь, вона ничого не дасть и мене заругает“. — „Вынесь тильки на ночь“. Брат и  ха вынесла. Дочк а   наклала ее на себе и пошла. Наутро сподница та на ограде висить… В один день увидела та баба, шчо сподницы немае, почала крычать на братиху: „Ты ее продала чы пропила?“ Братиха кажэ: „Як я сяду ў ранци корову доить, сховайтэсь у куточку, побачыте свою сподницу!“ И бачыт <баба>: иде дочк а   ее. Вона ей: „Ох, донэчку, донэчку…“ и брык! — ўмэрла. А дивчына злякалась и стала як пень. Дойшла до хаты, села ў кут о  чку. Целый год сидела. Как зноў Русалны тыждень настал, вона кажэ, скрузь окно дывыцця и кажэ: „Ужэ наши идуть!“ и вискочыла у окно» (Рясное).

Встреча с русалками как следствие нарушения запрета лазить на деревья

«К о  лись казали, шчо на Русалном тыжни, — это як Тройца, — то не можна на пчолы лезти, на ту хвою, де пчолы… Кол и  ся узяў чоловек да полез улья отворить. Аж <до того> сестра его ум е  рла, тогды уже русалкой була. Вот бегуць русалки, а та и кажэ: „Братко Иванко! Пудтягни свою жэнь, бо русалкы ух о  пляць!“ А вун не разобраўся, не пудт я  г, а тые русаўки ухопилиса за ту вяр о  ўку да поб е  гли, поб е  гли вяроўкою, — да там ў г о  лле яго и зашлокотали. Да и упаў вон, умер. <А что такое жэнь?> То така вер о  ўка, шо на пчолы <с ней> лезуть» (Симоничи).

«Пошоў чоловик пчолы глядець <на Русальной неделе>, аж идуць русалки. А ў ёго була там н е  ка русаўка <в родне>, и она кажэ: „Род, род, пудым и   пов о  д!“ А вон уже и пудняў. Яго ужэ не можуть русаўки <достать>» (Симоничи).

Нарушение соответствующих запретов причиняет русалкам вред

«У мене т ю  тка ум е  рла на Русалны тыждень, дак снилосо, шчо русалкою стала. Кажэ: „Знаете, як а   ў мене д о  ўжность <т. е. статус ходячего покойника >, а вы мене не обули“. А мы тольки чулки надели на ноги… К о  лись же нич о  го не бул о  , а постол ы   надевали на смерть. Не було ж нияких тапок, ни чэрэвиц. Дак яна кажэ: „Як вы ужэ мне погано зробили. Вы знали, яка у мене д о  ўжность, а вы мене босу отправили“. Дак купляли там у одн о  го дида постол ы  , матка купляла да отдавала нишчым. Кажуць, отдас и   ужэ н и  шчым, — дак д о  йдецца и до яго <до умершего>. Кажэ <тетка, ставшая русалкой>: „Мене кулько ходить, мне жэ трэ ходити скрузь земли, — шчо нема ничого на ногах…“» (Копачи).

«Одна була деўка да пам е  рла на Играной неделе. Пошли <люди> на кладбище. Бегут русалки, г и  кают да берозы нагинают, ш у  гаюцца, смеюцца: „И-и-и-и!“ — и  хкають, рогочуть. Хто на Игран о  й умре, — ў русалки попад е  . Жэншчына ту деўку спознала. Та деўка несе глёк <горшок>. „Што ж ты несеш глёк?“ — „Слёзы этые, матка слёзы налила“. Столько слёз налила <мать, оплакивая свою умершую дочь>, — не надо плакать по детям…» (Золотуха).

СПИСОК НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ,