ГЛАВА 34. О том, что нужно повиноваться своему игумену даже до смерти, любить его и относиться с почтением 4 страница

 7. Множество страстей скрывается в наших душах. Но об­наружить их можно лишь тогда, когда станут видны причины, их вызывающие.

 

9. Из патерика

 

 Авва Иоанн Килик, игумен Раифской обители, говорил сво­ей братии:

 «Дети, как убежали мы от мира, так убежим и от плотских вожделений. Потому что лишь тот, кто бежал от них, — истин­ный монах.

 Взглянем на наших Отцов: как сурово и в каком безмолвии они жили здесь. Будем им подражать, чтобы нам не осквернить это место, которое они очистили от бесов и освятили. Нам надо понять, что место сие — для подвига, а не для торговли, и поста­раться вести себя соответствующе.

 Помните и еще кое-что: если захотите пойти вслед за Отцами и исполнить заповеди Господа, Он подаст Свою благодать и будет хранить место сие. А если не будете их хранить — не останетесь в месте сем. Мы устояли здесь, храня заповеди Господа и обетования, данные Отцам. И мы надеялись, что и после своего отшествия они пребывают с нами и видят все, что у нас происходит. Поступайте и вы так же — и спасетесь от всякого зла».

 2. Один из фиваидских старцев рассказывал: «Я был сыном эллинского жреца. Так вот, еще будучи отроком, я увидел однажды, как мой отец идет, как обычно, в храм для принесения жертвы. Я пошел следом. И увидел я сатану, который сидел на троне, и все его воинство было вокруг него. Тут один из его князей стал посредине и поклонился ему. Сатана спросил его:

 — Откуда пришел ты?

 — Я был в такой-то стране, — отвечал тот, — поднял там войну, пролил много крови и теперь пришел доложить тебе.

 — Сколько у тебя ушло времени на это? — спросил его диавол.

 — Тридцать дней, — ответил тот.

 Услышав это, сатана сказал:

 — За такое время ты только это и сделал! — и велел бить его бичами.

 Вышел точно так же еще один и сказал:

 — Я был на море, поднял там ветер, потопил корабли, погу­бил много народу и теперь пришел доложить тебе.

 Сатана опять спросил его, сколько времени у него на это ушло. Когда же узнал, что двадцать дней, приказал бить его би­чами, как и первого, за то, что тот больше ничего не сделал. За­тем подошел еще один. Он был в одном городе на свадьбе, выз­вал распрю и устроил большое кровопролитие, причем даже же­них и невеста были убиты. Он сказал, что смог это сделать за десять дней. Но его тоже обвинили в бесполезной трате времени, и он был наказан бичами. И тут после них всех вышел на середи­ну еще один. Диавол спросил его:

 — А ты откуда пришел?

 — Я был в пустыне, — ответил тот, — где я уже сорок лет боролся с одним монахом, и в эту ночь я ввел его в блуд.

 Сатана, как только это услышал, сразу встал, расцеловал его, снял с себя венец, который носил, и возложил на него, затем принесли еще один трон и поставили рядом, и диавол усадил его рядом с собой. При этом он хвалил его: дескать, смог ты сделать большое дело.

 — Так вот, — рассказывал старец, — я увидел все это и понял, сколь велико монашество и как оно страшно для бесов. И, благодатью Божией, я ушел оттуда и стал монахом».

 

10. Из святого Ефрема

 

 Братья, мы ведем счет тому времени, что провели в мона­шестве, гордимся этим, а забываем о том, в каком нерадении мы пребывали все это время. Ибо похвала человеку — не время, а преуспеяние в Боге. А степень преуспеяния — не в глубоких се­динах, а в добродетельной жизни.

 Монах, стяжи ту вечную жизнь, к которой ты и был при­зван, ради которой ты и принял благое исповедание пред лицом такого множества свидетелей, пред лицом всей земной и горней твари. «Ибо еще немного, и придет Грядущий и не замедлит» (Ср.: Ис.26,20-21).

 Что есть монах и с кем сравнить его? Монаха можно срав­нить с человеком, который падает с высоты и вдруг заметил вы­соко над землей веревку. Он ухватился за нее, повис и непре­станно вопиет к Богу, потому что знает: как только он ослабеет и разожмет руки — упадет и убьется насмерть.

 Любезные братья, вы носите на себе ангельский образ: не сообщайтесь с диаволом, но, насколько хватит ваших сил, стремитесь к ангельской жизни. Пото­му что внешности должны еще соответствовать жизнь и дела: без дел образ — ничто. А разве ангелы на небе живут в раздорах и распрях, как это, мы видим, бывает у монахов?!

 Будем, братья, стараться, чтобы не стать нам за­пинанием и соблазном для внешних; чтобы наш род жиз­ни не ругали из-за нас, но, наоборот, хвалили. А иначе, если мы так пренебрегаем своим спасением, что мы ответим Судии в страш­ный час испытания? Что еще Он должен был сделать для нас и не сделал? Мы не стали смиренными, а разве не видели мы Слово Божие смирившимся в образе раба? Нас злят грубость и оскор­бления — а разве мы не видели оплеванным Его пречистый Лик? Мы не оказываем полного послушания игуменам и всем собратиям — а разве мы не видели, как Он предал свои святые плечи на бичевание? Когда нас уничижают, мы не можем снести этого и приходим в неистовство, а разве не видели мы, как Его, Того Кто «призираяй на землю и творяй ю трястися» (Пс.103, 32) бьют по лицу? Мы дерзки и своевольны, а разве не слышали Его слова: «Я ничего не могу творить Сам от Себя», и дальше: «Я не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин 5. 30)? Разве не слышали мы, как Он говорил: «Я не воспротивился и не отступил назад» (Ис 50. 5); «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф 11. 29); и в другом месте: Сын «Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф 20. 28)?

 Разве не говорил Он и многое другое в том же роде, чтобы мы старались быть такими же? Ведь невозможно иметь преус­пеяние и спастись, если не подражать Господу во всем. Поэтому я прошу вас, братья, избранное стадо Христово, будем бдеть, пока у нас есть время, и жить согласно тому образу, который носим, да обретем и в будущем ангельскую славу.

 

 

ГЛАВА 33. О том, что все заповеди духовного отца верующий должен принимать с охотой, как то, что пойдет ему на пользу, даже если это неприятно или обременительно. Потому что милость Божия дается по мере его ревности и тех скорбей, которые он несет

 

 

1. Из Григория Двоеслова

 

 Как-то раз настоятель, который принял обитель после святого Гонората, страшно разгневался на святого Либертина и даже занес на него руку. Но жезла, чтобы ударить святого, рядом не оказалось. Тогда он схватил скамейку для ног и бил Либертина по голове и по лицу, пока все лицо свя­того не почернело и не опухло. Тяжко избитый, Либертин ушел в свою келию и оставался там. А на следующий день было на­значено одно монастырское дело, которое он должен был сде­лать. Поэтому наутро, после чтения молитв, Либертин пошел к Келии игумена и со всем смирением просил благословить его.

 Игумен знал, что Либертина до этого все почитали и люби­ли за высоту его добродетели. Он подумал, что после вчерашне­го оскорбления Либертин хочет уйти из обители, и потому спро­сил, куда он собирается идти.

 — Есть, отче, одно монастырское дело, — ответил Либер­ии, — которое уже назначено. Я не могу его отложить, потому что вчера обещался быть там.

 Тогда игумен узрел всю свою жестокость и все смирение и кротость Либертина — и восстенал из глубины сердца. Он пал Либертину в ноги и исповедовал свой грех — то, что дерзнул столь святому мужу причинить такие жестокие страдания. И Либертин пал перед ним на землю и, лежа в ногах у него, говорил, что это его грех, а не игумена. Он винил только себя и уверял, что получил за свои грехи по заслугам. От этого игумен пришел к еще большей кротости, и смирение ученика стало примером добродетели для учителя.

 Наконец Либертин получил благословение и отправился по назначенному делу. Многие из его знакомых, люди благородные и почтенные, видели, что его лицо опухло и в кровоподтеках. Они спрашивали, что это с ним.

 — Вчера вечером, — отвечал им Либертин, — по грехам моим, наткнулся я на скамейку, и так вот получилось.

 Тем самым праведник не впал в грех лжи, но и гнева игуме­на не выдал. И я полагаю, Петр, что такая сила терпения значит гораздо больше, чем те чудеса и знамения, которые этот муж совершил.

 

2. Из жития святого Пахомия

 

 Пахомий Великий еще в юном возрасте был в послушании у святого Паламона. При этом он всегда повиновался учителю охотно и без рассуждения и слушался его в смирении сердца, хотя обращение с ним было очень и даже чрезмерно строгим. Так, например, ко всем его прочим мучениям его часто посылали набрать в горах дров. Он был босиком, и это было очень больно для ног: он постоянно ранил их о терновник. Но Пахомий с радо­стью переносил это, вспоминая о тех гвоздях, которыми были пронзены руки и ноги Спасителя на Кресте.

 

3. Из жития преподобного Антония Нового

 

 Преподобный отец наш Антоний перешел в монашеское жительство из благородного сословия и долгие годы провел в удивительных подвигах, сохраняя уединение и безмолвствуя. После этого он однажды читал божественную «Лествицу добродетели» и в конце слова о послушании обнаружил следующие слова на­ставника: «Кто пребывал в безмолвии и познал собственную немощь, а затем оставил его и отдал себя в послушание — тот был слепым и безо всякого труда прозрел о Христе». Преподобный стал обдумывать эту мысль и сказал себе: «После всех трудов и подвижнических страданий я, оказывается, слеп? Когда же мы сможем обрести зрение?» И он оставил уединение и пустынническую жизнь и предал себя общежительному поприщу.

 Так он пришел в Вифинскую епархию, в знаменитый Кионский монастырь. И несколько дней он оставался в странноприимнице вместе со всеми нищими и никому ничего не говорил. Каждый день его кормили вместе с нищими. Но он не мог есть хлеб даром: пошел к ближайшей горе, собрал вязанку хвороста, принес его на собственных плечах и положил у ворот. Это заме­тил монах, в ведении которого было заботиться о странниках, и сказал ему:

 — Отец, что ты делаешь? Монастырю не нужен твой труд. Все, кто бывает здесь, питаются даром и благодарят Бога.

 — Да, я знаю, — ответил ему Антоний. — Просто не могу сидеть сложа руки. А делать это мне самому в охоту и приятно.

 И он продолжал приносить хворост к воротам и ничего не говорил. Гостиничный доложил о нем игумену.

 Игуменом же тогда был прославленный Игнатий, тот са­мый, который своими о Господе трудами и воздвиг монастырь. Этот Отец и говорит гостиничному:

 — Спроси его, почему он продолжает приходить к воротам и что ему нужно.

 Антоний же на вопрос брата ответил:

 — Сам я не из здешних, а хочу, с помощью Божией, ос­таться с вами для пользы души.

 Узнав это, игумен велел привести его. И когда он увидел Антония, то сразу понял, кто это (а до него доходили слухи о высокой жизни старца). Он и говорит ему:

 — Зачем так далеко шел к нам, авва?

 — Чтобы стать, как один из вас, в добродетели, — отвечал ему Антоний, — а то мне еще многого в этом недостает.

 — Не можешь ты стать послушником, — говорит ему игумен, — потому что много лет ты жил наедине с собой и с Богом. Многие из тех, кто жил по своей воле, за какую бы добродетель ни взялись: будь то воздержание, пост, нестяжание или пренебрежение телом, - получали ее. Но когда их испытывали общежительным уставом, выяснялось, что они не искушены даже в тех добродетелях, в которых казались сильны, потому что им не хватало смирения.

 — Это понял и я, — говорит святой Антоний, — из богодухновенных поучений святых отцов: я не достиг даже начатков добродетели. Потому-то я и пришел сюда и предаю себя вам в услужение, чтобы, с Божьей помощью, начать духовную жизнь и чтобы вы с вашим опытом направляли ее.

 Когда он это сказал, игумен принял его и велел вначале проходить послушание в церкви, поскольку оно было очень тя­желым и многие от него отказывались. Антоний какое-то время оставался на этом послушании, но тяжесть послушания ему ка­залась недостаточной. Он пошел к игумену и говорит ему:

 — Я пришел сюда, чтобы больше трудиться, а то послуша­ние, которое ты мне дал выполнять, слишком легкое для меня.

 Услышав это, игумен отправил его к старшему над вино­градником, обрезать виноград с остальными братьями. У Анто­ния не было опыта в этом деле, он постоянно ранил себе пальцы, и эта работа доставляла ему немало страданий. Однако он тер­пел все время, пока шла обрезка. И опять же, когда пришло вре­мя вскапывать виноградник, он занялся этим и работал изо всех сил. А когда уже стали созревать плоды, его назначили их сто­рожить.

 Как-то пришли к нему несколько братьев и, по нерадению, а, может, чтобы проверить его, хотели нарвать винограда. Но он им сказал:

 — Простите меня, братья, но я не разрешу вам это делать. Виноградник перед вами — если хотите, рвите. Но если будете рвать, то опять же мне придется сказать это игумену.

 А сам он, как и все остальные, каждый день открывал по­мыслы игумену. После этих слов братьям пришлось удалиться с пустыми руками.

 А что он только не говорил сам себе! Бывало, сидит в пол­день в тени, ищет вшей в собственной одежде и говорит своим помыслам:

 — Был я в пустыне — так вы мне говорили, что нет никако­го проку там мучиться, и доказывали, что уединенная жизнь не дает пользы. Теперь вы привели меня сюда и снова превозноси­те все трудности подвига там. Или вы хотите оторвать меня от жизни здесь, среди братии?

 Все это он со слезами и с душевной болью обдумывал, а то и говорил себе вслух, когда его услышал один духовный старец. Тот с братской любовью утешил Антония, и так Антоний превозмог эти искушения будущей наградой.

 Когда подоспело время собирать урожай, его перевели рабо­тать в трапезную. Вот здесь ему пришлось работать еще тяжелее. Люди то приходили, то уходили, и он должен был накрывать и служить им чуть ли не до третьего часа ночи, а те осыпали его бранью, как это часто бывает в подобных случаях. Так он провел на этом послушании достаточно долгое время, и у него совсем из­носились одежда и обувь. Надо сказать, что обувь он стал носить только по просьбе ныне уже преставившегося епископа Павла, а до того все время своего подвига он проходил босиком.

 И вот, как я уже сказал, обувь и одежда у него совсем из­носились. Между тем настала зима, и он мерз от холода, а игу­мен все не давал ему даже самого необходимого, чтобы покрыть тело. Игумен делал это, чтобы испытать его, в наставление тем, кто был послабее, и для вящей пользы самого Антония. Но тут из-за постоянной ходьбы по мрамору у подвижника стала трес­каться кожа на ногах, и это доставляло ему немалую боль. Бра­тья видели его нужду и мучения, и один давал ему овчину, дру­гой — калиги на ноги, но подвижник от всего отказывался и ждал решения игумена.

 — Я знаю, — говорил он братьям, — отцу нашему известно, чего мне не хватает и в чем я нуждаюсь. Ему-то я и предостав­ляю заботиться обо мне, как ему откроет Господь, ради моего смирения.

 Тем временем зима миновала, и на смену ей пришла весна, а затем — лето. Антоний продолжал нести свой подвиг без всякой поддержки. Наконец как внутренние помыслы, так и вне­шняя нужда одержали над ним верх. Он пошел к своему настав­нику и сказал ему:

 — Владыка, если монастырь не в состоянии дать мне самое необходимое, разреши мне обратиться к друзьям и позаботиться о себе самому.

 А божественный пастырь, когда увидел, что привел Антония к тому состоянию, которое ему было нужно, говорит ему:

 — Мой монастырь, слава Богу, кормит всю округу, а тебя он не может одеть и обуть! А мне еще говорили, что ты подвижник и можешь терпеть телесные неудобства. Только что-то в тебе этого совсем не видно. Ты оставил в миру все свое состояние ради Господа, отважился на труды и бедность, столько лет благополучно жил в пустыне и терпел все телесные нужды, а как только пришел к нам — оробел и даже таких легких упражнений не можешь выдержать. Да так просят послаблений только самые нерадивые, а не те, что взирают на великую награду Христову!

 Так он смирил святого Антония и, когда тот уже ничего не мог сказать в свое оправдание, отпустил его. Получив такую строгую отповедь, Антоний, Христов под­вижник, продолжал терпеть скорби о Господе. Всякий день он обливался слезами и телесным воздержанием очищал свою душу. Надо сказать еще, что игумен позволил ему подви­заться и поститься как он хочет, чтобы ему не казалось, что он удалился от той жизни, которую он вел прежде, в безмолвии. По этой причине он никогда не позволял себе спать на ложе, но дре­мал, присев на сделанную для этого скамеечку. Вставал он все­гда до ударов била и начинал молиться и петь псалмы. Так он заботливо питал свою душу благою пищею.

 К тому времени и игумен, и братия уже знали, что Антоний крайне терпелив. Поэтому те, кто работал на полях, брали его с собой. Они давали ему мотыгу и велели выкорчевывать и подру­бать заросли кустарника. А он, весь в поту и изможденный рабо­той, лишь говорил Господу тайными устами сердца: «Виждь, Гос­поди, смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс 24. 18). И вот однажды ночью он увидел во сне, как некий славный муж держит весы. И привиделось ему, что на левой чаше весов лежат все его грехи с самых юных лет, а на правой — мотыга, с которой он трудился о Господе. И мотыга, потянув вниз, перевесила все прегрешения. И тогда муж сказал Антонию: «Вот, Господь Бог принял твой труд и отпустил твои грехи».

 После всего этого игумен увидел, что Антоний все время сохраняет терпение, что он уже долгое время закаляется в огне послушания и что он приучил свой ум с твердостью переносить все, что бы ему ни приказали. Он позвал его к себе и наедине говорит ему:

 — Бог да вознаградит тебя, отче, за те души, которым ты помог здесь своим о Господе жительством. Никогда еще не было братьям такого назидания от меня, какое было от твоего здесь присутствия и послушания.

 С этими словами он достал и дал ему одежду, обувь и все, что следовало. С тех пор у Антония было все необходимое для жизни, как и у прочих братьев. И если игумен узнавал, что ему что-то нужно, он в отсутствие Антония клал эту вещь ему на постель, а тот находил ее у себя, когда возвращался.

 

4. Из патерика

 

 Как-то авва Арсений сказал авве Александру:

 — Как наломаешь прутьев (для плетения корзин) себе — приходи ко мне есть. А если к тебе придут паломники — ешь с ними.

 Авва Александр работал спокойно и обстоятельно: прошло время, и у него уже было достаточно прутьев. Тем временем Арсений видит, что тот не идет. Он подумал, что скорее всего у Александра паломники, и стал есть сам.

 Но наступил вечер, и авва Александр пришел. Старец уви­дел его и спрашивает:

 — У тебя были гости?

 — Нет, — отвечал тот.

 — А что же ты опоздал? — снова спросил его старец.

 — Но ты же сам мне сказал, — ответил Александр, — «как наломаешь прутьев, приходи». Вот я и сделал, как ты мне гово­рил: пока не закончил работу, не пришел.

 Услышав это, старец удивился его исполнительности.

 — Заканчивай работу раньше — сказал он, — чтоб и прави­ло прочесть, и воды попить, есть и пить вовремя, а не то скоро ослабнешь телом.

 2. Как-то авва Авраам пришел к авве Арию. Они сидели вместе, и тут подошел к авве Арию один брат и говорит ему:

 — Скажи, что мне делать, чтобы спастись?

 Старец ему отвечает:

 — Пойди и год питайся только по вечерам хлебом и солью а потом приходи, и я тебе скажу.

 Брат ушел и стал так делать.

 Через год брат опять пришел к старцу, и авве Аврааму опять случилось быть там. На этот раз старец сказал брату:

 — Иди и этот год ешь только через день.

 Когда брат ушел, авва Авраам спросил авву Ария:

 — Почему всем остальным братьям ты даешь легкие запо­веди, а на этого брата налагаешь такое тяжелое бремя?

 Старец ответил:

 — Когда братья приходят ко мне, я говорю им то, чего они ищут. А этот брат — подвижник и приходит услышать Бога: что я ему ни скажу — он все старательно делает. Потому я и говорю ему слово Божие.

 3. Об авве Иоанне Колове рассказывали, что он ушел по­слушником к одному старцу в скит и жил с ним в пустыне. Как-то его авва взял сухую палку, воткнул ее в землю и сказал ему:

 — Каждый день поливай ее водой, пока не даст плода.

 А вода была от них очень далеко: надо было идти вечером, чтобы к утру вернуться. И через три года палка пустила корни и на ней выросли орехи. Тогда старец собрал плоды, отнес их в церковь и сказал братьям:

 — Возьмите и попробуйте плодов послушания.

 4. Один человек из Фив пришел к авве Сисою: он хотел стать монахом. Старец спросил его:

 — У тебя в миру остался кто-нибудь?

 — Остался сын, — ответил тот.

 — Пойди, — говорит ему старец, — брось его в реку, и тог­да будешь монахом.

 Человек пошел назад, чтобы бросить в реку сына. А старец тем временем послал за ним брата — на случай, если тот действи­тельно захочет это сделать, остановить его. И в самом деле, тот хотел было бросить своего сына в реку, но брат успел подбежать и не давал ему это сделать.

 — Пусти! — говорит человек брату. — Это авва сказал мне его бросить.

 - А теперь он говорит, чтобы ты не бросал, — возразил брат.

 Тогда тот оставил сына, пошел к старцу и впоследствии стал опытным монахом. То же самое, со слов святого Кассиана, рассказывал и авва Патермуфий.

 5. Кто-то из Отцов рассказывал, как некий ученый из Феополя, человек благочестивый, упрашивал одного затворника, чтобы тот принял его к себе и постриг в монахи.

 — Пойди, — говорит ему старец, — продай все, что у тебя есть, раздай, по заповеди Господней, нищим, и тогда я приму тебя.

 Тот пошел, сделал, что было велено, и вернулся назад. Тогда старец снова говорит ему:

 — Вот еще какую заповедь ты должен выполнять: не раз­говаривай.

 Тот согласился и пять лет хранил молчание. Тут уж все, кто его знал, начали его превозносить. Старец узнал об этом и говорит ему:

 — Тебе здесь быть неполезно. Отправлю тебя в общежи­тельный монастырь, в Египет.

 Так он и сделал. Но, когда тот уходил, старец не сказал ему, продолжать молчать или нет. И тот продолжал молчать по заповеди.

 Авва, который его принял, хотел на опыте проверить, действительно ли он немой. Он посылает его с письмом во время разлива реки, чтобы тот вернулся и волей-неволей ска­зал, что не смог переправиться. Но тот подошел к реке и пре­клонил колена. И тут подплывает крокодил, берет его к себе на спину и перевозит на тот берег. А сам авва между тем по­слал за ним брата, подсмотреть, что тот будет делать. Брат все это увидел, вернулся и рассказал авве и братьям. Те ус­ушали и пришли в ужас.

 Пришло время, и тот монах почил. Тогда авва послал к затворнику, который направил этого монаха в монастырь. «Тот немой, что ты прислал к нам, был ангелом Божиим», — передал он затворнику. «Он не был немым, — отвечал затворник. — Просто он соблюдал ту заповедь, которую я с самого начала дал ему, потому и оставался немым».

 Когда все услышали это, они удивились и прославили Бога.

 6. У одного старца был ученик, выкупленный им из рабства. Послушание его было совершенным. Однажды, например, старец сказал ему:

 — Пойди возьми книгу, что мы читаем на службе, разожги хорошенько печку и брось ее в печку.

 Тот пошел и все сделал без рассуждений. И когда он бросил книгу в печку, печь погасла.

 7. Старцы говорили: если веришь кому-то и отдаешь себя ему в послушание, тебе больше нет нужды думать о заповедях Божиих. Лишь предай свою волю старцу, и ты не будешь гре­шить пред Господом. Потому что Бог не требует от новоначаль­ных ничего, кроме столь мучительного послушания.

 8. Один брат из скита собирался идти на жатву и зашел к одному великому старцу.

 — Скажи мне, авва, —спросил он, — куда мне лучше от­правиться на жатву?

 — Если я тебе скажу, послушаешься? — спросил его старец.

 — Конечно, — сказал брат, — послушаюсь.

 — Если послушаешься, — ответил старец, — то откажись от жатвы. Возвращайся и будь в своей келье. Пятьдесят дней ешь хлеб с сухой солью, и только вечером. А потом приходи, и я тебе скажу, что делать.

 Брат пошел и сделал, как было велено. Через пятьдесят дней он опять пришел к старцу. Тот увидел, что брат — подвиж­ник, и объяснил ему, как надо пребывать в келии. Брат три дня оставался простертым на земле и плакал пред Богом. Затем по­мыслы стали говорить ему: «Ну вот, ты возвысился и стал вели­ким». А он начал вспоминать все свои грехи и говорить: «Смот­ри, сколько у меня прегрешений!» И стал их перечислять. Тогда помыслы стали говорить ему наоборот: «Много ты сделал гре­хов: не сможешь спастись». Он отвечал: «Я несу свою маленькую службу Богу и верю в Его неизреченную благость: Он бу­дет милостив ко мне».

 Долго он так защищался и нападал, пока, наконец, побежденные бесы не явились ему воочию и не сказали:

 — Ты нас вконец запутал!

 — А что такое? — спросил брат.

 — Да стоит нам похвалить тебя, и ты смиряешься, а начи­наем смирять — так ты поднимаешь голову.

 Брат запретил им, и они стали невидимы.

 9. Один человек жил в миру, и у него было три сына. Он оставил их в городе и ушел в монастырь. Прожил он в монасты­ре три года, и стали беспокоить его помыслы. Они напоминали ему о детях и пробуждали в нем любовь к ним. Человек от этого сильно мучился. А с самого начала он авве не сказал, что у него есть дети. Авва заметил, что тот смущен, и говорит ему:

 — Что с тобой, что тебя беспокоит?

 — У меня три сына в городе, — ответил тот. — И я хочу их принести в монастырь.

 Авва разрешил. Брат отправился в город и обнаружил, что два его сына умерли и только третий жив. Он взял его с собой и пошел искать авву. Авва был в пекарне. Человек подвел к авве сына. Тот обнял ребенка, взял его на руки и поцеловал.

 — Так ты его любишь? — спросил он отца.

 — Да, — ответил тот.

 — Тогда возьми его, — сказал авва, — и брось в печь: пусть горит!

 Тот не задумываясь схватил ребенка и собственными ру­ками бросил его в печь. Но тотчас же пламя стало холодным, и ребенок не сгорел. А его отец, как патриарх Авраам, про­славил Бога.

 10. Старец сказал: «Начало учения Спасителя — в скорби и страданиях. А кто избегает начала, тот избегает Божественно­го ведения. Грамота позволяет детям начать образование и по­стигать знания. Так и монах сначала в трудах и в скорби хранит Послушание, а после становится сонаследником Богу и сыном Божиим».

 11. Когда авва Нисферой еще был молод и жил в общежи­тии, о нем услышал авва Пимен. Он захотел его увидеть и ска­зал его игумену, чтобы тот прислал к нему Нисфероя. И вот Нисферой пришел вместе с экономом обители, и старец спраши­вает его:

 — Авва Нисферой, как ты стяжал такую добродетель: чтобы печального с тобой ни случилось в обители, ты молчишь и не обращаешь на это внимания?

 Долго старец выспрашивал брата, и тот наконец сказал:

 — Прости меня, авва. С самого начала, как я пришел в обитель, я сказал себе в мыслях: «Что ты, что осел — одно и то же. Так вот, осла бьют, а он молчит, ругают — он ничего не отвечает. Вот так же давай и ты».

 И Псалмопевец тоже говорит: «Скотен бых у тебе, и аз выну с тобою» (Пс 72. 22).

 12. Авва Пимен сказал: «Если человек живет вместе с ближ­ним, он должен быть как каменный столб: его ругают — он не гневается, хвалят — он не гордится».

 13. Младший Иоанн Фивейский был учеником аввы Аммоя. Рассказывают, что он двенадцать лет прислуживал своему старцу, когда тот заболел. Он жил вместе с ним в ущелье, и ста­рец часто срывал на нем свой гнев, когда падал духом. Иоанн много натерпелся с ним, а тот ни разу даже «спасайся» ему не сказал. Но когда он уже умирал и все старцы были рядом, он схватил Иоанна за руку и сказал:

 — Спасайся! Спасайся! Спасайся!

 И передал его на попечение старцев, сказав при этом:

 — Это ангел Божий, а не человек.

 14. Один из Отцов просил Бога открыть ему, какой меры он достиг. И Бог открыл ему, что в такой-то обители есть брат, который лучше его. Старец собрался и отправился в обитель. Ког­да игумены услышали о нем, они встретили его с большой радо­стью: был он великим и очень известным подвижником.

 Старец им сказал:

 — Я хочу увидеть всех братьев и поприветствовать их. Игумен распорядился, и братья сошлись. Но тот, о ком стар­цу было откровение, не пришел.

 — Есть еще кто-нибудь? — спросил старец.

 — Да, — говорит игумен, — но он слаб головой. Занимается садом.

 — Позовите его, — сказал старец.

 Брата позвали.

 И вот, когда брат пришел, старец сам встал и облобызал его. Затем отвел его в сторону и наедине спросил:

 — В чем твое делание?

 Старец стал упрашивать его, и он наконец сказал:

 — Мой игумен в одной келье со мной держит вола, на кото­ром пашут, и каждый день режет веревки, которые я делаю для циновок. Тридцать лет я терплю это, но ни разу не позволил помыслам возмутиться против моего аввы и ни разу не ударил вола. Я терпеливо продолжаю плести веревки и благодарю Бога.

 Когда старец услышал это, он изумился: из одного этого он постиг и остальное делание брата.

 

5. Из святого Ефрема

 

 Брат, если останешься в послушании у Отцов, то увидишь, что в этом основа веры. Не в том, чтобы все с тобой нянчились и разговаривали кротко и вежливо, а в том, чтобы ты терпел, ког­да тебя оскорбляют и бьют. Потому что и зверь, если его при­ласкать, добреет и становится ручным. Но ты, если хочешь стать сосудом избранным, не обижайся на того, кто тебя воспитывает. Во всем с кротостью повинуйся своему учителю. Ведь и Сам Господь, когда вочеловечился, смиренно хранил повиновение. Сперва он повиновался своей Матери и тому, кто считался Его отцом, как об этом учит нас Евангелист: «И был в повиновении у них» (Лк 2. 51). А затем — Своему истинному Отцу Небесно­му: Он был «послушлив даже до смерти, и смерти крестной», по слову апостола.