2020-08-05
1028
1) В советской исторической науке (И. Минц, Е. Черменский, В. Старцев) традиционно утверждалось, что в 1917 г. в Российской империи произошли две совершенно разных социальных революции: Февральская буржуазно-демократическая революция (23 февраля ― 3 марта 1917 г.), сокрушившая тысячелетнюю российскую монархию, и Великая Октябрьская социалистическая революция (25―26 октября 1917 г.), открывшая новую эру в истории всей человеческой цивилизации. В советской историографии Февральская буржуазная революция традиционно рассматривалась исключительно в качестве начального и неизбежного этапа Великой Октябрьской социалистической революции.
2) В западной историографии хронологические рамки Великой русской революции были существенно расширены, однако до сих пор существуют совершенно разные подходы к их определению. Одни авторы (Г. Чемберлен) определяли ее хронологические рамки 1917―1921 гг., а другие (Э. Карр) датировали ее 1917―1923 гг. Практически все зарубежные историки под социальной революцией понимали не столько сам захват политической власти в стране, который носил скоротечный характер, сколько неизбежные и коренные перемены в многоликой палитре общественных отношений, которые собственно и составляют суть любой социальной революции.
|
|
|
3) В современной исторической науке существуют разные подходы как в определении самих рамок Великой русской революции, так и ее внутренней периодизации, но самой распространенной точкой зрения стала версия тех авторов (В. Дмитренко), которые определяют ее хронологические рамки 1917―1920 гг.
Хорошо известно, что глобальные общественные катаклизмы представляют собой целую цепь политических, социальных, экономических, правовых и иных процессов, которые, имея сравнительно узкие хронологические рамки, тем не менее, продолжаются не один год, а иногда и целые десятилетия. Достаточно вспомнить две «великих» европейских революции — Английскую (1640―1660) и Французскую (1789―1804), чтобы зримо убедиться в этом. В советской историографии при оценке событий той революционной эпохи преднамеренно акцентировали все внимание только на двух днях Октябрьского вооруженного переворота, который с легкой руки самих советских вождей стали называть Великой Октябрьской социалистической революцией. Хотя еще в августе 1921 г. сам В.И. Ленин в своей известной работе «Новые времена, старые ошибки в новом виде», анализируя прошедшие четыре года с момента прихода большевиков к власти, писал о том, что «наша революция» прошла в своем развитии несколько важных этапов:
а) октябрь 1917 г. — январь 1918 г. — от вооруженного захвата власти до разгона Учредительного собрания и начала триумфального шествия Советской власти;
|
|
|
б) февраль — май 1918 г. — от заключения Брестского мира, давшего первую мирную передышку, до начала широкомасштабной Гражданской войны и иностранной интервенции;
в) июнь 1918 г. ― ноябрь 1920 г. — период Гражданской войны и иностранной интервенции, когда военный вопрос стал главным вопросом революции;
г) с конца 1920 г. — период новой мирной передышки, который должен перерасти в новую атаку на мировой капитал и мировую пролетарскую революцию.
Таким образом, совершенно очевидно, что сам вождь пролетарской революции определял ее хронологические рамки, как минимум, 1917―1920 гг.
II. Проблема стихийности Февральской революции.
1) В советской исторической литературе (И. Минц, Е. Черменский, В. Дякин А. Аврех, Г. Иоффе, И. Пушкарева) Февральскую революцию традиционно изучали через призму организующей и направляющей роли партии большевиков. Все попытки ряда известных советских историков (Э. Бурджалов, П. Волобуев) исследовать «проблему стихийности» Февральской революции были пресечены на корню, поскольку с позиций ортодоксальных стражей марксизма-ленинизма из ЦК КПСС (М.А. Суслов, Б.Н. Пономарев, С.П. Трапезников) само понятие «стихийности» было абсолютно не совместимо с понятием «революционного процесса», во главе которого стояла Коммунистическая партия большевиков.
2) В западной историографии, напротив, практически сразу восторжествовала теория абсолютной стихийности Февральской революции, которая до сих пор имеет немало горячих поклонников и активных сторонников и у нас в стране (В. Дмитренко), и за рубежом (Р. Дэниэлс, Н. Верт).
3) В последнее время целый ряд авторов (В. Булдаков, В. Харитонов) справедливо полагает, что Вторая русская революция отразила «сложное взаимодействие стихийных и сознательных сил революционного процесса», которые и обеспечили ее столь быстрый и относительно бескровный результат.
